©"Заметки по еврейской истории"
март  2011 года

Григорий Рыскин

Замаскированная менора


        Часть  первая

Его еврейство неотвязно, оно живет в душе, следует за ним по пятам, как Черный человек в «Зимней сказке» Генриха Гейне. Иудейство Сергея Довлатова настоятельно требует слова.

Характерно, что свою родословную «армянин» Довлатов начинает не с кавказского деда Степана, а с еврейского прадеда, в первой главе лучшей своей книги «Наши»:

«Наш прадед Моисей был крестьянин из деревни Сухово. Еврей-крестьянин - сочетание, надо отметить, довольно редкое. На Дальнем Востоке такое случается».

Сергей Довлатов

Но вот что примечательно: у своих родоначальников он не отмечает ни одной иудейской приметы: приверженности Торе, субботе, традиции. Мало того, его дед Исаак, сын Моисеев, непременно желает откреститься от своего еврейства:

«Рядом помещалась винная лавка Замараева «Нектар, бальзам». Дед мой частенько наведывался к Замараеву. Друзья выпивали и беседовали на философские темы. Потом шли закусывать к деду. Потом опять возвращались к Замараеву:

-                    Душевный ты мужик, - повторял Замараев, - хоть и еврей.

-                    Я только по отцу еврей, - говорил дед, - а по матери я нидерлан.

-                    Ишь ты, - одобрительно высказывался Замараев».

Довлатовский дед был около семи футов. Он мог положить в рот целое яблоко. Усы его достигали погон.

Государь-император переводит Исаака в гвардию. Во время японской войны дед совершает один подвиг за другим, получает Георгиевский крест. По возвращении чуть не срывает революцию:

«Народные массы с окраин устремились в центр города. Дед решил, что начинается еврейский погром. Он достал винтовку и залез на крышу. Когда массы приблизились, дед начал стрелять. Однако революция все же победила».

Юмористический эффект этого образа достигается за счет несоответствия формы и содержания. Героическая форма не стыкуется с трагикомическим содержанием. Здоровенный иудей по сути все равно «вудиалленовский» шлимазл (недотепа, идиш), и с этим ничего не поделать:

«Деда вскоре арестовали как бельгийского шпиона. Десять лет без переписки. Это означало расстрел. Ради чего прервали эту нелепую и забавную жизнь? У меня есть несколько фотографий деда. Мои внуки, листая альбом, будут нас путать».

Я видел фотографию Исаака Мечика. И в самом деле, поразительное сходство. На даже если бы его не было, четырехтысячное иудейство довлатовских предков записано в его генах, в нейронах мозга. 

Замечено, евреи среди чужих тотчас же начинают обнюхиваться, как собаки. Еврейство в Довлатове при встрече со своими навостряет уши. Вот из книги «Компромисс». Газетные репортеры – лирический герой и фотокор Жбанков попадают в вагон-ресторан.

«В углу разместилась еврейская семья. Красивая полная девочка заворачивала в угол скатерти чайную ложку. Мальчик постарше то и дело смотрел на часы. Мать и отец неслышно переговаривались. Мы расположились у стойки. Жбанков помолчал, а затем говорит:

-                    Серж, объясни мне, почему евреев ненавидят? Допустим, они Христа распяли. Это, конечно, зря. Но ведь сколько лет прошло. И потом смотри. Евреи... евреи... Вагин-русский, Толстиков-русский. А они Христа не то что распяли. Они бы его живьем съели. Вот бы куда антисемитизм направить. На Толстикова с Вагиным. Я против таких страшный антисемитизм испытываю. А ты?

-                    Естественно.

-                    Вот бы на Толстикова антисемитизмом пойти и на всех партийных.

-                    Да, говорю, - это было бы неплохо. Только не кричи.

-                    Но при том обрати внимание... Видишь, четверо сидят, не оборачивайся. Вроде бы натурально сидят, а что-то меня бесит. Наш бы сидел в блевотине - о кей. Те два мудозвона у окна разоряются – нормально. А эти тихо сидят, но я почему-то злюсь. Может, потому что живут хорошо...

Возникла буфетчица с локонами цвета половой мастики. За ней - официант с подносом. Обслужил еврейскую семью.

-                    Конечно, - обиделся Жбанков, - евреи всегда первые». 

Довлатова не обвинишь в филосемитстве. Но на еврейскую семью здесь он смотрит отстраненным взглядом соплеменника, изображая через монологи алкаша Жбанкова извечный антисемитский архетип мышления. 

Еврейская тема не дает ему покоя. Он постоянно выходит на нее в самые неожиданные моменты. Вот в «Зоне» беседуют опер Борташевич и караульный Гусев:

-                    Опять-таки жиды, - добавил караульный.

-                    Чего - жиды? - не понял Борташевич.

-                    Жиды, - говорю, повсюду. От Райкина до Карла Маркса. Плодятся как опята. К примеру, вендиспансер на Чебью. Врачи - евреи, пациенты - русские. Это по-коммунистически?

Гусев приподнял брови:

-                    Кто видел, чтобы еврей сидел на гауптвахте?

-                    Дались тебе евреи, - сказал Борташевич, - надоело. Ты посмотри на русских. Взглянешь и остолбенеешь.

-                    Не спорю, - откликнулся Гусев.

Вайль и Генис точно заметили: «К Довлатову из текстов Довлатова вряд ли применимо тыняновское понятие «лирического героя» как художественного двойника, поскольку различия между автором и героем не существует - во всяком случае, не усматривается. Довлатовская проза – просто чистая лирика, организованная не сюжетом, а главным героем».

А если это так, то нам не обойтись без феномена его полуеврейства. Как не обошелся Борис Парамонов без феномена еврейства Ильи Эренбурга в своих эссе о писателе.

Человек, сотворенный по принципу «привой-подвой», генетически сочетает в себе такие противоположные ингредиенты, что бывает порой раздираем ими.

Вот уже десять лет я наблюдаю рядом с собой агонию полуеврейства своего ближайшего друга: отец - еврей, мать - донская казачка. Этот блестящий программист, математик, полиглот и острослов - добрый, вежливый, обаятельный человек - преображается в пятницу, во второй половине дня. Получив свой весомый недельный чек, мчится на автомобиле в Атлантик-Сити, где ставит на рулетку ночь напролет. Его поредевшие волосы дыбятся, правой рукой ставит на кон, левой крутит воображаемый ус. Щедро одаряет чаевыми проституток и крупье. Казак учиняет в человеке еврейский погром. Но зато в понедельник утром еврей берет реванш. Он ломает дончака на дыбе отчаяния, жжет белое тело огнем раскаяния. Человек считает каждый цент, экономит на бензине и еде, становится прижимистым даже с ближайшим другом. Жид и казак ведут борьбу в этом мире, а поле битвы - душа человеческая.

Могут возразить - Довлатов не еврей по воспитанию и характеру.

Макс Димонт в своей классической работе «Евреи, Бог и история» отвечает на подобные возражения:

«Полуеврей, обращенный еврей или отрекшийся - творческий и нетворческий человек - тем не менее порождение еврейского наследия, не китайского, не индийского и т.д.».

Ницше сказал об этом по-другому:

«Тип переходит по наследству. Мы нечто большее, чем индивид. Мы сверх того вся цепь».

Мартин Бубер мистифицирует иудейское начало в человеке:

«Есть бессознательная национальная душа. Эта бессознательная душа есть зеркальное отражение коллективной души еврейского народа, в которой спрессована его четырехтысячелетняя история». 

 Мы удивляла в нем покладистость. Довлатов был «смирный». При исключительной физической громадности, били его, а не он. Я был потрясен, и не только я, когда увидел эту Пизанскую башню, ввалившуюся в популярное питерское кафе «Сайгон» с фонарем в пол-лица. Потом в одном из своих рассказов он описал, как его завалили пьяные хулиганы и избивали ногами. И в этом он так похож на своего деда Исаака:

«Как-то в Щербаковском переулке ему нагрубил водитель грузовика. Вроде бы обозвал его жидовской мордой. Дед ухватился за борт. Остановил полуторку. Отстранил выскочившего из кабины шофера. Поднял грузовик за бампер. Развернул его поперек дороги.

-                    Что ж ты просто не дал ему в морду? - спросил отец.

Дед подумал и ответил:

-                    Боюсь увлечься». 

Если лучшие рассказы Довлатова перевести на идиш, получится Шолом Алейхем с Башевис-Зингером. Идиш не годится для героического эпоса или психологической драмы, но он превосходен для изображения лирической экспрессии и сатиры. Для того, что составляет суть Довлатова-писателя.

В предпоследнем рассказе «Ариэль» он изображает писателя на даче, окруженного евреями-филистерами. Дети ворвались в его бунгало и все разбросали:

-                    Я буду жаловаться. Мои бумаги. Как я завидую Генри Торо.

-                    Типичный крейзи, - говорили соседи.

-                    У него, видите ли, ценные бумаги.

-                    Ценные бумаги. Я вас умоляю, Роза, не смешите меня.

-                    А главное, Торой укоряет.

Одинокий писатель подружился с еврейским мальчиком:

-                    Эй, мизерабль. Кто ты? Как тебя зовут?

-                    Меня? Я - Арик.

-                    В смысле - Арон? Или Аркадий?

-                    Ариэль, - был ответ.

-                    Где ж крылья твои, Ариэль?

-                    Нету...

Ариэль - шекспировский дух воздуха. Ему противостоит воплощение жестокой пошлости - Калибан. Довлатовский герой, который, как и автор, терпеть не может всяческих патетических завываний, вопрошает о крыльях, потому что задыхается среди пошлости:

-                    Арик. Где ты? Кура стынет.

-                    Я еще погуляю.

-                    Арик, если мама сказала ноу, то это значит ноу. 

Если пафос довлатовской прозы – судьба человека с умом и сердцем в мире пошлости и абсурда, то это еврейский пафос. В цветаевском смысле: «все поэты в миру - жиды». 

Русский писатель Сергей Довлатов похоронен на еврейском кладбище в Квинсе (Нью-Йорк).

Его сестра объяснила мне:

-                    Так вышло... Случайно...

Не есть ли эта случайность «инкогнито закономерности».

 

        Часть  вторая

 

Довлатовская проза не слепок с реальности, а форма художественного познания. Но отчего Довлатов все-таки героизирует своего иудейского деда, от которого начинает свою родословную?  

Если бы я состоял в одной из «русских партий», я написал бы о Сергее Довлатове так: «У этого полужидка – жид на жиде сидит и жидом погоняет. Он, как рождественская елка, весь изукрашен иудеями, только сквозь ЖИДкую хвою явно проступает замаскированная ветками Менора». И в этом был бы момент истины.

Тексты Довлатова - «менделеевская таблица» еврейских характеров. Плут - дядя Леопольд, приспособленец - Шаблинский, шлемиль (шлимазл) -  Быковер, филистер - Головкер, гений - Бродский.

При этом элементы его периодической системы вступают в химические реакции, соединяются в молекулы.

Довлатов переводит еврейскую проблематику из аспекта этнического в антропологический. А именно в этом аспекте она и достойна рассмотрения. Вот из книги «Компромисс»:

«Тут меня окликнул Быковер. В любой редакции есть такая нестандартная фигура - еврей, безумец, умница. Как в любом населенном пункте – городской сумасшедший».

Довлатовский Быковер абсурден, как герой Хармса или Беккета. Ему дают ответственное поручение - позвонить Димитрову в Болгарию на предмет поручения официального поздравления с юбилеем Эстонской республики:

«Трубку взял секретарь Димитрова:

-                    Говорят с Таллина, - заявил Быковер, оставаясь евреем при всей своей эрудиции, - говорят с Таллина.

 В ответ прозвучало:

-                    Дорогой товарищ Сталин, свободолюбивый народ Болгарии приветствует вас...

Через сорок минут Быковера арестовали. После этого было многое. Следствие, недолгий лагерь, фронт. Нищий, запуганный, полусумасшедший, Быковер топтался в редакционных холлах. Писал грошовые информации.

-                    Слушай, Фима, - говорю, - ты хоть раз пытался выпрямиться? Заговорить в полный голос?»

 Тут нет привычной иронии. Лишь боль соплеменника. И эта сострадательная сопричастность встречается в довлатовских текстах не раз.

Помню одну из его «колонок редактора» в нью-йоркской газете «Новый Американец», где я работал.

ООН в очередной раз осудила Израиль за «агрессивные действия». Довлатов тотчас откликнулся. Он сравнил крохотную страну, окруженную ненавистью, со своим одноклассником, хилым еврейским мальчиком. Особенно досаждал ему здоровенный хулиган Мурашка. Тогда пацан взял кирпич и выбил обидчику зубы. «От клыка до клыка... Можно ли осудить его за это?»...

«Кривое не может стать прямым, - сказано в Экклезиасте, - и чего нет, того нельзя считать».

Но довлатовское стремление «выпрямить» еврея проявляется повсеместно.

-                    Где твои крылья, Ариэль?- спрашивает мальчика писатель Григорий Борисович Кошиц в предсмертном рассказе «Ариэль».

Обратим внимание на имя и отчество писателя. Он, несомненно, alter ego Сереги, Сержа из «Зоны». Но почему Серега Довлатов - Алиханов - становится евреем в предсмертном рассказе? Случайность или закономерность? И откуда его мечта о гордом еврее? 

Вот дядя Арон из книги «Наши»:

«К тому же явился Арон. Видимо, он любил мою тетку. Он предложил ей руку и сердце. Арон был сыном владельца шляпной мастерской. При этом он не выглядел типичным евреем - близоруким, хилым, задумчивым. Это был высокий, сильный, мужественный человек».

Довлатов героизирует деда и дядю потому, что хочет происходить не от Сруля, а от «гордого сирийского коня». Здесь он мыслит в духе Владимира (Зеева) Жаботинского, который писал:

«А что они видят? Видят они запуганного человека, видят, как его отовсюду гонят и всюду оскорбляют, и не смеет огрызнуться. Они не знают еврея, они знают жида, не знают Израиля, а только Сруля, не знают гордого сирийского коня, каким был наш народ когда-то».  

В книге «Ремесло» есть любопытная глава об антисемитизме в питерском литературном обезьяннике в конце шестидесятых.

Речь о встрече творческой молодежи в доме писателя имени Маяковского на улице Воинова;

«Разумеется, мы не подсчитали, какая часть выступающих были евреи. Кто бы стал этим заниматься?» - пишет Довлатов.

Но бездарные русопяты учли и донесли. 

«Бродский читал под неумолкаемый восторженный рев аудитории. Через неделю он позвонил мне:

-                    Нужно встретиться.

-                    Что случилось?

-                    Это не телефонный разговор»

При встрече Бродский вручает Довлатову копию «антисионистского» доноса руководителя литсекции клуба «Россия» Щербакова и членов секции Смирнова и Утехина в высокие партийные инстанции. И далее писатель помещает в свой литературный коллаж документ выдающейся гнусности:

«То, как рассказал Сергей Довлатов об одной встрече бывалого полковника со своим племянником, не является сатирой. Эти двое русских напиваются, вылезают из окна подышать свежим воздухом и летят. Затем у них возникает такой разговор:

-                    Ты к евреям как относишься?

-                    Тут к нам в МТС прислали новенького. Все думали еврей, но оказался пьющим человеком.

-                    Заключил выступление известный по газетным фельетонам, выселявшийся из Ленинграда за тунеядство Иосиф Бродский. Он, как синагогальный еврей, творя молитву, воздевал руки к лицу, закрывал плачущие глаза ладонями и т.д.».

В конце литературные сексоты ходатайствовали о привлечении всех устроителей «сионистского шабаша» к уголовной ответственности.

Из этого вовсе не следует, что Щербаков, Смирнов и Утехин были убежденными антисемитами. Наверняка, она даже дружили с евреями. Антисионистская карта разыгрывалась исключительно из соображений карьеры и профита. Литературное дело было доходным бизнесом. Посудите сами. Солидная подборка стихов в ленинградском «Дне поэзии» - 600 рублей: пять инженерных зарплат.

Ни одна власть так не баловала своего щелкопера, как советская... При условии, что играть следует в четко заданном идеологическом квадрате. Литературный пирог был горячий и сытный. Если бы состязание происходило на равных, он достался бы талантливым... Бездарным нужна была «афферматив акшен»... 

В конечном счете, Довлатов и Бродский выиграли. В контексте вечности.

Владимир Уфлянд так сказал о них:

«Американские граждане, они были более русскими, чем миллионы оставшихся в России».

И все-таки... Довлатов и Бродский прожили свои жизни как евреи. Если иметь в виду архетип, определение которому дает Мартин Бубер:

«Жить как еврей означает впитать трагический аспект бытия, также как и благородство самоутверждения. Для еврея важно не только его кредо, не столько приверженность к идее или движению, как то, что он живет в соответствии с собственной истиной, что он очищает себя от суеты и бренности внешних обстоятельств, что он находит собственный путь из разброда к единству».

Нью-Йорк

Специально для журнала «Заметки по еврейской истории».


К началу страницы К оглавлению номера

Всего понравилось:0
Всего посещений: 3216




Convert this page - http://berkovich-zametki.com/2011/Zametki/Nomer3/Ryskin1.php - to PDF file

Комментарии:

Tatiana G.
Atlanta, GA, USA - at 2012-01-30 21:51:04 EDT
Хорошо написано. Довлатову бы понравилось, хотя он бы никогда этого бы вслух не признал.
Григорий Рыскин
Нью Йорк, США - at 2011-08-30 15:09:57 EDT
Милая девушка. Вы правы. Довлатов, как и все мы, был человеком несовершенным...
Когда не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
В заботы суетного света
Он малодушно погружен,
Молчит его святая лира,
Душа вкушает хладный сон,
И средь детей ничтожных мира
Быть может, всей ничтожней он.
Это Пушкин о себе и о Довлатове.

REYF L.
NEW YORK, NY, USA - at 2011-07-17 07:21:17 EDT
ОДНАЖДЫ БЫЛА НА ВСТРЕЧЕ С ДОВЛАТОВЫМ.
ОН ВИДЕЛ ТОЛЬКО СЕБЯ. И ЧИТАТЬ НИ О НЕМ,НИ ЕГО КНИГИ НЕ ХОЧУ. ЛОЖЬ ВСЕ.

Мария М. Григорию Рыскину
- at 2011-03-18 11:46:13 EDT
Большое спасибо. Уде заказала подруге, едущей в Москву, купить мне Вашу книгу "Новый Американец". По-моему, Сергей Довлатов - один из троих лучших русских прозаиков конца ХХ века.
Григорий Рыскин
Нью Йорк, США - at 2011-03-17 21:36:04 EDT
Милая Мария!
Меня Довлатов изображает в основном в "ЭПИСТОЛЯРНОМ РОМАНЕ",в переписке с Игорем Ефимовым... Дело в том, что жена Сергея - Лена была решительно против публикации его писем и совершенно справедливо...Она даже судилась с издательством...Письма эти для широкой публики не предназначены... Но прошло много и лет...И теперь мне кажется, что Провидение правильно распорядилось, ибо в письмах Довлатов предстает перед нами во всем своем стилисческом блеске, как мастер словесных формулировок, как личность трагическая и неоднозначная ,о которой так писала Юнна Мориц :
Он хочет холодного пива,
Коньяк тошнотворен в жару,
Он радости хочет, прорыва
Сквозь пошлых кошмаров муру,
Долги ему жизнь осложняют,
И нету именья в заклад,
И плохо себе представляют
Друзья его внутренний ад...
Если все это Вам интересно, только что в Москве, в издательстве РИПОЛ, вышла моя книга о Довлатове " Новый Американец", которую можно приобрести на интернете.
С уважением,
Григорий Рыскин

Мария М.
- at 2011-03-17 16:10:30 EDT
Уважаемый господин Рыскин!
Извините меня, если моя читательская любознательность выходит за рамки такта и политкорректности. Но не скажете ли Вы, кого из персонажей, описываемых С.Довлатовым как сотрудники газеты «Зеркало», автор изобразил похожим на Вас?

Марк Фукс
Израиль - at 2011-03-16 05:51:50 EDT
Замечательная работа.
М.Ф.

глеб савоськин
Москва, Россия - at 2011-03-15 00:21:36 EDT
Уважаемый Ви-А! И Альберт Эйнштейн в синагоге не был...Вы просто неинформированы...Посмотрите интервью с Бродским на страницах этого журнала...Рекомендую...А что, вы отказываете еврею в праве быть атеистом или агностиком?
Да будь еврей тысячу рах православным. вы все равно скажеле ему- ЖИД КРЕЩЕНЫЙ КОНЬ ЛЕЧЕНЫЙ...
Глеб Савоськин
Квартерон, между прочим

V-A
- at 2011-03-14 23:48:59 EDT
игорь
Бродский не отрекался..


Опять за рыбу деньги! Да Бродский в синагоге никогда в жизни
не был (и отказывался от выступлений в залах при синагогах).

Игрек
- at 2011-03-14 17:59:26 EDT
Каюсь, пропустил. Спасибо напомнившим и огромное - автору. Таким я и представлял Довлатова, пару лет назад перечитав его трехтомник. Всегда приятно, когда твой дилетантский взгляд совпадет со взглядом профессионала.
игорь
форт ли, сша - at 2011-03-14 17:55:19 EDT
Уж на что всеми нами любимый Борис Леонидыч...Уж как ему не хотелось...Уж как он открещивался от своего еврейства...
Бежал от него в рощи, к ливням ...в православие...А чья-то
незримая рука упорно выводит на указателе к его могиле-
ЖИД,ЖИД, ЖИД...Не верите? Отсылаю к стихотворению Риммы Казаковой, этому событию посвященному...
Не отрекайся от своего роду-племени, Богородица не велит...
Гласит русская пословица...Бродский не отрекался...И Довлатов не отрекался...Именно об этом статья Григория Рыскина...И спорить тут не о чем...
Игорь

Е. Майбурд
- at 2011-03-14 17:05:51 EDT
Замечательная проза. Основному тезису верю без оговорок.
Спасибо.

Майкл Бланк
тинек, США - at 2011-03-14 15:31:03 EDT
Националкосмополит присобачивает автору статьи то, что он и не думал говорить, о чем из текста статьи никак не явствует.
Майкл

Вадим Крэйд
Патерсон, США - at 2011-03-14 14:48:49 EDT
Дорогой Интернационалист!
Автор статьи как раз и изображает ВСЕЧЕЛОВЕКА, каким всегда
и является подлинный писатель.Попробуйте внушить вашу точку зрения Утехиным-Потехиным и прочим жидоедам... И все-таки вдумчивый анализ довлатовских текстов свидетельствует о его особой приверженности еврейской теме...Что весьма убедительно и показывает автор...
С уважением,
Вадим Крэйд

Нациоалкосмополит
Израиль - at 2011-03-14 06:06:38 EDT
Люблю прекрасного писателя Довлатова.
Но хотелось бы в нем видеть ни «недоеврея», ни «недоармянина», ни «недорусского», ни «недоамериканца», каким изображает его автор статьи, а стопроцентного еврея, стопроцентного армянина, стопроцентного русского и стопроцентного американца.
Жизнь лишила Довлатова - человека этой «квадронациональной полноты», но едва ли осознанное стремление к ней породило большого писателя.

Борис Э.Альтшулер
Берлин, - at 2011-03-12 16:24:34 EDT
Замечательная статья о Довлатове, о русско-еврейской литературе конца 20-го века, о еврейской идентификации писателя и о себе.
Прекрасный язык, по-настоящему интеллигентный автор. Читал и кайфовал, а такое случается со мной не часто.