©"Заметки по еврейской истории"
декабрь 2009 года


Люсьен Фикс

 

Радиостанция «Голос Америки»

 

Фрагменты из книги мемуаров «В эфире Голос Америки»
Воспоминания ветерана русской службы

Фрагмент № 6

(фрагмент № 1 см. в № 7 за 2008 год, фрагмент № 2 – в № 3 за 2009 год, фрагмент № 3 – в № 6 за 2009 год, фрагмент № 4 в № 10 за 2009 год) фрагмент № 5 – в № 13 за 2009 год)

До Второй мировой войны у Соединенных Штатов не было государственной радиостанции, вещающей на заграницу. Вопрос создания такой радиостанции стал на повестку дня после нападения японской авиации на Пёрл Харбор и вступления Соединенных Штатов в войну.

В начале 1942 года известному голливудскому кинорежиссеру Джону Хаусману, еврейскому эмигранту из Румынии, предложили под эгидой Агентства военной информации организовать радиостанцию для передачи новостей заграницу. Эта радиостанция, основанная в Нью-Йорке, впоследствии стала называться «Голос Америки».

Джон Хаусман приложил много усилий, чтобы собрать штат и подготовить первую передачу на немецком языке. Эта передача вышла в эфир на коротких волнах 24 февраля 1942 года. К концу года «Голос Америки» уже вещал на двадцати двух языках.

Первая передача «Голоса Америки» на русском языке на Советский Союз вышла в эфир 17 февраля 1947 года. В СССР трансляция передач «Голоса Америки» нещадно глушилась, но многим удавалось настроиться на запретную волну. Слушатели «иностранных голосов», «вражеских голосов», или «голосов из-за бугра», как их называли, подвергались административным и уголовным преследованиям, поскольку их считали распространителями чуждой идеологической пропаганды. С самого первого своего выхода в эфир «Голос Америки» обеспечивал своих слушателей точной и объективной информацией.

Здание «Голоса Америки»

Устав «Голоса Америки» был подписан президентом Джералдом Фордом 12 июля 1976 года. Его цель состоит в том, чтобы определить миссию «Голоса Америки и обеспечить беспристрастность его передач. Устав защищает «Голос Америки» от политического давления и вмешательства.

Устав гласит:

Прямая связь с народами мира служит долгосрочным интересам США. Для того чтобы успешно решать поставленные перед нами задачи, «Голос Америки» должен завоевать внимание и уважение слушателей. Поэтому «Голос Америки» обязан руководствоваться в своей деятельности следующими принципами:

1. Всегда служить достоверным и авторитетным источником информации, давать точные, объективные и исчерпывающие сведения.

2. Представлять всё американское общество, а не какую-либо его часть, и благодаря этому всесторонне и беспристрастно освещать основные направления интеллектуальной деятельности и функционирование наиболее важных институтов Америки.

3. Чётко и убедительно освещать политику Соединённых Штатов, а также передавать серьёзные суждения и дискуссии о таковой.

«Голос Америки» беспристрастно и всесторонне освещает события во всех аспектах, не избегая сообщений или заявлений неблагоприятных или критических по отношению к Соединённым Штатам. Аналитические передачи, дискуссии, интервью, документальные и художественные программы служат основным инструментом для сбалансированного и всестороннего освещения культурной, научной, общественной, экономической и политической жизни Америки. Давая объективную картину американской жизни, мы помогаем слушателям лучше понять нашу страну, точно и всесторонне отображая политическое, культурное, этническое, религиозное и социальное многообразие Америки.

Независимо от того, какая политическая партия находится у власти, «Голос Америки» сообщает сбалансированную информацию о всех нюансах политики исполнительной, законодательной и судебной ветвей власти. Прибегая к услугам экспертов из широкого круга независимых неправительственных организаций, «Голос Америки» также проводит широкие дискуссии между сторонниками и противниками этой политики.

Помимо этого, на «Голосе Америки» имеется отдел редакционных комментариев, которые передаются в эфир с одобрения Государственного департамента; при этом в начале и в конце каждого комментария чётко указывается, что оно отражает официальную позицию правительства Соединённых Штатов.

В 1973 году я сдал экзамены на «Голос Америки» и стал ждать ответа. Возглавлял отдел вещания на Советский Союз и одновременно русскую службу профессиональный дипломат Роберт Барри (Robert Barry). В русской редакции было два отдела – отдел новостей и комментариев, которым заведовал Виктор Французов, и культурный, начальником которого был Владимир Мансветов. Меня определили в отдел новостей и комментариев, где особенно остро чувствовалась нехватка квалифицированных переводчиков.

Мансветов умер через год после начала моей работы, но оставил в моей памяти самые теплые воспоминания. Это он предоставил мне свой кабинет с видом на Капитолий, где я переводил материалы письменного экзамена. Высокообразованный, большой эрудит, талантливый редактор, человек мягкого характера, он относился ко мне как к равному с первого дня. Я даже попросился в его отдел, поскольку писать на культурные темы мне нравилось больше, чем писать о политике, но Виктор Французов в письменном меморандуме написал, что я крайне нужен в отделе новостей и комментариев. Тем не менее, по просьбе Мансветова, мне дали один день для творческой работы.

Виктор Французов, единственный не рожденный в Америке сотрудник русской редакции, который служил в американской армии во время Второй мировой войны. У него не было пятилетнего срока, необходимого для получения американского гражданства, но служба в американской армии дала ему право стать американцем вне очереди.

История жизни Виктора Французова, как следует из его мемуаров, весьма интересная. Родился в России. После большевистского переворота 1917 года семья перебралась сначала в Турцию, потом в Англию и, наконец, в Берлин, где в 1920 годы жило много русских. Там Виктор Французов занимался в русской школе, а после её окончания, в Берлинском художественном училище. После прихода к власти нацистов Виктор Французов эмигрировал в Соединенные Штаты. Некоторое время он работал в качестве коммерческого художника, а потом был призван в армию, где служил переводчиком. В 1947 году он поступил на «Голос Америки» и был диктором первой передачи на русском языке. Я гордился тем, что работал под началом человека с такой красочной биографией, комментарии которого я слушал еще в Советском Союзе. Из-за разницы в возрасте первое время я обращался к нему по имени и отчеству – Виктор Адольфович, но он настоял, чтобы я называл его просто Виктор.

В 12 номере за 1977 год литературного, общественно-политического и религиозного журнала «Континент» была напечатана статья Виктора Соколова под названием «Записки радиослушателя». В этой статье дается глубокий анализ передач «Голоса Америки» (в целом положительный), и высказываются некоторые пожелания. В статье не приводится имен сотрудников «Голоса Америки» за исключением Виктора Французова и рассказывается о его впечатлениях от посещения Советского Союза. Автор статьи пишет:

«Мы, простые слушатели, кто ежевечерне садятся перед радиоприемниками, слышим иногда из уст некоторых комментаторов «Голоса Америки» такую апологетику Советам, какую не услышишь в передачах Радио Москва.

Вот побывал в Советском Союзе корреспондент «Голоса Америки» Виктор Французов; в первых числах ноября 1974 года мы услышали его впечатления о советской действительности. Оказывается, в наших магазинах – «обилие товаров» (?), а очереди, если и есть, то только потому, что плохо налажено обслуживание... Вот это да! Жаль, что женщинам, которые в провинциальных городах должны в 6-7 утра собираться у магазинов, чтобы, когда они в девять откроются, раскупить в полчаса все имеющееся «обилие» мясных продуктов, господин Французов не объяснил, в чем тут всё дело. Они бы его обслужили так, что в другой раз не спешил бы делать такие опрометчивые заявления. Подобное верхоглядство подрывает авторитет радиостанции, разрывает те тонкие нити взаимоотношения, которые протягиваются между радио и его слушателями, протягиваются только в случае полной информативности и добросовестности, и истинной заинтересованности первого в судьбе последних».

Мне было обидно читать этот абзац, поскольку я считал Виктора Французова опытным журналистом. Но, зная по собственному опыту, как обстояли дела с поставками продуктов в СССР в те времена, мне казалось, что Виктор не должен был высказывать свое субъективное мнение в комментарии о впечатлениях, вынесенных из краткой поездки в страну, которую он знал только понаслышке. Меня также удивила фотография в книге мемуаров Виктора Французова, где он позирует перед надгробьем Федора Шаляпина в Москве. Не знаю, зачем он поместил эту фотографию, ведь Шаляпин был похоронен в Париже, где можно было и сфотографироваться. Великий русский артист до конца своих дней не хотел возвращаться в советскую Россию. Всем известна его фраза «Чувство тоски по России, которым болеют многие русские за границей, мне не свойственно, по родине я не тоскую». Но Шаляпин был возвращен в Россию против его воли. В 1984 году советские молодчики выкопали гроб с телом Шаляпина из могилы на кладбище Батиньоль в Париже, где он был похоронен рядом с женой, увезли его в Москву, перезахоронили на Новодевичьем кладбище и поставили надгробье, перед которым и позировал Виктор. Виктор Французов скончался в 1996 году. Его мемуары, «Talking to the Russians», были опубликованы посмертно.

Тем не менее, во время нашей совместной работы я продолжал с уважением относиться к моему старшему товарищу по баррикадам, ведь мы, каждый по своему, и совместно, руководствуясь Уставом «Голоса Америки», продолжали говорить нашим слушателям правду о Соединенных Штатах и событиях в мире, что в конечном итоге, привело к распаду «империи зла».

Моё появление на «Голосе» вызвало искреннее любопытство – ведь мало кто видел живого пришельца из-за «железного занавеса», да еще говорящего по-английски. Но настоящей сенсацией стала моя дочь Рената – маленькая худенькая шестилетняя девочка, говорящая на чистом русском языке. С ней разговаривали как со взрослой, угощали, а кто-то даже повел её в студию, и она сказала что-то в эфир.

В основном люди относились к нам дружелюбно, приглашали в гости, а одна сотрудница подарила Ренате целый набор кукол «Барби» со всеми нарядами и аксессуарами. Рената была безмерно счастлива. Такого за свои неполные шесть лет она ещё не видела. Вспоминается один забавный случай. У кого-то в гостях одна многолетняя сотрудница «Голоса» подарила Ренате коробочку. «Милочка, – сказала она, – это тебе подарок». Рената взглянула на коробочку и решительно сказала: «Так подарки не дарят. Подарок должен быть завернут в красивую бумагу и перевязан ленточкой с бантом». Все засмеялись, а сконфуженная женщина пообещала в следующий раз так и сделать.

Когда я поступил на «Голос Америки» русская служба была разношерстной – люди разных возрастов и судеб. Здесь были и эмигранты «первой волны», покинувшие Россию после большевистского переворота 1917 года, и эмигранты «второй волны» из Советского Союза, оказавшиеся в Америке после Второй мировой войны, и дети этих эмигрантов, родившиеся в лагерях для перемещенных лиц, и дети тех же эмигрантов, которые родились уже в Америке, и молодые американцы, окончившие русские отделения американских колледжей. Поскольку американцы не знали русский язык в достаточной мере, чтобы переводить и писать оригинальные материалы, их, как правило, делали продюсерами. Работа была несложная. Они записывали на пленку начитываемые дикторами материалы, вырезали ошибки и готовили пленки для программ. Некоторым из них поручалось работать в студии со звукооператорами. Для некоторых молодых американцев «Голос Америки» был первым шагом на пути их дальнейшей карьеры. Самый способный из них решил продолжить свое образование, двое (муж и жена) ушли на дипломатическую службу и даже служили в Москве, один ушел в Пентагон, а одна способная молодая женщина нашла работу в Чикаго на канале местного телевидения. Получив хорошую подготовку, она поступила на CNN и работала старшим корреспондентом московского бюро. Оставшиеся пытались конкурировать с сотрудниками русской редакции, у которых русский язык был родным. Но это им не совсем удавалось, так как их знания русского языка не были достаточными для ответственной работы. Одного все же решили сделать редактором новостей, правда, ночной смены, чтобы он мог подучиться. Он усердно выполнял свою работу, переводил и редактировал новости, пока ему в помощники не назначили русского поэта. Этот поэт, ко всему ещё, был прекрасным переводчиком, и очень скоро показал новоиспеченному редактору, что его знания русского языка на уровне первоклассника русской школы. Поработав некоторое время, несостоявшийся редактор понял, что дальнейшая работа в русском отделе будет стоить ему здоровья, и перевелся в английскую редакцию новостей. Оставшиеся американские сотрудники, которые претендовали на редакторские должности, решили выставить свое американское происхождение в свою пользу и стали жаловаться на дискриминацию. Они потребовали созыва общего собрания с участием представителя дирекции. На этом собрании один из них сделал антисемитские заявления в адрес новых эмигрантов. Не знаю, только ли это, но дирекция «Голоса Америки» довольно резко отреагировала на эти заявления. Ему поставили на вид его агрессивное поведение, пришили принадлежность к «голубому сословию», и, в назидание другим, уволили. Он нанял юриста, который пригрозил судом. Дирекция не хотела большой огласки и решила, что было бы проще восстановить его на работе, но перевести в другой отдел. Чтобы показать, что повышения давались не только эмигрантам «третьей волны», заведующая русской редакцией дала редакторскую должность рожденной в Америке дочери бывшего заведующего русским отделом. Проработав около 30 лет и готовясь к выходу на пенсию, она откровенно призналась, что за все годы на «Голосе» кроме перевода новостей с английского на русский ничего больше не делала.

В русской редакции работал один пожилой эмигрант «второй волны», который говорил «шеисят» (шестьдесят). Таких к микрофону не допускали, а делали редакторами. Со мной рядом сидели два пожилых эмигранта тоже «второй волны». Один после двадцати с лишним лет работы в русской редакции даже не знал, из какой студии мы вещаем. За его фальцет он получил прозвище «Карузо». Все, что он делал, это переводил, что дадут, и хвастался тем, что печатал «вслепую». Но иногда его печатание «вслепую» приносило много неприятностей. Перед выходом в эфир новости обычно репетировались, но бывали случаи, когда важная новость поступала перед самым выходом в эфир. Такие новости переводились наспех и читались, как говорится, с листа. Если срочную новость давали на перевод «Карузо», в его переводе можно было увидеть, примерно, следующее: «На преговоерах осужался вопорс о вводе амреиканских войск из Южной Кореи». Как можно прочесть такое без подготовки? Этот господин плохо представлял себе, что работает на радиостанции, но зато с гордостью называл себя чиновником Министерства иностранных дел. Он ходил на работу с портфелем, в котором носил завтраки, в шляпе, и всегда при галстуке, на котором было столько пятен от еды, что он был похож на абстрактную картину. Другой, экономический обозреватель, никогда не вещал из «живой» студии. Он писал свои трехминутные обзоры от руки, диктовал их машинистке и записывал их на пленку. Вспоминается забавный случай, когда он выяснял по телефону с авиакомпанией какие-то подробности, связанные с его предстоящей поездкой в отпуск. На вопрос сотрудницы авиалинии, где его билет и может ли он прочесть, что там написано, он ответил: «май тикет ин май пакет оф май жакет». Примерно с таким акцентом говорили и другие эмигранты «второй волны», которые приехали в Америку в пожилом возрасте. А что касается статуса, по которому принимали на работу, следует объяснить, что Информационное агентство Соединенных Штатов (USIA), частью которого был «Голос Америки», имело больше постов в разных странах мира, чем Государственный департамент, а потому много его сотрудников имело дипломатический статус, так как они часто ездили заграницу. В русском отделе было еще несколько «чиновников министерства иностранных дел», но место их работы ограничивалось Вашингтоном. В то время в нашем агентстве при приеме на работу была полная неразбериха. Разница между civil service и foreign service заключалась в том, что люди, принятые на foreign service, ежегодно получали дополнительные прибавки к зарплате.

В общем, атмосфера в русском отделе была, до большей степени, непринуждённой. Сотрудники часто посмеивались друг над другом, часто подначивали друг друга. Некоторые сотрудники имели клички. У нас работала молодая секретарша негритянка, которая за весьма выдающуюся нижнюю часть тела получила кличку «царь-жопа». Кроме «Карузо» мне запомнилась пожилая женщина первой волны по фамилии Крузенштерн. Она носила кличку «адмиральша», машинистка, курившая как паровоз, имела кличку «фитилёк», а Вера Ильинична Толстая, внучка русского писателя Льва Николаевича Толстого, ходила в «графинях». Она ушла на пенсию года через два после моего поступления на «Голос». Вера Ильинична обладала большим чувством юмора и часто веселила сотрудников забавными историями из своей жизни в эмиграции, сначала в Европе, потом в Америке. Хочу привести только один эпизод из истории её работы на «Голосе». Как то она, надев пальто и шляпку, собиралась уходить домой за пять минут до окончания смены, как вдруг раздался голос начальника: «Графиня, вы куда»? – «Домой». – «Вернитесь и раздевайтесь». – «Совсем?»

Первое время я проходил «курс молодого бойца». Моя работа заключалась в переводе на русский язык новостей, поступавших по телетайпу из центрального отдела новостей. Для меня это было делом несложным, нужно было только внимательно разобраться в информации, содержавшейся в нескольких скупых строках. Примерено через месяц после начала работы я вышел в эфир.

В студии «Голоса Америки» 1973 год

Начало моей работы на «Голосе Америки» совпало с так называемым Уотергейтским делом – расследованием событий, связанных с противозаконными действиями комитета республиканской партии по переизбранию президента Ричарда Никсона в период избирательной кампании 1972 года. Республиканцы пытались установить подслушивающие устройства в штаб-квартире демократической партии в отеле «Уотергейт» в Вашингтоне.

Все наши программы начинались 15-тиминутными выпусками новостей. Как правило, каждая новость не должна была быть длиннее одной минуты, чтобы можно было поместить в выпуск как можно больше новостей. Но центральный отдел новостей был настолько увлечен Уотергейтом, что одна только новость об этом занимала три и более минут эфирного времени. Русский отдел обязан был переводить всё, что поступало по телетайпу. В новость помещали все подробности – какое участие в этом деле принимали сотрудники Белого Дома Холдеман и Эрлихман, и юрист Белого Дома Говард Дин, кто были Даниэл Элсберг, Арчибальд Кокс и другие, и как молодые корреспонденты «Вашингтон Пост» Боб Вудворд и Карл Бернстин раскопали это дело. Вот где я воочию убедился в американской демократии в действии, когда пресса способствовала свержению президента.

Первое время я был внештатником и работал по три дня в неделю. Остальные дни я продолжал преподавать в университете и делать переводы. Через некоторое время мне разрешили работать по 5 дней в неделю. У меня сразу же появилось много недругов. Как я узнал позднее из моего досье, полученного по моему запросу на основе Акта о свободе информации от 1974 года, мои сотрудники наговорили обо мне такое, что если бы хоть один процент оказался правдой, меня бы не только отстранили от работы, но и депортировали из Соединенных Штатов. Например, один из сотрудников (или сотрудниц, в досье имя зачеркнуто черной тушью), сказал, что я, видимо, агент КГБ, поскольку я жил в роскошной квартире в центре Москвы. Это ложь чистой воды. Я в Москве никогда постоянно не жил и квартиры не имел, а скитался по студенческим общежитиям. Другой тоже причислил меня к шпионам, поскольку я безупречно говорил по-английски, в то время как еще один (одна) поднимали вопрос, как могли взять на работу человека, не знающего английского языка. Ряд моих новых сотрудников, которые уже были редакторами, не могли согласиться с тем, что в их среде появился человек, который в перспективе может претендовать на их место. Большинство этих людей, оказались в Америке по несчастью, так как после Второй мировой войны были в лагерях перемещенных лиц и боялись вернуться в Советский Союз. Приехав в Америку уже в возрасте, они учили английский язык в супермаркетах. Я же считал, что имею законное право работать на «Голосе Америки», поскольку, в отличие от многих других, сдал вступительные экзамены. Как я узнал впоследствии, мало кто сдавал экзамены, даже те, кто вышел в начальство. Как сказала одна из плеяды «второй волны», на «Голос» можно было попасть только по знакомству.

В подтверждение того, что я был принят на работу на законных основаниях, привожу в переводе на русский язык содержание письма, которое я получил 2 ноября 1973 года:

«Уважаемый господин Фикс,

Спасибо за Ваше заявление и сдачу экзамена, необходимого для поступления на «Голос Америки».

Рада сообщить Вам, что результат Вашего экзамена по русскому языку оказался удовлетворительным. Мы начинаем процесс оформления документов для заполнения вакантной должности в русском отделе. Пожалуйста, заполните вложенную в конверт анкету и верните её в наш офис. Как только мы её получим, мы приступим к проверке ваших биографических данных, необходимой для всех поступающих на государственную службу.

Мы ценим вашу заинтересованность в работе на «Голосе Америки» и ждем вашего ответа».

С уважением

Janet R. Davis

Сотрудник отдела кадров

Голос Америки.

Тем временем секретный отдел Информационного агентства Соединенных Штатов наводил справки обо мне. Меня вызывали на собеседования, спрашивали о моей жизни в СССР, о моих американских знакомых. Как мне потом рассказали мои друзья, которые жили в разных концах Америки, сотрудники Агентства расспрашивали, при каких обстоятельствах они со мной познакомились в Советском Союзе, и нет ли у них подозрений, что я советский агент. На мне строились все прецеденты, поскольку я на «Голосе» был первым из новой волны эмигрантов. Секретная служба проверяла данные обо мне через американское посольство в Москве, Израиле и Италии. Криминала в моей биографии найдено не было, и мне предложили временную работу.

Я работал в качестве внештатника до 12 сентября 1974 года. Мое положение на «Голосе Америки» несколько укрепилось, когда я получил копию выписки из отдела кадров. В ней говорилось:

«Люсьен Фикс прошел испытательный срок, и ему предлагается контракт сроком на один год для работы в отделе новостей и комментариев русской службы «Голоса Америки». Люсьен Фикс обладает свежими знаниями региона, на который вещает русская служба, что является большим плюсом в нашей работе, и это в большой степени послужит улучшению эффективности передач «Голоса Америки». Кроме того, у него есть опыт преподавания английского языка в вузе и опыт переводчика, и он уже работает в отделе, вещающем на СССР, с сентября 1973 года».

Chief, USSR Division

Robert Bаrry

По окончании годового контракта я получил контракт на три года. Это напомнило мне контракт на Би-Би-Си, от которого я отказался. Но тогда нужно было ехать в Лондон, не зная, что с нами будет дальше. В Америке же я был на законных основаниях и чувствовал себя дома. Меня уведомили, что когда я получу американское гражданство, я буду зачислен в штат.

Пока же я продолжал работать по контракту. К тому времени Роберт Барри был назначен на пост посла в Болгарии, а Виктор Французов стал заведующим русской службой. Начальником отдела новостей и комментариев стал Константин Григорович-Барский. Учитывая мой прилежный труд, 15 августа 1975 года он написал в отдел кадров меморандум, который привожу частично (опять-таки, в переводе на русский язык).

«Во время работы до получения контракта и ранее как внештатный сотрудник Люсьен Фикс работал под моим непосредственным руководством. Люсьен Фикс надежный работник, его знания английского языка превосходят то, чего можно ожидать от недавнего иммигранта. Его русский язык безупречен. Он также проявил прекрасные знания американского образа жизни. Все это привело меня к решению, что он может выполнять более ответственную роль в наших программах, предназначенных для слушателей в СССР».

В подтверждение мнения Григоровича-Барского о моей работе начальник русского отдела Виктор Французов 26 августа 1975 года написал меморандум, который привожу полностью:

«Я считаю, что Люсьен Фикс вполне заслуживает повышения зарплаты на основе нового контракта, как это рекомендует его непосредственный начальник, заведующий отделом новостей и комментариев, Стэн Барский. Люсьен Фикс обладает всесторонним талантом как писатель. Он так же хорошо пишет новости, как составляет программы о джазе, что он продемонстрировал и раньше. Люсьен Фикс доказал, что он может писать на любую тему. В то же время, он прекрасно говорит по-английски.

Люсьен Фикс хорошо знаком с американской жизнью, качество, которое редко встречается у людей, которые только недавно приехали на Запад. Это способствует привлечению интереса советских граждан к сообщениям о том, что происходит в Америке, в частности, и в Западном мире в целом. Эти качества делают Люсьена Фикса весьма ценным членом отдела новостей и комментариев. Я считаю, что он готов в любое время переключиться на другие темы.

Если бы Люсьен Фикс был штатным сотрудником, он бы занимал должность редактора и вел в студии такие сложные по содержанию программы, как «Панорама», состоящие из анализа новостей, репортажей наших корреспондентов, мнений аналитиков, репортажей на американские темы, интервью и других важных материалов. Другими словами, он был бы наравне со штатными сотрудниками высокой категории».

Я был польщен такими мнениями о моих способностях, но не мог понять, что общего между американским гражданством и равной оплатой за квалифицированный труд. Но такова суть любой бюрократии. Впоследствии я не только вел, но и составлял в качестве ответственного редактора все программы русской службы «Голоса Америки». А тогда мы вещали 18 часов в сутки.

Хотелось бы привести такой эпизод. В русской редакции работала одна личность, эмигрант «второй волны» по имени Анатолий Петров. Он никакой ответственной должности не занимал, но, почему-то, получал зарплату наравне с заведующим отделом. Как выяснилось, он был «шестеркой» и доносил начальству, кто что говорит и делает. Это напомнило мне советскую систему доносов на сотрудников и соседей. К тому же, как говорили, он был антисемитом. Не знаю, входило ли в его обязанности делать замечания, но ко мне он стал придираться по поводу и без повода. Потом, правда, я увидел, что он поступал так же и с другими новыми сотрудниками. Однажды, подойдя ко мне, он сказал: «Когда я приехал в Америку, в нью-йоркской гавани мне дали чашку кофе, один новенький доллар, пожали руку и сказали «Welcome to America», чего я не понял. А вам сразу дали стол и пишущую машинку». Мне пришлось проглотить это. Когда он повторил то же самое еще раз, я решил посадить его на место. Я принес фотографию гостиной нашей скромной двухкомнатной квартиры в Киеве, которая также служила моим кабинетом. На столе пишущая машинка, а вся стена занята стеллажом с книгами. На корешках явно видны английские названия.

«Вот, сказал я, показывая ему фото. – Когда вы не поняли приветствия «Welcome to America», я читал Шекспира в оригинале и переводил американскую литературу». Петров несколько опешил, но перестал делать хамские замечания в мой адрес, а услышав, что обо мне хорошо отзывается начальство, сменил гнев на милость. Как-то, подойдя ко мне и потирая руки (у него была такая отвратительная манера), он сказал: «Люсьен, вы будете у нас начальником. Когда я уйду на пенсию, дадите старику немного подработать?» Начальником я не стал, но с тех пор у нас установились коллегиальные отношения.

Мне вспоминается ещё один интересный эпизод. Как-то к нам на работу зашел бывший начальник русской службы «Голоса Америки» Александр Бармин, с которым я не был знаком. Судьба этого человека довольно интересная. Бывший генерал советской армии, как я узнал из его автобиографической книги «One Who Survived», в 1938 году был военным атташе при советском представительстве в Афинах. Когда начались сталинские чистки высшего военного состава, генерал Бармин, опасаясь за свою жизнь, решил бежать. Получив туристическую визу в Париж, он связался с французской Лигой прав человека и порвал связи с Советским Союзом. Он иммигрировал в Соединенные Штаты в 1940 году, а в 1942 поступил в американскую армию в чине рядового.

Когда нас познакомили, он был уже довольно пожилым человеком. Меня представили ему как недавнего эмигранта из СССР.

«Как вас зовут?» – спросил он.

«Люсьен Фикс», – ответил я.

«Как, как?» – переспросил он.

«Люсьен Фикс», – повторил я, думая, что он плохо слышит.

«Когда вы приехали в Америку?»

«Несколько месяцев назад».

«И уже успели переменить имя и фамилию?»

Бывший генерал, привыкший к таким русским фамилиям как Иванов, Петров и Сидоров, не подозревал, что в России жило много людей с иностранными именами и фамилиями. Взять к примеру члена «могучей кучки» Цезаря Кюи или композитора Рейнгольда Морицевича Глиэра. Этих имен, как я полагаю, генерал Бармин никогда не слышал.

А тем временем, секретный отдел Информационного агентства Соединенных Штатов отказал мне в допуске к секретной информации. Я до сих пор не могу понять, зачем журналисту нужен такой допуск. Как я узнал из автобиографической книги Виктора Французова, даже он, начальник русской службы «Голоса Америки», человек, служивший в американской армии, никогда не имел допуска к секретным документам. Всю информацию, которую мы передавали в эфир, мы получали от корреспондентов английской службы «Голоса Америки» или брали из открытых источников.

Получив отказ в допуске, я обратился к юристу, который требовал документальных объяснений причин. В конце концов Агентство признало, что для моей работы допуск не нужен, что это просто бюрократическая формальность, и что Агентство не возражает против того, чтобы я продолжал работать. Тем не менее, меня ставили в известность, что вся документация, касающаяся расследования неточных данных моей биографии, передается в Министерство Иммиграции и Натурализации, поскольку я должен был вскоре получить американское гражданство. Столкнулись два взаимоисключающих элемента: квалификация поступающих, которую проверяли в русском отделе, и допуск, который оформлялся в секретном отделе. Последний был долгим и болезненным процессом для желавших поступить на государственную службу: как проверить человека, который свободно говорит по-английски, жил и работал десятилетиями в коммунистической стране, где каждая организация, даже самая безобидная, типа профсоюза, была частью той же коммунистической системы? Легче было с проверкой эмигрантов, которые не знали английского языка и никогда с иностранцами не встречались. С точки зрения секретного отдела, это были угнетенные советские граждане, которые бежали в Америку от притеснений.

В середине 1970 годов у нас стали появляться новые эмигранты из СССР. Я помню только одного, который знал английский язык и мог бы сдать экзамены. Как приняли остальных, не знаю, видимо и в Америке тоже, как говорят, закон, что дышло. Согласно одному из положений Закона Смита-Мундта от 1948 года (Smith-Mundt Act), лица, не имеющие американского гражданства, могли служить только источником информации. Таким образом, новые сотрудники, среди которых были профессиональные журналисты, не имели права писать оригинальные материалы, а переводить с английского они не умели. Но начальство должно было их как-то занять. Например, одному из них поручили колонку «Американское кино». Вроде бы безобидное занятие – посмотри кинофильм и расскажи о нем слушателям на своем родном языке. Но понять фильм не каждый может, особенно если он на иностранном языке. В одной из передач новый кинокритик признался в эфире, что никогда раньше не смотрел порнографических фильмов, и пересказал как мог содержание просмотренного им фильма (soft porn). Вскоре в «Литературной газете» появилась статья, автор которой посоветовал этому горе-критику посмотреть «Deep Throat» (Глубокая глотка), нашумевший порнографический фильм (hard core), в то время демонстрировавшийся на американских экранах. Начальство столкнулось с весьма пикантной ситуацией – что делать с такими сотрудниками. Было решено послать их в рабочее время на курсы английского языка для начинающих. Редакторам приходилось тратить массу времени на приведение в удобоваримый вид переводимых ими материалов, и они стали роптать. Один из разгневанных редакторов даже связался с известным вашингтонским журналистом Джеком Андерсоном, который прославился тем, что вскрывал пороки федерального правительства. Он был хорошо известен в СССР как «разгребатель грязи». 18 ноября 1980 года в газете «Вашингтон Пост» появилась его статья под заголовком «Русская служба «Голоса Америки»: Голос, от которого становится стыдно». Статью Джека Андерсона тут же подхватили «Известия» и опубликовали статью под заголовком «От чего садится «Голос».

«Наиболее важное звено радиостанции «Голос Америки» – русский отдел, цитируют «Известия» Джека Андерсона, – погрязло в склоках, пьянстве и кумовстве». Но особенно, возмущается вашингтонский газетчик, «дело портят дорвавшиеся до микрофона невежды и неучи». По большей части это – эмигранты, которые, по словам Андерсона, мало, либо совсем ничего не знают об истории, географии и положении США или какой-либо другой страны за пределами СССР. «Эти сотрудники еще и слабо подкованы в английском и при переводе текстов, подготовленных профессиональными журналистами, постоянно сажают их в лужу», – продолжает Джек Андеросон. «Известия» цитируют приведенные им примеры: «Эйфорию переводят как Эфиопия, Анголу заселяют никарагуанцами, бывшего представителя Белого дома Ходдинга Картера представляют как корреспондента «Голоса Америки».

20 ноября 1980 года директор «Голоса Америки» Мери Биттерман (Bitterman) в письме членам конгресса и редакторам газет защищала русский отдел и его сотрудников. Но прожженный журналист отстаивал свои позиции. В ответ на это письмо в декабре 1980 года Джек Андерсон разразился новой статьей.

«В ноябре я писал, что русская служба «Голоса Америки» погрязла в кумовстве и идеологических разногласиях, и указал на дремучее невежество ее сотрудников. Моя статья вызвала большой резонанс на «Голосе Америки». Для её обсуждения директор радиостанции Мери Биттерман созвала общее собрание русской редакции и посоветовала не выносить сор из избы. Она направила письма членам конгресса и редакторам газет, отрицая мои утверждения. В письме говорилось, что моя информация двухгодичной давности. Это неправда. Одна из грубых ошибок была сделана в августе, другая в марте. В подтверждение моих утверждений приведу примеры ошибок, допущенных в последние два месяца в программах русской службы из-за неспособности, невежества или по небрежности»:

В репортаже о кризисе в Польше, фамилию нового премьера Юзефа Пиньковского в одном случае произнесли в эфир Синьковский, в другом Синявский (как фамилию известного советского диссидента).

Прибывшую в ООН афганскую делегацию назвали беженцами из Пакистана.

Государственный секретарь Эдмунд Маски, якобы, провел сессию вопросов и ответов с местными жителями города в штате Миссури.

В репортаже, который был в эфире в августе, русская служба «Голоса Америки» говорила о похоронах президента Югославии Тито в мае прошлого года, за 12 месяцев до его кончины.

«Некоторые ошибки незначительны и могут появиться в любой организации, занимающейся новостями, – продолжает Джек Андерсон, – но они могут подорвать престиж организации среди российских слушателей. Мне кажется, что следовало бы уделять немного больше внимания к деталям в организации, которая с такой тщательностью работала над текстом письма в конгресс».

«Большинство людей неквалифицированны», – сказала одна из немногих сотрудников русской службы, владеющая русским языком в достаточной мере», – пишет Джек Андерсон. – «Отсутствует основа профессионализма, – соглашается мой сотрудник, который посетил русскую редакцию. – А горстка тех, кто знает, что делает, чувствуют тщетность своих усилий улучшить передачи русской службы», – заканчивает свою статью в газете «Вашингтон Пост» известный вашингтонский журналист.

К примерам, приведенным Джеком Андерсоном, я могу добавить еще один из моего опыта. Помимо работы в отделе новостей и комментариев, я поставлял много материала для культурного отдела, давал обзоры художественных выставок, концертов, проводил интервью с известными художниками, музыкантами и т. п. Как-то я сделал репортаж о концерте скрипача-виртуоза Гидона Кремера. Репортаж был использован в одной из наших программ. Объявив в эфир свое имя, ведущая программы сказала: «В этой программе вы услышите интервью с известным пианистом Гидоном Кремером». Эта амбициозная эмигрантка из Москвы, у которой не было элементарных данных для работы на американской радиостанции, но претендовавшая на должность ответственного редактора, делала много ляпсусов, часто из-за недостаточного знания английского языка, но назвать Гидона Кремера пианистом – это дремучее невежество. Когда ей указывали на её ошибки, она всегда относила это на счет антисемитизма и бегала жаловаться.

Отдельные случаи антисемитизма все же имели место. У нас почти каждую неделю устраивали пиршества, по случаю и без случая. Это как раз и подметил Джек Андерсон. Как-то одна наша сотрудница «второй волны» принесла к очередному пиршеству знаменитые русские пирожки. Раскладывая их на столе, она сказала, обращаясь к молодому американцу: «Пирожки со свининой. Угощайтесь, вы же не еврей». Оказалось, что он был единственным евреем в группе молодых американских сотрудников. В 1980 годах во время израильской военной кампании в Ливане с целью искоренения банды палестинских террористов во главе с Ясиром Арафатом, другая сотрудница «второй волны», обращаясь к еврейскому эмигранту «третьей волны», сказала: «Бейрут – Париж на Ближнем Востоке, не то, что ваш Тель-Авив». Я было подумал, что она ливанского происхождения, но потом узнал, что она родилась в Киеве и её семья покинула СССР во время немецкой оккупации. Через некоторое время выяснилось, что её отец при въезде в Америку дал ложные показания о своей деятельности на оккупированной нацистами территории. Против него было возбуждено дело о депортации. Дети не несут ответственности за действия родителей, но, как говорит русская пословица, яблоко от яблони недалеко падает.

У меня был знакомый, генерал американской армии Джордж Пью (Pugh). После выхода в отставку ему предложили должность начальника переводческого отдела Библиотеки Конгресса. Сотрудники этого отдела, в основном послевоенные эмигранты из СССР и стран Восточной Европы, делали абстракты статей из разных журналов, издававшихся в их странах. Но поскольку эти люди английский язык нигде не учили, они переводили, как Бог на душу положит. Благо был американский редактор, который приводил всю эту макулатуру в порядок. Когда на собрании им представили нового начальника, Джордж, протянув руку стоявшему рядом с ним, сказал: Рugh, произносится «пью» (кстати, Джордж был непьющий). Все затаив дыхание ждали, что скажет их коллега, горький пьяница. Тот отрапортовал: «Я тоже». Звучит как шутка, но, как говорится, в каждой шутке есть доля правды. Как рассказывали, в этом отделе всегда были пиршества. Отдел вскоре закрыли, и часть этих горе-переводчиков оказалась на «Голосе Америки», некоторые вместе с женами. Празднования дней рождения, именин и прочих событий, которые отмечались почти каждую неделю, перекочевали из Библиотеки Конгресса в русскую редакцию «Голоса Америки». Один из них, который говорил «шеисят», всегда держал в ящике своего стола четырехлитровую бутыль вина. Он был человек добрый, сам пил и других угощал.

(продолжение следует)


К началу страницы К оглавлению номера




Комментарии:
София и Юрий
Нью-Йорк, Н.Й., США - at 2009-12-09 20:02:13 EDT
Мы постоянные читатели ваших публикаций. Очень подробно и интересно написано. Узнаем много неизвестного , о котором только слышали. Огромное спасибо. София и Юрий.
Бах
Харьков, Украина - at 2009-12-08 00:53:07 EDT
Уважаемый Люсьен!
Ваши мемуары очень интересны и с исторической и с человеческой стороны. Вы стараетесь быть объективным. В Харькове в 70-80 годы многие слушали "Голос Америки", а те, кто попадался на этом, становились "неблагонадежными". Это была удивительная "форточка", из которой шел сквозняк из свободного мира, таким способом к нам попадала новая музыка, известия о политике и культуре. Это были тексты, благодаря которым можно было слушать советские новости и понимать, где правда, а где ложь.



_REKLAMA_