Облачко
Памяти Якова Ильича Вольфсона
- Хочешь,
я покажу тебе фокус? – предложил Яшка. Он стоял передо мной, тонкий, словно
мачта.
-
Ну! – ответила я.
По раскалённой гальке пошёл он к
воде, отплыл немного от берега и лёг на изумрудное море, прижав к бокам руки,
не двигаясь. Потом стал медленно погружаться в воду, не меняя положения тела, сохраняя
равновесие, будто поддерживаемый кем-то бережно и надёжно. Опустился на гладкие,
в пятнах солнца, камешки, полежал, а потом - не спеша, не шевельнувшись,
отдаляясь постепенно от распластанной по дну зыбкой и ломкой собственной тени,
всплыл на поверхность. И, сразу нырнув, издалека уже мне крикнул: “Не жди!” и превратился
в точку у буёв, за которыми стояли военные сторожевые катера.
А я плавала только раз в жизни.
Прыгнула с парапета набережной в реку Фонтанку и доплыла до гранитных ступеней
на противоположном её берегу. Сон такой приснился - как раз незадолго до моей
поездки в Алушту, с мамой и родной Яшиной тёткой. Через полстраны, под перестук
колёс, на верхней полке, не отрывая глаз от еловых и берёзовых лесов, с такими
заманчивыми, уходящими вглубь тропинками, мимо полей, деревень, дорог между
ними, пирамидальных тополей у белёных домиков на бесконечных безлесных равнинах,
а потом, на станции с греческим именем Мелитополь – ведерки, мисочки, кульки
яблок, черешни, молодой картошки с укропом и солёными огурцами, у подножек и в
окнах, протянутые наспех мятые деньги, и вдруг – Сиваш, сероводородный запах в
вагоне и, наконец, Симферополь, такси на ещё не спрямлённом тогда горном
серпантине, родничок с барельефом М. Кутузова - выйти, перевести дух … и вот, за очередным поворотом, - долгожданная
синева моря.
Яков Вольфсон. 1958
Мы приехали туда впервые и
поселились в доме, где жил мамин троюродный брат - Яшка. Ему было почти 20, но
он только что окончил десятый класс. Потому что всё это происходило лишь десять
лет спустя после начала войны, когда Яшкина мама, статная, приветливая и
хозяйственная Маруся, от села к селу уходила с сыном от немцев, и учиться ему
было совсем некогда. Впрочем, и потом было особо не до учёбы – отец с войны не
вернулся, а Маруся работала в санатории диетсестрой, о питании отдыхающих
заботилась от зари до зари. Мамы дома не было, а море и горы – вот они, всегда
рядом, привлекательнее любых учебников. Потому - классе, кажется, в девятом, Яшка даже сидел два года.
Старший его брат, Володя, тоже
сидел, но не в школе, а неведомо где и за что. Об этом говорили тогда вполголоса,
и не со мной, а до полной реабилитации и затем ранней, в его 29, смерти от рака оставалось
ещё восемь лет…
Утро
начиналось походом на базар, где можно было купить медовой сладости крупные зелёные
сливы, сочные коричневатые груши “Бера”, тёмный мускатный виноград, ароматные персики
– плоды обработанной десятками поколений, благодатной земли. Дважды в день мы,
идолопоклонники, шли к морю. В затенённом шторами доме вели хозяйство, читали, подрёмывали.
А в час вечерней прохлады выходили на воздух, обмениваясь впечатлениями:
- Сегодня плыву - да? – говорил
Яшка - и вдруг дельфины. Стая целая. Прыгают вокруг, волны от них. Ну, думаю,
не выплыть… Они людей-то не трогают, но если заденут нечаянно – всё! А они
поиграли немножко – да? – и отошли.
Чудеса были обыденностью Яшкиной жизни, но как бы и самого
немного удивляли, он словно ждал
подтверждения – было, да?
Дельфины, видимо, приглашали его
порезвиться с ними, принимая за своего.
Доверяли ему и домашние питомцы.
Однажды утром Маруся разбудила спящего на боку под лёгким одеялом сына: “Яшка!
Вставай! Ты окотился!” В уютной ямке под его коленями дымчатая мамаша нежно вылизывала
новорожденный приплод.
По вечерам собачья перебранка не
нарушала тишину посёлка, а редкие огни на земле не отсвечивали в глубокой
темноте звёздного неба. Карта из Яшкиного учебника астрономии была населена
зверями, птицами и мифическими героями. Пять лет отделяли меня от этого
школьного курса, но алуштинское лето срок
ожидания сократило.
В каждом приморском городке есть
пляж, где под бюллетенем температур дети плещутся на мелководье вместе с
надувными рыбами и лягушками, а бабушки, стоя рядом, рассекают волны мощным брассом,
отфыркиваясь, как на олимпийской дистанции. Там, стоя лицом к берегу, я на
секунды оставляла опору дна – и ложилась на мель, на обкатанную морем гальку. К
земноводному образу жизни, когда нос наполняется водой, а кожа скользит по камням,
не была я приспособлена вовсе. Но с каждым
днём заходила в море немного дальше.
А Яшка в это время вёл
содержательную жизнь. Как-то вечером он сидел на перилах крыльца и делился
последними новостями:
- Идём берегом с Мишкой, темно,
часа два уже, прожекторы – да? Смотрим, лодка стоит. Людей нет. Рыбачья? Быть
не может. Ну, Мишка на заставу – да? Пришли с собакой, взяли двоих. Рацию
нашли, код, оружие, яд в ампулах…
За обнаружение недремлющего
врага Яшке и его другу Мишке Колбасникову несколько дней спустя выдали очень
почётную грамоту.
Яшка уезжал в Ялту, на
соревнования пловцов. В Симферополь – на соревнования стрелков. Уходил с
товарищами на целую неделю в заповедник на Чатыр-Даге. Надолго уезжал и уходил.
А я ждала его возвращения, его удивительных историй: “Смотрю, а там оленёк – маленький ещё, да?”
Кочевая Яшкина жизнь вошла у
нас в поговорку. Однажды мы играли так: кто-то задумывал одного из общих
знакомых, а другие угадывали – кого.
- Если бы это было природное
явление – то какое?
- Это было бы облако.
- Дождевое?
- Перистое!
И сразу все догадались – Яша!
Человек лёгкий, светлый, подвластный ветрам. Так с тех пор и говорили: а Облачко-то
всё не летит! Подобно облакам, зависающим над Бабуган-яйлой и горными кряжами Чатыр-Дага
и Демерджи и не достигающим знойного,
безводного летом побережья.
Однажды,
вернувшись домой, Яшка спросил:
-
Ну что,
плавать научилась?
-
Научилась, -
нахально соврала я неожиданно для себя.
-
Пойдём к
Чёрным камням, поплаваем!
Как всегда, вошла я в воду. Лицом обратилась
к привычной отмели. И вдруг поняла, что это невозможно - при Яшке отвернуться от
моря. И тогда, сделав ещё несколько шагов, тугих и невесомых, ощутив на горячих
плечах движение прохладной воды, отчаянно и обречённо - я поплыла вдоль полосы
прибоя. И остановилась, лишь осознав, что плыву.
Утром Яшка уезжал поступать в Кировоградскую
лётную школу.
- Ну что же, - сказал он мне,
прощаясь, - давай поцелуемся, когда теперь ещё увидимся!..
Но экзаменовался он почему-то в Качинском
училище, в Севастополе, куда, как полагает его дочь Елена, его не зачислили “из-за
малого роста” - 174 см! Не иначе как растили там лётчиков-баскетболистов. При
этом к сдаче экзаменов его допустили, невзирая на то, что свой рост предъявил он
приёмной комиссии сразу, без утайки. С оценками, полученными в Севастополе, и всё
тем же присущим ему ростом он и был принят на учёбу в лётное училище гражданской авиации в городе Сасово, на реке Цна, в краю лесов и болот
Мещёрской низменности.
Лев Бандас (1914-2006), Юлий Александров (1937-1998), Яков Вольфсон (1932-1992). Январь 1991. Прощание.
Следующим летом уже вместе
плавали мы к дальним буям, за которыми стояли на рейде стального цвета катера, почти
незаметные на фоне воды и неба. Виделись и много позже - Яков приезжал в
Ленинград, к сестре своего отца, в небольшую комнату в коммунальной квартире, в
старом пятиэтажном, c проходными
дворами, доме N 103 на Фонтанке. Не осталось у тётки никого ближе, чем племянник: её мать,
Яшина бабушка, умерла в той же комнате на девяносто первом году жизни (в этом возрасте спустя 30 лет умрёт и она сама), один брат погиб на фронте,
другой - в Минском гетто, вместе с двумя дочками, которые в их малые годы успели
подумать о небе и поняли, что “небо – это просто разноцветные воздухи”.
Яков стал бывалым человеком,
лётчиком вертолёта. Одним из первых вёл пассажирские машины через Крымскую
гряду (её тропы исхожены были им в юности), работал в Арктике и пересекал
экватор с китобойной флотилией “Слава”, тушил лесные пожары. Был командиром
эскадрильи, помогал осваивать вертолёты в Китае, Венгрии, Югославии.
- Что же ты в Алушту не едешь? – спрашивал он меня.
-
В Алуште вашей яблоку упасть негде.
-
А ты – такое уж большое яблоко…
Многоэтажные корпуса, шоссе и
потоки автомобилей изменили Алушту. Не было давно того домика на Октябрьской, 28,
где перед завтраком собирали яйца из-под несушек, и стала многолюдной та некогда
узкая асфальтированная дорога на горном склоне, по которой каждый день шли мы к
морю, - на рассвете, пока солнце не распалилось, и на излёте дня, когда оно выплёскивало
на волны свой золотой огонь. Возвращались под быстро темнеющим небом, слушая
отдалённый уже рокот прибоя и звон цикад. Теперь на Октябрьской – санаторий, пансионат,
отели…
Яшина
тётка, Елена Яковлевна Вольфсон, рассказывала нам, как Яков женился. С товарищами-курсантами
шёл он по симферопольской улице, навстречу стайке девушек, подозвал одну из них,
спросил: “Пойдёшь за меня замуж?” И она без колебаний согласилась. “Кто не
рискует – не пьёт шампанское”, – объяснял он позже. Они прожили жизнь в любви и
согласии, вырастили сына и дочь, дождались первого внука, Илью, названного
именем прадеда.
Традиция! Ведь и отца Яши, Илью,
звали, как Яшиного прадеда. А сам Яшка был назван в честь его деда, выпускника Харьковского
университета, химика и фармацевта, знавшего латынь и греческий. Яшина бабушка Маша,
Мария Ильинична (1872-1962), и моя прабабушка Гита (1860-1944) были сёстрами, а
Яков, ушной доктор (1869-1942), отец профессора цитолога В.Я.Александрова и дед
геолога Юлия, что на снимке, – их братом. Трое из восьмерых детей одной семьи.
Мама моя, при всех передрягах и переездах, сумела сохранить старинные альбомы и
при участии тёти Маши сделала подписи к фотографиям.
В потоке дней и событий не успел
Яшка оглянуться, как сам стал дедом – пора было подумать о здоровье, но забот и без того хватало. 30
лет небо было полем его труда, но он продолжал работать в авиации – уже на
земле. До 60-летия оставалось два месяца. В марте 92-го он готовил огород к
посеву, когда острая коронарная недостаточность застигла его врасплох … Людмила, внезапно - вдова, привезла Марию Фёдоровну
из Алушты в Симферополь, на два оставшихся свекрови года – “она мне подарила
такого заботливого и добропорядочного человека”.
Самостоятельная жизнь пловца и
путешественника в приморском городке у подножья гор выковала стержень Яшиного
характера – независимость и достоинство.
Он сохранил имя отца и передал его потомству.
А ведь сколь многие меняли
паспортные данные, чтобы хозяева жизни не зажгли красный свет на перекрёстках
судьбы и не подрезали крылья детям, чтобы
кадровики и прочие “патриоты” не косились! Прежде достаточно было креститься,
но суровый прошлый век научил новой мимикрии – и кто бы осудил? В наши дни
душевной стойкостью было - не укрыться за славянской фамилией матери или жены, не
“прогнуться под изменчивый мир”.
Однако истинным “инвалидам пятой группы”, с
клеймом в паспорте, зачастую приходилось труднее. Вспоминается рассказ
электрика нашего института Миши Цинмана о перечёркнутой его судьбе. Он мечтал о
небе, сдал на проходной балл экзамены в лётное училище (не помню какое) и,
выясняя, по чьей ошибке фамилия его не внесена в список поступивших, услышал: “А
ты что, не знал, что мы иуд не принимаем?”
Разговор мы вели в 64-м, и ещё свежа была в памяти война, когда “иуды” несли
ратную службу во всех родах войск, в авиации - тоже. Тогда их, полмиллиона из трёхмиллионного
еврейского населения страны, “принимали” – хотя и награждали зачастую на
степень ниже, по сравнению с другими воинами. Наверно, они превышали отпущенную
им процентную норму боевого уменья и отваги. Так, генетика-фронтовика Иосифа
Раппопорта неоднократно (четырежды!) представляли к званию Героя, но так в нём
и не утвердили.
Мой отец Лев
Бандас и Яков Вольфсон. Январь 1991 г., накануне нашего выезда из страны.
“Полки
зияют, как жизнь, опустевшая вмиг…” (Елена Аксельрод)
Хотелось бы верить, что теперь вопрос
о звучании фамилий потеряет остроту. Что не будет надобности, корректируя
судьбу, менять имя предка, подобно чертам лица при пластической операции. Что уважение
к родовому имени уже не покажется проявлением
мужества.
Товарищи Якова, наверно, могли
бы рассказать больше о нём, о его будничной и героической работе, видимо,
укоротившей его жизнь. И вдова его, и дети – продолжение, плодоносные ветви семьи,
почти полностью истреблённой катастрофами истории, привели бы какие-то милые и значимые подробности.
А я вспоминаю
Яшкины рассказы, удивлённые и радостные, в те давние времена, когда он открывал
мир, себя в этом мире – и звался Облачком за характер, а не за положение в
пространстве. Пытаюсь уловить и удержать истаивающие облачные тени и отражения…
Стоим над водой –
солнце, кошка, чинара, я и наша
судьба.
Вода
прохладная,
чинара высокая,
я стихи
сочиняю,
кошка
дремлет,
солнце
греет.
Слава
богу, живём!
Назым Хикмет (1902-1963). “Сказка сказок”
Всего понравилось:0
Всего посещений: 2466
Convert this page - http://berkovich-zametki.com/2011/Zametki/Nomer2/Bandas1.php - to PDF file
Комментарии:
Янкелевич - Елене Бандас
Натания, Израиль - at 2015-05-21 20:06:21 EDT
Уважаемая Елена,
Прочитал Ваш отзыв:
------------------------------
Елена Бандас
- 2015-05-21 17:42:43(161)
А, может, Жираф большой, и ему видней?
==============================
и сразу начал читать Ваши публикации. Априори решил, что того стоит, и не ошибся.
Всего наилучшего и Хаг Самеах.
Михаил Бродский
Днепропетровск, Украина - at 2011-02-14 14:20:09 EDT
Рассказ Елены Бандас о Якове Вольфсоне - прекрасен и трогает до глубины души. Спасибо за то, что вписали еще одно имя светлого человека в мемориал нашего народа. Вы не только талантливы, вы имеете очень ценное качество - добрую память. Успехов вам!
Борис Э.Альтшулер
- at 2011-02-11 11:04:37 EDT
Г-жа Бандас молодец!
Прекрасный, очень внятный очерк о своей семье, о детстве и о нашей прошлой жизни в СССР.
Раз от разу всё лучше и лучше.