Об американской Конституции, Верховном суде Соединенных Штатов и о евреях в нем
(продолжение. Начало в №8/2011)
Американский вариант сионизма
Уважаемый читатели (я надеюсь на правильное
употребление множественного числа), перед тем, как вы начнете читать третью
часть повествования, автор должен внести некоторую ясность. Тема, заявленная
названием «Об американской Конституции, Верховном суде Соединенных Штатов и о
евреях в нем», в процессе написания четко и, как бы вне воли автора,
разделилась на две отдельные, «об американской Конституции и Верховном
суде Соединенных Штатов» - первая, и «о евреях в нем» - вторая.
В третьей части заметок, как и в следующей – четвертой, речь идет о двух евреях: Луисе Брандайсе и Феликсе Франкфуртере, об их достижениях и их значении в истории Соединенных Штатов, о людях, которые, кроме всего прочего, были членами Верховного суда США (исторически - первым и третьим евреем в ВС).
-1-
История Леона Юриса
Американский писатель Леон Юрис не смог окончить
среднюю школу, трижды провалив экзамен по английскому языку. После он честно
отвоевал четыре года на Тихоокеанском фронте, подхватил там тяжелую форму
малярии и, выйдя из госпиталя в Сан-Франциско, решил попробовать себя в
журналистике. После многих попыток ему удалось получить постоянную работу в
одном из журналов. По одной из версий его запутанной биографии, журнал послал
его военным корреспондентом освещать события Арабо-Израильской войны 1956 года.
До этого он был евреем только «по паспорту», совершенно не интересовался
еврейской историей и полностью игнорировал традиции и семью (мама – из русских
евреев, папа – из польских). Он провел в Израиле два года, и в результате в
1958 году был написан роман «Исход». Официальное отношение правительства
Эйзенхауэра к Израилю во время и после войны было прохладно недружественным. Что
касается широкой публики, то до выхода романа Израиль ее интересовал не больше,
чем Гондурас. В этом смысле Юрис до командировки в Израиль и американская
публика были заодно.
Роман оказался не просто сенсацией. Роман произвел
впечатление разорвавшейся на глазах бомбы. Впервые на памяти книготорговцев
издательство не успевало допечатывать новые книги. По некоторым сведениям, за
первые два года было продано больше 10 миллионов экземпляров. Только «Унесенные
ветром», возможно, имели подобный успех. В 58-60 годах продавалось больше
книжек «Исхода», чем Библии. В 1960 году вышел голливудский фильм с
голубоглазым Полом Ньюманом, который закрепил успех романа. После этого
отношение американского народа к Израилю в корне изменилось.
Израильская авиакомпания Эль Аль вдвое увеличила
количество рейсов, но тель-авивский аэропорт не успевал принимать американских
туристов; каждый из них спускался по трапу с книжкой Юриса в руках. Их тут же
сопровождали в автобусы и везли на двухнедельную экскурсию по маршруту жизни
Ари Бен Канаана и Китти Фремонт. Совершенно неожиданно для себя Юрис сделал для
признания Израиля среди американского народа больше всех дипломатов вместе
взятых, больше, чем кто-либо другой.
Поэтому не должна удивить жалоба большого «друга»
евреев, профессора Эдварда Сайда, который через сорок лет в интервью
арабскому еженедельнику Al Achram (аналог американского Newsweek) сказал: «Доминирующее американское мнение о
событиях того времени, мне кажется, до сих пор основано на «Исходе», книге
Леона Юриса, написанной в 1958 году».
-2-
«Немецкий еврей», как эпитет
Отношение Брандайса к своему еврейству до поры до
времени было схожим с отношением Юриса. Таким же неожиданным и существенным
оказалось его влияние и значение в распространении идей сионизма в американском
обществе. Яркий представитель немецкого еврейства, пересаженного на
американскую землю, он был органичным сторонником культурной ассимиляции. От
человека, не получившего в семье даже основ иудаизма, плохо знакомого с
традицией (в семье его родителей отмечалось Рождество), трудно в зрелом
возрасте ожидать каких-то неожиданных свершений в этой области. Примерно до
1910 года в отношении к «еврейской проблеме» Брандайс полностью соответствовал
семейной традиции культурной ассимиляции. К тому времени политическому сионизму
было уже 13 лет, культурному сионизму – лет на пять меньше. Нигде к этому
движению не относились более равнодушно или более отрицательно, чем в Америке.
Самые прогрессивные и самые ассимилированные
немецкие евреи религиозно в основном были членами Реформистского движения,
политически – влиятельного Американского Еврейского Комитета. Для них главным
вопросом был вопрос лояльности государству проживания, а самым большим страхом
– возможное обвинение в нелояльности, предпочтения их еврейских интересов
американским. «Америка – наш Сион» и «Америка – наша страна обетованная» - два
основных лозунга немецких евреев в Америке, провозглашенных на конгрессе АЕК в
1898 году. «Мы единодушно противостоим политическому сионизму... Миссия Израиля
должна оставаться духовной, не политической». Один из основателей
Реформистского движения, раввин Исаак Мейер Вайс, говорил: «Мы думаем, что
правильно оставить старый Иерусалим под наслоениями веков, как об этом сказано
в Библии и Йосефе... [возможно речь о том, что лучше оставить "старый
Иерусалим" покрытым 2000 летней пылью, чем возродить описанные ТАНАХом
картины предшествовавшие разрушению 1-го Храма и описанные Йосефом
Бен-Матитьяху картины, предшествовавшие разрушению 2-го Храма]... смысл того
времени для человечества не может быть найден под обломками 2000 тысячелетней
давности». Главный американский еврей эпохи, Джекоб Шифт, говорил еще более
откровенно: «Сионизм разделит нас навсегда».
Похожим было отношение и в сложившихся общинах
ортодоксальных религиозных евреев. Их лидеры не хотели даже думать о таких
сложных материях, считая, как сказал американский историк Уровский, что «это
дело Бога, не человека, воссоединить евреев в Иерусалиме». Один из ранних
американских сионистов вспоминал, что когда он пытался собрать деньги на
сионистскую конференцию в одной из синагог нижнего Ист-Сайда, к нему обратился
старый еврей: «Молодой человек, вы идете против Бога. Если бы Он хотел
восстановить Сион опять, Он бы это сделал без помощи так называемых сионистов. Богу
не нужны помощники. Пожалуйста, идите мутить воду куда-нибудь в другое место и
оставьте нас с миром».
Это не значит, конечно, что в Америке не было поддержки идей сионизма - она существовала с самого начала движения, просто она была политически невидимой, поскольку была распространена в основном в среде восточно-европейских евреев, сравнительно новых эмигрантов, людей, которые видели погромы своими глазами и действительно пострадали от антисемитизма. Но, к сожалению, эта часть еврейства не голосовала, не имела денег и политического влияния, была слишком занята своими бытовыми проблемами, изо всех сил пытаясь выжить и приспособиться к новой американской действительности.
-3-
Неофит
Брандайс долгое время был образцовым
ассимилированным немецким евреем. Но в 1910 году он совершенно неожиданно
изменил свое отношение к сионизму.
Три события тех лет стали причиной такого резкого
поворота. В самом начале рассказа о Брандайсе я упоминал имя его дяди, Льюиса
Дембица и говорил о решающем влиянии мировоззрения дяди на Брандайса-подростка.
Об этом, кроме всего, говорит то, что Брандайс добавил фамилию дяди в свое
полное имя: где-то с университетских времен он стал Луис Дембиц Брандайс. В
1910 году Брандайс с удивлением узнал, что дядя стал активным сионистом. Как
человек основательный во всем, Брандайс стал изучать все возможные источники и
вскоре открыл для себя повлиявшие на его мировоззрение просионистские труды
Аарона Ааронсона, более известного сегодня всему миру, как «отец» современной
пшеницы. В том же году Брандайс с удивлением обнаружил, что
восточно-европейским евреям, сторонникам сионизма, весьма даже свойственны «стремления и идеалы» американской
демократии и многим из них никак нельзя отказать в интеллектуальном развитии.
Это прозрение случилось во время событий, которые я описывал в главе
«Нью-йоркские страсти». И наконец, где-то в то же время, может быть,
годом-двумя раньше, у Брандайса состоялся очень для него важный разговор с
Джекобом де Хаасом, английским евреем-ортодоксом, одним из самых первых лидеров
политического сионизма, секретарем Первого сионистского Конгресса в Базеле,
которого еще Герцль послал в Америку для агитационной работы. И, последнее, мне
кажется, что немаловажным было увлечение сионизмом жены Брандайса, Алисы
Голдмарк.
С этого времени начинается активное участие
Брандайса в пропаганде сионизма и фактический разрыв с политической традицией
американских евреев, выходцев из Германии. Он выступал с лекциями перед
совершенно различными аудиториям, обращаясь напрямую к еврейским массам, написал
самую известную в США книгу в поддержку сионизма и самое, может быть, главное,
занялся серьезным лоббированием идей сионизма среди политических кругов
американского общества и прежде всего – в администрации Вильсона (об этом более
подробно в следующих главах).
1914 год, «Обращение к образованным евреям», один
из наиболее известных сионистских памфлетов
Все десятые-двадцатые годы в американской
еврейской общине ушли на выяснение старого вопроса – кто в доме хозяин? Сначала
перетягивание каната шло между традиционно антисионистским «немецким»
Американским еврейским комитетом и возникшим как альтернатива ему
просионистским «восточно-европейским» Американским еврейским конгрессом. Затем
начались внутренние разборки уже внутри Американского сионистского комитета,
которые длилось вплоть до известия о еврейских погромах 1929 года в Палестине. В
какие-то годы ситуация напоминала «боевую ничью», в другие некоторое
преимущество появлялось то у одной, то у другой стороны.
Позиция Брандайса в этой борьбе была очень сложной
и иногда противоречивой, я расскажу об этом ниже. В июле 1916 года произошел
окончательный разрыв с руководством Американского еврейского комитета, причем
не по инициативе Брандайса. Это было сделано совершенно неожиданно для
«почетного члена» вышеуказанного комитета и удивительно по-хамски, в стиле «а
вас, Брандайс, попрошу остаться» - после завершения конференции АЕК в Нью-Йорке
и через несколько дней весьма грубо повторено в Нью-Йорк Таймс, рупоре
антисионистских американских евреев (ничего не изменилось с тех пор!). Надо
сказать, что к тому времени Брандайс уже был во главе американской сионистской
конференции в Бостоне (1913 год) и, по крайней мере, с 1915 года общепризнанным
лидером американских сионистов . Нелишне заметить, что это случилось через
месяц после утверждения его членом Верховного суда США. Руководство АЕКа явно
не хотело видеть в своих рядах просионистски настроенного американского «еврея
№1». (Феликс Франкфуртер, всегда чувствовавший политическую конъюнктуру лучше
своего ментора, вышел из АЕК несколькими месяцами раньше. По этому поводу он
сказал: «Евреи Америки должны думать своей собственной головой... ясно выражать
свои собственные намерения и желания, выбирать своих собственных лидеров, если
они хотят когда-либо добиться самоуважения»).
-4-
«Сионизм
и американизм – близнецы-братья»
В чем же практически сказалась заслуга Брандайса в
продвижении идей сионизма в американском обществе?
В своих лекциях и книге Брандайс соединил сионизм и американизм идеей
демократии, сделав их таким образом совершенно сопоставимыми. «Высшие
еврейские идеалы совпадают с американскими в очень важных аспектах. Сионизм
представляет демократию. Сионизм представляет социальную справедливость. Сионизм
представляет все американские идеалы двадцатого столетия». Брандайс сумел очень
изящно соединить сионизм со священной американской мечтой, восходящей к
Пилигримам: «Сионизм – это сегодняшнее повторение откровения и стремления
Пилигримов». «Чтобы стать хорошими американцами мы должны стать хорошими
евреями, а для этого мы должны стать сионистами».
Если бы подобные слова произнес на собрании в
полуподвале Манхеттена какой-нибудь только что приехавший из России эмигрант,
то его услышало бы несколько человек. Брандайса услышала вся страна.
В 1915 году, выступая в Нью-Йорке перед
недружелюбной аудиторией общеамериканского собрания реформистских раввинов,
Брандайс задал два важных вопроса: «Как мы можем обеспечить евреям в странах их
проживания те же права и возможности, которыми обладают в этих странах не
евреи? Что можно сделать, чтобы вклад евреев в прогресс человечества не был
ограничен местными искусственными препятствиями»? Его ответ был в полном
соответствии с доктриной сионизма. «Все другие народы стремятся к развитию,
подчеркивая свою национальность, и Великая война абсолютно ясно демонстрирует
ценность малых государств... Евреям в это время не надо отчаиваться... Давайте
скажем предельно ясно.., что мы тоже национальность, желающая добиться равных
прав и самовыражения».
В Америке, между тем, существовало своя
собственная просионистская общественная традиция, правда христианская. Еще в
1913 году Брандайс в своих выступлениях ссылался на известного американского
священника и религиозного лидера Уильяма Блэкстоуна, который в 1891 году, за
пять лет до Герцля, писал американскому Президенту Бенджамину Харрисону о
необходимости «организовать в возможно кратчайшие сроки международную
конференцию, на которой рассмотреть ситуацию и положение израилитов в свете их
права на Палестину, как их древнего места жительства, поддержать и помочь им в
справедливом требовании улучшить их трагическое положение».
Развивая эту тему, Брандайс утверждал, что в
движении сионизма он видит возможность дать еврейскому народу больше свободы. В
одной из речей он пророчески отметил, что стремление к возвращению на родную
землю никогда не исчезало среди евреев, и новое рождение еврейского государства
фактически уже началось в середине 19-го столетия, когда эмигранты из России и
Румынии вместе с некоторым количеством ближневосточных евреев, которые
мигрировали в Палестину или никогда не покидали ее, «создали
сельскохозяйственную базу на земле, которая была запущена в течение многих
столетий... стала мертвой и безлесной... и была заражена малярией». «Нет
никакого противоречия между лояльностью к Америке и лояльностью к еврейству.
Еврейский дух, производное от нашей религии и нашего опыта, является...
существенно современным явлением и существенно американским».
Эту мысль Брандайс развивал и повторял во
множестве своих выступлений. В своей речи перед Американским еврейским
комитетом Брандайс выразил свои мысли наиболее полно: «Американцы не должны
представлять сионизм не совместимым с патриотизмом. Множественная лояльность
является подозрительной только если натурально не связана одна с другой. Человек
будет лучшим американским гражданином если он будет лоялен своему штату, своему
городу или, к примеру, своему университету... Каждый американский еврей,
который поможет еврейским поселениям в Палестине, даже если он чувствует, что
ни он ни его наследники никогда там не будут жить, делая это, по той же самой
причине будет лучшим человеком, лучшим американцем. Нет несоответствия между
лояльностью к Америке и лояльностью к еврейству».
Можно только посочувствовать немецким евреям,
которым приходилось слышать такие речи.
Забегая вперед, надо признать, что авторитета
Брандайса не хватило, чтобы убедить большинство американских «немецких» евреев.
Для них еврейская национальная идея, которую они априори осуждали и презирали
как составную часть ненавистного ими национализма, стала более-менее популярной
только после погромов 1929 года, а общепризнанной не раньше трагедии Холокоста.
-5-
Американский след в Бальфурской декларации
К 1917 году число членов Американской сионистской
организации выросло до 200 тысяч человек, увеличившись в десять раз за четыре
года. Американский «немецкий» еврей Луис Брандайс, к большому неудовольствию
политически важного Американского еврейского комитета, стал формальным лидером
американских восточно-европейских евреев. The American Provisional Executive Committee for General Zionist Affairs, председателем которого был Брандайс, собрал
миллионы долларов для помощи нуждающимся евреям Европы и помог многим тысячам
эмигрировать в Палестину. Американская сионистская организация стала главным
финансовым, политическим, а во время войны, когда многие из крупных европейских
и большинство палестинских сионистов переселились в Америку, еще и
географическим центром мирового сионистского движения.
В 1916 году в Филадельфии состоялся общеамериканский
еврейский конгресс, который представлял более одного миллиона евреев. Конгресс
сформулировал требования к мирной конференции (будущей Парижской мирной
конференции) и избрал постоянный Высший национальный комитет, с Брандайсом в
роли почетного председателя. В июне 1917 примерно 400 тысяч американских евреев
избрали делегацию на мирную конференцию. Брандайс до 1916 года прямо, а с 1916
в основном через других лиц обрабатывал Президента Вильсона, стараясь включить
сионистские требования в повестку дня конференции. Личное влияние Брандайса на
Вильсона широко известно, но республиканца Брандайса не очень жаловали в
руководстве Демократической партии. Поэтому Брандайсу очень важно было найти
«своего» человека у демократов. Таким человеком оказался Норман Хапгуд,
влиятельный деятель Демократической партии и редактор Harper Weekly. Хапгуд не был евреем, но под влиянием Брандайса стал активно поддерживать
и пропагандировать сионистскую идею в своем очень популярном журнале и во
влиятельных политических кругах.
В 1916 году Вильсон номинировал главного сиониста
Америки в Верховный суд, «ясно показав всем сомневающимся, что сионист может
быть хорошим американцем». В следующем году в Британии была принята Бальфурская
декларация, первое в истории письменное обещание предоставить евреям землю для
строительства еврейского «национального очага».
По общепринятой версии благородный и порядочный
просионистски настроенный лорд Бальфур – в разное время Премьер-министр или
министр иностранных дел Британии (а также, что менее известно, и Ллойд Джордж –
министр вооружений в начале войны, а затем и Премьер-министр), то ли под
влиянием дружбы с Хаимом Вейцманом, то ли в благодарность за открытие последним
возможности производить взрывчатку из аммиака пообещал «посодействовать»
сионистским чаяниям европейских евреев. Бальфур, конечно, был искренним
сторонником сионизма, хотя бы потому, как один из родственников Бальфура
вспоминал, «еще в детстве им была впитана идея, что христианская религия и
христианская цивилизация в неизмеримом долгу перед иудаизмом, долгу, бессовестно
невыплаченном». В 1919 году Бальфур, к примеру, писал новому министру
иностранных дел лорду Курзону: «Четыре великие державы [Британия, США, Франция
и Италия] поддерживают сионизм. И сионизм, вне зависимости от того плох он или
хорош, уходит корнями в тысячелетнюю традицию, в настоятельную сегодняшнюю
необходимость и в будущие надежды гораздо большей важности, чем желания и
предрассудки 700 тысяч арабов, которые сегодня заселяют эту древнюю землю. И по
моему мнению, это правильно.... Если во всем мире сионизм будет признан
решением еврейской проблемы, то земля Палестины должна быть отдана под
еврейскую иммиграцию».
Конечно, в сложнейших делах международной политики
личные отношения и предпочтения, как бы хороши или плохи они не были, являются
далеко не самыми важными. Таким же общепризнанным считается, что в то время
Декларация прежде всего служила чисто британским интересам (так оно, конечно, и
было), играла важную роль в сложнейших англо-французских взаимоотношениях на
«освобожденном» от Оттоманской (Османской – в другом русскоязычном варианте)
империи Ближнем и Среднем Востоке, сохраняла под британским влиянием
традиционно важный торговый, транспортный и туристский перекресток и играла
существенную роль в будущих отношениях с Египтом и контроле над Суэцким
каналом, о чем лорд Бальфур прямо заявил на заседании Военного кабинета 31
октября 1917 года, за месяц до
освобождения Иерусалима. Но очень интересно, что было сказано кроме очевидных экономико-политических аргументов, и как это было сформулировано:
просионистская декларация, по словам Бальфура, позволит Великобритании
«проводить исключительно полезную пропаганду в России и Америке».
Роль Соединенных Штатов в принятии Декларации
никогда широко не обсуждалась.
Существуют, однако, некоторые серьезные
доказательства, что роль США была весьма важной, может быть, решающей.
Современная Еврейская энциклопедия пишет о
принятии Декларации очень осторожно: «По-видимому,
под влиянием доводов лидера американских сионистов Луиса Брандайса Вильсон
одобрил предлагаемую декларацию». Джеймс Гелвин, американский историк с
репутацией хорошего специалиста по истории Ближнего Востока, пытается более
подробно объяснить, что реально стояло за решением о принятии Декларации. Он пишет:
«Англичане не очень понимали, каким образом они
могут противостоять убеждению Вильсона (до вступления Америки в войну), что
путь к прекращению военный действий лежит в согласии обеих сторон «на мир без
победы». Два из ближайших советников Вильсона, Луис Брандайс и Феликс
Фракнфуртер, были убежденными сионистами. Как можно было лучше склонить
колеблющегося союзника, если не поддержкой цели сионизма? Англичане
использовали ту же идею в отношении России, которая была охвачена революцией. Многие
из важных русских революционеров, включая Троцкого, были евреями. Почему бы не
попробовать нажать на их еврейскую струнку и склонить их к продолжению войны?..
Среди причин, конечно, было и желание Англии привлечь еврейские финансовые
ресурсы».
Честно говоря, оба эти объяснения кажутся настолько
странными, что скорее запутывают вопрос. Вильсон был весьма важной персоной в
1917 году, но почему он должен был
одобрить какой-то английский документ, который служил интересам Британии на
Ближнем Востоке и одновременно интересам сионистов? Почему никто не спросил его
мнение годом раньше, когда были приняты более важные (впрочем, секретные)
соглашения Сайкс-Пико, поделившие Ближний и Средний Восток на английскую и
французскую сферы влияния? Почему и каким образом Брандайс оказывал решающее
влияние на такой фундаментальный государственный вопрос, как вступать или не
вступать в мировую войну? Что же касается еврейских денег, так в Европе к 1917
году все деньги - еврейские и нееврейские - были трижды одолжены и переодолжены
(Великобритания, к примеру, по данным Д. Кейнса, одолжила другим
европейским странам во время войны 1740 миллионов фунтов, сама же одолжила у
США 842 миллиона; финансовая ситуация у всех остальных европейских стран
Антанты была много хуже и запутаннее,
Франция и другие союзники были одновременно и дебиторами и кредиторами, но
в результате были в гигантских долгах). Даже после того, как в 1937 году во
время слушаний в английском Парламенте стало достоверно известно, что
окончательная версия Декларации была написана лордом Мильнером (Lord Alfred Milner) и до опубликования была послана на срочное согласование... Вильсону,
ситуация не прояснилась.
Чтобы разобраться в этом вопросе надо, как мне
кажется, сначала понять роль США и Вильсона в Первой мировой войне, которая в
нашем представлении была чисто европейской разборкой и разрешилась военными
действиями европейских держав на европейских фронтах. Однако в западной
исторической науке существует другое мнение в части разрешения конфликта. В классической книге Эннио Ди Нольфо «История
международных отношений: 1918-1999 годы», переведенной на все европейские языки
и выдержавшей десятки изданий, все время подчеркивается роль США. Говоря,
например, о переговорах 1919 года в Париже, Ди Нольфо пишет: «Вильсон не только
диктовал установления, касавшиеся конкретной проблемы, но вписывал эту
проблему... в рамки процесса утверждения правил, касавшихся всей международной
жизни. Он делал это весьма энергичным образом, доказывая, что Соединенные Штаты не только внесли решающий вклад в победу держав
Антанты над Германией (выделено мной),
но и...». В другом месте: «США не имели возможности в 1919-20 годах взвалить на
свои финансы издержки войны, начатой европейцами и нашедшей свое разрешение только благодаря американскому вмешательству (выделено мной)...». Так что сделаем отметку в
памяти: только благодаря Америке союзникам удалось разбить Германию и ее
сателлитов и попутно развалить Оттоманскую империю.
Летом и осенью 1917 Америка, однако, еще не
воевала, хотя США уже объявили войну Германии в начале апреля 1917-го. Это
произошло только после грандиозного дипломатического провала Германии,
предлагавшей Мексике вступить в войну на стороне Германии и обещавшей ей в случае
победы вернуть все бывшие мексиканские территории США: американцы сумели
перехватить дипломатическую телеграмму. Было совершенно неясно, как скоро
принятый в апреле закон о частичном призыве приведет к созданию боеспособной
армии. Командующий армией генерал Першинг требовал до начала боевых действий
готовность более чем миллиона солдат и предполагал, что на это уйдет до двух
лет. Кроме того, в стране было самое серьезное, какое только можно вообразить,
противодействие любым попыткам военного
участия в войне. Сегодня даже нельзя себе представить, какие унижения терпела
страна лишь бы впрямую не участвовать в европейской конфронтации. В мае 1915-го
немецкая субмарина потопила английский пароход «Лузитания» с 128 американцами
на борту. В последующие годы Германия развязала самую настоящую морскую блокаду
Англии (в ответ на английскую блокаду берегов Германии) и их подводные лодки
массово топили торговые и пассажирские корабли, включая несколько американских
(включая пассажирские!). Америка и после этого не объявила войну Германии.
С одной стороны, Вильсон на выборах обещал стране
соблюдение нейтралитета в духе проверенной временем доктрины Монро, с другой,
понимал, что Америка – страна в основном европейских эмигрантов и вступление в
войну на стороне одних стран против других может привести к межэтническому
конфликту между лояльными к месту своего рождения общинами. Германская община
была одна из самых важных в экономической жизни США и одновременно самой
лояльной Германии. Американские немецкие
евреи в основном были на стороне Германии. Как это не покажется странным,
но многие восточно-европейские – тоже. Они в конфликте предпочитали страну,
воющую с Россией, родиной погромов и официального антисемитизма. В среде
остальных европейских американских общин было такое же сильное, но
антигерманское настроение, что быстро распространилось на немецкую американскую
общину и рикошетом – на евреев.
Само собой, в основном против войны был Конгресс,
большинство членов кабинета Вильсона, включая его главного советника по
международным делам Эдварда «Колонел (Полковника)» Хауса, и явное большинство в
бизнесе. Существует устойчивое марксистское представление, что капиталисты
всегда за войну. На самом деле, капиталисты и банкиры – в основном – всегда за
стабильность и предсказуемость будущего. Война же по определению – хаос, и как
обернется дело, чьи интересы – государства, армии или бизнеса победят в
реальной жизни предсказать совершенно невозможно. Например, после вступления
США в Первую мировую войну все железнодорожные компании были немедленно
поставлены под жесточайших государственный контроль и запрет увеличивать тарифы
на перевозки. Как правило, возникающие во время войны (Первой и Второй) мощные
государственные контролирующие производство организации, вроде War Production Board, почти всегда были на стороне армии и выдавливали все соки из бизнесменов.
В общем, ситуация была неоднозначная. В рамках этой статьи нет места для рассмотрения вопроса о том, какие силы и конкретные люди стояли за решением Америки послать свои войска в Европу, но я попробую показать, каким образом в мириад важнейших европейских вопросов, стоящих перед администрацией Вильсона, отдельным пунктом был включен сионистский вопрос, о том, кто стоял за этим решением и о том, как решения Вильсона поддержать сионистские притязания и Бальфурскую декларацию возможно сыграли свою важную роль в военном участии США в Первой мировой войне. Как мне представляется, рассказ об этом необходимо соединить с рассказом о том, кто стоял за решением о принятии Бальфурской декларации, поскольку и в первом и во втором случае это были одни и те же люди.
-6-
Как это делалось в Вашингтоне (и Лондоне)
В 1905 году 57-летний лорд Артур Бальфур, один из
самых известных консервативных политиков Англии, встретился в Манчестере с 31-летним
сионистским лидером Хаимом Вейцманом, тогда уже преподавателем Манчестерского
университета, но еще подданным Российской империи по месту своего рождения. Бальфур
пытался из первых уст услышать причину отказа лидеров сионизма от предложенной
английским правительством Уганды, как места для строительства Еврейского
государства. В своих воспоминаниях Вейцман пишет: «Тогда я ему... сказал:
«Господин Бальфур, если бы я предложил вам Париж вместо Лондона, вы согласились
бы?» Он помолчал, посмотрел на меня и ответил: «Но, доктор Вейцман, Лондон у
нас есть». «Верно, сказал я – Но Иерусалим у нас был, когда на месте Лондона
были еще болота».
Через одиннадцать лет, в разгар войны, первый Лорд
Адмиралтейства и к тому времени известнейший английский химик встретились
опять. В конце встречи, вспоминая старый разговор, Бальфур неожиданно сказал:
«Вы знаете, доктор Вейцман, если союзники смогут победить в войне, то вы,
возможно, сможете получить свой Иерусалим».
Со своей стороны Бальфур сам делал все возможное,
четко определив моральную сторону
вопроса и доведя ее до общенационального сознания. Выступая примерно в то же
время в палате Лордов, он говорил: «Определенно, в нашей повестке дня должно
быть решение, посланное во все земли, где живет разбросанная еврейская раса,
решение, говорящее евреям, что христианский мир не безразличен к их судьбе, к
их вкладу во все великие религии и, прежде всего, в ту религию, которую
исповедуете вы, большинство членов этого высокого собрания, и что мы из самых
лучших побуждений желаем им развития в мире и спокойствии под Британским
управлением... Это идеал, который я хотел бы видеть осуществленным». Вейцман, в
свою очередь, сразу же понял, что второй раз такая историческая возможность
может не повториться. Нужно было спешить и нужно было нажимать на все возможные
рычаги. Центр сионистского движения в 1916 году, как я уже говорил, находился в
Америке, и в то же самое время на Америке были сосредоточены политические
интересы Великобритании - с Америки стоило и начинать.
Сначала несколько слов о политических интересах
Великобритании.
О нескольких очевидных интересах в Палестине –
сохранении влияния на важнейшем международном перекрестке, контроле над Суэцким
каналом и ограничении влияния Франции – я уже говорил. Но для осуществления
своих планов Британии надо было сначала победить Германию с сателлитами и
поддерживающую ее Оттоманскую империю. Поэтому определяющими в 16-17 году для
Великобритании были практические военные успехи на фронтах войны. А дела там
обстояли совсем не так, как Англии хотелось. 1917 год ознаменовался двумя
крупными стратегическими неудачами: выходом России из войны и катастрофическим
разгромом итальянских войск под Капоретто, что потребовало переброса на южный
фронт огромных сил союзников только для того, чтобы удержать Италию в войне на
стороне Антанты. Ситуация становилась аховой: Восточный фронт развалился, Южный
требовал неожиданно большого внимания, Западный фронт разваливался на глазах
просто из-за хронической нехватки солдат.
Необходимость военной помощи со стороны Америки
становилась критической.
Влияние евреев и еврейского капитала на
политические решения в западных демократиях всегда сильно преувеличивалось. Но
в созданный самими христианами миф верили раньше и продолжают верить и сейчас. Англичане
в 1917-м не были исключением. С их точки зрения ситуация выглядела так: влиятельное
еврейское лобби придерживается прогерманской позиции (что во многом
соответствовало действительности) и препятствует любым попыткам администрации
Вильсона помочь своему близкому и надежному союзнику (что мало соответствовало
действительности). В британских интересах, таким образом, было переманить
американских евреев на свою сторону, убедить их в том, что их интересы и
интересы Британии (и союзников) совпадают. Вторым, на этот раз чисто английским
мифом, было убеждение, что все американские евреи убежденные сионисты. Что, как
мы видели, далеко не соответствовало действительности.
В исторической науке нет ничего однозначного, и
некоторые историки-ревизионисты утверждают, что вышеприведенная точка зрения
является более поздней выдумкой просионистских историков. В таком случае, к
последним надо отнести самого Уинстона Черчилля, который выступая в 1922 году в
Палате общин, обсуждавшей палестинский вопрос, заявил: «Клятвы и обещания
широко раздавались во время войны и многие из них не основывались на
действительных интересах, хотя всегда предполагали, что они послужат в нашу
пользу в нашей борьбе на фронтах войны. Было общепризнанным, что поддержка,
которую дадут нам евреи во всех странах окажется особенно полезной для нас. Это
в первую очередь касалось евреев Америки и России».
Палестинский вопрос, кроме морального, оказывался
– по мнению англичан - вопросом крайне практическим военным и, к тому же,
срочным. Но вначале надо было решить «маленькую» проблему, которую сами же
англичане и создали. Речь шла о необходимости частичной денонсации секретного
договора 1916 года с французами. Этот договор известен под именем Сайкс-Пико, и
в дележке шкуры еще неубитого на Среднем и Ближнем Востоке турецкого медведя не
предполагал никаких еврейских палестин. Нервных французов надо было каким-то
образом успокоить, сняв с себя вину. Англичане решили, что для этого подойдет
решительное заявление Вильсона в поддержку еврейских претензий на Палестину.
Этот, как сейчас говорят, «месседж» надо было
довести до сведения американских евреев и через них – Вильсону.
Бальфур опять вызвал к себе Вейцмана и
«порекомендовал» тому немедленно встретиться с Премьер-министром Ллойдом Джорджем.
«Вы можете сказать ему, что я хочу, чтобы вы с ним поговорили». Поговорить с
Ллойд Джорджем оказалось делом сравнительно легким, труднее было добраться до
Вильсона.
Человеком-проводником между Ллойд
Джоржем-Бальфуром-Вейцманом и американской администрацией Вильсона стал Луис
Брандайс. (Забегая вперед, скажем, что Вейцман и Брандайс уже давно были
знакомы и с 1915 по 1921 признавались, вместе с Варбургом, равноправными
членами руководящего сионистского триумвирата). Собственно говоря, выбора у англичан не было. Официальный
путь через Госдепартамент был закрыт: тогда, как и сейчас, Госдепартамент был
организацией антиеврейской. Госсекретаря Роберта Лэнсинга совершенно не
интересовали ближневосточные проблемы. Да и как они могли его интересовать,
если США не имели ни одного дипломата в регионе, а вся их информация о тамошних
делах состояла из время от времени присылаемых отчетов нескольких средней руки
руководителей американских нефтяных компаний. Ближайший же советник и личный
друг Вильсона Эдвард «Полковник» Хаус, считал ошибкой любое вмешательство в
европейские дела.
В апреле 17-го Вейцман пишет Брандайсу: «Если
американские евреи не выскажут свое твердое мнение о том, что Британия должна
сохранить еврейскую Палестину и создать некое образование, ограждающее интересы
евреев от интересов других народов, например, арабов, Великобритании будет
трудно противостоять требованию Франции об интернационализации Палестины». В
конце того же месяца Бальфур посетил Вашингтон, 5 мая он с триумфом выступил на
объединенной сессии Конгресса. В тот же день Бальфур встретил Брандайса на
официальном приеме и, услышав его имя – после всяческих комплиментов в адрес
Брандайса – попросил о личной конфиденциальной встрече. Вечером Брандайс и
Франкфуртер провели два часа в закрытых переговорах с британскими официальными
лицами в английском посольстве. «Сидящие напротив нас по-прежнему боятся слова
«государство», желая сохранить как можно больше свободы для маневра, но их
вполне устраивает словосочетание «национальный дом в Палестине», - писал
Брандайс после этой встречи.
6 мая Брандайс встретился с Вильсоном и ввел его в
курс дела, самым тщательным образом объяснив идею сионизма, желание англичан
помочь с созданием еврейского протектората в Палестине и «французские» проблемы
англичан в этой связи. Вильсон ответил, что поддерживает саму идею сионистов, а
также англичан в этом вопросе, но не уверен в своей возможности повлиять на
мнение французов и еще больше – на мнение турок, с которыми Америка не
находится в состоянии войны и в любом
случае не хотела бы ссориться. Тем не менее, он согласился позже, при
удобном случае, сделать просионистское заявление, в котором бы поддерживалась
идея создания еврейского «национального дома» в Палестине. Подготовить текст
заявления он предложил самому Брандайсу.
На следующий день Брандайс сообщил Бальфуру, что
Америка не будет дипломатически вмешиваться в европейские дела на БВ, но что
заявление о поддержке, в духе нужном для Англии, вскоре последует. После этого
в закулисных усилиях англичан и Брандайса наступил неожиданный перерыв, связанный
с идиотской инициативой близкого друга Вильсона, одного из его главных
финансовых спонсоров, еврея-не-сиониста Генри Моргентау, бывшего американского
посла в Турции. Его предложение, вынужденно поддержанное Вильсоном, в одиночку
вернуться в Турцию и организовать выход Турции из прогерманской коалиции
вызвало настоящий переполох в дипломатических кругах Англии и аналогичную
сумятицу у сионистов. И те и другие боялись, что наградой Турции будет
сохранение за ней Оттоманской империи. На нейтрализацию этой безнадежной с
самого начала идеи ушло три месяца, понадобились сложные маневры, закончившиеся
включением в «делегацию» Моргентау Вейцмана от Британии и Франкфуртера от
американских сионистов, бессмысленные совещания в Гибралтаре, где встретились
все члены делегации, и пришедшее наконец осознание Моргентау, что во избежание
крупного международного скандала миссию надо тихонько прикрыть. Делегация,
кстати, так и не добралась до Турции.
И наступила осень 1917 года.
В английском кабинете продолжались обсуждения
версий декларации, но дело не двигалось. Французы по-прежнему были
отрицательно-нейтральны, итальянцы, вовлеченные в ближневосточные дела
обещанием определенных турецких территорий – прохладно-нейтральны, и неожиданно
возникла новая сила в оппозиции декларации – со стороны высокопоставленных
английских евреев, членов двух влиятельных антисионистских организации: the Board of Deputies и Англо-еврейской
ассоциации. Их оппозиция была полным аналогом оппозиции ассимилированных
американских «немецких» евреев, они точно так боялись обвинения в нелояльности
и ухудшения своего положения в Англии. Лидером антисионистов, и очень
влиятельным - он был министром по делам Индии, был Эдвин Монтегю. В августе
1917 года он пошел в атаку. Выступая на заседании Кабинета министров, Монтегю
заявил: «Когда у еврея есть его Национальный Дом, стимул лишить нас английского
гражданства, несомненно, усилится в огромной степени. Палестина станет мировым
гетто. С какой стати Россия будет давать евреям равные права, если его Национальный
Дом - Палестина?» По некоторым данным, Монтегю настоял на существенных
антиеврейских изменениях в проекте Декларации. Ситуация быстро ухудшалась. 18
сентября Вейцман телеграфируют Брандайсу просьбу о немедленном заявлении
Вильсона. Вместе с этим он посылает проект Декларации. 23 сентября Брандайс и
рабби Вайс встретились с «Полковником» Хаусом и еще раз объяснили необходимость
личного заявления Вильсона. Хаус опять выразил полную поддержку в палестинском
вопросе и сослался на дипломатическую переписку с англичанами в поддержку такой
политики. Поскольку Вильсон не мог и не хотел публично выступить против
нейтральной для Америки Турции, то Хаус и Брандайс посоветовали англичанам
напрямую обратиться к французам и итальянцам, чтобы те по официальным каналам запросили
позицию Вильсона. Как и следовало ожидать, французы и итальянцы на наживку не
клюнули.
«Все вовлеченные стороны прекрасно знали, что
стоит за этой дипломатической игрой, - пишет Леонард Бэйкер в своей двойной
биографии Брандайса и Франкфуртера, - развал Оттоманской империи, создание
нового государства, взаимоотношения между Америкой и Турцией, между евреями и
арабами, политическая реакция евреев Америки, Англии и других стран. Это не
было мелкой игрой и все участники нервничали, чувствовали, что их используют,
имели другие обязательства по каждому из вопросов, не чувствовали, что они
принимают правильные решения».
9 октября в телеграмме Брандайсу Вейцман пишет,
что оппозиция английских евреев вынуждает не только ускорить публичное
заявление Вильсона о поддержке Декларации, но и его рекомендацию о ее
немедленном утверждении. Брандайс опять встретился с Вильсоном. Через несколько
дней в ответной телеграмме Брандайс пишет: «Вашу телеграмму от 9-го получил.
Президент только что послал в Лондон по дипломатической почте свою полную
поддержку Декларации. Он не считает возможным сейчас выступить с официальным
заявлением, но обещал выразить свое мнение публично в ответ на запрос
американских евреев». Вильсон действительно выполнил свое обещание в начале
следующего года.
Это было всё, чего смогли добиться англичане. Не
получив публичного заявления Вильсона, они, тем не менее, получили его официальную полную поддержку конкретного
текста Декларации. «Письмо Вильсона» было представлено французам и итальянцам и
оставалось только сделать результаты сложных переговоров достоянием
общественности.
2 ноября 1917 года Декларация Бальфура, принятая
английским кабинетом после тщательного и длительного обсуждения, была наконец
официально утверждена и опубликована.
Вот полное содержание «самого ужасного» по мнению
арабских интеллектуалов документа ХХ века. Декларация была опубликована в том
же номере газеты «Таймс», что и сообщение об октябрьской революции в России:
«Уважаемый лорд
Ротшильд [Глава британской еврейской общины],
Имею честь передать
Вам от имени правительства Его Величества следующую декларацию, в которой
выражается сочувствие сионистским устремлениям евреев, представленную на
рассмотрение кабинета министров и им одобренную:
Правительство Его Величества с одобрением
рассматривает вопрос о создании в Палестине национального очага для еврейского
народа и приложит все усилия для содействия достижению этой цели; при этом ясно
подразумевается, что не должно производиться никаких действий, которые могли бы
нарушить гражданские и религиозные права существующих нееврейских общин в
Палестине или же права и политический статус, которыми пользуются евреи в любой
другой стране.
Я был бы весьма
признателен Вам, если бы Вы довели эту Декларацию до сведения Сионистской федерации.
Искренне Ваш,
Артур Джеймс Бальфур
[Министр иностранных дел Великобритании]»
Этот совсем небольшой
документ, безусловно, является великим образцом дипломатической двуличности. Арабы
и евреи поняли – и продолжают понимать его совершенно по-разному. Но у евреев
впервые появилась зацепка, хоть какое-то основание на землю Палестины, кроме
«исторического» права. Из этого противоречивого документа можно и нужно было
выжать как можно больше – Брандайс понимал это с самой первой минуты. К тому
времени он уже был членом Верховного суда и его занятость и статус все реже
позволяли ему напрямую участвовать в сионистских делах. Но он действительно
смог заинтересовать сионистским вопросом Вильсона – многие источники называют
Вильсона активным сионистом. И он смог послать членом американской делегации
своего самого близкого ученика и последователя – Феликса Франкфуртера. Я
вернусь к Парижской конференции и роли американской делегации в проталкивании
сионисткой повестки дня в следующей части этого затянувшегося повествования,
когда буду рассказывать о Франкфуртере.
-7-
Страсти по сионизму
А в мировой сионистской организации тем временем назревал скандал. В год Парижской мирной конференции (1919) Брандайс вместе с Вейцманом посетили Палестину, в следующем году Брандайс сумел вырваться в Лондон на Всемирную сионистскую конвенцию. Председателем мировой сионистской организации с 1911 по 1921 был Отто Варбург, но Вейцман и Брандайс признавались равноправными лидерами наравне с Варбургом. Казалось, ничего не предвещало разрыва между Брандайсом и европейскими сионистскими лидерами. В 1921 году Варбург решил вернуться к своим научным исследованиям, и Председателем был выбран Вейцман (вначале должность предложили Брандайсу, он отказался). Где-то еще до этого между Вейцманом и Брандайсом пробежала трещина.
Брандайс (справа) и Вейцман в Палестине, 1920 год
Основания для разногласий были и раньше. Во-первых,
вспомним слова Брандайса, сказанные им перед Американским еврейским комитетом:
«Каждый американский еврей, который поможет еврейским поселениям в Палестине, даже
если он чувствует, что ни он ни его наследники никогда там не будут жить..»
(выделено мной). Это было кредо американского патриота, идущее в разрез
с политическими целями европейских сионистов. Филантропическая помощь,
организационная помощь, даже практическая политическая помощь в кривых
коридорах европейской и американской политики – пожалуйста. Но не надо
оказывать давление на американских евреев и агитировать их переселяться в
Палестину. Во-вторых, Брандайсу уже давно были не по душе многочисленные склоки
внутри мирового сионистского движения, непрерывные выяснения отношений между
фракциями, отсутствие демократичности в движении.
Американская сионистская федерация (с 1918 года –
сионистская организация Соединенных Штатов), созданная Брандайсом, была
организацией прозрачной, с открытым бюджетом и с демократическим
принятием решения на что тратить собранные немалые деньги. Люди, которых
Брандайс привлек к управлению федерацией: Джулиан Мак, Феликс Франкфуртер,
Натан Страусс, Мэри Фелс – были людьми высочайших организационный способностей,
не заинтересованные в получении каких либо материальных льгот. Как типичный
американец, Брандайс стремился прежде всего к эффективности движения в
американском смысле этого слова. Например, в 1917 году, отправляя
поздравительное послание председателю нью-йоркского отделения федерации по
поводу юбилея, он писал: «Пожалуйста, передайте членам Вашего отделения мои
самые теплые поздравления и напомните им, что показать себя хорошими сионистами
они могут только увеличив количество членов, собрав больше денег и соблюдая
дисциплину».
Брандайс видел, что в европейском «отделении» дела
обстоят не совсем так. Деньги, выделяемые под различные проекты, часто
оказывались бесконтрольными, сами проекты становились источниками обогащения
высокопоставленных сионистских лидеров. После Мировой войны, принятия
Бальфурской декларации и особенно после конференции в Сан-Ремо, на которой
основные европейские силы признали правомерность Бальфурской декларации,
Брандайс решил, что первая и самая главная цель политического сионизма
выполнена и все усилия движения должны быть направлены на сбор денег для помощи
переселения желающих, покупку земли и организацию в Палестине
сельскохозяйственных кооперативов по принципу джефферсоновских
самоорганизующихся общин. Все «излишества»: образовательные, культурные,
научные проекты, по его мнению, были именно излишествами и должны быть
беспощадно сокращены в бюджете. В конце концов, Брандайс обязан был
отчитываться за каждый потраченный доллар перед спонсорами. К числу излишеств
он относил военные приготовления, но, прежде всего, пропагандистскую и
агитационную деятельность «ревизиониста» Жаботинского.
Я не знаю, в чем была и была ли конкретная причина, но американская
часть мирового сионистского движения и сам Брандайс очень не ладили с
Жаботинским и требовали вывода его из руководства движения. Сейчас нам
очевидно, что по причине ли ощущения полной безопасности для американских
евреев и ложного распространения такого ощущения на евреев европейских, или из
лично не сложившихся отношений, но Брандайс явно не понимал, что политический
сионизм Жаботинского – это отражение реальных проблем европейских евреев в
связи с двуличностью британской политики на Ближнем Востоке, ростом
общеевропейского политического хаоса и сопутствующего ему насильственного
антисемитизма. В этой излишней «американизации» движения, в настойчивом
подчинении движения финансовым спонсорам, в типичной американской
меркантильности сказалось трагическое непонимание европейских реалий и, по
большому счету, непонимание еврейских культурных традиций. Брандайс, следуя всю
жизнь идеям ассимиляции, стал большим немцем и большим американцем, чем
коренные немцы или американцы. Его логика и его культура в этот важнейший
момент не смогли признать и примириться с логикой и особенно с культурой
восточно-европейских евреев.
В письме своему брату в 1921 году он писал:
«Столкновение сионистов было неизбежным. Оно следовало из разницы в стандартах.
Восточные – как многие русские в нашей стране – не знают, что такое честность и
мы просто не можем доверить им свои деньги. Вейцман знает, что такое честность
[какое непонятное исключение для Брандайса: Вейцман был из «русских» евреев,
хотя почти всю сознательную жизнь прожил в Лондоне], но организационно очень
слаб и все время уступает своим русским помощникам. Отсюда - разрыв».
Конечно, со стороны Вейцмана позиция Брандайса
выглядела не очень симпатично. Полный разрыв произошел весной 1921 года во
время приезда в США Альберта Эйнштейна.
-8-
Необычайные приключения немецкого физика Альберта Эйнштейна в Америке
На корабле Эйнштейн каждый день объяснял мне свою теорию относительности,
и ко времени прибытия в Нью-Йорк я понял, что он ее
действительно понимает.
Хаим Вейцман
В апреле 1921 года Альберт Эйнштейн в
«сопровождении» председателя Всемирной сионистской организации, известного
ученого-химика и британского подданного Хаима Вейцмана, прибыл в Нью-Йорк.
Встреча Эйнштейна в США была событием поменьшим,
чем встреча Гагарина в апреле 1961 года Москве, но вполне сопоставимым с
приездом «Битлз» в феврале 1964.
Незадолго до этого во время полного солнечного
затмения ученым удалось экспериментально доказать справедливость общей теории
относительности, и новостями об Эйнштейне и его достижениях были заполнены все
газеты. Страсти подогревались тем, что никто не понимал саму теорию. Главные
газеты страны публиковали огромные заголовки типа «Триумф теории Эйнштейна:
звезды находятся совсем не там, где мы их видим, но это не повод для тревоги».
Дело дошло до того, что в американском Сенате были проведены вполне серьезные
слушания по поводу научности теории, а затем была принята декларация,
приветствовавшая приезд Эйнштейна в Америку!
Когда 2 апреля после полудня корабль пришвартовался к пирсу у Бэттери Парк, вся набережная и близлежащие улицы были забиты народом, в основном – еврейским. Толпа на набережной попеременно пела американский гимн и «Хатикву», гимн сионистского движения.
А. Эйнштейн и Х. Вейцман с женами. Встреча в Нью-Йорке, 2 апреля 1921 года
Эйнштейна встречал мэр города, прочее городское
начальство и множество знаменитостей. Перед ними предстал скромно одетый
человек в черной фетровой шляпе, только частично скрывающей его знаменитую
шевелюру. В одной руке он держал курительную трубку, другой прижимал поношенный
скрипичный футляр, и как писала Нью-Йорк Таймс «был больше похож на артиста,
чем всемирно известного ученого». На набережной, в море развивающихся
бело-голубых флагов, ликовала толпа. Кортеж с высокими гостями – Эйнштейном и
Вейцманом – проследовал по всему городу, начиная с нижнего Ист-Сайда, главного
еврейского района. «Каждая машина на нашем пути сигналила на всю мощь... Мы
добрались до отеля (Commodore in Midtown) только к половине двенадцатого ночи, уставшие,
голодные, обезвоженные и совершенно очумевшие», - вспоминал Вейцман.
У этой поездки была интересная предыстория,
история и послестория.
Эйнштейн был немецким евреем, совершенно не
религиозным, но сильно отличающимся от такой же нерелигиозной немецкой
еврейской элиты. Коренное отличие было в отношении к ассимиляции и обращению в
христианство. Эйнштейн, к большому недоумению окружающих, гордился своей
принадлежностью к «племени» и, по мере роста антисемитизма в Германии и
уговоров доброжелателей принять крещение, все больше подчеркивал свое
еврейство. В 1919 известный сионистский лидер Курт Блюменфельд «обратил»
Эйнштейна в сионизм. Во имя их встрече в Берлине Эйнштейн задавал по
воспоминаниям Блюменфельда «удивительно наивные» вопросы. «Почему с их
интеллектуальным даром евреи должны создавать преимущественно сельскохозяйственное
государство? Почему вообще надо собственное государство? Разве национализм
является решением, а не проблемой?» В конце концов разговор закончился тем, что
Эйнштейн сказал: «Как гуманист, я против национализма, но как еврей, я с
сегодняшнего дня поддерживаю сионистские цели».
Практическую цель своего участия в «сионистском
проекте» Эйнштейн видел в создании Еврейского университета в Иерусалиме. Идея
университета была старше сионизма, но в конце десятых годов были предприняты
вполне конкретные финансовые и организационные шаги, а в рамках еврейского
общества вокруг берлинского научного журнала «Scripta Universitatis», созданного Иммануилом Великовским,
образовалась группа ученых – будущих сотрудников университета. Эйнштейн был
одним из самых активных. Вначале идея американской поездки была чисто
меркантильной. Причем, не только в общественном, но и в персональном смысле. Эйнштей
находился в процессе тяжелого и скандального развода со своей первой женой. Жена
претендовала на большую часть
совместных финансов. Эйнштейну срочно надо было каким-то образом подработать. Братья
Варбурги – один был гамбургским банкиром, второй – нью-йоркским – договорились
помочь Эйнштейну заработать немного денег во время лекционного тура по Америке.
Они запросили у некоторых университетов по 15 тысяч за лекцию. Университеты
возмутились и дружно отказались. Новость не расстроила Эйнштейна – «я рад не
ехать в Америку [в шутку он называл ее «Доллариа], это не слишком достойный
способ зарабатывать деньги».
В это время у Эйнштейна, почти уехавшего на конференцию в Брюссель, где он должен был делать важный доклад, опять появился Блюменфельд. В руках у него была телеграмма-приглашение от Вейцмана с просьбой сопровождать его в США «для сбора денег на обустройство Палестины и, более конкретно, на создание Еврейского университета». Эйнштейну идея не понравилась, «я плохой оратор и мне не нравиться использование известности моего имени для сбора больших толп народа». Блюменфельд не стал спорить, а просто прочел телеграмму вслух еще раз. «Вейцман – президент нашей организации. Если вы относитесь к вашему обращению в сионизм серьезно, то я от имени г-на Вейцмана прошу вас сопровождать его в поездке по Соединенным Штатам». К «безграничному удивлению» Блюменфельда, Эйнштейн мгновенно согласился.
Альберт Эйнштейн и Хаим Вейцман,
1921 год
С этого момента начался «другой» Эйнштейн.
Всю предыдущую жизнь до подтверждения теории
относительности Эйнштейн посвятил науке. У него просто не было времени
оглянуться по сторонам и оценить изменения в окружающей его действительности. Когда,
наконец, время появилось, то первым, что его поразило, был угрожающий рост антисемитизма
в Берлине. «Вплоть до недавнего времени я жил в Швейцарии, и пока я был там, я
не сознавал своего еврейства... Когда я приехал в Германию, я впервые узнал,
что я еврей, причем сделать это открытие мне помогли больше неевреи, чем евреи».
Душевная трансформация привела Эйнштейна к решению открыто встать на сторону
своего народа. Именно это стало главной причиной согласия принять приглашение
Вейцмана. «Мне не очень хочется ехать в Америку, - писал он своему французскому
издателю, - но я делаю это в интересах сионистов. Моя роль там будет подобна
приманке для птиц... Но я сделаю все необходимое для людей моего племени,
которых сегодня так явно преследуют повсюду».
Поездка в Америку как раз укладывалась в «я сделаю все необходимое».
Далеко не все в Америке были рады его приезду. Среди
людей, восторженно встречавших Эйнштейна в Нью-Йорке, подозрительно
отсутствовала важнейшая часть еврейского политического истэблишмента - лидеры
американского сионистского движения. Луис Брандайс, почетный президент американской сионисткой организации, даже не
прислал приветственную телеграмму. В общем-то, это трудно объяснить, исходя из
характера Брандайса и его отношения к гениальному ученому. Совсем незадолго до
приезда Эйнштейна Брандайс с восторгом писал своей теще: «Великий Эйнштейн
скоро прибудет в Америку вместе с доктором Вейцманом, нашим сионистским
президентом. Палестине, может быть, надо что-то побольше, чем новая концепция
Вселенной... но очень полезно напомнить нееврейскому миру, особенно на волне
растущего антисемитизма, что в мире мысли видный вклад сделан евреями». Мне
кажется, что Брандайс в этот момент оказался под влиянием своих учеников и
протеже, прежде всего Феликса
Франкфуртера и Джулиана Мака. Первый был к этому времени, пожалуй, самым
влиятельным профессором Гарварда и в недавние военные годы важным членом
различных государственных организаций, второй, известный судья, был персонально
выбран Брандайсом на пост президента сионистской организации Америки.
Их взгляд на визит Эйнштейна, хотели они этого
сознательно или нет, был скорее в духе идеологии немецких евреев; они считали,
что от Эйнштейна будет слишком много шума, слишком много противоречивого
внимания к проблемам сионизма, прежде всего – европейского, со стороны любящей
сенсации прессы. Кроме того, и это беспокоило их больше всего, они боялись
обвинения евреев в коммерциализации науки, коммерческому отношению к
выступлению ученых в целях популяризации науки (и своего имени). Время все же
сильно отличалось от нашего, и на ученого, требующего деньги за выступление,
смотрели с большим подозрением. Особенно обеспокоило лидеров американского
сионизма то, что Эйнштейн не соглашался выступать с лекциями по физике
бесплатно и в то же время не требовал деньги за просионистские выступления. Еще
до отъезда Эйнштейна в Америку Д. Мак послал ему телеграмму с просьбой читать
лекции в университетах (хотя бы в некоторых) бесплатно. Не получив
определенного ответа, Вейцману (хорошо, что не Эйнштейну) была послана вторая
телеграмма следующего содержания: «Ситуация с Эйнштейном исключительно трудная
Требуем срочного объяснения его переговоров Также ожидаем обещанную телеграмму
согласился ли он прочесть лекции в некоторых университетах бесплатно». В
последующей телеграмме прямо предлагалось отменить поездку. В еще одной (какая
бурная переписка!) было сказано: «Гарвард абсолютно не примет Эйнштейна»; в
Гарварде хозяином был Франкфуртер. Правда, ниже в телеграмме было согласие на
неформальное выступление без лекции.
Когда Эйнштейн узнал о телеграммах, он был
взбешен. Оправдывая себя и Франкфуртера, а значит – и Брандайса, Мак написал
Эйнштейну, что единственной причиной такого отношения «было желание защитить
Вас от необоснованных атак и защитить нашу организацию от результатов таких
атак». В те же дни стало известно о расовых и религиозных столкновениях между
арабами и евреями в Яффо, и американские сионисты (вернее, конечно, их лидеры)
умудрились еще более усложнить и ухудшить ситуацию. Они заявили, что
«адекватные превентивные меры безопасности должны быть приведены в действия до
того, как будут выделены деньги на Еврейский университет». Эйнштейн назвал это
заявление «саботажем» его миссии. Когда друг Брандайса рабби Джуда Магнес
предложил Эйнштейну организовать в Нью-Йорке встречу с интеллектуалами, на
которой можно было бы обсудить идею университета, то Эйнштейн согласился прийти
только если встреча будет одновременно и сбором денег. Магнес холодно ответил:
«На таких условиях лучше, наверно, встречу отменить».
Холодный прием был оказан Эйнштейну не только
американскими сионистами, но и их политическими противниками – немецкими
евреями американского еврейского комитета. Эйнштейн пригласил к себе в отель 50
наиболее успешных нью-йоркских евреев, выходцев из Германии, но пришли на
встречу только несколько человек. Не пришел Пол Варбург, один из богатейших
банкиров страны. В письме-отказе он написал, что поскольку является противником
идеи сионизма, то не видит необходимости присутствовать на встрече. Не пришел
Артур Сульцбергер – издатель Нью-Йорк Таймс, не пришел Бернард Барух – крупный
финансист и самый высокостоящий еврей в политических и государственных кругах
нескольких президентских администраций (во время Первой мировой войны он был
фактически министром оборонной промышленности), не пришел первый еврей-министр
Оскар Страусс, не пришел филантроп и коллекционер искусства Даниэль Гуггенхайм
(основатель знаменитого музея), не пришел нью-йоркский еврей-конгрессмен Леви.
Но скучать Эйнштейну не довелось. Три недели в
Нью-Йорке пролетели в непрерывных выступлениях и встречах с людьми, которые не
были такими принципиальными, которые, не зная физики и не участвуя в закулисных
интригах, тем не менее, прекрасно понимали уровень Эйнштейна и значение его
приезда в Америку. Конечно, это были евреи живущие далеко от Пятой авеню и Парк
авеню, евреи Бруклина и Нижнего Ист-Сайда, евреи в основном из Восточной
Европы. Все лекции Эйнштейна брались штурмом. Однажды толпа в 20 тысяч человек,
прорвав кардон полиции, устроила настоящую свалку, сообщением об этом были
полны все местные газеты. После Нью-Йорка Эйнштейн и Вейцман отправились в
Вашингтон. В Вашингтоне почему-то всех интересовало понимает ли Президент
Гардинг теорию относительности. Наконец, во время приема, фотографируясь с
Эйнштейном, улыбающийся Президент признался, что не понимает. Всем другим
непонимающим сразу стало легче.
В Вашингтоне был Брандайс. Вальтер Липпманн,
известнейший журналист и свой человек во всех политических и дипломатических
кругах, пытался устроить если не примирение Вейцмана и Брандайса, то хотя бы их
встречу. Челночная дипломатия не помогла, принципиальные разногласия «по
сионистскому вопросу» так и не нашли своего разрешения, встреча не состоялась. Эйнштейн,
однако, встретился с Брандайсом. Встреча, как принято говорить, прошла на
высоком дружественном уровне. Они сразу понравились друг другу. После встречи
Эйнштейн говорил своему товарищу, что перед встречей под впечатлением
разговоров с Вейцманом у него было совсем другое представление о Брандайсе.
Брандайсу тоже понравилась чета Эйнштейнов. «Профессор Эйнштейн и его жена –
простые и очень приятные люди, - писал Брандайс своей жене, - Было невозможно
избежать некоторых разговоров о разрыве, но они очень далеки от этого. Их
интересовал в основном университет».
После Вашингтона Эйнштейн посетил Принстон. Ему
очень понравился дух университета – «юный и свежий, как нераскуренная новая
трубка». Неделя в Принстоне была посвящена только науке и ежедневным лекциям
(на немецком языке) по теории относительности. Принстон все же заплатил за
лекции, правда поменьше, чем запрашиваемые 15 тысяч. Но там же было решено, что
университет издаст прочитанные лекции в виде книги и Эйнштейн получит 15% от
стоимости проданных книг. Следующим был Гарвард и Бостон. Франкфуртер остался
верен себе и Эйнштейн был официально предупрежден ограничится только
«прогулкой» по университетскому кампусу. В своих отношениях с постоянно
оправдывающимся Франкфуртером Эйнштейн старался сохранить доброжелательный тон
и сдобрить свое явное неодобрительное впечатление еврейским юмором, вполне
понимая излишнюю чувствительность евреев к мнению не евреев. В письме к
Франкфуртеру он писал: «Даже если бы все университеты отозвали приглашение
выступить я бы не отнесся к этому слишком серьезно, хотя мне определенно
знакома еврейская слабость изо всех сил стараться поддерживать гоим в хорошем
настроении».
Последней американской остановкой был Кливленд, и
здесь волей случая всей истории путешествия Эйнштейна по Америке была
поставлена жирная точка. Или – восклицательный знак. Все началось с необычайно
торжественной встречи, с оркестром Национальной Гвардии, парадом
евреев-ветеранов войны, проездом в открытом автомобиле по заполненным толпами
народа улицам города. Но в эти же дни, так случайно совпало, в Кливленде
проходила ежегодная конференция сионистской организации Америки, на которой
люди лояльные к Вейцману хорошо подготовились к противостоянию с людьми
Брандайса. Конференция быстро превратилась в ожесточенные нападки одной группы
на другую, причем группировка Вейцмана в качестве одного из аргументов все время
ссылалась на холодный прием делегации европейских сионистов и особенно –
Эйнштейна, в том числе и в Кливленде. Резолюция, поддерживаемая старой гвардией
Брандайса, была заблокирована, после чего Джулиан Мак немедленно ушел в
отставку с поста президента, Брандайс – с поста почетного президента,
Франкфуртер и Вайс – из исполнительного комитета. С этого дня начались примерно
десятилетние дрязги внутри американского
сионистского движения.
Эйнштейн сделал определенные выводы из своей
поездки. Во-первых, Америка его удивила и обрадовала своим неподдельным
энтузиазмом, совершенно незнакомым ему по Европе. Во-вторых, все происшедшее,
включая малоприятное знакомство с реалиями «внутрипартийной сионистской борьбы»
сделало его большим сионистом, «..у меня осталось приятное чувство, что что-то
по-настоящему хорошее было сделано для нашего еврейского дела, несмотря на
протесты евреев и не евреев – большинство наших соплеменников более умные, чем
храбрые».
После этих слов Эйнштейна хочется поставить
строчку восклицательных знаков!
Самым же главным результатом поездки был сбор 750
тысяч долларов для Еврейского университета. Пусть это было много меньше, чем
Вейцман и Эйнштейн думали собрать в Америке, но это были деньги людей, которые
болели душой за «хорошее» дело и это было совсем неплохо для начала. «Создание
университета сегодня выглядит финансово обеспеченным», - писал Эйнштейн своему
другу физику Паулю Эренфесту. Через четыре года университет открыл свои двери
на вершине горы Скопус в Иерусалиме. По настоянию американских доноров его
ректором был назначен рабби Джуда Магнус, тот самый, который отменил встречу
Эйнштейна с нью-йоркскими интеллектуалами. Узнав об этом, Эйнштейн немедленно подал
в отставку и вышел из совета учредителей.
Это было не последнее событие в «странных»
взаимоотношениях Эйнштейна и американских сионистов.
В 1946 году, уже давно, с 1933 года живя в
Америке, Эйнштейн опять оказался в центре сбора денег для светского еврейского
университета, на этот раз американского. Организация-учредитель университета
называлась Albert Einstein Foundation for Higher Learning. На собранные деньги были куплены здания одного
из умирающий университетов (Миддлсекского) под Бостоном. Но когда предложение
Эйнштейна назначить ректором нового университета крупного экономиста
англичанина Гарольда Ласки было отвергнуто «важными» донорами на том основании,
что Ласки «чужд американским принципам демократии», Эйнштейн в знак протеста
вышел из состава попечителей . После этого на просьбу назвать университет его
именем Эйнштейн ответил решительным отказом. Тогда спонсоры-учредители
обратились к запасному варианту и решили назвать университет в память другого
известного еврея, человека умершего пятью годами раньше. С тех пор этот
университет так и называется – «Университет Брандайса».
***
Альберт Эйнштейн умер в Принстоне в 1955 году. Практически
все свои документы, черновики, рукописи, книги, личные письма и личные вещи он
завещал Еврейскому университету в Иерусалиме. Всего примерно 45 тысяч «музейных
единиц». По свидетельству вице-президента Университета Карми Гилона, вплоть до
сегодняшнего дня все это гигантское наследие отца-основателя Еврейского
университета и самого знаменитого ученого последнего столетия находилось
практически закрытым для широкой публики. Наконец, всего через 55 лет после
смерти Эйнштейна, в Иерусалиме собрались построить Музей Эйнштейна. Инициатором
строительства является нынешний Президент Израиля Шимон Перес. По его мнению,
этот музей «самого знаменитого еврея в истории после Моисея может стать центром,
соединившим в себе созидательное творчество и мудрость, два качества, которые
воплотились в Эйнштейне... Каждый турист, посещающий Израиль захочет посетить
этот музей.... Если только мы сможем начать его строить».
Сейчас обсуждается уже третий архитектурный вариант. На этот раз, согласно проекту, форма музея будет повторять форму головы великого физика. Я могу себе представить, как заразительно смеялся бы Эйнштейн, услышав эту новость.
(окончание следует)
Всего понравилось:0
Всего посещений: 3166
Convert this page - http://berkovich-zametki.com/2011/Zametki/Nomer11/Judovich1.php - to PDF file
Комментарии:
Соплеменник
- at 2012-07-31 14:50:09 EDT
Евгений
Абакан, Россия - at 2012-07-31 07:32:02 EDT
Ну, вы порой и смешите - "тогда, как и сейчас, Госдепартамент был организацией антиеврейской". Олбрайт, в частности, не в счет, верно?
============================
Уважаемый Юрий!
По-моему, именно так. Не в счёт.
Не могу найти ссылку. Просто прошу поверить на слово:
Когда Олбрайт спросили "в упор" о её отношении к еврейству, то она просто отмахнулась "Ой, нет! Это меня не касается!"
Евгений
Абакан, Россия - at 2012-07-31 08:50:06 EDT
Спасибо, Игорь, за ответы. И за Вашу работу, которую я, при всех моих претензиях к деталям, прочитал с большим интересом. Особенно первую часть. Судя по комментариям, люди с нетерпением ждут "окончания". Я тоже.
Успехов!
Игорь Юдович-Евгению
- at 2012-07-31 08:31:27 EDT
Надо, наверно, уточнить, что как правило, но не всегда, Госдепартамент был против интересов евреев (например, сионизма или увеличения эмигрантских квот) и Израиля, но не был антисемитской организацией. Это достаточно тонкое различие, характерное для Америки и, может быть, только для Америки.
Игорь Юдович
- at 2012-07-31 08:23:37 EDT
Ответ на второй вопрос: Да всегда был и остается, национальность и личные предпочтения Госсекретаря и даже политика Президента имеют к этому очень маленькое отношение. Госдепартамент - огромное хозяйство со своей историей, традициями и своим институционным представлением о "пользе" для страны. Израиль и в общем смысле - евреи - в понятие пользы, как ее видят в американском министерстве иностранных дел, не входят. По этому поводу достаточно давно, где-то с 1910 годов, существует согласие. Как в самом Госдепартменте, так и у американских историков. Как раз сейчас я занимаюсь статьей на эту тему. Спора среди американских историков по этому поводу нет, есть только различные оттенки.
По ранее заданному вопросу: я идеализировал отцов-основателей только по одной простой причине - они это заслужили КАК ГРУППА людей, совершивших то, что они совершили в то конкретное время. Скаредность Вашингтона (как и десяток других его недостатков), чрезмерная зависимость Адамса от мнения жены, любовные похождения Гамильтона, отвратительные личные черты характера Джефферсона и многое другое к совершенному ими всеми вместе в 1775-1790 годах никакого отношения не имело.
Книгу Яковлева о Вашингтоне я не читал. Думаю, что ничего из того, что было в примерно в 30 больших биографиях Вашингтона (я их все, конечно, не читал), написанных по-английски, в книге Яковлева не могло быть просто по определению. Вряд ли он работал в американских архивах и открыл до того неизвестный свод новых документов. Во всяком случае, я о таком не слышал. Может быть, ошибаюсь.
В любом случае, мне доставляет огромное удовольствие осознавать, что моя работа дошла до Абакана и критически прочитана. Спасибо.
Евгений
Абакан, Россия - at 2012-07-31 07:32:02 EDT
Ну, вы порой и смешите - "тогда, как и сейчас, Госдепартамент был организацией антиеврейской". Олбрайт, в частности, не в счет, верно?
Борис Дынин
- at 2011-11-27 18:49:25 EDT
Элла
- at 2011-11-27 18:39:21 EDT
Чем дальше, тем интереснее! А в качестве резюме для этого отрывка предлагаю грустную песенку:
==============================================
Пока поем эту песенку, антисемиты могут спать. Мы сами решим их задачу. :-((((((((
Элла
- at 2011-11-27 18:39:21 EDT
Чем дальше, тем интереснее! А в качестве резюме для этого отрывка предлагаю грустную песенку:
http://www.israbard.net/israbard/songview.php?song_id=2547
Е. Майбурд
- at 2011-11-17 21:39:59 EDT
Ну что? Конечно. Целиком присоединяюсь к предыдущим товарищам.
А теперь позвольте войти в роль Буквоеда:
1. Был Британский министр "Лорд Керзон", как его называли в СССР. Это не родственник упоминаемого в статье Курзона?
2. Имя Липпмана мы уже привыкли писать и произносить как Уолтер.
Остальное - мелочи. Да и эти - тоже.
Пишите дальше!
Марк Фукс
Израиль - at 2011-11-17 11:31:01 EDT
Уважаемый Игорь!
Вам спасибо за Вашу работу, расширившую мой кругозор и понимание предмета.
Огорчает надпись «Окончание следует», но я уверен, что впереди у нас с Вами, много полезных и интересных новых встреч и бесед на тематику, которую Вы посчитаете возможным донести до нас.
Успехов и удачи.
М.Ф.
Националкосмополит
Израиль - at 2011-11-17 11:07:51 EDT
Эйнштейн был и великим еврейским националистом – сионистом, и великим гуманистом – космополитом, и еврейско – немецко-американским интернационалистом, а вернее мульти националистом, причем всегда в правильном месте и в правильное время.
Его Богом по его словам был «Бог Спинозы».
Если бы он принял предложение и стал бы первым президентом Воскрешенного Израиля, то Израиль был бы сегодня страной – столицей единого мирового все национального правительства единого высокоразвитого глобального государства, которое предрекал этот Аврамео – Буддистской цивилизации Нео - Моисей.
Элиэзер М.Рабинович
- at 2011-11-16 20:47:21 EDT
Великолепное продолжение великолепного начала, написанное так глубоко! Мы ждём окончания.
Б.Тененбаум
- at 2011-11-16 20:08:22 EDT
Оставляя в стороне дружеские отношения с автором, хотелось бы сказать, что это высокого класса работа - которую надеюсь увидеть целиком и в виде книги.
Юлий Герцман
- at 2011-11-16 19:50:43 EDT
Присоединяюсь к Борису: невозможно же после каждого отрывка заунывно выражать восхищение. Хотя и хочется. У меня та же проблема с Тененбаумом и Майбурдом.
Игорь, не сочтите хеодобрением, если я приберегу восторги до окончания статьи.
Борис Дынин
- at 2011-11-15 02:04:16 EDT
Уважаемый Игорь! Собираюсь просить Редактора запретить Вам печатать свои работы по частям. Во-первых, одобрительные восклицания становятся рутиной; во вторых Ваше исследование, по моему, из тех, что выигрывают, когда прочитываются как целое. Надо надеяться на цепкость памяти Ваших читателей, ибо ценность Вашей работы заключается и в объеме информации и в раскрытии ее в рамках времени, а не в раках своих предпочтений, обусловленных сегодняшней ситуацией в Америке. Так углубляется наше видение ее сегодняшних проблем.