Majburd1

©"Заметки по еврейской истории"

№3(138)

март 2011 года

Евгений Майбурд

Из заброшенной рукописи о Карле Марксе

(продолжение. Начало см. в № 12/2010 и сл.)

Глава 4

На вершине карьеры

Ко времени своих гордых признаний, Маркс уже давно был безраздельным хозяином Международного Товарищества Рабочих. В том же письме от 11.09.1867. он писал:

На ближайшем конгрессе в Брюсселе я лично покончу с этими ослами – прудонистами. Я вел это дело дипломатически и не хотел выступать лично, прежде чем моя книга не вышла в свет, а наше Товарищество не пустило корней. Кроме того, я отстегаю их в официальном отчете Генерального Совета (несмотря на все усилия, парижские болтуны не смогли помешать тому, чтобы нас выбрали вновь). (31/290)

Книга, которая в эти самые дни вышла в свет, – это I том «Капитала». Помешать избранию Маркса и его клики в Генеральный Совет было уже невозможно. В следующем письме (от 12.09.1867) он возвращается к минувшему конгрессу:

Дрянные французские швейцарцы, очень широко представленные, дали возможность развернуться французским болтунам из Парижа…

Однако все это пустяки. Важно то, что конгресс был, а не то, что на нем происходило. В нашем общем отчете парижские умники будут достаточно высмеяны. К их великому прискорбию, принято постановление о том, что те, кто не платит (а парижане не уплатили ни гроша), не могут в будущем посылать делегатов. Надо добиться того, чтобы в следующий раз в Брюссель приехали 20 англичан и 30 немцев. Что касается самих бельгийцев, то они настроены скорее против парижан. (31/295)

Наиболее бедные рабочие общины не будут представлены на конгрессе? Ну и что! Состав конгресса подбирается совсем по иным требованиям!

От Издателя:

Благодаря энергичной подготовительной работе, проведенной Марксом и его соратниками. Брюссельский конгресс своими решениями (особенно о коллективной собственности на землю) нанес удар влиянию прудонистов в Международном Товариществе Рабочих. (31/571)

Это был тот самый Брюссельский конгресс (сентябрь 1868 г.), о котором мы имеем сообщить еще два признания основоположников научного коммунизма. Одно опосредовано Мерингом:

Маркс, по его собственному заявлению, не принимал никакого участия в составлении резолюций, принятых в Брюсселе. (ФМ, 426)

Заявление странное, позволим себе заметить, и как будто немотивированное. С чего это вдруг пускать в оборот такую (дез?)информацию? Маркс часто докладывал Энгельсу о том, какие документы он готовил. Здесь же он впервые сообщает – публике! – о противоположном, вступая в противоречие не только с сообщением Издателя (за что не несет ответственности), но и с собственным намерением, высказанным в письме: “лично покончить” с прудонистами.

Второе признание, от Энгельса, возможно, прольет немного света на предыдущие вопросы. Мы уже когда-то частично цитировали это, теперь приведем его целиком. Из письма Энгельса – Марксу (16.09.1868):

Конгресс прошел еще сравнительно хорошо. Метод – заниматься пустяками на публичных заседаниях, а настоящее дело делать потихоньку – оправдался блестяще. (32/120)

Брюссельский конгресс нам предстоит позже вспомнить еще раз в связи с биографией книги Маркса «Капитал», которая уже год, как шествовала по Германии.

На Брюссельском конгрессе прудонистам было пропето «посрамихом», однако разделаться с ними во Франции не удалось. И все же не зря Маркс собирал против них рать.

В 1871 году в Париже произошла первая в истории пролетарская революция. И реализовалась она не по Марксу. В Парижской Коммуне тон задавали прудонисты и бланкисты. Хотя вторые были союзниками Маркса в Товариществе против первых, Коммуна шла своим, не очень марксистским, путем.

В ответ на казни коммунаров версальцами (по версии социалистов), коммунары применили тактику расстрела заложников, то есть невинных людей (больше всего, священников и жандармов). Но регулярного якобинского террора Коммуна не развязала. Марксу там было нечего делать со всех сторон.

К этому времени уже начал свою жизнь первый том «Капитала». В Германии был все растущий успех, живой Маркс начал уже реально теснить мертвого Лассаля. Но французский перевод не был организован своевременно. Видимо, помешала франко-прусская война. Проклятый этот Бисмарк…

…Все происходило не так, как следовало. Первое в истории пролетарское государство, не поддержанное провинциями, потерпело военное поражение и было раздавлено.

В этот момент Маркс совершает поступок, удививший всех. Он публикует воззвание «Гражданская война во Франции» (17/317-370). Это был апофеоз Коммуны и хвала ее деяниям. Под воззванием стояли списком фамилии всех членов Генерального совета Интернационала и список всех “корреспондентов” (включая скромное: “Маркс, корреспондент для Германии и Голландии”).

Документ являет выдающийся образец политической публицистики Маркса, его отменного красноречия. Он написан, яростным и безоглядным слогом пророка, блестящим пером “Манифеста” и последних страниц “Капитала”. К примеру:

Империя, которой coup d'etat служил удостоверением о рождении, всеобщее избирательное право – санкцией, а сабля – скипетром, заявляла, что она опирается на крестьянство, на эту обширную массу производителей, не втянутых непосредственно в борьбу между капиталом и трудом…

Вот очередной пример того, как Маркс может, словами Энгельса, “давать такое изложение событий, которое вскрывает их внутреннюю связь с непревзойденным до сих пор совершенством”. Что значит, задним числом объяснять события на языке “классовой борьбы”. Иначе говоря: сперва стреляем, а после рисуем мишень – так, чтобы выстрел пришелся в “десятку”:

…Империя выдавала себя за спасительницу рабочего класса на том основании, что она разрушила парламентаризм, а вместе с ним и неприкрытое подчинение правительства имущим классам, и за спасительницу имущих классов на том основании, что она поддерживала их экономическое господство над рабочим классом. И, наконец, она претендовала на то, что объединила все классы вокруг вновь возрожденного ею призрака национальной славы. В действительности же империя была единственно возможной формой правления в такое время, когда буржуазия уже потеряла способность управлять нацией, а рабочий класс еще не приобрел этой способности.

О Парижской Коммуне:

Ее настоящей тайной было вот что: она была, по сути дела, правительством рабочего класса, результатом борьбы производительного класса против класса присваивающего; она была открытой, наконец, политической формой, при которой могло совершиться экономическое освобождение труда. Без этого последнего условия коммунальное устройство было бы невозможностью и обманом. Политическое господство производителей не может существовать одновременно с увековечением их социального рабства. Коммуна должна была поэтому служить орудием ниспровержения тех экономических устоев, на которых зиждется самое существование классов, а следовательно, и классовое господство. С освобождением труда все станут рабочими, и производительный труд перестанет быть принадлежностью известного класса.

Подумать только: мы были в одном шаге от вожделенного “бесклассового общества”…

…Да, милостивые государи, Коммуна хотела уничтожить эту классовую собственность, которая превращает труд многих в богатство немногих. Она хотела экспроприировать экспроприаторов. Она хотела сделать индивидуальную собственность реальностью, превратив средства производства, землю и капитал, служащие в настоящее время прежде всего орудиями порабощения и эксплуатации труда, в орудия свободного ассоциированного труда. – Но ведь это коммунизм, «невозможный» коммунизм!

Пассионарность растет. Близится кульминация.

Когда Парижская Коммуна взяла руководство революцией в свои руки; когда простые рабочие впервые решились посягнуть на привилегию своего «естественного начальства» – на привилегию управления… старый мир скорчило от бешенства при виде красного знамени – символа Республики Труда, развевающегося над городской ратушей.

Если Коммуна была, таким образом, истинной представительницей всех здоровых элементов французского общества, а значит, и подлинно национальным правительством, то, будучи в то же время правительством рабочих, смелой поборницей освобождения труда, она являлась интернациональной в полном смысле этого слова. Перед лицом прусской армии, присоединившей к Германии две французские провинции, Коммуна присоединила к Франции рабочих всего мира.

Так грезилось ему. К сожалению, последнее следует понимать лишь фигурально. Рабочие всего мира отнюдь не спешили присоединяться к Коммуне. И рабочие самой Франции тоже. Не спешили. Коммуна была и осталась именно и только парижской, не поддержанной ни одной провинцией, ни одним другим городом. А Маркс дает всем понять, что на ее стороне – Международное Товарищество Рабочих.

О деяниях Коммуны:

Рабочий Париж в своем геройском самопожертвовании предал огню также здания и памятники. Когда поработители пролетариата рвут на куски его живое тело, то пусть они не надеются с торжеством вернуться в свои неповрежденные жилища.

И тут же:

Буржуазия всего мира наслаждается массовым убийством людей после битвы, и она же возмущается, когда «оскверняют» кирпич и штукатурку!

О терроре Коммуны:

Версальцы не только вели кровожадную войну против Парижа, но еще старались действовать подкупами и заговорами внутри Парижа. Могла ли Коммуна при таких условиях, не изменяя позорно своему призванию, соблюдать, как в самые мирные времена, условные формы либерализма?

Версальцы во всем виноваты… А кто еще в 1850 г. предписывал “с самого начала выступить решительно и террористически против реакции”? Но ведь в том-то и ошибка Коммуны, что этого не было сделано “с самого начала”…

А совершенная Коммуной казнь шестидесяти четырех заложников во главе с парижским архиепископом! …

Ага, вот оно. Не скроешь, все об этом знали. Но это лишь самое массовое убийство. Были и другие, как выясняется.

…пруссаки во Франции снова ввели обычай брать заложников – ни в чем не повинных людей, которые своей жизнью должны были отвечать за действия других.

Не только версальцы виноваты, но еще и пруссаки…

Когда Тьер, как мы видели, еще в начале войны с Парижем ввел гуманный обычай расстрела пленных коммунарок, Коммуна была вынуждена для спасения жизни этих пленных прибегнуть к прусскому обычаю брать заложников. Продолжая, тем не менее, расстреливать пленных, версальцы снова и снова сами отдавали на казнь своих заложников.

Баш-на-баш, значит...

Версальцы казнили попавших в плен коммунаров как преступников, выступивших против законного правительства. Не скажу, что одобряю, но коммунары знали, на что шли. Коммуна же вынужденно убивала, по четкому определению Маркса, “ни в чем не повинных людей, которые своей жизнью должны были отвечать за действия других”. Но ведь не было выхода, понимаете…

Как же можно было еще дольше щадить их жизнь после той кровавой бани, которой преторианцы Мак-Магона отпраздновали свое вступление в Париж? Неужели и последняя защита от неостанавливающегося ни перед чем зверства буржуазного правительства – взятие заложников – должна была стать только шуткой?

Любой непредубежденный наблюдатель мог понять, что убийство заложников не защищает коммунаров, а, наоборот, ожесточает репрессии. У Маркса, по обыкновению, все вывернуто наизнанку.

Воззвание «Гражданская война во Франции» заканчивалось гимном мученикам Коммуны и проклятием ее палачам:

Париж рабочих, с его Коммуной всегда, будут чествовать как славного предвестника нового общества. Его мученики навеки запечатлены в великом сердце рабочего класса. Его палачей история уже теперь пригвоздила к тому позорному столбу, от которого их не в силах будут освободить все молитвы их попов.

Перед самой концовкой были такие интересные слова:

Буржуазный рассудок, пропитанный полицейщиной, разумеется, представляет себе Международное Товарищество Рабочих в виде какого-то тайного заговорщического общества, центральное правление которого время от времени назначает восстания в разных странах.

Насчет тайного заговорщицкого общества – не так уж далеко от истины (даже если “общество” – это междусобойчик на двоих). Но про “назначать восстания” – это уж слишком. Это придет позже, пока же просто кишка тонка. Такого не было. А что было?

На самом же деле наше Товарищество есть лишь международный союз, объединяющий самых передовых рабочих разных стран цивилизованного мира. Где бы и при каких бы условиях ни проявлялась классовая борьба, какие бы формы она ни принимала, – везде на первом месте стоят, само собой разумеется, члены нашего Товарищества…

То есть, восстания не назначаются, но коли уж таковое начинается, к нему немедленно присоединяются члены Интернационала. И сразу оказываются на первом месте (“само собой разумеется”). Потому что…

…Та почва, на которой вырастает это Товарищество, есть само современное общество. Это Товарищество не может быть искоренено, сколько бы крови ни было пролито. Чтобы искоренить его, правительства должны были бы искоренить господство капитала над трудом. То есть искоренить основу своего собственного паразитического существования. (17/365)

Вставай, проклятьем заклейменный,

Весь мир голодных и рабов!

Кипит наш разум возмущенный

И в смертный бой вести готов.

Весь мир насилья мы разрушим

До основанья, а затем

Мы наш, мы новый мир построим –

Кто был ничем, тот станет всем!

Лишь мы, работники всемирной

Великой армии труда

Владеть Землей имеем право,

А паразиты – никогда!..

Это будет последний и решительный бой,

С Интернационалом воспрянет род людской!

Эжен Потье, 1872

Товарищество было искоренено через год. Не дождавшись искоренения господства капитала над трудом.

Смертный приговор Международному Товариществу Рабочих подписал не кто иной, как сам Карл Маркс.

Глава 5

Ликвидация Интернационала

Согласно воззванию “Гражданская война во Франции”, Интернационал как бы полностью солидаризовался с Коммуной и даже возглавлял ее.

Концовка воззвания звучит двусмысленно. Прозрачно намекается, что если даже само восстание не было делом рук Интернационала, Товарищество в ответе за все деяния Коммуны.

В действительности, кое-что там было сделано, скорее всего, с подачи лично Маркса, а именно – ниспровержение Ваномской колонны и разорение дворца Тюильри (мы вернемся к этим вещам). Но Интернационал к этому отношения не имел. В общем, намек в тексте Воззвания не соответствовал действительности. Однако, и для тех, кто знал истинное положение дел, такое заявление выглядело шагом дерзким, даже геройским. В европейской прессе поднялся шум, и когда он достиг большого накала, Маркс публично заявил, что воззвание составил лично он.

Не можем быть сомнений, что это был рассчитанный шаг, хотя неизвестно, все ли его последствия Маркс сумел просчитать. Мы полагаем, что Маркс и в этом случае уже ничем не рисковал.

Его личный престиж, поднявшийся с выходом «Капитала» небывало (для него) высоко, теперь достиг своей кульминации. Это был звездный час Карла Маркса. Вся Европа признала его силу и тем самым выразила ему уважение. Он мог позволить себе такие частные заявления:

Это, право же, отлично после скучной двадцатилетней болотной идиллии. Правительственный орган «Оbserver» грозит мне судебным преследованием. Пусть осмелятся! Плюю я на этих каналий! (ФМ, 478)

Едва ли это было пустой бравадой. По английским правилам иностранец не совершал преступления, пока не переходил от слов к делу, а до тех пор он был под защитой закона наравне с британцем. Маркс мог вполне безопасно “плевать на каналий”.

Но не везде были подобные законы. Против Интернационала предпринимались полицейские меры в целом ряде стран. Национальным секциям Франции, Германии, Швейцарии, Испании и ряда других стран пришлось несладко. Отмежевались от Интернационала английские тред-юнионы.

…Международное Товарищество Рабочих далеко не было товариществом. Скорее оно напоминало коммунальную квартиру советского образца, в которой достаточно бывает одного склочника, чтобы перессорить всех.

По имеющимся у нас источникам трудно воссоздать картину интернациональных свар и дрязг. По описаниям Маркса в письмах к Энгельсу, можно увидеть среди его методов руководства принцип «разделяй и властвуй». Кроме того, как пишет Меринг (и это еще как правдоподобно), существовал конфликт между стремлением Генерального Совета управлять национальными партиями и автономистскими тенденциями в этих партиях.

I Интернационал не мог стать “III Интернационалом”. В первую очередь потому, что его вождь не располагал таким мощным источником финансирования, каким позже обладал другой вождь.

По-видимому, Интернационал сильно пострадал от конфликта Бакунин-Маркс. В этом вопросе мы склонны понять мотивы Бакунина. По всему судя, боролся он с Марксом из-за диктаторских замашек последнего.

Михаил Александрович Бакунин

Две беды было у Бакунина. Во-первых, он был харизматическим лидером, сравнимым с Марксом по революционному авторитету и организаторским способностям. Понятно, что, когда ты рядом с Максом, это беда. Причем, беда не столько Маркса, сколько твоя.

Другой проблемой Бакунина было то, что Маркс держал в руках Генеральный Совет, отчего вся борьба Михаила Александровича выглядела, да и объективно являлась борьбой против руководства Товарищества и его политики, а Маркс мог направлять свои стрелы от имени и за подписью Генерального Совета.

Стравливая бланкистов и прудонистов во Французской секции, натравливая бельгийцев на французов, умело регулируя недоверие между английскими тред-юнионистами и континентальными секциями, Маркс держал Генеральный Совет Интернационала в левой руке, а правой боролся с опаснейшим конкурентом – Бакуниным.

Международное рабочее движение могло иметь лишь одного вождя, и все знают, как его зовут.

Карл Маркс

Накануне Гаагского конгресса, в 1872 г., исключение группы Бакунина из Товарищества было уже делом решенным. Фактически, это был раскол. Бакунин был лидером Альянса, объединявшего массы рабочих организаций Южной и Центральной Европы.

В этот момент неожиданно взбунтовались прежде верные клевреты Эккариус и Юнг. Измена двух многолетних приспешников, знавших слишком много о подноготной стороне марксовой деятельности, была сильным ударом по его амбициозным планам. Эккариус и Юнг выражали свой протест отнюдь не молча. Деталей в наших источниках нет. Меринг, который должен был знать многое, не сообщает ничего. Известно, что Эккариус сблизился с лидерами тред-юнионов, а этим диктаторские поползновения Маркса заведомо были не по нраву.

К сему добавились еще внешние обстоятельства. Европейские правительства стали преследовать национальные секции Интернационала. В то же время для рабочего движения в национальных рамках, напротив, стали открываться более благоприятные возможности в связи с реформами избирательного права в ряде стран, в том числе, в Германии (где Либкнехт и Бебель стали депутатами рейхстага). Сказанное усилило автономистские тенденции в рабочих течениях.

В этих условиях, с учетом всего сказанного выше, Интернационал фактически потерял свою прелесть как реальный наднациональный орган монопольной власти Маркса. Как орган координации и связи, Товарищество, понятное дело, его не интересовало. Дарить кому-то другому организацию, созданную своим талантом и для себя лично, – было не в его правилах.

Единственное, что мог еще сделать с Интернационалом Маркс, – это поступить с ним, как Тарас Бульба с младшим своим сыном. Суровый, как казак, он не страдал сентиментальностью.

Провернуть такое дело, конечно, было совсем не просто. Вопрос о роспуске Товарищества отнюдь не стоял на повестке дня. И даже не назрел. Подобная инициатива Генерального Совета едва ли встретила бы иную реакцию, чем переизбрание его состава. И все же Маркс сделал по-своему. Как он провел эту операцию?

Кто не знает – попробуйте догадаться! В нашем рассказе была подсказка…

Угадали. Штаб-квартира Интернационала была перенесена из Лондона… подальше, подальше … за океан. В Нью-Йорк!

Мы не совсем уверенны, что наша версия о подоплеке падения Интернационала соответствует общему сложившемуся представлению в данном вопросе. Беспартийно-научных точек зрения мы не знаем. Официальная марксистская концепция сводится к невразумительным фразам о раскольнической деятельности Бакунина и о том, что Товарищество сыграло уже свою историческую роль.

Объяснения не очень убедительные, ибо Бакунина уже формально «исключили», а версия о том, что к 1872 г. Интернационал свое отыграл, была высказана теми же Марксом и Энгельсом уже задним числом. Да и сама процедура убиения о многом говорит.

Когда на конгрессе в Гааге вышел на трибуну Энгельс (не Маркс!) и внес предложение о перенесении штаб-квартиры из Лондона в Нью-Йорк (под предлогом о необходимости развивать движение в Америке), в зале воцарилось, как пишет Меринг, «всеобщее и для большинства тягостное изумление». Такого конгресс определенно не ожидал.

По утверждениям бакунинцев и «изменников» личный состав конгресса был подтасован Марксом – и эту версию нельзя отбросить просто так.

Известно, что по требованию ряда делегатов при открытии конгресса в Гааге была устроена проверка полномочий делегатов.

Поздно. Подобранное большинство едва ли выразит недоверие самому себе. Надо ли сомневаться, что (кроме одного, который, кстати говоря, принадлежал одному из четырех делегатов США!) были признаны действительными все мандаты? Из 61 голоса 30 было подано за предложение Энгельса, кто-то воздержался – и решение состоялось.

Но все выглядело прилично. Был избран новый Генеральный Совет. Маркс даже некоторое время играл роль наставника для нового Председателя – Зорге. Были попытки спасти Интернационал, даже был созван еще один европейский конгресс, объявивший решение о переносе недействительным.

Но все было кончено. Спустя несколько месяцев, Международное Товарищество Рабочих перестало существовать. Его оплакивали все, кроме Маркса и Энгельса, объявивших, что Товарищество выполнило свою «историческую роль».

Мы хотим подчеркнуть, что все эти события в марксистском освещении выглядят неожиданными и непонятными. В марксистской версии явно ощущается недоговоренность. Но все обретает смысл и закономерность, если принять нашу версию о личных амбициях Маркса при образовании, деятельности и бесславном конце Интернационала. Он был создан как личное орудие Маркса. В другом качестве он существовать не должен был и, следовательно, не мог.

Падение Международного Товарищества Рабочих состоялось в тот день, когда Маркс был избран в его Временный подкомитет, то есть, в самый день учреждения Интернационала!

Глава 6

Превращения не кончились

Революционные пожитки пропадали втуне. Осталось последнее прибежище революционера – чистая теория.

Превращения марксизма продолжались своим чередом. И следовали новые странности.

Фридрих Энгельс в последующие годы из генерала превратился в ученого, более того, из капиталиста, если и известного в узких рабочих кругах, то в качестве кореша Карла Маркса, – в виднейшего деятеля международного рабочего движения. Теоретика и философа.

Энгельс прожил еще 22 года, он в этот период написал свои самые известные книги, в том числе «Анти-Дюринг», «Происхождение семьи, частной собственности и государства», «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии», незавершенную «Диалектику природы», а после смерти Маркса издал его II и III тома «Капитала», переиздал «Коммунистический манифест» и целый ряд прежних работ Маркса – и, как мы видели, аккуратно подправил многое в раннем марксизме, превратив его из догмы в руководство к действию.

А что же Маркс? Он и прежде уже был теоретиком, философом и деятелем рабочего движения. Что же сталось с ним – неужели никаких перемен?

Со времени Гаагского конгресса он прожил еще 10 лет и полгода. Он пережил своих самых опасных соперников – Лассаля (1825-1864), Прудона (1809 – 1865), давно забытого Вейтлинга (1808-1871) – и единственного своего подлинного противника в рабочем движении, Бакунина (1814-1876).

Он не занимался больше организаторской работой и политикой.

И не написал больше ни одной книги.

Стало быть, превращение налицо, ибо перед нами совсем не тот Маркс, каким мы его видели в прежние годы. В это последнее десятилетие его жизни марксизм начал перерастать того, кто дал ему имя.

Нам еще предстоит в дальнейшем описать, каким образом марксизм из первоначальной своей – истинной – формы – коммунизма – перешел в превращенную форму социал-демократии.

Рабочее движение сменило марксово название на прудоно-лассалевское, на знамени же его Прудон и Лассаль были заменены Марксом и Энгельсом.

Другая сторона сказанного превращения заключалась в том, что марксизм из идеологии кучки сектантов модифицировался в объединяющее учение рабочего движения. Эти вопросы нам придется отложить надолго, ибо все дальнейшие превращения марксизма так или иначе связаны с «Капиталом» и неотвратимо приближается момент перейти, наконец, к самой книге и ее судьбе.

Веселее, дорогой наш читатель! Это только присказка. Сказка впереди.

Мы видели Маркса – политического деятеля. Но в полном мраке пребывает у нас до сих пор Карл Маркс – великий экономист своей и нашей эпохи. Правда, Меринг бросив загадочную фразу: «Борец всегда имел в нем перевес над мыслителем». (ФМ, 27) Но как изменились времена! Ныне мир гораздо больше знает Маркса – мыслителя, чем Маркса – борца.

Нам бы хотелось закончить настоящий раздел чем-нибудь более ободряющим, может быть, более возвышенным, – одним словом, чем-нибудь таким, что больше отвечало бы образу ученого и мыслителя. Мы возвращаемся мысленно в 1866 год.

«Капитала» еще нет. Но есть первая в истории оценка этого труда. Которую, конечно, мог дать только автор. Оценка, как не трудно догадаться, положительная. Хоть и с оговорками:

Ты понимаешь, дорогой мой, что в таком труде, как мой, неизбежны недостатки в деталях. Но композиция, внутренняя связь целого представляем собой триумф немецкой науки, который вполне может признать отдельный немец, т.к. это никоим образом не является его заслугой, а скорее заслуга всей нации. И это тем более отрадно, что в остальном это глупейшая нация под солнцем (31/154),

Мы находим эту похвалу довольно скромной. Автор не кричит: «Я гений, остальные – дерьмо!» Наоборот, самореклама здесь выглядит как самокритика, самовозвеличивание за счет нации – как дифирамб нации, а хвастовство – как скромность. Адресат должен был восхититься таким мастерством. Но кто адресат?

Да это же Энгельс! Верно. Частное письмо к другу и единомышленнику от 20 февраля 1866 года. Опять мы видим Маркса с новой стороны, ибо этот образец лицемерия бросает неожиданный световой блик на идиллическую картину дружбы «душа в душу» двух основоположников пролетарского мировоззрения.

Сколько же прямодушия, в таком случае, позволительно искать в его писаниях к людям менее близким, малознакомым, а также к самому предмету раздора с идейными противниками – к рабочему классу?

«Капитал» далеко не был обычным научным исследованием. Он был политическим мероприятием. Он был задуман, написан и организован как высочайшее достижение науки. Далее нам предстоит проследить, как «Капитал» замышлялся, писался и организовывался. Во второй книге будет рассмотрено научное достижение. Прежде, чем перейти ко всем указанным вопросам, коротко резюмируем сказанное в первой части нашего исследования.

Глава 7

Семь законов марксизма

Прежде всего, следует сформулировать общий принцип, который необходимо класть в основу любого знакомства с марксизмом.

Сей общий принцип есть обобщение известного правила Маркса-Энгельса: о людях нельзя судить по тому, что они сами о себе говорят.

Не дедуктивным путем пришли мы к нашему принципу, а исключительно эмпирически. И дался он нам нелегко.

На каждом шагу, сталкиваясь с самопротиворечиями Маркса-Энгельса о своих делах, поступках, побуждениях, помыслах и мотивах, то есть, о самих себе, мы постоянно испытывали затруднения в попытках установить истину и совместить ее с ее «отрицаниями». Это продолжалось до тех пор, покуда не была принята нами рабочая гипотеза, смысл которой состоял в том, что вышеприведенное правило Маркса-Энгельса необходимо распространить на самих Маркса-Энгельса.

Эффект такого метода не замедлил сказаться и побудил нас применять его чаще и чаще, что привело в конечном итоге к неожиданно простому, но крайне важному открытию. Сводится оно к следующему: из множества высказываний Маркса-Энгельса любое может оказаться вводящим в заблуждение. Другими словами: Марксу и его последователям никогда, и ни при каких обстоятельствах нельзя верить на слово.

Сказанное правило вытекает из всего, что говорили выше мы, а также из всего, что говорили основоположники в приводимых нами цитатах. Как станет видно из дальнейшего, привлечение любого нового материала из первоисточников не способно поколебать сформулированное нами правило, но только укрепляет его. Правило оказалось вполне универсальным, исключений не имеющим.

Ввиду принципиальной важности и фундаментального значения данного правила в постижении нашего предмета, мы называем его первым законом марксизма. Этот закон есть закон необходимого недоверия. Первым он является не только по порядку, но еще более – по значению. Всякое игнорирование первого закона марксизма или его недооценка могут самого добросовестного человека привести к заблуждениям – тем скорее, чем добросовестнее человек.

Может создаться впечатление, что сформулированный нами принцип есть всего лишь полемический прием и что законом мы назвали его в шутку. Мы хотим предостеречь читателя от такого понимания.

Мы настаиваем на том, что положение это, во-первых, получено как результат определенной исследовательской работы тексто- и фактологического характера. Во-вторых, оно представляет собой словесное выражение некой упорядоченности, проявляемой определенной группой реальных явлений, но ранее не осознаваемой никем как закономерность. Сказанный принцип устанавливает закономерность там, где прежде видели игру случая, стало быть, этот принцип есть не что иное как подлинный научный закон.

По современной классификации, он относится к классу запрещающих законов. Он не утверждает (что слова поименованных товарищей всегда ложны), он лишь запрещает (слепо доверять тем словам).

Первый закон марксизма безупречно работает применительно к высказываниям Маркса типа: «я доказал» (открыл, обосновал, показал и т.п.), или, что то же самое, «как было показано…» (доказано, установлено и т.п.), и соответственно, к высказываниям его последователей типа: «Маркс доказал (открыл и пр.)».

Очень полезным оказывается первый закон при восприятии того, как Маркс интерпретирует других экономистов. Особенно если речь идет о мыслителях более глубоких, чем интерпретатор. И при воспирятии приводимых Марксом цитат из других экономистов, первый закон марксизма тоже очень полезен.

Неплохо зарекомендовал себя первый закон и при чтении писем Маркса, а также во всех остальных случаях, когда Маркс что-то излагает.

Соответственно, все сказанное относится и к марксистам, начиная с Энгельса, особенно когда они говорят со слов Маркса (что они делали и делают сплошь и рядом, отчего они говорят неправду, даже говоря правду). Видимая искренность высказываний учителя и учеников, очевидная убежденность и в правдивости своих слов – не могут служить препятствием для применения в нашей практике первого закона марксизма, но чаще всего оправдывают его применение.

Второй закон марксизма фактически был уже нами почти сформулирован. Он связан с тем свойством марксистского учения, что оно необходимо предполагает свои толкования. Это закон эзотеричности: полный смысл учения (и вообще изложения) Маркса не исчерпывается тем, что сказано словами.

Этот второй закон уже предполагается первым законом, но содержание его гораздо глубже, чем, если бы он был лишь непосредственным следствием из первого закона. Как будет отчасти показано во второй книге, второй закон марксизма может проявляться подчас в совершенно неожиданных и причудливых формах, преподнося нам невероятные сюрпризы.

Третий закон марксизма уже также был фактически рассмотрен выше, осталось только дать ему четкую формулировку. Это закон теоретического богатства. Но сама формулировка его не совсем обычна для научного закона, поскольку она включает два отдельных принципа:

Принцип первый. Марксизм не догма, а руководство к действию. Это принцип тактической гибкости, разрешающий любые зигзаги.

Принцип второй. Никакого отступления от положений марксизма! Это принцип строгого следования букве марксизма, принцип идейной чистоты. Никаких идеологических уступок!

Двумя указанными принципами третий закон марксизма исчерпывается. Едва ли кто-нибудь скажет, что этого мало. Только человеку, не понимающему диалектики, две приведенные максимы могут показаться взаимоисключающими. Истинные же марксисты руководствуются в своих действиях обеими. Притом одновременно обеими. И это отнюдь не означает отступления от марксистской принципиальности. Даже наоборот, как будет видно из законов четвертого и шестого.

Достаточно приведено было у нас примеров самопротиворечий и самоопровержений Маркса-Энгельса. Но заметим еще раз: все это мирно уживается одно с другим в наследии наших основоположников. Настолько мирно, что нынешние их наследники преспокойно публикуют весь этот винегрет, не опасаясь за престиж учителей. Это важное обстоятельство, которое следует правильно понять, ибо недосмотров и случайностей в таких делах не бывает.

Марксизм – это руководство к действию, то есть, идейное оружие практики, преобразующей мир. А в практике могут встретиться любые стечения обстоятельств, самые неожиданные ситуации, совсем непредсказуемые повороты событий. При этом действовать должна «банда ослов», которая может только слепо доверять своим вожакам, и им нужна только ссылка на абсолютный авторитет.

В марксизме на любой случай жизни содержится готовый ответ, притом именно нужный ответ для каждого случая. Здесь немалая личная заслуга товарища Энгельса, который пережил Маркса на 12 лет и должен был отбиваться от вопросов, которые сыпались на его покойного друга. Если же и этого не достаточно, есть еще биографические факты обоих основоположников как образец борьбы за … за все то, за что боретесь вы. С историческими фактами обращаться Маркс нас научил.

Так что всегда можно найти нужную букву, чтобы отказаться от ненужной буквы. Какая буква нужная, а какая нет – определяет текущий момент. Душа теоретического марксизма – диалектика, душа практического марксизма – тактика. Тактика есть диалектика в действии. Диалектика есть тактика в рассуждениях. Тактика – это логика классовой борьбы. Диалектика – это классовая борьбы в логике. В данном случае мы имеем четвертый закон марксизма – закон единства теории и практики.

Мы предостерегаем читателя от упрощенного, поверхностного понимания сказанного четвертого закона марксизма. Не нужно думать, будто единство теории и практики в марксизме всегда требует совпадения слова и дела. Наоборот, четвертый закон марксизма разрешает и обусловливает противоположность слова и дела – в чем и состоит главная ценность этого закона и его непреходящее значение.

Ввиду того, что

а) вопросы тактики – это всегда наиболее спорные вопросы,

б) для выбора подходящей буквы, подкрепляющей отход от неподходящей буквы, принципиальных критериев не существует,

– вследствие двух сказанных условий, говорим мы, марксизм немыслим без авторитета, притом авторитета абсолютного и монопольного. Это пятый закон марксизма, открытый нами вопреки тому, что марксизм говорит об авторитетах (см. первый закон марксизма). Сказанный закон авторитарности, выведенный чисто теоретически, подтверждается практикой везде и всегда.

После ухода со сцены Маркса и Энгельса – двух абсолютных и монопольных авторитетов – марксизм как движение неизбежно должен был расколоться. Обычно расколы в марксизме приписываются злонамеренным действиям тех или иных деятелей (кому именно вменятся злонамеренность, зависит от того, кто именно судит об этом – см. первый закон марксизма).

В противовес такой точке зрения, мы рассматриваем расколы в марксизме как закономерное явление, вытекающее из свойств самого учения. По пятому закону марксизма, количество сект, образующихся при расколе, равно количеству партийных лидеров, претендующих на монопольный авторитет, или что то же самое, на главенство в партии.

Законы марксизма третий и четвертый обусловливают многоликость марксизма, его необычайную способность адаптироваться к любым конкретным условиям. Пятый закон марксизма как будто противоречит третьему и четвертому, ибо он обусловливает несохранение целостности марксизма. Однако и тут, в очередной раз, мы сталкивается с противоречием диалектическим, а не механистическим. Ибо даже в моменты ожесточенной вражды и физического взаимоистребления отдельных марксистских группировок, не говоря уже о более спокойных периодах, все эти группировки не перестают оставаться именно марксистскими, воплощая диалектический принцип единства и борьбы противоположностей.

Марксистская диалектика, представляющая многочисленные случаи самоотрицания, и марксистская тактика, представляющая многочисленные свидетельства о самоопровержении, – все это было бы лишено разумного смысла, не будь этому определенного внешнего оправдания. То же самое относится и к расколам, всегда сохраняющим, однако, единство марксистского движения в некотором высшем смысле.

Мы должны необходимо предположить наличие общей установки, стоящей над любыми диалектическими ухищрениями, тактическими зигзагами и организационно-групповыми модификациями марксизма. Возможность существования такой установки обусловлена вторым законом марксизма – законом эзотеричности. В контексте такого рода общей установки диалектическое нарушение логики становится вполне логичным, тактический зигзаг становится кратчайшим путем к цели, структурная модификация группировок оказывается несущественным обстоятельством.

Установка в марксизме есть метафизическая форма воздействия цели на средство. Цель определяет выбор средства – в тактическом плане. Цель оправдывает средства – в плане диалектическом. Организационная модификация (раскол) – лишь одно из средств.

Наличие единой установки для всех случаев позволяет марксизму, меняя, в зависимости от обстановки, окраску, названия, организационную форму и стандарты поведения, всегда и во всем оставаться устойчиво красным, однопартийным и неколебимо принципиальным. И здесь перед нами шестой закон марксизма – закон красного хамелеона.

Смолоду и до самой смерти конечной целью Маркса было уничтожение современного ему общества путем насильственной революции. Эта цель была обоснована в «Манифесте Коммунистической партии». Движущей силой революции он считал рабочий класс – «пролетариат», – возглавляемый коммунистической партией, возглавляемой им, Карлом Марксом.

Рабочее движение в Европе XIX века возникло и развивалось по своим законам, то есть стихийно и независимо от каких-либо теорий. Собственное главенство в партии было для Маркса необходимым условием навязывания рабочему движения своего взгляда на вещи, своей теории, своей программы общественного переустройства.

Первый, второй, третий и четвертый законы марксизма позволяют инверсировать последнее высказывание. Тогда оно звучит так: навязывание рабочему движению своей теории, своего взгляда и т. д. было для Маркса необходимым условием собственного главенства в партии.

После всего нами рассмотренного, кажется нам, читатель воспримет без удивления наше замечание, что два высказывания с противоположным причинным соотношением главенства Маркса и его теории – истинны оба и оба равносильны. Понятие диктатуры пролетариата – диалектично.

Не формулируемая явно установка марксизма, движущая сила всех его проявлений – это нацеленность на власть. Власть пролетариата над обществом предполагает власть партии над пролетариатом, что, в свою очередь, предполагает власть авторитетной (авторитарной) личности над партией. Все перечисленное взаимосвязано и неразделимо. Всякое отделение одного от другого, всякая попытка выделить здесь «первичное» и «вторичное» ведет к упрощенному («вульгарному») пониманию феномена марксизма.

Власть – абсолютная цель марксистского движения, деятельности марксистской партии, поведения ее вождя. Пятый закон марксизма обусловливает расколы движения, притом устанавливает количественное равенство между числом фракций и числом ярких сильных личностей внутри партии. Этот закон справедлив только для условий борьбы за власть – в партии и в государстве.

С обретением власти действию пятого закона воздвигается предел, исходящий от самой природы власти. Достигнутую власть необходимо сохранить, оградив ее от дальнейших расколов и фракционного дробления.

Здесь мы имеем противоречие с пятым законом, но противоречие снова оказывается диалектическим, то есть таким, которое не аннулирует закон как таковой, а стремится к снятию себя как противоречия. Снимается сказанное противоречие тем, что в борьбе за власть внутри партии побеждает группа, которая исключает в дальнейшем путь к власти для ярких, самобытных личностей.

Сильная, яркая личность, стремящаяся к власти в условиях уже победившего марксизма имеет только две возможности – либо она будет элиминирована (любым путем) властными структурами, либо неизбежно подавит свою индивидуальность, поступится правом независимости своих взглядов и чувством собственного достоинства. Путь к власти, как правило, – дело жизни с юных лет, поэтому описываемая адаптация не может остаться чистым притворством и не проходит без ущерба для личности – личность нивелируется. Придя к власти, такая личность может стремиться лишь к упрочению власти.

Из сказанного следует седьмой закон марксизма – закон идейного и духовного вырождения, или, что то же самое, закон деградации и упадка.

Поскольку установка на власть есть фактор первичный, деградация марксизма не отменяет сказанной установки, но лишь усиливает самоохранительные импульсы власти, что, в свою очередь, усиливает тенденцию к нивелированию, личностей, пробирающихся к власти. Так образуется порочный круг государственного марксизма, который не может ни отказаться от власти, ни реформировать свою власть, ни обновить свою идею. Седьмой закон марксизма – это закон ямы.

Яма – неизбежный конечный пункт развития марксистского течения, пришедшего к власти, потому что достигнута имманентная цель марксизма. Достижение цели приводит к реализации всех потенций этого течения. Выясняется, что ничего, кроме ориентированности на власть, в марксизме реально нет и не было.

Достижение власти – единственная цель, которую в состоянии реализовать марксизм (если ему не помешают). Этой цели было подчинено все в первоначальном марксизме и, тем более, в его последующих течениях. Это единственный пункт марксистской программы, который может быть реально осуществлен.

Никаких других своих обещаний марксизм реализовать не в состоянии, ибо все обещания марксизма о положительном переустройстве общества не вытекают ни из его природы как общественного движения, ни из объективных научных истин. Они вытекают исключительно из его теории, которая также не отвечает его природе как общественного движения и которая с научной точки зрения ошибочна.

Итак, перечислим теперь открытые нами законы марксизма:

1. Закон необходимого недоверия.

2. Закон эзотеричности.

3. Закон теоретического богатства.

4. Закон единства теории и практики.

5. Закон авторитарности.

6. Закон красного хамелеона.

7. Закон деградации, или закон ямы.

Данные семь законов марксизма никоим образом не исчерпывают вопроса, а данное наше исследование никак не претендует на полноту. Можно было бы продолжить исследование и показать, почему седьмой закон – закон ямы – необходимо влечет террор или экспансию, или то и другое.

Имманентная марксизму нацеленность на власть, по ее реализации, то есть, по достижении государственной власти, не исчезает. Будучи иррациональной в своих истоках и первоначальных формах проявления, воля к власти после физической ее реализации приобретает метафизические формы, каковыми являются внутренний террор (то есть, расширение власти внутрь) и внешнее расширение (то есть, экспансия террора).

Но такой путь исследования вынудил бы нас вступить в область метафизики, психологии подсознательного, истории марксизма, и все это связано с расширением темы нашей книги.

Нам предстоит обратная операция – сужение темы.

(продолжение следует)

Всего понравилось:0
Всего посещений: 2994

Convert this page - http://berkovich-zametki.com/2011/Zametki/Nomer3/Majburd1.php - to PDF file

Комментарии:

Е. Майбурд - Э.Бормашенко
- at 2011-04-02 22:33:42 EDT
Бормашенко
Ариэль, Израиль - at 2011-03-31 17:16:16 EDT
.....
Но Маркса не понять, если не принять во внимание его интенцию.
0000000000000000000000000000

Дорогой Эдуард,

Неужели вы не видите? Именно этим я и занимаюсь - понять его потенцию.
Именно свое исследование сделал я предметом изложения, и чтобы спорить с моими выводами (если вам охота), вам следует найти изъяны в моих изысканиях. Вы же только высказываете свои мнения.
Уважающий вас -
Бормашенко
Ариэль, Израиль - at 2011-03-31 17:16:16 EDT
Уважаемый Евгений, Торо был чистейшим человеком, так ведь он пытался переделать СЕБЯ. Вы ведь знаете прекрасную притчу о ребе Зусе из Анниполи. Он говорил: "когда я был молод, я думал переделать весь мир, став постарше, я решил, что цель не по зубам, хорошо бы переделать свое местечко. А теперь на старости лет я понял, что дай-то Б-г переделать себя самого." В моем отзыве не Вашу статью отнюдь нет маккиавелизма, но есть понимание того, что между переделкою себя самого и переделкой мира существует неизбежное, неразрешимое и трагическое противоречие. Маркс был из переделывателй мира, но таковы были и Ганди и Герцен. Мне больше по душе ребе Зуся и поздний Толстой. Но Маркса не понять, если не принять во внимание его интенцию. Всего самого доброго. С наилучшими пожеланиями.
Е. Майбурд-Б.Дынину
- at 2011-03-27 22:58:29 EDT
Дорогой Борис,

Очень интересный отзыв у вас получился, спасибо. Но я не получил философского образования. Поэтому мое объяснение этого феномена, по-видимому, будет, скорее, социально-психологическим и, боюсь, несколько попроще вашего.
Давайте подождем подбивать бабки до конца публикации...
Е. Майбурд-Э.Бормашенко
- at 2011-03-27 22:53:37 EDT
Бормашенко
Ариэль, Израиль - at 2011-03-24 06:58:01 EDT
0000000000000000000000000000000000000000000

Дорогой Эдуард,
Ваш ответ был бы убедительным, если бы вы рассказали, что Ганди занимался интригами, врал и обмынывал. А за что он боролся и какие давал советы евреям, это в данном случае не причем. Про склоки Герцена вы, наверное, знаете больше меня. Склоки и подличанье Маркса он описывает, это да. И я верю ему, что, впрочем, тоже неважно в данном случае.
Про других мною упомянутых борцов вы ничего не пишете.
Вы, конечно, помните, что гражданское неповиновение придумал Генри Торо, и каким он был чистым человеком - тоже.
Так что ваш исходный (маккиавелианский, разумеется, тут и спорить не о чем) тезис в защиту Маркса, пожалуй, все же не работает. К счастью.
Борис Дынин (начало)
- at 2011-03-27 21:14:40 EDT
В откликах на опубликованные части «Заброшенной рукописи о Марксе» уже были ответы на вопрос об удивительном в свете этой рукописи статусе Маркса как великого ученого и влияния марксизма на ход современной истории. Надеюсь, что и сам уважаемый Автор рукописи еще ответит на этот вопрос. Но не дожидаясь публикаций следующих глав, предложу свое понимание «чуда». Мои замечания будут по необходимости пунктирными, ибо полный ответ требует системного анализа западной культуры и ее истории, да и вряд ли возможен, ибо эта история продолжается.

Один из последних оригинальных мыслителей-марксистов Луи Альтюссер заметил, что философию Маркса не обнаружишь в форме, так сказать, учебника. Как-то Маркс пообещал изложить свою логику в двух-трех тетрадях, но не сделал этого. Никто так и не объяснил, почему «Капитал» является научным трудом, говорит Альтюссер, но подчеркивает, что сам «Капитал» написан, и философия Маркса представлена здесь в практической форме. Ее усвоение дается через чтение «Капитала».

Здесь видится философская змея, заглатывающая свой хвост. Но надо сказать, что «Капитал» и не предназначался быть теорий эффективной экономической политики (капитализма или социалистической формации), но установлением законов: относительного и абсолютного обнищания пролетариата и т.п. Как известно всем выпускникам советских институтов и университетов, это была критика политической экономии, то есть критика представлений об основах и движущих силах истории, условий и структуры человеческой жизни. Вместе с тем это была критика политической экономии, потому что принимала и доказывала тезис о зависимости политико-юридических структур вместе с общественным сознанием (надстройки) от производственно-экономических отношений (базиса).

Маркс не был родоначальником материалистического понимания истории. От фольклорных «бытие или (питие) определяет сознание» до серьезных попыток объяснить ход истории географией, климатом, биологией и т.д., решение вопроса Марксом отличается специфически научным редукционизмом истории, творящейся существами, обладающими сознанием, к производственно-экономическим отношениям между ними, складывающимися независимо от их сознания. Этот редукционизм оставляет вопрос истории человечества внутри нее самой (без ссылки на внешние, например, божественные, духовные, случайые географические, климатические и пр. условия) и вместе с тем приписывает ей определенную структуру и позволяет ставить вопросы о ней в духе современной науки. Сравнение с Дарвином, редуцировавшим жизнь к борьбе за условия и средства к существованию, и Фрейдом, редуцировавшим психику к сексуальности пояснит мою мысль о значении редукционизма Маркса как свидетельства соответсвия его учения духу современнойнауки, и, отсюда, его влияния на философскую и политико-экономическую мысль 20-го столетия. При этом важно понять, что методологическая сила марксовой редукции заключалась в том, что «базис» рассматривался исторически в его эмпирических различиях между мысленно конструированными производственно-экономическими формациями. Это позволяло рассматривать исторически и формы общественного сознания, их различия и связи. Так что мы имеем здесь дело с подходом к проблемам эволюции человеческого общества именно в научном, а не вульгарно-фольклорном смысле. Тот, кто с этим не согласен, должен задуматься над характером и ограниченностью научного познания (знания) вообще.
Борис Дынин (окончание)
- at 2011-03-27 21:14:35 EDT
20-й век, можно сказать, надсмеялся над редукций «надстройки» к «базису». Однако научный дух марксизма не испарился из него. Редукционизм не преодолен в современной науке (если вообще он должен и может быть преодолен). Он структурируется. Много поправок пришлось внести и в дарвинизм и психоанализ, но они остаются научными феноменами. В случае с марксизмом тот же Альтюссер стал утверждать, что базис и надстройку связывают отношения структурной причинности. Все сферы жизнедеятельности человека сосуществуют, но производственно-экономическая сфера (сама структурированная) занимает доминирующее положение и, в итоге, определяет движение системы в целом. Однако ее влияние преломляется через взаимосвязь сосуществующих сфер надстройки, которая приобретает в глазах исследователя относительное (временное, неизвестною по длительности) существование. Сколько бы ни виделась нам здесь политизация наук о человеке (в данном случае в связи с историей СССР), марксисткий редукционизм остается соблазном (так или иначе видоизмененным, так или иначе соединенным с биологическим и или фрейдистским) установить причинно-следственные связи между феноменами человеческой жизни в духе естественных наук.

Но здесь есть дополнительная хитрость. В отличии от фольклорных «битие определяет» сознания, противопоставление структрированных, исторически изменяющихся надстройки и базиса позволяет говорить о том, что человек иллюзорно осознает свое бытие, условия своего существование, детерминированность своего «я», свою свободу и т.д. Эта хитрость была объяснена Марксом опять же через ее редукцию к «действительным» условиям существования человека (вспомните его «К еврейскому вопросу»). С начавшимся еще в 19-веке и усилившемся в 20-м веке разочаровании в идеалах Просвещения, все в современном обществе стало представляться ложным, иллюзорным, недействительным. Возвращение к молодому Марксу с его рассуждениями о превращенных формах сознания вместе с редукцией их к экономике позволило подержать статус Маркса как великого ученого. Несмотря на все приключения марксизма, социализма, СССР, Китая и т.д., стало возможным критиковать историю усвоения и воплощения марксистами учения Маркса и логики «Капитала». Развились марксистский экзистенциализм, марксистский структурализм и пр. Философы стали подвергать сомнению и критике все и вся, в том числе марксизм и его практику от имени логики самого Маркса («Капитала»). Марксизм становится частью постмодернизма. И пока не будет предложена другая схема, позволяющая структурировать человеческое существование и редуцировать некую «надстройку» к некому «базису» (то есть редуцировать историю к каким либо естественным, не зависящим от сознания человека, условиям, структурам и пр.), Маркс будет оставаться великим ученым, несмотря на все грехи «Капитала» и прочих его трудов (можно здесь опять провести аналогию с Дарвиным и Фрейдом, впрочем, в пользу последних в силу того, что их теории по предметам и методам более естественно-научны). Он будет оставаться великим учителем, несмотря на провалы реализации его учения.

Все это также означает, что нельзя трактовать марксизм как форму религии или эрзац-религию, хотя то, что случилось с ним в СССР, может питать такое мнение. Он есть расширение естественных наук на историю и человека, что в данной связи ведет к вопросу не только о существе и роли религии в современной культуре, но и о существе и роли науки в ней.

Обнаруживается, что лживость и иллюзорность общественного и индивидуального сознания в современном обществе по Марксу соответствуют характеру самого Маркса. Поэтому я прочитал и, уверен, завершу чтение «Незавершенной рукописи о Марксе» с большим интересом. Соответствие личного характера ученого выводам из его учения – впечатляюще. Надеюсь, мои замечания найдут прямой или косвенный отклик в дальнейших главах рукописи.
Юлий Герцман - Э.Рабиновичу и Е.Майбурду
- at 2011-03-24 15:25:13 EDT
Юлий Герцман - Э.Рабиновичу и Е.Майбурду
- Wednesday, March 23, 2011 at 23:44:15 (EDT)
Дорогие друзья, вы оба категорически неправы.
Кандидатский я сдавал в Эстонии, где приемщик отнесся к моим ортодоксальным ответам крайне брезгливо. Учитывая, что этим приемщиком был мой впоследствии очень добрый знакомый, тогда еще не академик, Михаил Лазаревич Бронштейн, думаю, что вместо анемичной четверки, я получил бы твердую пятерку.
Я всю жизнь был прикладником, и такое кристально ясное исследование, какое произвел Е.Майбурд, весьма помогло бы структурировать мои знания.

Э. Рабинович - Ю. Герцману
- Wednesday, March 23, 2011 at 23:13:17 (EDT)
Юлий Герцман
- Wednesday, March 23, 2011 at 22:48:49 (EDT)
А что, для подготовки Вам бы сгодилась неортодоксальная статья?
Е. Майбурд
- Wednesday, March 23, 2011 at 23:12:36 (EDT)
Юлий Герцман
- at 2011-03-23 22:48:52 EDT
Я думаю, что она и сейчас очень актуальна. Конечно, в 60-е бы... да хоть и в 70-е, когда я сдавал кандмдатский по политэкономии...

...получил бы двойку и не был бы допущен к соисканию как политически неграмотный и неблагонадежный элемент.
Бормашенко
Ариэль, Израиль - at 2011-03-24 06:58:01 EDT
Бормашенко - Е. Майбурду
Дорогой Евгений, в утверждении "ВСЯКАЯ борьба неотделима, от интриг, шарлатанства и демагогии" совсем нет маккиавелизма, а есть некоторое знание жизни. Подчеркну, что не имеет значения род и масштаб борьбы, это может быть сражение за кресло премьер-министра или завлаба. Попутно замечу, что меня никакая борьба не интересует, кроме борьбы с самим собой. Я - не борец. Теперь о Ганди. Лубочный, святочный образ Ганди изрядно поблек, после заметок Кестлера. Напомню помимо того, что Ганди советовал евреям дружно погибнуть в Катастрофе, тем самым подтвердив взгляды Ганди на ненасилие. Не все евреи хотели подтвеждать идея Ганди (устроив, например, мятеж в Варшавском гетто), за что подверглись суровому осуждению ненасильника. За что, кстати, боролся Ганди: за освобождение от Английского империализма, т.е. за освобождение от цивилизации, культуры, во имя варварства и дикости. Я в Индии бывал. Жуткое зрелище. Нищета - чудовищная. Все так или иначе работоспособное осталось от англичан. О Герцене. "Былое и Думы" великая книга великой революционной СКЛОКИ. Собственный образ Герцен вылепил умело и любовно. С народниками сложнее. Народники отправлявшиеся в глушь учить и лечить мне более чем симпатичны. Но ведь народовольцы, убив Александра Второго, сорвали разумное равзвитие России. К тому же в ЛЮБОЙ революционной организации был свой Азеф. Народовольцы, конечно, не народники, но не просто установить принцип, которым первые могли бы отгородиться от вторых. Народовольцы, к тому же были идейными, органичными антисемитами.
Прохожий.
- at 2011-03-24 06:46:07 EDT
То, что марксизм - херня, не понимали, разве что оба "льва" - Троцкий и Толстой. Столыпин, их современник, это прекрасно понимал.

Карла Маркса попросили выразить суть «Капитала» в одной фразе. Он ответил:
«Ликвидация частной собственности».

Л.Толстой – Столыпину (июль 1907). «...Земля есть достояние всех, и все люди имеют одинаковое право пользоваться ею».

Пётр Столыпин – Льву Толстому (октябрь 1907): «...Вы считаете злом то, что я считаю для России благом. Мне кажется, что огтсутствие «собственности» на землю у крестьян создаёт всё наше неустрйство. Природа вложила в человека некоторые врождённые инстинкты, как-то чувство голода, половое чувство и т.п. и одно из самых сильных чувств этого порядка – чувство собственности. Нельзя любить чужое наравне со своим и нельзя обхаживать, улучшать землю, находящуюся во временном пользовании, наравне со своею землёю. Искусственное в этом отношении оскопление нашего крестьянина, уничтожение в нём врождённого чувства собственности, ведёт ко многому дурному и, главное, к бедности. А бедность, по мне, худшее из рабств...»
Е. Майбурд
- at 2011-03-23 23:12:35 EDT
Юлий Герцман
- at 2011-03-23 22:48:52 EDT
Я думаю, что она и сейчас очень актуальна. Конечно, в 60-е бы... да хоть и в 70-е, когда я сдавал кандмдатский по политэкономии...

...получил бы двойку и не был бы допущен к соисканию как политически неграмотный и неблагонадежный элемент.
Юлий Герцман
- at 2011-03-23 22:48:52 EDT
Я думаю, что она и сейчас очень актуальна. Конечно, в 60-е бы... да хоть и в 70-е, когда я сдавал кандмдатский по политэкономии.
Е. Майбурд - Б.Тенебауму
- at 2011-03-23 20:10:29 EDT
Б.Тененбаум-Э.Бормашенко,Э.Рабиновичу
- at 2011-03-23 19:19:37 EDT

"Если бы статья Евгения Михайловича была опубликована с Самиздате в 60-е, ее эффект был бы оглушительным, и, право же, имел бы исторические последствия."
000000000000000000000000000000000000000000000000

Как ни лестно такое суждение, но вынужден в нем усомниться.
Я даже не уверен, что в 60-х был политический самиздат. Да это и неважно, потому что рукописи тогда даже в проекте не было. Она оформилась в середине 80-х, хорошо помню: пожалел, что не успел к 100-летию Маркса (1983). Двое-трое моих друзей читали, но такую рукопись в те времена практически невозможно было тиражировать.
Е. Майбурд - Э.Бормашенко
- at 2011-03-23 19:23:58 EDT
Бормашенко
Ариэль, Израиль - Wednesday, March 23, 2011 at 17:39:54 (EDT)

"Маркс был конечно шарлатаном, интриганом и демагогом. Но я позволю себе привести мнение гениального историка Р. Дж. Коллингвуда, которого трудно заподозрить в приверженности марксизму."
0000000000000000000000000000000000000000000000000
Дорогой Эдуард,

Я полистал когда-то Коллингвуда на русском и наткнулся на место, где он восхищается Марксовым анализом, так сказать, огораживаний и обезземеливания крестьян. Может он и гениальный, но простительно ли историку не знать истории собственной страны?

Затем вы пишете:

"ВСЯКАЯ борьба неотделима, от шарлатанства, интриг и демагогии. Это иллюзия, что можно эффективно бороться без этого чудного набора качеств. Без них борцу позволено эффектно умирать."

Не могу согласиться. Противное доказали не только Ганди и М-Л Кинг, но также Герцен, Мадзини, Гарибальди, российские народники и наверное еще не один борец за "лучший мир".
Вы не обязаны внимательно или вообще читать то, что я пишу о Марксе. Но хотя бы обратите внимание на цель всей его борьбы, как она выявляется из его собственной деятельности и частной переписки. "Сделать мир лучше" - это последнее, о чем мечтал Маркс и что воодушевляло его борьбу. Вы не увидели этого или не согласны с моим анализом?

А про общее правило борьбы... Только подумайте, ЧТО вы написали! Ваше Маккиавелианское утверждение есть очень удобное извинение для любой политической сволочи. Мое нравственное чувство не принимает правила "цель оправдывает средства".
Б.Тененбаум-Э.Бормашенко,Э.Рабиновичу
- at 2011-03-23 19:19:37 EDT
Честно говоря, коллеги, мир, начиная с 1917 и вплоть по 1940 шел более или менее "по Марксу". Разумеется, с вариациями и закидонами, но упадок классических буржуазных демократий был налицо. Франция и Англия шли вниз, Америка ухнула вниз в 1929 - а вверх шли новые варвары: русские, итальянцы и немцы, строившие своеи новые системы на той или иной модели "воинствующего социализма". Японцы, люди умные и мастера в перенимании передового опыта, где-то между 20-ми и 30-ми перестали имитировать Англию с ее Парламентом, а стали имитировать Германию, с ее безоговорочным "... единением нации ...". Про СССР и говорить нечего ... И только уже после войны, когда выяснилось, что у демократий обнаружилась неожиданная живучесть, и когда где-то к середине 60-х стало ясно, что в экономической гонке социализм не тянет, ситуация стала меняться. Если бы статья Евгения Михайловича была опубликована с Самиздате в 60-е, ее эффект был бы оглушительным, и, право же, имел бы исторические последствия. Сейчас, через 30 лет после краха СССР, это просто предмет для обсуждения на интернетном форуме.
Элиэзер М. Рабинович - Э. Бормашенко
- at 2011-03-23 18:27:44 EDT
Бормашенко
Ариэль, Израиль - at 2011-03-23 17:39:53 EDT

...Маркс был конечно шарлатаном, интриганом и демагогом. Но я позволю себе привести мнение гениального историка Р. Дж. Коллингвуда, которого трудно заподозрить в приверженности марксизму. "...Философия Маркса ставила практическую проблему. Ее задачей было ... "сделать мир лучше". Поэтому философия Маркса неизбежно будет казаться бессмысленной всем, кто не разделяет его желания сделать мир лучше с помощью философии"... Два обстоятельства заслуживают внимания: современный нам с Вами западный мир смертельно устал от борцов: Оводов, Марксов, Бакуниных. И вовсе не хочет переделывать весьма удобный и комфортный мир ни с помощью философии, ни без нее. Разумеется, для текстов и идей Маркса настали неважные времена...

Дорогой Эдуард, прочитал это Ваше замечание и сразу захотелось не согласиться. Ленин сказал, что "учение Маркса всесильно, потому что оно верно". В том и штука, что нет, и что "для текстов и идей Маркса настали неважные времена" именно потому, что человечество на очень горьком опыте убедилось в неверности этих идей. Если целью Маркса было "сделать мир лучше" с помошью ли философии или прагматизма (или их комбинации), то мы все разделяем эту цель. Но она провалилась там, где ее попытались применить наиболее ортодоксально. А вот Второй Интернационал, полный ревизии марксизма, провалом не стал, и Зап. Европа от результатов ревизии отказываться не хочет (как и мы в Америке от наших benefits и пенсий - чисто социалистической части наших доходов), но эта ревизия далека от подлинного Маркса. Последним успехом, ИМХО, европейских социалистов стал их отказ от прямого владения экономикой и переход на социальные проблемы. Результат - весьма "удобный и комфортный мир" - что же в этом плохого? Разве создание такого мира не было целью всех политических утопистов, начиная с Платона? Совмещение социального прагматизма (частично основанного на марксизме) с капитализмом - конвергения, которая минимизирует неизбежные "шарлатанство, интриги и демагогию".
Бормашенко
Ариэль, Израиль - at 2011-03-23 17:39:53 EDT
Дорогой Евгений,
Маркс был конечно шарлатаном, интриганом и демагогом. Но я позволю себе привести мнение гениального историка Р. Дж. Коллингвуда, которого трудно заподозрить в приверженности марксизму. "Меня никогда не могли убедить ни метафизика Маркса ни его политэкономия. Но этот человек был борцом, и борцом великим. Не просто борцом, а сражающимся философом. Его философия могла казаться неубедительной. Но кому? Любая философия ... была бы не только неубедительной, но и бессмысленной для человека, не понимающего проблем, которые она перед собой поставила. Философия Маркса ставила практическую проблему. Ее задачей было ... "сделать мир лучше". Поэтому философия Маркса неизбежно будет казаться бессмысленной всем, кто не разделяет его желания сделать мир лучше с помощью философии" (Р. Дж. Коллингвуд, Автобиография). Два обстоятельства заслуживают внимания: современный нам с Вами западный мир смертельно устал от борцов: Оводов, Марксов, Бакуниных. И вовсе не хочет переделывать весьма удобный и комфортный мир ни с помощью философии, ни без нее. Разумеется, для текстов и идей Маркса настали неважные времена. И второе: ВСЯКАЯ борьба неотделима, от шарлатанства, интриг и демагогии. Это иллюзия, что можно эффективно бороться без этого чудного набора качеств. Без них борцу позволено эффектно умирать.
Нациоалкосмополит
Израиль - at 2011-03-12 09:39:29 EDT
Марксистские Первый и Третий Интернационалы оказались нежизненноспособными образованиями криминального по современным оценкам толка.

Однако Второй Марксистский Интернационал, созданный фабрикантом Энгельсом после смерти Маркса прекрасно существует до сих пор в высокоразвитых странах, и его лидеры часто возглавляли демократические правительства практичски во всех высокоразвитых демократических странах спешно строя высокоразвитые социальные государства.

Марксисты в Китае так же достигли высочайших успехов управления страной, заставив капиталистическую эффективность частной собственности прекрасно работать на социальный интерес Китайского Народа.

Члены Марксистского Второго Интернационала – Израильская Партия «АВОДА» в лице Бен Гуриона воскресила Святой Язык Б-га и государство Израиль – приемник Израиля 12 Колен!
Выиграла Шестидневную Войну и Войну Судного дня, убедила Мир в том, что «у Израиля нет атомной бомбы, но если надо Он ее эффективно применит».
Борис Дынин
- at 2011-03-11 08:46:05 EDT
Умно и аргументировано.

Платформа для прояснения превращения Маркса в "великого ученого" и марксизма в "учение всесильное, потому что оно верное", как будто, подготовлена, причем диалектически, ибо герой исследования выступает скорее шарлатаном, а не ученым, а его учение, политической интригой, а не идеей, способной возбудить человечество. С тем большим интересом жду продолжения.

Интересно также, окажется ли ответ согласным с замечанием Эллы "Еще и еще раз: марксизм - типичная эрзац-религия!" Надеюсь - нет, не только потому что, до сих пор разъясненное автором не ведет к такому заключению, и не потому что мне обидно за религию, но потому, что без убеждений нет исторически значимых действий, но не всякое убеждение, поднимающее людей на исторически значимое действиt, следует квалифицировать как "религиозное". Очень часто это слово, в том числе в приложении к марксизму, - "типичное эрзац-объяснение".
Элла
- at 2011-03-11 03:52:15 EDT
Еще и еще раз: марксизм - типичная эрзац-религия!