Laskin1

В петербургском издательстве «Алетейя» вышел в свет документальный роман Александра Ласкина «Дом горит, часы идут». Отрывки из него уже публиковались на сайте «Заметки по еврейской истории» (№№ 132, 134).

Напомним читателю, что 23 апреля 1905 года главный герой книги, русский дворянин Николай Блинов, попытался остановить житомирский погром и погиб от рук погромщиков. Третья часть романа рассказывает о первом биографе Блинова Сарре Николаевне Левицкой. Когда в пятидесятые годы Левицкая узнала о подвиге Блинова, то поняла, что «этот человек сделал то, что обязана была сделать она»... Впрочем, этой фразе предшествовали многие важные события…

1. Люди чаще пребывают среди живых, а исторические авторы больше времени проводят среди мертвых. Да и заботы у них особенные. Ведь нет никого беззащитней их подопечных.

Все время чувствуешь за спиной чужое присутствие, а, обернувшись, не обнаруживаешь никого. Потом вновь что-то мерещится. Ясно видишь, как один говорит другому: эх, куда его занесло!

Так и существуешь вместе с этим элизиумом. Однажды возникает уверенность, что ты один из них. Причем не то чтобы уходишь безвозвратно. Отвлечешься на текущие дела и опять возвращаешься к своим героям.

2. В первую очередь, конечно, имя. Слишком многое в этой истории оно определяет.

У других Левицких имена как имена, а одну девочку назвали Саррой. Ясно, что тут есть особые причины. Бабушкина сестра была игуменьей, и родители решили ее помянуть.

Почему именно Сарра стала Саррой? Видно, кто-то указал на нее. Пусть, мол, у третьего ребенка в этом семействе будет другая судьба.

Наверное, следовало поостеречься. Сами знаете, чем это оборачивается. Не станешь же объяснять погромщикам, что Библия принадлежит всем.

Впрочем, что для Левицких призыв к осторожности? У них скорее принято лезть на рожон.

Не случайно глава рода Михаил Бодиско участвовал в восстании на Сенатской. С тех пор повелось у них выходить на площадь. Делать то, что считаешь наиболее правильным.

Правда, мать Сарры, Мария Михайловна, не очень настаивала. Не вмешайся сама девочка, называться бы ей Таней.

По поводу Тани тоже было указание. Сарра родилась в день покровительницы Московского университета. Долго существовала под двумя именами. Сама не знала, какое из них главное.

На вопрос, как ее зовут, отвечала: «Са…», а потом себя поправляла: «Таня».

Однажды выбор был сделан. Мать сказала, что ее зовут: «Та…», но дочка ее оборвала. Какая же «Та…», когда «Са…»! Искать для себя поблажек она не намерена.

Ее сверстницы мечтают о кавалерах, а ей вот чего хочется. Чтобы было не проще, а сложнее.

Сразу после того, как она определилась с именем, ей пришлось отвечать за свои слова.

Представьте аллею вроде тех, что украшают прозу Тургенева и Бунина. Впрочем, о возвышенном думается с трудом. Больно противно звучит голос над ухом.

Впереди Сарры бежит Володя и выкрикивает ее имя. Изо всех сил раскатывает букву «р».

Она могла бы объясниться с мальчиком. Сказать, что не меньше, чем он, имеет право называться русской.

Это был бы слишком легкий путь. Раз ей послано испытание, она постарается с ним не разминуться.

Кстати, как лучше: что-то сказать в лицо обидчику или, напротив, сомкнуть уста?

Она еще ничего не знает о Блинове. Да и сам Коля пока знает о себе не все. Так что приходится самой искать ответы.

Левицкая решила уйти в себя. Показала, что считает себя Саррой. Даже эти «р» принимает на свой счет.

Что касается усадьбы под Тулой, то для нее тут нет противоречия. Как-то удавалось ей быть русской и еврейкой. Саррой и Николаевной в одном лице.

3. Чем отличается позиция помещика Тургенева и помещиков Левицких? Мир писателя ограничен по меже. Поэтическое хозяйство равно земельным владениям.

Не только на соседей, но и на крестьян он смотрит со стороны. Никогда не переступит этой границы. Помнит не только о положении автора, но и об имущественных правах.

Левицкие с этим не согласны. Считают, что куда более правильно не отличаться от других.

Однажды Сарра пострадала от этого равенства. Против нее объединились крестьянские дети.

Она не стала говорить, что уже в каком поколении им принадлежит эта земля. Просто взялась за снежки. В честном сражении отвоевала право играть вместе со всеми.

Кстати, о писателях-помещиках. У Левицких что ни сосед, то критик или романист.

О Тургеневе уже упоминалось. Правда, в Саррины времена дружбу вели с Толстым и Грановским.

Возвращаются, к примеру, из города. Проезжая мимо Ясной Поляны, непременно заглянут на огонек.

Часто такие встречи похожи на интервью, — мол, чем порадуете, дорогой граф? — но сейчас каждому хочется взять реванш. Как можно дольше держать внимание стола.

Бывало, самую интересную историю рассказывал не Толстой, а Саррин отец.

Кое-что Лев Николаевич использовал в своей прозе. На другой день, гости еще не проснулись, а он уже примеривается: куда бы приспособить деталь?

Ближе всех Левицким Грановский. Не только территориально, но и потому, что они состоят в родстве.

В их присутствии куда-то девается профессорский лоск. Когда хозяина потянет читать лекцию, то соседи его отвлекут.

4. Вряд ли это получилось просто так. Следует долго готовить почву, чтобы она дала плоды.

Началось все с дедушек. Даже когда они оставили этот мир, их присутствие ощущалось.

Каждый сделал что-то особенное. Например, дедушка со стороны отца решил разбогатеть честным путем.

Да что Иван Иванович — не русский, что ли? Не понимает, что раз ты задался такой целью, то не следует воротить носом.

Оказалось, задача вполне достижимая. Ни в чем не покривили душой. С тех пор жили не как получится, а в точности по его рекомендациям.

Правила своей жизни дедушка разбил на параграфы. По многу раз на дню сверится с бумагой и убедится, что все верно. Хоть и были проблемы с отдельными пунктами, но он себя удержал.

Все же неплохо, что существуют эти законы. Что мир не несется сломя голову, а стоит на прочных основаниях.

Это, конечно, не предел. Надо и дальше совершенствовать семейную конституцию.

Иногда своим решением он вводил временные запреты. Ведь ситуация постоянно меняется. В один период что-то можно, а в другой нельзя.

В Крымскую кампанию он не приветствовал любимые его близкими чаепития. Мол, как же это так? Наши солдаты мерзнут в окопах, а мы прохлаждаемся.

Наверное, следовало отменить обеды, но эта жертва показалась ему непосильной. Дело не в том, что обидно расстаться с привычным весом. Куда больше жаль разговоров.

В столовой не только едят. Тут решаются важные проблемы и приобщаются к традиции. Стараются понять место каждого члена семьи.

Ответ на этот вопрос будет конкретным. По правую или левую руку, в середине или конце стола. В том же порядке прислуга разливает суп. Начиная старшими и заканчивая младшими, терпеливо ждущими своей очереди.

Как вы догадываетесь, к крестьянской реформе дедушка отнесся с опаской. Все же одним ограничением меньше. Уж очень безбрежна окружающая действительность.

Свобода — это пустота. По крайней мере, до тех пор, пока вы не установите стрелки и указатели.

Не у всех это получается. Тогда лучше не пробовать. Хоть и неприятны запреты, но они гарантируют хоть какую-то мораль.

Да и человек склонен к неадекватности. Хорошо — запьет. Хуже, если открывшиеся возможности потратит на ерунду.

Умер Иван Иванович с распятием в руках. Словно приготовившись предстать перед Всевышним.

Этот человек всегда имел в виду то, что больше и существенней его самого.

На похоронах собралось много людей. Сперва они шли за гробом, а потом долго не расходились. Чувство у всех было такое, словно он где-то недалеко.

5. Был еще дед Михаил Андреевич Бодиско. Очень рано вместе с братом Борисом он стал участником истории. Достались им не первые роли, но что-то они почувствовали.

Братья не состояли в тайном обществе и имели право отойти в сторону. Впрочем, как повзрослеть, ни в чем не участвуя? К вечеру они уже знали, что самое главное произошло.

Настало время спросить: в какой мере гражданам дано вмешаться в судьбу страны? случайно ли они оказались на площади? было ли это их стремление или чье-то еще?

Вот ведь как бывает. Окончание морского корпуса — и это восстание. Сперва один экзамен, потом другой.

Жизнь Бориса оказалась короткой. От судьбы не уйдешь. Раз тебе суждено быть убитым, то это рано или поздно случится.

Брата отправили на Кавказ. Он так отчаянно бился с горцами, будто хотел что-то досказать. Тут и нашла его пуля. Это могло произойти в двадцать пятом, но она, немного задержавшись, догнала его в двадцать восьмом.

Михаил попал в Сибирь. Был бы он старше, ему досталась бы вечная ссылка. Впрочем, для размышлений хватит и семи лет. Тысячу раз спросишь себя, почему вышло так, а не иначе.

В одиночке давали читать только Библию. В его ситуации вряд ли нужно что-то еще. Вскоре стали появляться ответы.

На поселении Михаил оказался среди своих. Выяснилось, что существование каторжанина неоднозначно. Удовольствия совсем не исключены.

Комендант крепости отличался свободными взглядами. Если бы не обязанности службы, он мог примкнуть к восставшим. Впрочем, и в своем зависимом положении кое-что позволял.

Арестантов отпускали в город потанцевать. Мало того, что у местных барышень кружились головы, но пространство менялось. Скромные комнаты превращались в дворцовые залы.

Когда танцующие натыкались на шкафы и диваны, это прибавляло веселья и шума.

Вот еще одно доказательство, что дело в ракурсе. Небольшое усилие — и вокруг все другое. Правда, ощущение нереальности остается.

Удивительней всего дирижер. Очень не вяжется с окружающим его вдохновенный жест.

В самом деле, дирижер не то чтобы настоящий. Ведь настоящие все время машут палочкой, а этот по большей части сидит в тюрьме.

После ссылки Михаила направили усмирять поляков. Почему именно это испытание? Потому что оно позволяло взглянуть на бунт не изнутри, а извне.

Михаил держался твердо. Ни разу не выстрелил в тех, кого считал невиновными. Зато уток бил без сомнений. Потом добычу жарили и всей ротой съедали.

Опять Бодиско подводил итоги. Думал о том, как сохранить себя. Что касается военной формы, то это не главное. Человеку с принципами она не помешает.

Иногда ощущение отдельности переходило в неуравновешенность. Однажды на него что-то нашло, и он накричал на крестьянина.

В голове мелькнуло: значит, зря выходил на Сенатскую, раз позволяешь себе такое. Затем вспомнил свечу на столе и выделенную ею важную мысль.

Когда пришло отрезвление, он бросился к крепостному и встал перед ним на колени.

Скажете, неадекватность? По-другому у Бодиско не получалось. Температура его жизни была на пару градусов выше, чем у других.

6. Левицкой очень помогало то, что у нее два дедушки. По одному поводу вспомнит Ивана, а по-другому — Михаила. Первый подавал пример частной жизни, а второй — общественной.

По возвращении из ссылки Бодиско тоже полюбил частную жизнь. Даже сочинил сказку для детей. Произведение вышло не отвлеченное. Этот человек всегда думал о главном.

Текст Михаил Андреевич не записал. Видно, понадеялся, что близкие сохранят его в памяти. Значит, Сарра вмешалась вовремя. Еще немного, и нечего было бы восстанавливать.

Удивительно, что это черновик. Кажется, вместе с сюжетом она вспоминает интонацию. Опять и опять ищет единственно правильный вариант.

Наверное, так и должна осуществлять себя преемственность. В многократных попытках что-то уточнить.

Вот дедушка, фантазировала Левицкая, начал рассказывать… Жаль, рядом не оказалось фотографа. Впрочем, тут была бы уместна и картина маслом.

Особенно выразительна его бурная шевелюра. Да и халат не уступает халату волшебника. Не хватает только чалмы.

Дети сидят тихо, как на спектакле. Больше всего боятся, что это чудо может закончиться.

— Ей было шестнадцать лет, и она любила жизнь… — говорит Михаил Андреевич, а Сарра вспоминает себя в этом возрасте. Когда она впервые услышала эту историю, ей было примерно столько лет.

Левицкая мысленно себя одергивает. Внимание, еще раз — внимание! Сейчас будет самое интересное.

— Однажды ей приснился сон, — продолжает дедушка. — Стоит она на высокой горе и перед ней расстилается Вселенная. И видит она, что незримые руки подносят ей венец, весь свитый из ярких звездочек, но то были не звезды, а светлей их искрились сотни детских глаз, которые открылись к свету и знанию… Девушка протянула обе руки, чтобы схватить венец, но он тихо плыл мимо, а Голос сказал: «Подожди выбирать». И увидела девушка другой венец, весь сверкающий и переливающийся алмазами, но то были не алмазы, то были слезы, бесчисленные слезы больных и раненых, отертые нежной и любящей рукой сестры милосердия. Затрепетала девушка и протянула руки и за этим венцом, но он так же тихо плыл мимо, а Голос сказал: «Подожди». И вот раздвинулись рамки Вселенной перед глазами зачарованной девушки. Предстали несметные толпы людей, она услышала крики:

«Тебе, тебе венец бессмертия и славы!» И увидела она лавровый венок художников и артистов. Всем существом потянулась к нему девушка. Но сжались рамки Вселенной, погасли огни, умолкли хвалебные голоса, исчезли толпы народные, и увидала перед собой девушка старинный деревенский садик, заросший сиренью и жасмином, и там, в аллее из роз, стоял юноша — избранник ее сердца. На лице его были улыбка и слезы. Он протягивал ей терновый венец, в котором среди острых шипов алели несколько царственно-прекрасных роз. Он сказал ей: «Моя любимая, моя невеста, пойдем со мной. Тернист и труден будет наш путь, но будут на нем яркие розы счастья».

И стала она молить и просить Незримого, чтобы дал он ей все эти венцы, потому что все они были прекрасны, но Голос сказал: «Оставь что-нибудь другим. И радуйся, что нет ни одной женской доли, самой одинокой и беспросветной, в которой бы не цвела хоть одна пышная роза, не сияла бы хоть одна лучезарная звезда».

В чем смысл этой истории? В том, что никто не уйдет от судьбы. Вот и дедушка не уклонялся. Участвовал в восстании, сидел в крепости и, наконец, воевал.

Не отдал предпочтения ни одному из венцов. Не считал, что милосердие хуже славы или наоборот.

Тут не одно или другое, а все вместе. Если розы, то они же и тернии. Не существует венцов лучше или хуже. Еще попросите, чтобы не кололся и спасал от дождя.

Теперь понимаете, что за люди выходили на Сенатскую площадь. Какие слова были в их словаре.

Вряд ли сейчас кто-то соединит в одной фразе «пышные» и «лучезарные». Впрочем, людей, которые бы так чувствовали, тоже уже нет.

Ну а это стремление все называть с большой буквы? Как недружелюбна к нему жизнь, а он не разучился незначительное видеть как огромное.

Надо сказать, в семейной истории венцы упомянуты дважды. Правда, неизвестно, что было сначала. Тот, что из сказки Бодиско, или другой, из стихотворения Плещеева?

7. Саррина мать знала, что стихи имеют шипы. Правда, не все способны о них уколоться. Для этого надо не различать настоящее и будущее. Чувствовать угрозы, которых можно избежать.

Иногда это что-то совсем мелкое. Вот, например, слово. Эту подробность даже в лупу не всегда разглядишь.

Начать надо с того, что в их доме любили плещеевский «Подснежник», но на одну страницу в этой книге был наложен запрет.

Не потому ли розы напоминают кровь, что на Христа-младенца ложится тень гибели? В финале он тот, кто будет распят. Да и дети стали другими. Если они плетут венец, то это и есть его убийцы.

Лишь одно слово неприлично торчит. Трудно объяснить, почему дети не соседские или какие еще. Скорее всего, автор что-то не рассчитал. Так поставил определение, что оно стало главным в строке.

В обращении со столь малыми величинами надо быть осторожней. Стараться, чтобы одно соотносилось с другим.

Когда Сарра выросла и нарушила запрет, то еще раз полюбовалась своими родителями.

За это время она во многом разобралась. Не только какая-то формула, но целые страницы были ей не страшны.

8. В двенадцать лет Левицкая себя спрашивала: «Если бы я действительно была еврейкой? Была бы я хоть на йоту хуже?» и сама себе отвечала: «Нет, нет и нет».

Оставалось объяснить тем, кто думает по-другому, что дело в их воспаленном сознании.

К этой задаче Сарра отнеслась так же серьезно, как к гимназическим обязанностям.

Какая отличница без библиотеки? Протянул руку к полке — и тебе открывается что-то новое. Можешь эти знания нести дальше.

Родители давали детям по двадцать копеек в день на мороженое. Она эти деньги тратила на книги. Вскоре сложилось неплохое собрание. Тут было все, что нужно начинающей еврейке, в диапазоне от Авраама до Яакова.

При этом она не забросила кукол. Рассаживала их на диване и читала вслух. Надо сказать, куклы не возражали. Подобно кошкам, они старались во всем походить на владельцев.

Интересно, была ли среди них хоть одна черноволосая и с крупными чертами лица? Можно размышлять дальше: часто ли они ссорились? Наверное, одни стояли за темненьких, а другие за светлых?

9. Долго преодолеть дистанцию не удавалось. На многое Левицкая смотрела не как на свое, а как на чужое. Однажды еврейский мир для нее открылся. Кто-то вдруг поменял ее оптику.

Это чувство пришло на базаре посреди шума и толчеи. Разумеется, здесь были слышны голоса евреев. Все же в черте оседлости они вели себя раскованней.

До того дошло, что лавку украсили вывеской на иврите. Прежде эти буквы она видела только в книгах.

Здесь буквы вели себя активно. Обращались не только к посвященным, но к любому прохожему. Удивительно, что речь шла о конкретных вещах. Одно слово означало «пирожные», а другое — «конфеты».

«Я не помню, сколько времени стояла… Вот тогда я поняла, что живу на земле, называемой “пространством для жизни евреев”».

Так много позднее Сарра писала на языке эсперанто. В эти годы все ее единомышленники были в то же время эсперантисты.

Пока поговорим не об этом ее увлечении, а о самом языке. Так же как иврит, он имел своего автора.

Правда, создатель эсперанто Заменгоф на Всевышнего смахивал лишь в той мере, в которой тот походил на еврея. Куда больше он напоминал Корчака. Тот же рост, бородка, очки… Оба совмещали творчество и врачебную практику.

Звали Заменгофа Лазарь Маркович. Родился он в польском городе Белосток.

Поэтому тревога чувствовалась с детства. Вокруг жили люди многих национальностей, но любви между ними не наблюдалось. Вот он и попытался их примирить. На основании многих языков создать один.

Проблемы тут те же, что у Сарры. Так что, занявшись эсперанто, она своим целям не изменила.

В процитированной фразе несколько смыслов. То есть сперва был один, а потом прибавились другие.

Дело в том, что «территория для жизни» постоянно сжималась. Закончилось все пятачком за колючей проволокой. Потом пространства не осталось совсем. Да и времени было не больше половины минуты.

1. Так начинался ее путь из русских в еврейки. Вряд ли из варягов в греки получилось быстрее.

Порой Сарре казалось, что ситуация зашла в тупик. Потом понимала, что надо терпеть. Может, лет через двадцать приблизится к цели.

Конечно, евреи бывают разные. Многие плывут по воле волн. Кто-то возглавляет это движение. Указывает сородичам самый простой путь.

Этих людей узнаешь сразу. Мужчины демонстрируют, как красиво сигара лежит между двух пальцев. Ну а дамы навешивают столько всего, что им завидуют новогодние елки.

Еще женщины носят удивительные прически. Некоторые могли бы называться «копна», а другие — «водопад».

На их собраниях Сарра чувствовала неловко. Ну зачем это все? Лучше не изменять своим двум платьям и одной паре ботинок.

Главное остаться верным слову «ха-иври», означающему «прибывший с той стороны реки».

Еврей — всегда другой. Даже когда он обоснуется на новом месте, его все равно считают пришельцем.

Так что подковырок не избежать. Кто-нибудь удивится: что за народ! Мы корнями вросли в землю, а их что-то гонит по свету.

Трудно еврею оставаться незаметным. Самому скромному помогут выделиться.

В Испании их обязали носить круглые шляпы. Потом ситуация совсем упростилась. Нацепил желтую тряпицу, и вся твоя жизнь видна наперед.

Вряд ли тут что-то оставалось неясным. Правда, кто-то по вредности непременно хотел уточнить.

Ну да, согласен, — ха-иври. Впрочем, с другой стороны иногда виднее, чем изнутри.

2. Все знали, что Левицкой до всего есть дело. Впрочем, что просить за Хьену из Стародуба? Достаточно упомянуть о ее непростом положении.

Тут даже не одно положение, а два. Во-первых, она на последнем месяце, а во-вторых, у нее нет крыши над головой.

Причем не одиночка, отстаивающая свои права. Напротив, лучшая половинка счастливой пары.

Да и не из тех, кто не может себя защитить. Когда участвовала в самообороне, не брезговала не только вилами, но и крепким словцом. Однажды так сказала громилам, что они стушевались.

Всякий раз с помощью Хьены удавалось отбить гадов. Только погром начнется и сразу рассеивается.

Правда, на сей раз ситуация больно сложная. Угораздило барышне влюбиться в русского учителя Рвачева. Любила она так же, как защищалась. Всю меру ответственности брала на себя.

Вскоре она забеременела. Все сделала так, чтобы не было путей к отступлению.

Ее мать и отец из того же теста. Не хотят видеть родственником христианина. Да это и невозможно. Чтобы вступить в брак, Хьена приняла православие.

Рвачев оказался человеком на удивление спокойным. Его жена держала оборону, а он терпеливо ждал.

Есть такие люди, которых представляешь с указкой в руке. Кажется, рухнут стены, а они не прервут урока.

Впрочем, случившееся больше, чем взрыв или пожар. Это потрясение всех основ.

3. Вот он, еврейско-русский вопрос. Его задают не все русские и все евреи, а лично Хьена и ее муж. Да и ответить предстоит чете Рвачевых. Когда у них появится сын, то он добавит свое у-гу-гу.

Роль Сарры тут не последняя. Ведь это она помогла им уехать в Тулу. Вот видите, опять Тула. Хороших людей в этом городе явно больше, чем в каком-то другом.

Возможно, Левицкая немного завидовала. Ах, если бы она стала еврейкой так же легко, как Хьена русской!

Да и маленький Рвачев не давал покоя. Хотелось, чтобы у нее в животе тоже кто-нибудь поселился. Освоился, а потом постучал. Мол, чувствую себя готовым к воссоединению семьи.

Сарре чудилось, что они наконец вместе. Она, ее муж и их первенец.

Самым неясным местом на этой картине был муж. Приятелей у нее сколько угодно, но они давно женаты.

Значит, у нее не один ребенок, а, по крайней мере, десять. Ведь чужие дети для нее все равно что родные.

4. Везения Левицкая ждала пассивно, а по части усложнения жизни ею предпринимались усилия. Судьба тоже помогала. Все время поставляла сюжеты.

Только Сарра разобралась с Хьеной, как на ее пути возникла учащаяся акушерских курсов Ревекка Вольф.

Сложно представить эту барышню разрезающей пуповину. Тут нужен кто-то менее хрупкий. Умеющий это сделать в одно касание и недрожащей рукой.

Впрочем, у Ревекки не было выхода. Раз она поселилась в Петербурге, то следовало перестать бояться.

Почему государство выделяло евреек, занимающихся родовспоможением? Никакая деятельность не была так отмечена. Если, к примеру, ты ученый, то в столице ты гость.

Тут что-то вроде бартера. Ты помогаешь новым гражданам выбираться на свет, а тебе разрешают жить в столице.

Трудно не быть петербурженкой. Особенно когда ты отравлена этими масштабами и не видишь себя на другом фоне.

Наверное, это следствие былой ущемленности. После тесноты и скученности хочется вырваться на простор.

Чтобы если главная улица, то не отдельные прохожие на немалом расстоянии, а слаженное движение толпы.

Такие ощущения успокаивают. Начинаешь понимать, что большой город — это общее дело всех, кто тут живет.

5. Левицкая предложила отличный вариант. При этом необязательно служить акушеркой. Надо поменяться паспортами, а вместе с паспортами — правами и обязанностями.

Сарра попрощается с Тульским имением. С этих пор ее малой родиной станет черта оседлости.

В порядке обмена ей достанутся еврейские родственники, а дед-декабрист перейдет к подруге. То же произойдет со сказками. Одна получит леших и водяных, а другая — диббуков.

Левицкой придется сосуществовать с этими диббуками. Привыкать к тому, что души умерших поселяются в ком-то из близких.

Так беременная женщина вдруг понимает, что из них двоих главный тот, кто еще не появился на свет.

Видно, после смерти человек опять находит лоно. Откуда-то изнутри требует внимания к себе.

Возможно, барышням придется поинтересоваться, как на театре трактуется вживание в новые обстоятельства.

Бывает, перевоплощение от избытка сил. Скучно в одном образе и хочется попробовать себя в разных качествах. На сей раз перевоплощение от сострадания. От того, что другой тебе интересен больше тебя самого.

Непростые это ощущения. В старости Левицкая постарается в них разобраться.

Кое-что ей объяснил чешский писатель. В это время все поголовно читали «Репортаж с петлей на шее».

Она перефразировала его слова: «Я люблю вас, люди!» и предложила свой вариант: «Надо уметь перевоплощаться, люди!»

Значит, перевоплощаться — все равно что любить? Когда переживаешь за кого-то, то начинаешь чувствовать себя им.

6. Они вплотную приблизились к опасной черте, но тут вмешалась Мария Генкина.

По какому праву меняетесь судьбами? Для чего присваиваете то, что вам не принадлежит?

Скорее всего, Мария испугалась. Поняла, что может случиться нехорошее. Без брошенного сгоряча короткого слова вряд ли обойдется.

Кстати, тоже три буквы. Самый что ни на есть привычный в наших обстоятельствах мат.

Не лучше ли, чтобы каждый остался при своем? Евреи терпели, а русские взирали со стороны. Зачем усложнять себе жизнь? Она и так не обещает быть легкой.

Еще имеет значение то, что это трепетные особы. Согласятся, а потом будут долго приходить в себя.

Особенно сложно Левицкой. По куда более скромным поводам ее охватывает волнение. Порой короткое знакомство не только оставит царапину, но и потом долго мучает.

Однажды Сарра познакомилась с революционеркой Верой Нейман и сразу принялась ее обожать. Впечатление было настолько сильным, что она не решалась заговорить первой.

Это напоминало игру в прятки. Одна вела себя независимо, а другая так и норовила скрыться.

Как-то они пересеклись на улице. Левицкая замешкалась и попала в объятья Веры. Нейман спросила: «Почему вы так побледнели?», а Сарра что-то пробормотала в ответ.

Ситуация так бы и осталась непроясненной, но Вера расширила свой вопрос.

«Когда она посетила нас, — вспоминала Сарра, — мама попросила ее написать что-нибудь по-еврейски. Незаметно я взяла этот листочек. А вернувшись в Киев, с помощью одной из одноклассниц узнала, что на листочке было: “Разрешите мне пожать вашу руку!”»

Выходит, иврит — это язык тайн. Он позволяет высказать то, что не произнесешь на другом. Значит, ей надо его выучить. Не только потому, что он приближает к евреям, но потому, что избавляет от страха.

Можно представить, как бы они побеседовали. На слова: «Разрешите пожать руку», она бы ответила: «Давайте с вами дружить».

Сам Бог писал этими буковками. Ставил перекладинку рядом с палочкой, палочку рядом с перекладинкой.

Он избрал не только этот народ, но их наречие. Счел его наиболее подходящим для откровенного разговора.

7. Это был еще один путь, который мог ее привести к цели. Только кажется, что тут нет проблем. Что надо просто взять учебник и начать с буквы «алеф».

На самом деле многое приходится преодолевать. Самое неприятное, когда кто-то спросит: ну зачем это вам?

Не станешь же рассказывать, что всю жизнь она пытается стать Саррой. Сколько было вариантов, а что-то не получается.

Наверное, стоило нанять учителя, но она решила, что пусть будет не легче, а сложней.

Сперва Левицкая не исключала партнерства. Предложила Марии читать вместе письма от ее матери.

Генкина снова запротестовала. Никак не могла понять, для чего ей лишние знания.

Пришлось обходиться своими силами. Действовать исключительно с помощью словаря.

Продвигалась буквально по слову в день. Через пару месяцев подошла к концу страницы. Кажется, она угадывала интонацию. Машина мама беспокоилась: не мерзнешь ли, доченька? купила ли новое пальто?

8. Самые близкие люди считали, что Сарра специально все делает наоборот. Для всех Пасха — главный праздник, а у нее — хмурое настроение. Ведь в эти дни часто бывают погромы.

Мысль о воскресении одного не мешает думать о других казненных. У них-то точно не было вариантов.

Они могли рассчитывать лишь на слезы жен и детей. На заупокойную молитву и братскую могилу.

Скорее всего, это было предчувствие. Тайно жившая в ней тоска по Коле. Она еще не знала его имени, но уже понимала, на что он должен решиться.

Опять спросим: что это за характер такой? почему ей всегда хочется чего-то особенного?

Тут имеет значение предпочтение второй действительности. Это не идеализм, а полная утрата чувства реальности. Нежелание считаться с тем, что есть.

Еще вспомним, что усадьба — не просто территория, а целый мир. Судить жителей тульского имения Соковнино надо по законам, ими самими над собой признанными.

Уже упоминалось, что Левицкие существовали легко. Деликатесам предпочитали квас с луком. Не забудем и о невозможности кого-либо ущемить. Как это — встать на коньки, когда у крестьянина их нет.

Насколько открытая это жизнь, а есть тут тайные зоны. В смысле, сюда — пожалуйста, а дальше — нельзя.

Комната, где умирала сестра Сарры Маша, просто закрыта на ключ. Здесь все как прежде. Даже часы показывают минуту, после которой начиналась жизнь без нее.

Словом, черная дыра. Каждого, кто к ней приближался, охватывал нестерпимый холод.

Так каждый раз. Торопишься куда-то, но внутренний голос напоминает: остановись. Замрешь, а потом долго приходишь в себя.

Как видите, Сарра в своих близких. Всякое событие Левицкие переживали до конца.

Даже когда кто-то покидал имение, то волновались оба. Тот, кто уезжал, и тот, кто пришел его проводить. Острее всего ощущался один момент. Поезд шел быстрее, а ты бросал в окно букет цветов.

Уже упоминалось, что невдалеке от Соковнино находится Ясная Поляна. Ничего странного тут нет. Где еще проживать автору «Войны и мира», как не вблизи своих героев?

Дело не только в том, что Левицкие — люди шестидесятых годов. Куда важней невосприимчивость к благополучию. Уверенность, что оно не может быть смыслом всего.

9. Казалось бы, чего еще надо этим людям? Можно целую вечность ловить бабочек и пререкаться с эхом.

Когда один день отличается от другого лишь предложениями меню, то им это не по душе. Сами готовы завязать узел, только бы потом его развязывать.

Вот и Сарра так же. Неудивительно, что в конце концов у нее родился план. Она решила перебраться в черту оседлости, поближе к еврейским проблемам.

Многие тяготились духовными накоплениями. Правда, никто не отваживался принять на себя чужую судьбу. Да и стать жертвой хотелось только ей.

Тут недалеко до тюрьмы. Первый ее арест непосредственно связан с этими идеями.

Ее желание жить вместе с несчастными совпало с рекомендациями партии эсеров. Предполагалось, что под видом человека нужной профессии она станет участницей общей жизни.

Как раз начиналась всероссийская перепись. Подобная деятельность вполне совместима с агитацией. Почему-то ей отказали. Возможно, эсеров среди статистиков стало столько, что на это обратили внимание.

Оставалось вести пропаганду в своем имении. Этого ей никто не может запретить.

Тут началась эпидемия скарлатины, что тоже небесполезно в смысле конспирации.

К примеру, даешь микстуру, а заодно подсовываешь что-то из последних изданий. Мол, вы уже поправляетесь и можете поразмышлять о том, почему даже здоровому у нас нелегко.

Поселилась Сарра не в барском доме, а в деревне. Так ей хотелось выглядеть своей. Все полки заставила пузырьками. Здесь же мелькали обложки разных расцветок.

Вскоре явился урядник. Унюхал, что тут лечат не только скарлатину, но болезни социального устройства.

Впрочем, обыск начался с бутылочек. Известно, какие примочки в ходу у боевиков. Потом видит: да тут склад! Действие этих брошюрок посильнее касторки.

Урядник свой, соковнинский. Кому как не ему защитить хозяйскую дочку? Он же с явным удовольствием открывает шкафы и вытаскивает содержимое.

Не было ли это желанием насолить барину? Скорее все же, дело в законах. В том, что полиция подчиняется не местным властям, а непосредственно государству.

За все про все Сарра получила год крепости. Сперва испугалась, а потом поняла, что справится. Главное, не ограничили в правах. Значит, уже летом можно приниматься за дело.

Так начиналась ее биография. Почти так же, как у многих сверстниц. Немного посидеть в тюрьме для барышень этой эпохи считалось само собой разумеющимся.

Только одного жаль. Все же не удалось Левицкой помочь евреям. Впрочем, полученный ею опыт когда-нибудь пригодится и им.

1. Удивительное наступило время. Самые неожиданные вещи оказывались возможны.

Если в стране произошла революция, то почему не случиться чему-то такому в отдельной судьбе. Надо только пойти в синагогу и совершить гиюр.

Сарра обратилась к раввину Якову Мазе. Нет такого вопроса, на который он бы не мог ответить. Даже власти с ним считаются. Что-то им подсказывает, что Бога скорее всего нет, а Мазе есть.

Может, причина в его уверенности? Даже когда он беседует с Троцким, то чувствует себя первым. Вроде как не раввин пришел в Кремль, а вождь Красной армии явился в синагогу.

Впрочем, вежливость ему так же положена, как убежденность в своей правоте.

На сей раз комплимент вышел сомнительный. Стоило ли напоминать, что у них много общего. Все же силы не равны. Для одного главное быть евреем, а для другого — социал-демократом.

Раввин сделал свои выводы. Подумал, как просто людям дается предательство. Еще он решил, что это и есть исход. Когда-то их племя покидало Египет, а теперь из евреев оно уходит в никуда.

Пусть Троцкий считает еврейство слишком скромной площадкой, но Сарре ничего больше не надо.

Мазе ответил: скорее «нет», чем «да». Скорее волнение и тревога, нежели надежда и благодарность. Слишком эта особа не похожа на сверстников.

Знаете, конечно, эту породу. Чтобы не осложнять себе жизнь, могут отказаться от близких. Мол, не хочу быть сыном кулака. Меняю свою невыразительную фамилию на говорящую фамилию Комиссаров.

Впрочем, Комиссаров — не предел. Куда лучше — Марксов. Совсем правильно именоваться — Марксовым-Энгельсовым. Еврею не до таких тонкостей. Уже неплохо из Фридберга стать Филимоновым.

Почему-то гостье надо было дойти до конца. Сам Творец должен был принять ее за еврейку.

Сарра продолжала настаивать. Не соглашалась с тем, что раввин говорит последним. Когда аргументы были исчерпаны, в ход пошли слезы.

Мазе чувствовал, что тут нельзя уступать. За таких, как эта девушка, всегда страшно. Уж очень ярко горят у них глаза.

2. Иногда Сарре казалось, что раз эта мысль не отпускает, то цель близка. В трамвайной давке она точно чувствовала себя еврейкой. Услышит, что кого-то назвали жидовкой, и бросается на обидчика.

Соседи по средству передвижения не разделяют ее чувств. Считают, что важнее занять место. Устоятся — и с интересом разглядывают текущие мимо пейзажи.

Сарра никак не успокоится. Чтобы сомнений не оставалось, усугубит ситуацию еврейским акцентом. Мол, если кто хочет высказаться, пусть обращается к ней.

Многие веселились по этому поводу. С каких пор усадебные барышни ведут себя так?

Как известно, у Левицких принято выходить на площадь. Даже площадка трамвая для Сарры все равно что площадь. Насколько здесь тесно, а она начнет с широкого жеста.

Можно не сомневаться, ответ будет соответствующим. Одним она скажет: «Я — русская», а другим: «Я — еврейка».

У Левицкой часто такой жест. Неслучайно соученицы по Бестужевским курсам запомнили ее на трибуне.

Трудно сказать, к чему она тогда призывала. Возможно, речь шла о том, что неплохо бы сдать сессию. Не исключено, что она уговаривала постоять ночью за билетами на концерт Шаляпина.

С этим концертом связана такая история. Сарра предлагала билеты разыграть, а деньги внести в кассу взаимопомощи. Поддержала ее только Маша Генкина. Остальные однокурсницы дружно отправились спать.

Вот откуда чувство избранничества. Рядом действительно не было никого. К тому же на подругу с крыши упала сосулька.

Таковы итоги этой ночи. Пять билетов и шишка на голове. Еще, конечно, ощущение исполненного долга.

Не только жест остался у Сарры надолго, но и соизмерять голос не всегда получалось. Сядет за письмо — и возьмет на три тона выше. Не всякий адресат выдержит такой напор.

Директору детского сада жест тоже не помешает. Особенно когда она призывает строиться группами.

Хотя государство детей отличается от государства взрослых, но тут есть много общего.

В девятнадцатом Сарра возглавила в Орле дошкольное учреждение. Так что режим здесь устанавливала она. Как в смысле сна и прогулок, так и определенного уровня демократии.

Любой строй начинается с вопроса: лучше всем вместе или каждому наособицу? Верится, что Левицкая предпочла вольницу. Ведь ее саму воспитали в таком духе.

Когда кто-то из подопечных раскидывал кубики, то его не наказывали, а вежливо просили собрать.

Детям под ее началом было комфортней, чем их родителям под большевиками. Тут вообще никаких вариантов. Что такое «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», как не приглашение ходить парами?

У этой власти всегда так. Сперва — мало, а потом — много. Пролетарии тут особенно ни при чем. Можно сказать о пламени из искры или о слоне из мухи.

3. Даже заключенные образовывали коллективы. Берут одного, а потом приплюсовывают заложников. Так арестовали дядю, Николая Матвеевича, а затем племянниц Варвару и Сарру.

Впрочем, дядю тоже посадили за кого-то. Тут своего рода дурная бесконечность.

Вряд ли это только акция устрашения. Добивались, чтобы в Орле не оставалось достойных людей.

Много ярких людей в городе, а адмирал Яковлев один. Когда он надевает ордена, борода прикрывает первые два ряда. Потом следуют еще три. Последний нависает над широким ремнем.

Любопытный разглядит: это — Святой Владимир с бантом, а это — Святой Владимир с мечами.

Редко встретишь столь прямую осанку. В скором времени людей этой породы будет вообще не сыскать.

Чтобы показать родственникам, что их камеры находятся рядом, органам пришлось потрудиться. Впрочем, как увернешься? Сестры хотели отсидеться в Туле, но их там нашли.

Через пару дней семейство было в сборе. На свободе оставалась только Анна Михайловна, безутешная тетка и жена.

4. Николая Матвеевича Сарра называла небожителем. Не потому, что его место на небе. Слишком странно то, что он живет на земле.

Нельзя сказать, что Яковлев лез на рожон. Еще до революции уехал в Орел. В точности по совету одного остроумца. Тот утверждал, что главное вовремя выйти покурить.

Он сделал вид, что перемены его не касаются. Может только изменения цен на хлеб. Впрочем, с такой внешностью даже человек в пижаме выглядит как адмирал.

Вел себя Яковлев тоже иначе, чем все. Обращаясь к продавцу в булочной, не просил, а приказывал. Так произносят «Отдать швартовые!» и «Свистать всех наверх!».

Он и после ареста чувствовал себя как на капитанском мостике. Все сделал для того, чтобы остаться в памяти потомков.

Морской офицер — это навсегда. Хотя противник сильнее, но сдаваться он не намерен. Да и ситуация штатная. По крайней мере, для того, кто видел гибель «Петропавловска».

Это действительно была катастрофа. Тогда утонул его друг адмирал Макаров. Морские пучины вернули только его пальто.

Кажется, пальто сохраняло контур, жест и тепло. Сразу представлялись рукава в полете.

Матросы опускались на колени, подносили полу к губам и целовали как флаг.

Раз Николай Матвеевич пережил это, то неужто он сейчас проявит слабость? Все же ордена обязывают. Они получены не только за прошлые, но за будущие подвиги.

Столь же важен долг начальника императорской шхуны. Хотя уже давно нет ее хозяина, но этих обязанностей с него никто не снимал.

5. Времени оставалось мало. Было ясно, что заключенных везут на расстрел. От того момента, как они оказались на вокзале, и до того, как их посадят в вагон, есть несколько минут.

Если Яковлев имел право выбрать место смерти, то пусть все произойдет сейчас.

Смысл обращения был тот же: «Свистать всех наверх!», но уже в середине фразы его сбили с ног.

К охране присоединились те, кто гулял по перрону. Из обычных граждан они превратились в стаю зверей. Никто не уступал другому права разорвать жертву. Непременно хотел это сделать сам.

Потом все опять заторопились к чемоданам и удобно расположились в купе.

Затем настал черед тех, кто ехал без поклажи. Их подгоняли прикладами и погрузили в вагон для скота.

Что было после того, как их распределили по камерам? Больше всего досаждала теснота. Попробуешь переменить позу, и обязательно заденешь соседа.

Так они существовали, постоянно мешая друг другу. В конце концов, превратились в единое тело.

Тем удивительней появление новичка. Странно видеть, когда кто-то ведет себя независимо.

К примеру, барышню арестовали на улице. Следовательно, ее взяли вместе с сумочкой и манто.

В своей одежде еще держишься. Настоящий ужас начинается тогда, когда все это у тебя отнимают.

Тут и узнаешь, кто ты такой. Единственным числом ощущаешь себя лишь потому, что у тебя одна ложка и один карандаш. Все остальное общее с сокамерницами.

6. Мать девочек Мария Михайловна вела дневник. Старалась ничего не пропустить. Делалось это не для посторонних, а лишь в порядке разговора с собой.

Органы не различают частное и общественное. Не без удовольствия залезают куда не следует.

Сейчас добычу тоже использовали по полной. Не вложили в дело, а пустили по рукам. Для большей убедительности записи читали вслух.

«Это была сцена, достойная пера Гоголя, — писала Сарра. — Каждый с наслаждением приводил характеристики других лиц, но когда дело доходило до него самого, начинал запинаться, путаться… Кто-нибудь другой перехватывал тетрадь, продолжал читать, пока дело не доходило до него самого, здесь опять чтец запинался, смущался, что-то бормотал…»

Как и положено, все завершилось «немой сценой». Трубный глас сообщил о прибытии ревизора. Все замерли в той позе, в которой их застало известие.

Охранник хотел схватить арестованного, но, кажется, за руки держали его самого. Следователю тоже было не развернуться. Долг велел написать: «Расстрелять», а он выводил: «Освободить».

Все это случилось потому, что Сарра написала письмо Ленину. Еще удивительней было то, что он его получил.

На отдельном листе начертал резолюцию. Продемонстрировал, что даже устремленность к цели не делает его совсем слепым.

7. Целый год детский сад прожил без Сарры. Существовал как корабль без руля и ветрил.

Многие стали забывать директора, а вдруг она объявилась. Вновь стала командовать пижамами и горшками.

Трудно сказать, почему вождь сосредоточился на этих песчинках. Чаще всего столь малые величины он не брал в расчет. Зато подчиненные оказались менее внимательны.

Так сложилось, что волновались они только о произведениях патрона. Была бы их воля, каждую его фразу они бы выбили в мраморе.

Эта работа уже велась. В разных местах появлялись доски с изречениями. Вскоре очередь дошла бы до резолюций. До всех этих «расстреливать нещадно и повсеместно».

Так Ильич писал Дзержинскому. Кстати, номер на этом послании не простой. Вроде обычный входящий: 13666/2, а, стоит приглядеться, увидишь число дьявола.

Тем странней его мягкость, которая на самом деле — решительность: а что если не так, а наоборот?

Вот бы резолюцию с просьбой освободить Левицких поместить на стену орловского централа! Это значило бы, что никакая ситуация не безнадежна. В конце туннеля непременно появится свет.

Так вот нет этой резолюции. Уж как берегли его бумаги, но эту проморгали. Отвлеклись, а ее нет. Примкнула к стае из трехсот семидесяти исчезнувших ленинских телеграмм.

В хвосте пристроилось Саррино письмо. Таким же крохотным пятнышком оно удалялось к горизонту.

Сохранился только след. В журнале исходных документов от 29 сентября 1920 года есть пометка: «Осинскому и жене Милютина на заключение об аресте Левицкой».

Вот вам еще одна оплошность его помощников. Иногда наваливается столько дел, что уже не вспомнить фамилии жены министра земледелия.

8. Какие трудности преодолела Сарра, чтобы написать это письмо! Чертовски сложный жанр. Каждое слово тут должно быть на месте.

Сперва надо выбрать форму обращения. Все же одно дело — «дорогой», а другое — «уважаемый». Странно разговаривать с Лениным как со своими близкими.

Пусть будет «уважаемый». Дед Михаил Андреевич даже дворню называл так.

С первой строки должно быть понятно, что дело безотлагательное. Что это дальше продолжаться не может.

Конечно, она понимает, что это лава. Они в ней не первые и не последние.

Может, спросить, почему берут самых ярких? Ведь машина работает не сама по себе. Кто-то жмет на педали и крутит руль.

Уж как в их доме любят поговорить о глобальном, но Сарра решила сказать о частном. Например, о том, что у них особенная семья. Кто же не слышал о братьях Бодиско.

Скорее всего, в этом месте карандаш вождя завис над строкой. Все же декабристов он считал своими предшественниками.

Кстати, оба восстания произошли недалеко друг от друга. Пешком минут десять. Да и время примерно то же. Поздняя осень в Петербурге не отличается от начала зимы.

Правда, в двадцать пятом войска стояли строго по линии, а в семнадцатом рассыпались как горох.

Можно поразмышлять о том, почему в одном случае так, а в другом иначе, но об этом как-нибудь в другой раз.

Существует более важная тема. Если бы в прежние времена брали в заложники, то он бы пострадал за брата. Тогда прощай, революция! После одиночки точно поубавилось бы решимости.

Выходит, Сарра, Варя и Мария Михайловна — это вроде как он сам. В том смысле, что он мог оказаться на их месте.

Еще прибавим стремление к пропорциям. Пусть шесть дней строгости, а один выходной. Даже не другим даешь волю, а себе самому.

Может, Ленин просто растрогался? Подумал, что ему зачтется. Придется же когда-нибудь отвечать на Страшном Суде.

Его спросят, был ли он всегда ровен, а он скажет, что у нас никто не считается с реальностью. Поэт больше, чем поэт, а директор детского сада больше, чем директор детского сада.

У нее тоже своя миссия. Ей, видите ли, хочется объединить не только дошкольников, но всех на свете людей.

9. Между Саррой и Лениным установились столь тесные отношения, что через год она написала ему опять.

Значит, даже у вождя мирового пролетариата нет права выдавать индульгенции. Раз Левицкую вновь арестовали, то первая его резолюция имела срок давности.

Началась эта история с того, что она вместе со всеми отправилась на сельский сход.

Вот какие перемены за эти месяцы. Бывшая директриса детского сада стала крестьянкой и уже не отделяла себя от односельчан.

Она поняла, что доить коров и косить сено так же естественно, как знать грамоту. Тут свои «а», «б» и «в»... Со временем они складываются в слова.

Вскоре Сарра бегло «читала» крестьянскую жизнь. Понимала, что это — то, а это — другое. Да не только читала, но была автором. Начинала день плеском воды в тазу, а завершала грохотом ведер.

Коровы и лошади принимали Левицкую за свою. Сразу отличали ее руки от чужих.

Местные жители тоже относились с симпатией. В таких вопросах они всегда брали сторону животных.

Могло показаться, что она всю жизнь провела в этих хлопотах. Никогда не была помещичьей дочкой и студенткой-Бестужевкой.

Упомянутый сход оказался не рядовым. Надлежало принять решение о ликвидации Советов в отдельной волости. Ведь если власть ввели постановлением, то так же ее можно отменить.

Вот, кстати, подтверждение того, что Сарра только свидетель. Больно нелепая это затея.

До голосования дело не дошло. В самом начале явились милиционеры и всех арестовали.

У крестьян не было ничего, кроме бумаги и карандашей. Даже вилы оставили в сенях. Зато пришедшие экипировались по-настоящему. Для большего впечатления прихватили пулемет.

Впрочем, обошлось без стрельбы. Вполне хватило красных книжиц и грозного выражения на лице.

10. Через пару дней взяли третью сестру Анастасию. Видно, для обнаружения заговора недостаточно одной Сарры.

В эти годы еще считалось, что нельзя арестовывать просто так. Поэтому следователь постарался. Он буквально рыл носом, но все же обосновал арест.

Кстати, в названии его профессии есть долженствование. Мысль о том, что одно следует за другим. Раз задача поставлена, то что-то наверняка найдется.

Правда, этот случай особый. Крестьянам не хотелось заниматься оговорами. Они боялись не железных кулаков новой власти, а нагоняя родной помещицы.

«Вот приедет барыня с пулеметом, — говорили они, — и всех расчихвостит».

Вообразим, как Мария Михайловна отстреливается и в то же время хочет разобраться с моноклем и шляпкой. Вряд ли у нее получается. Даже выбор между книгой и зонтиком ей давался с трудом.

Сарра понимала, что теперь опасность возросла многократно. Придется взять ответственность на себя. Хотя два раза — это слишком много, но она опять напишет письмо.

Представляешь, как вождь окидывает взором пространство горя. В разных концах страны люди умоляют о помощи. Тысячу просьб он оставляет без внимания, а тут проявляет милость.

Нет, говорит, таково мое мнение. Как и в прошлом случае, я считаю, что Левицкие имеют право на жизнь.

11. Опять Сарра покидала камеру. Это, знаете ли, такое событие, что голова кругом. Больно велика разница: только что сидел на нарах, а вот уже идешь по улице.

Имеешь право заглянуть куда угодно. Тем более что возможностей не пять, а двести пять. Хочешь — на рынок, в парикмахерскую, в кафе или магазин.

К сожалению, нет тетки Анны Михайловны. Она ненадолго пережила мужа. Наверное, власти поглядывали в ее сторону, но обошлось без них.

В эти годы не выдавали справки с указанием причины смерти. Впрочем, что в ней могло быть написано? Раз пуля и тюрьма — прочерк, то остается — двадцать второй кромешный год.

Таковы итоги последнего времени. Нет Анны Михайловны, но зато есть Пономарев. Когда Левицкие рассказывали о своей эпопее, то сразу вспоминали о нем.

Вот действительно шутник. Наденет колпак так, чтобы верх свисал на ухо, и направляется в камеры. Заключенные почему-то не радуются. Видно, чувствуют, что это не игра.

Если лицо краснее головного убора, то на ночь назначен расстрел. Так что он предупреждает и в то же время заявляет об участии. Как бы говорит: я сейчас не просто Пономарев, а палач Пономарев. Почти государство и практически сама смерть.

1. Уже упоминалось, что в двадцатые годы Сарра увлеклась языком эсперанто.

Как обычно, усложнила себе жизнь. Самостоятельно осилила программу первого года и поступила на второй курс.

Московский Институт эсперанто собрал знаменитые имена. Тут преподавали Варанкин, Инцертов, Иодко. Еще, конечно, Эрнест Дрезен, автор книги «История международного языка. Три века исканий».

Невредно и сегодня полистать эту работу. Что-то такое мог написать заядлый сионист. Его труд назывался бы: «История Израиля. Две тысячи лет пути».

Дрезен жаждал объединения с помощью эсперанто, подобно тому, как евреи уповали на союз под знаком Сиона. Общие корни в данном случае представляли корни мировых языков.

Разумеется, поплатились все. Учеников не пожалели, а учителей и подавно.

Сарре тоже грозили двадцатью пятью годами, но через несколько лет освободили. Значит, не всякая нелогичность против нас. Порой что-то становится не хуже, а лучше.

Впрочем, сначала поговорим о том, как в эту эпоху оказывались за решеткой. Тут почти не требовалось усилий, а уж когда подкачала родословная, то это происходило само собой.

Левицкая могла оказаться здесь по общей очереди, но она все же опередила события.

Есть в ее «деле» кое-что интересное для любителей марок. Впрочем, австралийский барс и английский король вряд ли надолго задержались в ее папке.

У всех следователей есть дети. Если мальчик, то филателист. Не отстанет от старших, пока они пополнят коллекцию.

Вдруг такой подарок! Прямо задохнешься от благодарности: «Откуда, папа, это у нас?» Отец ответит покровительственно: «Нет ничего, сынка, что наши люди не могут достать».

Вот так через несколько лет мать немецкой девочки будет объяснять, что эту куклу отец прислал с фронта.

Выходит, не так страшно быть солдатом германской армии или носить лычки советских органов. По крайней мере, их дети были уверены, что там, где получают подарки, служить весело и легко.

2. Все же у Сарры счастливая рука. Несколько писем принесли ей удачу. Сколько ее отговаривали писать Ленину! Уверяли, что ситуацию это только усугубит.

Как видите, результат оказался положительный. Тюремные затворы не устояли перед его резолюцией.

Что касается эсперантистов, то письма — это их обязанность. Чем больше адресатов, тем шире распространение языка.

В дополнение к этой была у Сарры еще одна забота. Она протежировала тяжелой промышленности.

«…первым моим шагом в области международной корреспонденции, — писала она в статье “Эсперанто в моей жизни”, — было напечатать в “Интернационалисто” (издававшимся тогда в Голландии) о моем желании переписываться с металлистами всего мира. Моим девизом тогда стало: “Экспорт революции, импорт техники”. В ответ на мое объявление посыпался целый град писем, зарубежных каталогов, патентов и т. д.»[2]

Из тяжелой промышленности ее перевели в легкую. Швейная фабрика в Мытищах имела особую форму допуска.

Ну а что вы хотите? Лишь у нас делали кальсоны с начесом и лифчики на вате. Еще шили необъятные юбки. Когда они раздувались на ветру, то возникала опасность улететь.

Сарра не смогла почувствовать перемен. Все так же спрашивала у своих адресатов: нельзя ли увеличить скорость станков? отчего наши ткани рвутся, а ваши нет?

Вскоре образовался союз тех, кто вытягивает нити и развязывает узлы советской легкой промышленности.

За эту задачу взялись всем миром. Испанцы, бельгийцы, французы, китайцы, американцы.

Один корреспондент прислал в свернутом журнале нужный шуруп для станка. Как видите, дьявол в детали. Этой подробности достаточно для того, чтобы оказаться в тюрьме.

Начальство не сразу почувствовало угрозу. Не только не предупредило Сарру, но пошло у нее на поводу. По ее протекции на фабрику пригласили бельгийца Смитса.

Смитс тоже не из тех, кто считается с реальностью. Когда его просят помочь, он сразу отправляется в путь.

На этот раз бельгиец опоздал. Сарру арестовали в восемь утра, а он приехал к десяти.

Все же назад не попросился. Считал, что обещания превыше всего. Для того чтобы существовать так, надо на многое закрыть глаза.

Еще непонятнее Саррина осторожность. Она отлично знала, что любая тема заведет не туда. Если, к примеру, упомянуть о письме Ленина, то надо сказать о тюрьме.

Впрочем, на противоположном конце тоже не собирались лезть на рожон. Поэтому послания получались такими, что их можно было отправлять в «Правду».

Сразу видишь текст и большое фото на первой полосе. Люди на берегу бурно размахивают руками. Так они приветствуют льдину.

Льдина действительно особенная. Когда норвежские моряки узнали о смерти вождя, то решили вытесать его бюст. Затем бюст пустили в море.

Дорога оказалась длинная. Неудивительно, что борода растаяла. Зато кепчонка сидела как влитая.

Сперва кажется, что сюжет рождественский. Пусть не в прессе, так под елкой он будет в самый раз. Потом замечаешь признаки контрабанды.

Хоть бы какая печать скрепляла появление бюста, но он приплыл только по воле волн. Еще хорошо, что это вождь революции! Ведь тем же путем мог отправиться более опасный объект.

Как не заметить двойного стандарта? Слишком неравное положение у этой скульптуры и детали для машины.

Вот какой респект ледяному идолу. Прямо никакого смущения по тому поводу, что этим идолом оказался он.

3. О лагере Сарра почти не написала. Ограничилась парой фраз. Мол, у нее все было почти так, как в «Иване Денисовиче».

Иные книги открываешь легко, а эту тяжело. Кажется, слышишь скрип петель. Входить не хочется, а надо. То, что находится за дверью, когда-то было твоей жизнью.

Обозначив ситуацию, Левицкая не пошла дальше. Решила, что правильнее рассказать о скрипаче Зейферте. Это ему она посвятила большую часть лагерных записок.

Начало рассказа эпическое: «В Маринский лагерь прибыл этап. Для заключенных — это всегда большое событие: новые люди, сравнительно недавно бывшие еще на воле. Новости, впечатления, может быть, новая дружба… На этот раз с этапом прибыл Зейферт (возможно, эта фамилия не точна) — талантливый скрипач из оркестра киевского оперного театра…»

Зейферт оказался в лагере вместе со своей скрипкой. Выходит, его инструмент тоже арестовали. Впрочем, пока музыкант играет, он вроде как на свободе.

Играть для Зейферта значит говорить. Жаловаться, перебирать события прошлого, находить аргументы «за» и «против».

Сам музыкант замкнутый, а его скрипка — болтушка. Смычок летает туда и сюда. Вновь и вновь прикасается к самым болевым точкам.

«Внук был светом его очей, — пишет Сарра, — единственной радостью и надеждой. Судьба этого мальчика была такова: отец его за несколько лет перед арестом старого скрипача получил какое-то высокое назначение в Москву и уехал туда, бросив жену и сына. Отца своего (скрипача) он звал с собой, но старик не захотел оставить внука и невестку… Теперь, в заключении, он мечтал лишь о том, что после освобождения будет вместе с внуком играть вдвоем на двух скрипках».

Такова жизнь арестованного, что сегодня ты играешь Моцарта, а завтра чистишь мерзлую картошку.

Товарищи по несчастью решили его от этих обязанностей освободить. Начальство — ни в какую. Считает, что он здесь не для того, чтобы заниматься музицированием.

Солагерники поделили между собой норму Зейферта, но от холодного погреба не уберегли.

«Руки скрипача, — продолжает Левицкая, — были спасены, но он схватил воспаление легких и через несколько дней умер в лагерной больнице… А оказалось, что юридически он уже был свободен: за несколько дней до рокового для него дня чистки картошки наказание было отменено, и только какие-то формальности задержали отправку документа об освобождении».

Дальше начинается история столь же рождественская, как сюжет о ледяной голове Ленина.

«Внук его тоже оказался талантливым скрипачом и в год смерти дедушки, будучи еще пионером, отправлен из Киева в Москву на сбор юных, подающих надежды музыкантов. На Московском вокзале группу юных музыкантов встретил представитель Министерства культуры, а с ним отец маленького Зейферта, приглашающий его поехать к нему и жить у него. Мальчик отказался, а когда удивленный представитель Министерства спросил о причине отказа, мальчик объяснил, что не хочет ехать к этому человеку, так как не считает его своим отцом, потому что тот бросил его и мать, оставив их в бедственном положении, что своим настоящим отцом он считает дедушку, которого уже приказано отпустить на волю из лагеря, но выполнение приказа почему-то задерживается, и он — внук — просит, чтобы дело было ускорено».

На самом деле свободным позволялось не больше, чем тем, кто находится в заключении. Сами видите, что играть на скрипке в тюрьме можно, а защищать близких нельзя ни здесь, ни там.

Правда, Сарра не очень считалась с правилами. Пользовалась любой возможностью кого-нибудь поддержать.

Уже говорилось, что нет никого беззащитнее мертвых. Так что помощь нужна не только при жизни, но и после смерти.

Вот она и старается: «…в Киеве я сделала попытку разыскать внука Зейферта или кого-то из его знакомых. В таком случае, может быть, удалось бы добыть более подробный материал. Но прошло слишком много времени, и попытка эта не удалась. А жаль: мне хотелось написать на эту тему рассказ. К этому желанию меня приводил не только трогательный образ старика с его беспредельной любовью к скрипке и к внуку… но и нечто другое: когда редактор журнала говорил с моей знакомой о ее лагерных воспоминаниях, он ей прямо предложил заменить фамилию Зейферта какой-нибудь русской фамилией, да и самого скрипача сделать русским. Моя знакомая с негодованием отказалась».

Это случилось при Хрущеве. Должно было пройти лет двадцать, прежде чем позволили вспоминать. Левицкая сразу воспряла. Так что упомянутая знакомая — скорее всего она сама.

Что касается редактора, то понять его можно. Слово «лагерь» уже разрешили, а слово «еврей» пока нет.

Оттепель и есть оттепель. Странно от апреля ждать того же, что от августа. Да и спешить ни к чему. Хорошо, что солнце светит, но еще рано ходить без пальто.

Вместе с травой пробиваются слова. Сперва одно, а потом другое… В пятьдесят шестом по радио вспомнили об эсперанто.

Сарра что-то делала на кухне и прямо замерла с полотенцем в руках. Чувство было такое, словно ее окликнули.

Диктор уже говорил о чем-то постороннем, а она растерянно вытирала слезы.

Вместе с нею в разных концах страны плакали по крайней мере сто бывших лагерников.

4. Иногда черновицкие портные говорят поразительные вещи. Один назвал «литературу» «литераторой».

В общем-то, правильно. Всякий роман или поэма находится в каких-то отношениях со священными книгами.

Сын этого портного, Ицик Мангер, стал поэтом. Попытался что-то сделать в обозначенной отцом области.

Он писал то, что нужно всем. Бывало, напечатают, а на другой день кто-то сочинит мелодию. Почему-то об авторе забывали. С этих пор его творение жило своей жизнью.

Вот песенка об одиноком деревце. О сыне, который просит у мамы разрешения поселиться в его ветвях.

Там на ветке, не дай бог, Схватишь ты простуду».

Все мамы говорят так. Дурная погода, льет дождь, надо надеть шарф… Словно не видят, что одежда тянет вниз. Тому, кто обернулся птицей, следует быть свободным.

Это песенка о Сарре. Один ее внутренний голос предупреждал о последствиях, а другой возражал. Очень хотелось присоединиться к тем, кому скучно на земле, так что удержать ее было сложно.

Конечно, птицы тоже ходят. Семенят ножками, быстро и отрывисто вертят головой… Зато если летишь, в твоем распоряжении не метр земли, а все бескрайнее небо.

Необычное это чувство. Кажется, не только воспаряешь, но становишься собой.

Примечания

[1] Пер. с идиш М. Фаттахутдиновой.

[2] Перевод с эсперанто Е.В. Таланова.