Песах
Из книги "Аксиомы иудаизма"
1. Рабство и
свобода
В самом начале
пасхальной Агады читаем:
"Рабами
были мы фараону в Египте, и вывел нас оттуда Бог, Господь наш, рукою сильною и
мышцей простертою" (Дварим 6:21). Если бы Святой благословен Он не вывел
бы отцов наших из Египта, то и мы, и дети наши, и дети наших детей остались бы
рабами фараону в Египте. И даже если бы мы все были мудры, разумны и сведущи в
Торе, все равно мы были бы обязаны рассказывать об Исходе из Египта. И всякий,
умножающий рассказ об Исходе, достоин похвалы".
Вдумаемся
в предпоследнюю фразу. Обязаны рассказывать – следовательно: обязаны
вспоминать. Вспоминать то, откуда ушли: какого бы положения не достигли, как бы
далеко от нас не было бы само понятие рабства, мы обязаны постоянно вспоминать
о нем. Зачем?
Разбирая
этот текст, зададим гипотетический вопрос: возможно ли, что народ под
предводительством Моше, который сам по себе выносил идеи освобождения,
народ сам, без помощи Бога вырвался бы из рабства - к свободе, победил войско
фараона, смог бы преодолеть лишения на своем пути по пустыне? В такой
постановке вопроса слишком много "если", которые делают наше
предположение невероятным. И, тем не менее, предположим, что - да. Почему же
тогда наши предки (и мы вместе с ними!) возжелали вернуться к горшкам с мясом,
которое они, рабы, ели в Египте? Неужели нашим предкам было столь любезным
рабство, неужели они еще не успели почувствовать вкус свободы? Думается, что
нет - не было им любезно рабство, успели они почувствовать вкус свободы. Так в
чем же дело? Ответ, по-моему, кроется в самом понимании свободы. Все мы
прекрасно понимаем, что абсолютной свободы, выраженной волей каждого из
индивидуумов, просто не существует. Так что же такое "свобода"?
В книге
Шмот (33:13), говорится о том, как Моше обращается к Всевышнему: "Теперь же, если нашел я милость в глазах
Твоих, то молю: дай мне знать пути Твои, дабы я знал Тебя..."
Зачем Моше
так сущностно важно знать Господа? Без этого знания он не может, не хочет вести
народ, о котором говорит Творцу: "Люди эти - народ Твой" (там
же). Твой - Господа, а не мой - Моше. Ему, Моше, самому свободному из
евреев, необходимо знание Господа - не ради чудес, но во имя той истинной
свободы, которую он жаждет обрести. Ему, Моше, недостаточно сказать не только
фараону, но и самому себе: "Отпусти мой народ", т.е. народ,
вождь которого - Моше. Он жаждет иного - истинной свободы: "Отпусти Мой народ, чтобы он
послужил Мне..."
Истинная
свобода - только в служении Творцу. В отличие от животного, человек не в
состоянии жить полноценной жизнью, лишь удовлетворяя свои собственные
потребности. Человеку для подлинной жизни необходима цель, то, что придает его
жизни смысл. Виктор Франкл, выдающийся психолог нашего времени, был узником
фашистского концентрационного лагеря. Он писал, что в лагере выживали не самые
сильные и даже не самые здоровые, но те, у кого за границами ада была цель.
Цель жизни делает человека свободным. Цель жизни выше самого физического
существования.
Вернемся к
диалогу Моше с Господом. Не сразу, но, как бы поддавшись речи Моше, Господь
говорит: "И сказал Он: Сам Я пойду, дабы успокоить тебя. И сказал тот Ему:
если не пойдешь Сам, то и не выводи нас отсюда" (там же 14-15).
Мог ли
народ выйти из Египта под предводительством Моше, уйти "от", без знания
"зачем"? Наверное, мог бы. При этом обязательно бы вернулся. И не
потому, что убоялся голода, и не от тоски по рабству, а потому, что, лишенный
истинной цели, не обретя веры в Того, Кто создал и небо, и землю, и народ
еврейский, не обрел бы он истинной свободы, ради которой готов был терпеть
страдания.
Парадокс:
только став рабом Господа, человек обретает свободу.
Рав И.
Соловейчик: "Это может показаться парадоксом. Как может человек быть
свободным, если он отдает свою свободу? Разобраться в этом нам поможет анализ
экзистенциального положения человека. Бывает ли человек когда-нибудь
по-настоящему свободен? Разве он не пленник законов природы, не подчиняется
прихотливым изменениям своего здоровья... и вечно маячащему перед ним призраку
смерти?.. Покорившись Господу, человек воистину приобретает свободу. Его
перестают мучить гнетущие волнения по поводу его здоровья или грядущей смерти.
Мир вокруг нас подчиняется Милосердному, а, следуя Его наставлениям, мы
достигаем близости к Нему" ("Размышления о свободе и рабстве").
Господь
вывел нас из Египта, Господь нас приблизил к Себе, помог обрести свободу и
заповедал помнить, что рабами были мы в Египте и стали свободными - с верою в
Избавителя в своей стране.
Народ Книги
отмечает праздники чтением характерных для праздника фрагментов Книги: в Пурим
- книга Эстер, в Шавуот - Рут и т.д., и делается это во время
праздничной молитвы, являясь ее частью, и естественно, - в синагоге.
Центральное чтение в Песах особое: во-первых, в отличие от других праздников,
Пасхальная агада - не часть ТАНАХа, но - продукт творчества столетий, многих
поколений мудрецов, использующих и танахические тексты. Во-вторых, чтение Агады
происходит не в синагоге, а дома, являясь центральной частью пасхального седера.
В Песах, как ни в один из других праздников, ритуальный аспект подчеркнуто
меняет свои координаты: в роли шалиах
цибур (досл.: посланец общины, хазан), задача которого - возносить молитву
от имени всей общины, в этой роли дома выступает его глава. Семья во время седера
выступает в новом качестве:
семья-община, а поскольку в семье все внимание устремлено на воспитание детей,
то и пасхальный седер строится с учетом их интересов и возможностей.
Поэтому в
Агаде есть специфически "детские" фрагменты, такие, как отрывок,
начинающийся со слов Ма ништана (чем
отличается), в котором звучат традиционно "детские" четыре вопроса (арба кушиот); Эхад ми йодеа (Кто
знает, что такое один) - известная с 16 в. песня, тринадцать строф которой в
форме ответов на вопросы представляют собой "детскую энциклопедию"
иудаизма; Хад гадья (один козленок) – песня, также известная с 16 в.,
проникшая в Агаду под влиянием европейского фольклора и повествующая о том, как
отец за два зуза купил козленка, которого съела кошка, которую укусила
собака..., и - в конце концов, бык был зарезан шохетом, которого наказал
ангел смерти, которого наказал Бог. Сказанное, конечно же, не значит, что к
обычной, даже праздничной, но не пасхальной литургии, не привлекают детей.
Привлекают и всячески заботятся о том, чтобы посещение синагоги было для них не
только привычным, но и любимым делом, и, тем не менее, только в Песах они
выступают в роли "больших". Только о седере они с полным
правом могут сказать, что это и их, детское, Богослужение.
Семья-община
во время седера ведет свой диалог с Творцом, всем характером пасхального
ритуала утверждая вечность национально-религиозных ценностей. Проверьте на
примере своей и близких вам семей: последнее, что забывает еврей,
"переставая им быть", это детские песни из Агады; последнее специфически
еврейское яство, исчезающее с его стола, - это маца.
Зададим -
безотносительно к теме нашего разговора, вопрос: акцент на семейно-общинном, но
не храмовом, не синагогальном ритуале - не правда ли это звучит очень
современно, в эпоху, изобилующую поисками новых форм диалога с Всевышним, и
одновременно - поисками средств укрепления семейных отношений, которые в идеале
и представляются именно в таком виде: семья-община.
Самое
интересное и, вероятно, парадоксальное, заключается в том, что семейно-общинный
характер был присущ древнейшей форме пасхального ритуала. В ночь Песаха в день
исхода из Египта пасхального агнца ели именно в семейном кругу, а в период,
когда существовал Храм и вскоре после его разрушения седер включал в
себя ритуальную еду - пасхального агнца. Ритуальная нечистота обычно означала
автоматическое запрещение и приносить (кроме особо оговоренных) жертвы и тем
более есть их. Исключение было сделано лишь для жертвы пасхальной:
"Песах,
который принесли в состоянии ритуальной нечистоты, съедают в состоянии
ритуальной нечистоты, потому что с самого начала он предназначен именно для
еды" (Мишна, Псахим 7:4).
Тем самым,
практически все могли принимать участие в пасхальном ритуале полностью.
Поедание пасхального агнца был единственным ритуалом, подобным храмовому. Со
временем возобладало мнение, что следует ограничиться условным кусочком
жареного мяса, символизирующим пасхальную жертву (зроа), который кладут первым на поднос (вверху, справа); поднос
ставят на столе рядом с ведущим седер. (Для вегетарианцев: жареное мясо можно заменить кусочком вареной
свеклы.)
Размышляя
о Песахе, готовясь к нему, осознавая особый семейно-общинный его характер,
задумываясь над тем, чему в этот праздник в первую очередь мы должны научить
сына своего, будем помнить о важнейшей идее праздника: сути и характере
обретенной и постоянно обретаемой нами свободы - и национальной и личной.
2. Песах: четыре
сына
В
Пасхальной агаде говорится о четырех сыновьях, четырех типах евреев: "один
сын мудрый, другой - нечестивый, третий - простодушный, четвертый - который не
умеет спрашивать".
Сын
мудрый. С ним все понятно. С ним все слава Богу. Он - опора и надежда.
Сын
нечестивый. С ним тоже все понятно. К сожалению. Он - скорее вне общины,
народа, чем внутри.
Сын
простодушный. И здесь все ясно. Человек небольшого, мягко говоря, ума. Но свой.
Родной.
Сын,
который не умеет спрашивать. Как это понять? Если он еще слишком мал, то какой
смысл включать его во взрослый форум? Вырастет - разберемся. Но явно не это
имеется в виду, поскольку и этому сыну должно объяснить суть Исхода
стихом из Торы. Если мал - о каком стихе из Торы может идти речь?
Следовательно, дело не в возрасте. Все четверо сыновей - одного,
"взрослого" возраста.
Пасхальная
агада - текст, замечательно литературно организованный. Т.е. такой, который
обращается к читателю не только "словами". Мудро дидактический, он
учит, не поучая. Пример. В самом начале рассказа об Исходе: "Вот хлеб
бедности нашей, который ели отцы наши в Земле египетской. Всякий, кто голоден,
пусть придет и ест. Всякий, кто нуждается, - придет и совершит песах.
Сейчас - так (т.е. в галуте, в изгнании), на следующий год - в Земле
Исраэля. Сейчас - рабы. На следующий год - свободные люди".
Параллель
столь очевидна и столь запоминаема, что нет нужды в излишних рассуждениях.
Сейчас в галуте - рабы. На следующий год - в Земле Исраэля свободные люди.
Галут и раб текст превращает в синонимы. Доказательство - рабство отцов наших.
Начало рассказа задает тему, развитием которой и займется Агада в дальнейшем.
Просто
объяснить человеку, что рабом быть плохо. Это и сын простодушный с легкостью
поймет: если не разумом, то желудком. Совсем не просто объяснить человеку, никогда
не видевшему Эрец Исраэль, верящему (как сын мудрый) в эту абстрактную идею,
погрузившуюся (для сына нечестивого) в пучину безвременья, как Атлантида,
совсем не просто объяснить, что неживая страна его предков желаннее, чем живая
страна изгнания. Там - все сказочно прекрасно, но недостижимо. Здесь - все
убого, но живо знакомо. Сейчас - я живу здесь и по мере возможности радуюсь
жизни, которая есть. На следующий год… Но ведь и в прошлом году я это говорил,
и прадед мой повторял это из года в год, ну и что? Иными словами, сын мудрый
живет не только, а может быть, и не столько сейчас и здесь, но - там и на
следующий год. Понятно, что для сына нечестивого бытие вырисовывается совсем
иначе. Как быть с простодушным? По мере его возможностей - легонько (чтобы не
рванулся назад!) подталкивать в желанную сторону - туда и на следующий год. А
как быть с сыном, который не умеет спрашивать?
Двумя
параметрами определяет Агада каждого из четырех сыновей: благословением,
которым каждый из них благословляет Господа, и стихом, который отвечает на его
вопрос (у каждого - вопрос свой!). У мудрого - надежды и опоры, и благословение
и стих свои. А вот, не умеющий спрашивать - плагиатор. Благословение у него -
как у нечестивого ("Благословен Он"), и стих - как у нечестивого. "Как",
однако, не совсем.
"И
скажи сыну твоему в тот день, говоря: ради этого сделал мне Господь при выходе
моем из Египта" (Шмот 13:8).
Почему мы
сказали, что у не умеющего спрашивать стих "не совсем такой", как у
нечестивого? У нечестивого - тот же стих, но не полный.
- Ну и
что? Зачем повторяться? Может быть, не стоит читать "между строк",
вычитывая не сказанное?
- Может
быть. Только ведь не в повторении дело! Полный стих вопреки логике следует не
до, но после неполного! По поводу же чтения "между строк" - замечание
совершенно справедливое, если бы речь шла о, скажем, телефонной книге. Но мы
ведь знаем, что подлинная литература говорит нам больше и иначе, чем
"сказано словами". А в том, что Пасхальная агада говорит именно так,
мы уже имели возможность убедиться.
Чего же
лишает нечестивого, чем одаряет не умеющего спрашивать автор Агады?
Нечестивого
сына он лишает сына, которому тот скажет в тот день, говоря. Лишает, ибо
не верит, что у него будет сын, который захочет услышать, что расскажет ему
отец, отрицавший за пасхальным седером в отцовском доме основы еврейской
традиции.
Не
умеющего спрашивать - одаряет сыном, надеждой на то, что - пусть даже не ради
себя, но ради него, будущего сына, он услышит то, что за пасхальным седером
сказал ему его отец. С 1967 г. по инициативе организации МАОЗ, которой
руководила Голда Елин, во время пасхального седера начали ставить
свободный стул для репатрианта из России: кес альдоми - "стул
неумолчания". Обычай этот в поддержку евреев СССР распространился по всему
миру. Сегодня, слава Богу, в мире совсем немного евреев, которых власти
заставляют избрать сейчас и здесь. Но наступило ли время вообще отказаться от кес
альдоми? Не стоит ли сегодня поставить его в надежде, что его займет сын,
который не умеет спрашивать. На протяжении столетий читаем мы Пасхальную агаду,
радуясь сыну мудрому, проливая слезы о сыне нечестивом, заботясь о сыне
простодушном, не теряя надежды на того, кто не умеет спрашивать, - ради него
самого и ради сына его, ради непрерывности нашей традиции, вечности нашего
народа.
3. "Четырехугольная" Агада
Адаптируя
пасхальный наратив к пасхальному столу, Агада производит целенаправленный отбор
текстов - из Торы, Псалмов, Мишны и фольклора, и мы, проводя пасхальный седер,
за столом воскрешаем вечно длящееся прошлое, и наша взыскующая гармонии
национальная душа всегда - вопреки изломанной реальности, искромсанной истории,
взыскующая, стремится к пасхальному столу, за которым предписано есть яйцо -
символ праздничной жертвы (хагига), символ вечности, и на котором - зроа,
кусочек жареного мяса на косточке - символ специальной пасхальной жертвы, служащее
напоминанием о жертвоприношениях. У Пасхальной агады очень четкая,
"четырехугольная", как бы "пространственная" структура.
Впрочем, наверное, уместнее было бы назвать ее "четырехбокальной", но
такое определение вызывает ассоциации не столько с пространством (наш
пасхальный стол), сколько со временем, ведь содержание Агады настойчиво
призывает отца рассказать сыну своему об Исходе, который мы стремимся пережить,
как будто лично участвовали в нем. Понятно, что собственный жизненный опыт
взрослых, особенно если они совершили алию, помогает это представить. Ну, а
сыну, особенно родившемуся в Израиле? Признаем, что это очень и очень не
просто. В любом случае, даже самая "буйная" фантазия не всем и не
всегда помогает в должной мере ощутить далекое, скрытое толщей веков прошлое
как собственное настоящее. Но ведь не о мифическом прошлом, а о вечном должен
рассказать отец сыну! И единственное доступное человеку, существу временному и
временному, представление о вечности - это настоящее, безгранично
разомкнутое и в прошлое и в будущее, когда сама безграничность становится
синонимом, подобием вечности. Вот о таком безграничном (седер начинается
с Кидуша, где речь идет о Творении!) прошлом и призван рассказать отец
сыну своему за четырьмя бокалами.
Наш
Пасхальный седер так бы и остался однобоко направленным в прошлое, если
бы он ограничился только четырьмя бокалами, которые все сидящие за столом здесь
и сейчас выпивают. Но есть и пятый бокал, бокал, который мы наливаем вместе с
четвертым. Наливаем, но не пьем. Более того, согласно принятой традиции,
открываем дверь и выносим этот бокал наружу, ибо это бокал пророка Элияѓу, а,
открывая дверь, мы "выносим" наш седер в вечно длящееся будущее.
Так, прошлое и будущее смыкаются в нашем сегодняшнем настоящем. Времена
смыкаются, вытесняя время, уничтожаясь - в едином вечном национальном бытии.
Почему же именно пророку Элияѓу, жившему в 9 в. до н.э., выпала роль
"разомкнуть" наш седер в будущее, ведь, казалось бы, времена
Исхода и времена этого пророка для нас сегодня едва ли не одно и тоже
баснословно далекое прошлое?
Как и все
пророки, Элияѓу верит в Единого и Единственного Бога. Как и все пророки, он
борется с языческими культами в Израиле, ну разве что, его борьба не только
бескомпромиссна, но и очень наглядна, когда он требует собрать на горе Кармель
сотни языческих пророков, которые "сражение" проигрывают. Как и
многие пророки, Элияѓу борется против царских беззаконий. Но не только и не столько
дела "сегодняшние" отличают Элияѓу от других пророков. Завершая свой
земной путь, передавая свои пророческие "полномочия" преемнику,
подходят он и Элиша к реке Иордан, и ученики, сопровождающие их, остаются
поодаль.
"И
было, когда они шли, и, идучи, разговаривали, вот (появилась) колесница
огненная и кони огненные, и отделили одного от другого; и вознесся Элияѓу
вихрем в небо. Элиша же, увидев (это) вскричал: отец мой, отец мой! Колесница
Исраэля и всадники его!» (Млахим 2 2:11-12).
Так, в
огненной колеснице Элияѓу, "мощь Исраэля" (именно это значение идиомы
"колесница Исраэля и всадники его"), возносится не только в небо, но
и в эсхатологическое будущее, ибо Традиция закрепила за чудесно вознесшимся
пророком роль провозвестника мессианской эры. Согласно различным источникам,
Элияѓу-пророк восстановит колена Исраэля, водворит мир на земле, разрешит все ѓалахические
проблемы, разъяснит все непонятные и противоречивые места в Торе. Одним словом,
в будущем Элияѓу принадлежит роль предуготовителя прихода Машиаха. Отсюда - его
двойственная сегодняшне-вечная пасхальная роль. С одной стороны, он появляется
в канун седера, помогая беднякам запастись необходимым и наказывая
богачей, не исполняющих заповедь помощи бедным в его проведении. С другой
стороны, в предмессианском будущем он не только поможет еврейским общинам,
страдающим от религиозных преследований, но и - раскроет ложь кровавых наветов.
Такая размыкающая настоящее функция пророка Элияѓу еще характернее
обнаруживается в его "участии" в обряде брит мила. С 8 в.
распространен обычай "кресла Элияѓу", на которое кладут младенца в
начале обряда. Совершающий обряд брит мила говорит: "Вот кресло пророка
Элияѓу, да будет помянут он добром". Думается, теперь становится понятней
смысл и значение пятого, не выпиваемого бокала за нашим пасхальным столом: этот
бокал - символ будущего, о котором не отец расскажет сыну, а скорее сын - отцу.
Предшествующая
Песаху суббота носит название "Большая суббота" (шабат ѓа-гадоль).
В эту субботу мы читаем отрывок из пророка Малахи, предпоследний стих
которой принято повторять, акцентируя особую роль пророка Элияѓу: "Помните
Тору Моше, раба Моего, которую Я заповедал ему в Хореве для всего Исраэля,
уставы и законы. Вот Я посылаю к вам Элияѓу-пророка перед наступлением дня
Господня, великого и страшного. И возвратит он сердце отцов к сыновьям, и
сердце сыновей к отцам их, дабы не пришел Я и не поразил землю
истреблением" (Малахи 3:22-24).
И в этих
стихах мы слышим знакомый пасхальный мотив: обращение в прошлое - упоминание о
Моше, и в будущее - упоминание о пророке Элияѓу, предвестнике наступления
мессианской эры. И ему, пророку, надлежит исполнить, быть может, самую важную
миссию в мире - возвратить сердца отцов, рассказывающих о прошлом, к сыновьям,
и сердца сыновей, рассказывающих о будущем, к отцам. А потому наш седер
- это не только "расскажи сыну своему", но и - расскажи отцу своему.
Всего понравилось:0
Всего посещений: 2713
Convert this page - http://berkovich-zametki.com/2011/Zametki/Nomer4/Kovsan1.php - to PDF file
Комментарии: