AShapiro1

Уже несколько лет Веня работал литсотрудником районной газеты «Красные зори». Встречи с людьми, командировки всё больше радовали и увлекали его. Он ощущал свою причастность к происходящему вокруг, возможностью, как казалось ему, даже влиять на что-то своими статьями…

Приближался День Победы. В редакции готовили праздничный номер, и он вернулся в тот день с работы поздним вечером. Спать не хотелось, а журнал, который читал за ужином, остался на кухонном столе. Он встал, но в открытую дверь вошла хозяйка квартиры, у которой он снимал комнату, и протянула ему номер «Нового мира»:

- Конечно, - кивнул Веня. За несколько прожитых лет, отношения с ней у него сложились хорошие и доверительные.

- Вы говорили, что на этот праздник останетесь здесь, и не поедете домой… Так вот, мой муж хочет пригласить вас в воскресенье поужинать с нами… Как вы на это посмотрите?..

- Спасибо, я обязательно буду, - ответил квартирант.

Это приглашение несколько удивило его, ведь с хозяином ему приходилось общаться редко. Он, в отличие от своей жены, любящей посудачить, был человеком замкнутым и необщительным.

Через несколько дней Веня сходил на базар, но цветы успели раскупить, поэтому вернулся домой с бутылкой шампанского и коробкой конфет. Их он вручил вечером хозяйке, но она унесла всё в спальню, а на кухне за столом стояла бутылка водки. Выпили за Победу, потом за Вениных родителей, и только когда расправились с обязательными селёдкой и салатом «Оливье», перешли к беседе.

- Я давно хотел выпить с тобой, - начал Фроим, - столько времени под одной крышей, - а что я знаю о тебе? Гурнышт[1]. Вот, Йоселе, он мой старый хавер[2], говорит, что ты хороший парень, в газете пишешь. А я что, не знаю, где ты работаешь? Но газеты не читаю, не хочу. Там нету правды…

- Замолчи, Фройка! – крикнула Хана, - опять ты всякие глупости говоришь…

- Что ты понимаешь, - обиделся муж, - ты же, слава Б-гу, не сидела, как я, так и молчи…

- Был, - поднял на него, заросшие мохнатыми бровями глаза, хозяин... Остатки седых волос ещё торчали на его лысой голове, а на красном лице крепко сидел перебитый нос, и чуть подрагивали широкие, тонкие губы. Был он среднего роста и костлявого, но крепкого телосложения. Широкие плечи распирали белую рубаху, а длинные руки упирались огромными ладонями в стол.

- В концлагере или гетто? – даже приподнялся Веня. – Почему я не знал об это раньше, обиженно вырвалось у него? – Это же такая тема… Мы сейчас даём в газете целую подборку воспоминаний фронтовиков. На днях я беседовал с бывшей узницей, которая ребёнком была в гетто… А ещё есть местные жители, которые в годы войны спасали евреев. Вы в каком лагере были?

Фроим снова наполнил рюмки, но свою выпил сам, без тоста.

- Я был в Сибири, - немного помолчав, ответил он...

Хана в это время поставила на середину стола тарелку с жареной рыбой, и, указав рукой в сторону мужа, тихо сказала:

- Его папу тоже спасла их односельчанка, когда они ещё жили в Липковцах...

Веня, ошарашенный такими новостями, покопался вилкой в своей тарелке, а потом спросил:

- От полицаев, - ответил Фроим, - если бы не Орыся, они бы убили его. Давно это было, давно, а сегодня праздник. Давай лучше ещё выпьем…

Вскоре разговор зашёл о другом, а потом Хана принесла висящий на вешалке пиджак из тёмно-синей материи.

- Посмотрите, - это мой муж пошил для вашего редактора.

- Да, - кивнул тот, - у него скоро пенсия. Завтра буду заканчивать ему брюки.

Веня знал, что его хозяин хороший портной, и нет у него отбоя от заказчиков, а стук швейной машинки всегда по утрам будил его на работу. Сейчас ему стало стыдно за то, что прожив столько времени рядом, он о многом интересном услыхал впервые… сегодня. Но когда после одиннадцати хозяйка ушла спать, лицо Фроима стало другим. Он зашёл в их комнату, и вышел с каким-то конвертом в руках.

- Я не хотел при ней иметь этот разговор, - снова сел хозяин за стол, - но хочу тебя о чём-то просить. Ты знаешь, что у нас есть сын, он старше за тебя на несколько лет.

- Знаю, я видел на комоде его фотографии… А где он сейчас?

- Он давно уехал, учился в ПТУ на автомеханика. Потом женился и поехал до неё. На Новый год я был там. Три дня. Очень старый такой город, Рига зовётся. Он сказал, что писать мне долго не будет. И чтобы я тоже не писал. Они с махитуным – это родители жены, собирались ехать на Америку… Я тебе за это говорю, потому что вижу, что ты приличный бохер[3]… И ты тоже должен молчать, понимаешь?..

- Да, - почему-то шёпотом ответил Веня, - я никому не скажу.

- У меня сейчас неприятность, и я хочу тебя что-то просить…

- Я имею операцию… Хана пока ещё не знает за неё… Доктор сказал, что положит меня в больницу через два-три месяца, как только будет место.

- Что-то в животе, там мне болит… Что потом будет – один Б-г знает… Тут я приготовил письмо для сына, - протянул он конверт. - Буду жить – не буду, жена тоже старая, а у нас нет родственников… Ты молодой, передашь ему…

- В Америку передашь, Веня… Он сказал, что как устроится, будет писать своему приятелю, а тот к нам этот брив[4] занесёт… Когда это станется? А может я уже жить не буду… Я не знаю, кто этот приятель… Возьми, очень прошу тебя, я больше не имею кому ещё могу дать...

Прошло немного времени и, когда редактор на одной из летучек предложил Вене по редакционному делу съездить в Липковцы, тот сразу вспомнил разговор о спасительнице. Он уточнил у Ханы её фамилию, а про себя решил, что Фроиму покажет только уже напечатанную статью о ней, с фотографией. Очень уж смурным выглядел хозяин в последнее время…

К Орысе Степановне Веня попал перед обедом. Она сидела на скамеечке во дворе своего небольшого дома. Предложила гостю присесть рядом, и внимательно посмотрела на него. Когда Веня рассказал, зачем к ней пожаловал, хозяйка тяжело вздохнула, добрым словом вспомнила Мошку, отца Фроима, но от дальнейшего разговора категорически отказалась… Не помог его рассказ о том, что ждёт её звание Праведника народов мира, которое присваивают в Израиле, бесплатные лекарства и денежное вознаграждение, почёт, да уважение – и не только со стороны односельчан…

- Спасибо уже за то, что желаешь мне добра, - погладила старуха его по руке, - но Фройка помогает мне много лет. Я не просто благодарна – не жила бы без него с моей пенсией… Не удивляйся, но больше не приходи сюда… Хорошо?..

Веня не знал, что ответить и только, покраснев, кивнул головой.

- Ладно, - увидев его состояние, - сказала она. Тебе объясню почему.

Ты пришёл от Фроима и знаешь, что он сидел. Тогда ещё судили Митруцу-полицая, а когда он вернулся, то пришёл ко мне со своим сыном. Они сказали, чтобы я отдала им золото, которое дал мне Мошко за своё спасение. Он был очень хорошим портным и много зарабатывал, это все знали. Но разве я прятала его у себя за деньги?! Так им тогда и ответила.

- Да кто тебе поверит, сука старая?! - кричал на меня Митруца, а потом они вдвоём всё перевернули в доме. Много чего побили и поломали. Забрали деньги из шуфлядки, радио, старые большие часы, которые ещё муж мой покойный купил… Хорошо, что меня живую оставили. Стукнули по спине, я упала, но дальше бить не стали… Испугались чего-то…

- Спрятала, значит, - сказали на прощание… - Придём ещё, не отдашь по-хорошему – убьём…

Митруца уже умер, но сынок его с дружками приезжал ко мне на машине снова. В области он живёт. Стены все руками перестучали, перепачкали, печку на кухне развалили… Опять угрожал, что убьёт, коли сама не отдам ему золото…

- Так неужели управы на них нет, - возмутился Веня, - а милиция на что? Я сейчас к председателю сельсовета должен зайти, рядом кабинет участкового вашего находится, им всё и расскажу…

- Не делай этого, не делай! - даже вскочила Орыся Степановна, - видно, что не сельский ты… Эти может и отстанут, видят же, что ничего нет… Так другие, если ты кому скажешь, заявиться могут… Своей смертью помереть хочу…

Поднявшись на пятый этаж, Зёма открыл входную дверь своей квартиры, и сразу попал в атмосферу густой влажности давно забытой им русской бани. Зной летнего дня, встретивший его в прихожей, заставил сразу пройти в столовую и сесть к столу.

- Анка, где ты, - иди скорей сюда, - позвал он жену. Послушай, чего расскажу. От июльской жары на нём взмокла рубашка, которую он быстро скинул с себя.

- Я звонила в офис, - подсела рядом жена, - обещали скоро прислать мастера. Наш «кондишн» у них не первый сегодня, на соседней авеню тоже несколько не работает…

- Конечно, такая спека, - согласился Зёма. Он достал салфетку и, вытерев пот со лба, выдохнул из себя:

- Сегодня у меня такая встреча была… Я даже не поверил сначала… Поэтому пришёл домой раньше… Не могу работать, руки ни к чему не лежат… Оставил всё на ребят… Он придёт к нам вечером.

- Кто придёт? Что случилось? – всполошилась Анка, протянув ему бутылку «содовой» из холодильника, - попей и расскажи всё по порядку.

Зёма залпом выпил стакан, налил себе ещё, и стал рассказывать:

- Зашёл ко мне в мастерскую сегодня мужчина. Сначала он рассматривал колёса на рекламном щите, а потом сказал Джиму, что хочет поменять масло. Я в это время вышел из подсобки. Он увидел меня, подошёл ближе, и стал как-то странно смотреть прямо в лицо... Смотрит и молчит. Я уже подумал, не грабитель ли зашёл… И тут он спрашивает:

- Вы, случайно, не из…- и городок наш называет.

- А зачем это вам, - отвечаю, - я вас оттуда не помню.

- Вы же точная копия папы: одно лицо, фигура, рост... Я жил у ваших родителей на квартире несколько лет, когда работал в редакции тамошней городской газеты… Правда, давно это было…

Теперь Зёма с интересом смотрел на незнакомца:

- Да, но откуда вы знаете моё имя, - пришёл черёд удивиться собеседнику, - и помните его столько времени?

Ещё бы не помнить, подумал Зёма, ведь я ждал этой встречи почти два десятка лет! Но сейчас… Кто бы мог подумать, что она всё-таки состоится? Теперь они стояли друг против друга, не зная от волнения с чего начать разговор…

Закончив семь классов, Зёма уехал в областной центр учиться в ПТУ. Стал автомехаником, потом его послали на работу в Ригу, где он женился. В армию не попал по болезни и жил там с родителями жены, пока они не решили уехать в США к близким родственникам. Начался длительный процесс оформления необходимых справок и документов. Когда же его навестил отец, он попросил его временно прекратить с ним всякую связь, пока не обоснуется на новом месте.

Но получилось по-другому… Пришлось ему всё-таки побывать в родительском доме с женой и дочерью ещё до выезда из страны, в связи со смертью папы…

Утром, в день отъезда, мама разбудила его очень рано и позвала на кухню. Там она положила перед ним пакет, завёрнутый в её цветной ситцевый платок:

- Тут деньги, Зёмыле… А ты даже не позвал нас на свою свадьбу… Написал уже, когда родилась Люсенька…

Так мы с Анкой и расписались после рождения дочки. Ты же знаешь, что у её родителей только одна комната, в которой мы живём вместе с ними… Куда было ещё вас приглашать?

- Знаешь, папа хотел тебе ещё что-то отдельно передать. Он говорил мне, что должен тебе всё написать.

Был у него какой-то секрет от меня. Только тебе хотел его передать, чтобы я не знала. Он и за операцию мне сказал, когда один день оставался… А какой он был портной, золотые руки имел… Не знаю, или он мне все деньги отдавал. Может, для тебя отдельно что-то складывал…

Я тебе писала, что жил у нас квартирант Веня. Хороший парень. Он работал в газете, а потом уволился и уехал к себе в город. Папа, ещё до больницы, письмо ему для тебя передал, сам мне сказал. Ты не волнуйся, сынок, он найдёт тебя и отдаст его, обязательно.

Не мог Зёма сказать тогда маме, что они ждут разрешения на выезд. Знал, что обязательно поделится она этой новостью с соседями.., а у них и так всё висело на волоске. Решил, что напишет ей с нового места, а потом будет хлопотать о воссоединении…

- Давайте посидим пока в сквере, через дорогу, - предложил Зёма, и они отправились под крону большого дерева.

- Теперь о главном, - уже не мог сдержать себя Веня, опустившись на скамейку, - папа просил передать вам письмо, и оно у меня сохранилось… Ещё до его операции я уехал в свой город – пригласили меня на освободившуюся вакансию в областную газету. Проработал недели две, да вышестоящие органы не утвердили, фамилия не подошла… Но я оставался романтиком. По объявлению созвонился с одной газетой на Севере, и махнул туда. Увы, не сразу, но понял, что бежать от этого всеобщего бардака надо не к оленям, а из страны… Разминулись мы с вами, Зёма, ещё там. Позже узнал, что и мама ваша ненадолго пережила отца…

Тут искал вас по интернету и телефонным справочникам, объявления в разные газеты давал…

- Я это понимал, - перебил его Зёма, - знал, что вы будете искать меня, но ещё там, чтобы выехать, перешёл на фамилию жены... Отец ведь раньше сидел, а я боялся, что из-за этого застопорят всех нас…

Когда приехали сюда, работать мне пришлось за всех. Надо ли об этом говорить. Вы, я думаю, тоже немало своего дерьма съели… Решил, что как только стану на ноги, буду искать вас. Но так всё закрутилось, не до этого было... Извините, конечно, но правду говорю. Вот уже несколько лет держу свой бизнес с напарником, машины ремонтируем.

Я так рад, что встретил вас! - Он достал из кармана бумажник. - Вот моя карточка, тут все телефоны и домашний адрес. Мне нужно вернуться на работу, когда мы можем увидеться?

- Обязательно приходите с женой, часам к семи вам будет удобно? Дайте мне ваш телефон, на всякий случай. Веня протянул свою визитку.

Рядом со скамейкой журчала вода – это бил небольшой фонтан, но жара всё равно обволакивала, тянула в сон. Было видно, что машину его ещё не пригнали на старое место. Веня закрыл глаза. Много лет тому он бросил курить, но сейчас почувствовал сильное желание снова затянуться, ощутить знакомую горечь во рту. Такого с ним не было даже в те времена, когда он с семьёй поселился в этом огромном американском городе. Хлопоты и переживания, неустроенность первых лет эмиграции давно остались позади. А сейчас, хоть и на мгновение, но пришло к нему какое-то другое, новое чувство, острое до физической боли, но, в то же время, радостное почти до слёз…

Он увидел себя в кабинете редакции, и чистый лист бумаги перед собой, над которым задумался в поисках заголовка для статьи… Снова услыхал просящий голос: «Возьми, очень прошу тебя, возьми и передай это письмо…».

Резкий сигнал клаксона вывел его из этого состояния, и Веня пошёл забирать машину. За рулём, по дороге домой он задумался: что это было? И раньше не раз вспоминалось ему прошлое, но никогда не тянуло его обратно. Ещё там он женился, а когда приехал в Новый свет, сразу нашёл работу. Взяли его репортёром в одну русскую газету, но через полгода она закрылась. И вот тут он испытал почём фунт лиха... Долгое время не мог вообще ничего найти, а когда в службе по трудоустройству предложили пойти уборщиком в парк, согласился не задумываясь. Был ночным сторожем, подсобным маляра, пока не увидел объявление, что требуется столяр-краснодеревщик. Он стал работать реставратором мебели – специальность, полученная им в юности, когда он совмещал работу на мебельной фабрике с учёбой в университете, хорошо кормила теперь всю его семью.

К вечеру Анка приготовила свои фирменные салаты, а Зёма нанёс деликатесов из «русского» магазина, как на большие именины. Когда пришёл Веня с женой, то через несколько минут знакомства в комнате уже витала такая атмосфера, что все решили перейти на «ты».

Зёма усадил своих гостей за стол и, только после первого тоста за такую неожиданную встречу и знакомство, взял конверт, который принёс ему Веня. Он подошёл c ним к торшеру и увидел сделанную печатными буквами надпись: «Америка. Зёмеле».

- Я скоро, - извинился перед всеми хозяин, - и ушёл в спальню.

Анка включила телевизор, нашла на одном из каналов фильм, но смотреть его пришлось недолго. Вернулся Зёма с исписанными тетрадными листками в руке. Его лицо в очках было напряжено, а губы сжались в одну линию. Он хотел что-то произнести, но вместо этого повернулся ко всем спиной и, постояв так с минуту, снова подошёл к торшеру, опустившись в кресло рядом с ним.

- Я прочитаю письмо, - негромко сказал он, - там нет никаких секретов. Я хочу, Веня, чтобы ты тоже узнал про папу…

- Тайере сын мой, - начал он. «Дорогой сын мой», - перевёл для гостей.

- Не надо переводить идиш, - посмотрел на него Веня, - мы с женой понимаем его.

- Я очень хочу рассказать тебе всё за меня. Когда я приезжал в Рига, там, в комнате была твоя жена и махытуным. А я имел много, что хотел сказать тебе, но ты не был один. Там не получилось, поэтому я написал это письмо. Раньше ты был маленький, и что я мог объяснить тебе? Потом, когда подрос, я всё откладывал, не был уверен, что поймёшь… А ты уже стал стесняться меня перед людьми. И я узнал почему:

- Учительница в классе сказала, что папа был пособником немцев и уголовником. Это правда? - спросил ты у мамы…

- Нет, - ответила она, - папа действительно «сидел», но он сам тебе расскажет за что…

И тогда я решил, что нам надо поговорить. Ты делал уроки, а я сел рядом, погладил тебя по голове. После первых слов, а я долго подбирал их, ты вдруг вскочил, расплакался и выбежал из комнаты… Не получилось в другой раз, и потом – ты начинал нервничать, не хотел меня слушать. А скоро уехал учиться в областной центр…

Так вот, это тебе говорю сразу: я не имею никакой вины. Теперь слушай, как всё было…

Я был совсем пацаном, когда началась война. Мама моя, твоя бабушка, умерла ещё за месяц до её начала. А папа, твой дедушка, был портным. Он всё умел шить. После того, как в село вошли немцы, они его не трогали, только работы давали много. Но больше них мы боялись полицаев. Это были свои, сельские, а вели себя, как последние бандиты.

В тот вечер, когда они пришли к нам, стояло лето. Главного звали Митруца, а с ним было ещё двое. Они потребовали денег и драгоценностей, но когда папа отдал им всё, что было в шкатулке, стали бить его.

- Ты, сволочь жидовская, ещё издеваешься над нами, - думаешь не найдём, что спрятал?.. - кричал один из них.

Он распахнул окно, потому что в комнате было душно и, наверное, это спасло папу, у которого уже было разбито в кровь лицо… У нас была простая хата-мазанка, а напротив, через улицу, стоял каменный дом мельника Иосифа, который служил в Красной Армии. Окна были в нём закрыты плотными ставнями. Митруца посмотрел в его сторону и зло сказал:

- Давайте, хлопцы, туда, а с этим мы завтра разберёмся.

- Пойдёшь с нами, - приказал он и мне, схватив за плечо.

- А ну заткнись, сопляк! – толкнул меня так, что я упал на пол. - Идёшь, или я стреляю? - он вытащил из кобуры пистолет, и навёл дуло на папу…

Я не знал, зачем он меня звал. Рядом, на тахте, лежал твой дедушка, а его стон и сейчас стоит у меня в ушах… Митруца схватил меня за рубашку и потащил через дорогу.

- Подойдёшь к дверям, постучишь, и скажешь Молке, что тебе нужен йод для папы. Не сделаешь – застрелю на месте.

Я постучал и назвался, а Молка, узнав меня по голосу, открыла дверь. Но я не успел её ничего попросить. Полицаи, стоявшие сбоку, чтобы она их не видела, оттолкнули меня в сторону, и вошли сами… Она страшно закричала… Больше я ничего не видел, потому что побежал назад к папе.

Поздно вечером мы ушли из дома. Куда идти не знали, но хорошо понимали, что иначе просто убьют. Шли дворами и, вдруг, нас окликнул женский голос. Это была Орыся, хорошая знакомая папы, которой он часто шил платья. Она что-то делала у забора по хозяйству. Увидела его израненное лицо, и всё поняла. Мы зашли к ней. Дома была только дочь, а муж воевал на фронте. Расспросив, что и как, Орыся вышла в сени, принесла нам попить воды. Потом, немного подумав, сказала папе:

- Ты, Мошко, останешься у меня. Я тебя так сховаю, что никто не найдёт. А вот тебе, кивнула на меня, придётся уйти… Сейчас, пока темно. Она собрала мне поесть на дорогу, и я пошёл…

Что пришлось мне пережить, как я жил, тяжело вспоминать. Всегда грязный, голодный, работал у людей за кусок хлеба, а ночевал, где попало. Просил милостыню, а таких, как я, много было. Когда давали, а больше гнали, даже били… И уходил всё дальше и дальше от родного села…

Когда закончилась война, было мне семнадцать лет. Той весной помогал восстанавливать дом одним хорошим людям. Они и помогли мне вернуться домой. Нашёл я папу живым, но совсем больным. Вернулись мы в нашу хату, а там всё перебито, переломано…

Во дворе стоял у нас маленький сарайчик. Стал разгребать в нём разный хлам, смотрю, швейная машинка наша старая лежит. Почистили мы её, приспособили к работе. Папа тогда мне и сказал:

- Пока я жив, сынок, учись у меня портновскому делу. На жизнь всегда заработаешь.

Стали мы потихоньку из нищеты вылезать. Так прошло какое-то время. Но, оказалось, ждало меня впереди горе ещё похуже…

Тогда судили полицаев, и Митруца показал на меня, что я помогал им грабить дом мельника… Молка, жена Иосифа, подтвердила, что двери она открывала мне… Эти бандиты так избили её, что она хоть и выжила, но стала инвалидом.

Меня арестовали, но моему рассказу не поверили… Несколько дней допрашивали, а потом отдали под суд. Прокурор тогда сказал:

- Он, конечно, виноват меньше, но наказать его надо, чтобы другим неповадно было.

Слово это я хорошо запомнил, но не понял, что обозначает оно… Так я попал в отсидку… А уже как там было, писать не буду… Только упаси тебя Господь от моей судьбы…

Рядом со мной были уголовники. А за что сидел я? На моих глазах до крови избили папу. Меня, совсем ещё пацана, Митруца тащил за ворот рубахи, как собаку за ошейник. От страха я ничего не соображал. От него несло самогоном, а для меня это был запах смерти. Думал ли я о том, что хотят ограбить жену мельника? Конечно же, нет! Это я понял потом, а тогда пытался вырваться, чтобы убежать. Но у входа в дом меня заставили понять другое: стук в дверь – это жизнь… Что я мог сделать? Что?!... Почему меня так жестоко наказали?..

Эти вопросы я задавал сам себе много раз, дней, месяцев… Я спрашиваю себя об этом и сегодня… Я не считаю себя виновным!

Когда я вернулся, то мы поженились с твоей мамой. Ну, а потом… я знаю, что и в школе, и соседи смотрели на тебя, как на прокажённого. Прости меня, сынок… Кто знал, что так случится?..

Написал я, и уже легче мне стало… Не так болит душа, как раньше… Один раз я сам сильно обидел тебя, кричал, выгнал из комнаты… Только за то, что вытащил книгу из моего шкафчика и листал её. Ты ничего не понял, а я сильно испугался… Боялся, чтобы никто не узнал о ней. Ведь это была не простая книга, а Тора.

Из заключения своего возвращался я домой поездом. Несколько суток. Ехал рядом со мной такой же бывший зэк, как я, только пожилой. Он мало говорил, но часто открывал какую-то книгу и читал её. Я не выдержал:

- Это наша КНИГА, - сказал старик. - Она священная. Она помогла мне выжить!

- Да, - очень серьёзно ответил он, - она помогает общению с Б-гом.

Видя, что я ничего не понял, он стал рассказывать, о чём говорится в ней. Научил словам одной молитвы. Много говорили за жизнь. И так, пока не приехали в Москву. Там мы с ним расстались навсегда.

- Возьми, - протянул он мне на прощание священную книгу, - пусть она будет всегда с тобой.

- Как я могу, - она же спасла вашу жизнь, - хотел отказаться я…

- Именно поэтому я дарю её тебе. Люди всегда должны помогать друг другу. Читай Тору, соблюдай заповеди, и Всевышний поможет тебе. Ты можешь забыть слова молитвы, но не забывай общаться с НИМ. Можешь своими словами, но они должны быть искренними и правдивыми.

За те несколько лет, что я провёл в лагере, это был первый разговор с человеком, желающим мне добра от всего сердца. Я был одинок и подавлен тем, что видел и пережил. Он протянул руку помощи, и я поверил ему. С тревогой и волнением возвращался в родные места, но теперь уже с какой-то надеждой на лучшее.

Не сразу, но стал заглядывать в Тору, читать её. А перед сном благодарю ЕГО за прожитый день, рассказываю о своих делах и прошу помощи. Не только для себя, но и для твоей мамы… Для тебя, мой дорогой сын, всей твоей семьи... ОН помогает нам всем, я вижу и чувствую это…

Я знаю, каждому отмерен свой срок, а мне осталось жить мало. Такая у меня болезнь… Прошу у НЕГО время только на то, чтобы закончить это письмо, которое пишу тебе уже много дней.

И ещё одна просьба. В Липковцах живёт Орыся Степановна, которая спасла от гибели твоего дедушку. Прятала и кормила… Он выжил благодаря ей, но когда меня посадили, сердце его не выдержало…

У меня есть священная книга, а я думаю, что и она – святой человек. Муж её погиб, дочь уехала, живёт она сама. Твоя мама не знает, что я даю ей деньги, потому что имеет слишком длинный язык. А я хочу, чтобы ты знал, и тоже помогал ей после меня, как сумеешь...»

- Я давно собирался, но теперь обязательно поеду туда, - закончил чтение Зёма, - не думаю, что она жива, но сделаю всё, что смогу для её памяти… И приведу в порядок могилы своих родных…

Он пригласил всех выйти на балкон, и город встретил их огнями фонарей и реклам. А затем обдал запахами ресторанов с расположенной рядом площади и резким хаосом разных звуков. Один из них, самый громкий и пронзительный, всё нарастал – внизу по улице пронеслась санитарная машина, спешившая к кому-то на помощь.

- Люди всегда должны помогать друг другу, - в унисон прозвучавшей тревоге повторил Веня простые, но так кольнувшие его в самое сердце слова из письма.

Примечания

[1] Гурнышт - ничего (идиш).

[2] хавер - товарищ, приятель (идиш).

[3] бохер - парень, холостяк (идиш).

[4] брив- письмо (идиш).