Шаги времени
Глава XI
Вена
(продолжение. Предыдущие главы см. в №5-6/2014 и сл.)
Сегодняшний
день лишь со временем
Откроет свой
смысл и цену;
Москва
истекает евреями
Через
отверстую Вену.
Игорь Гарик
Полет в Вену длился около двух часов, и все это время Алла провела в слезах. Она не замечала, как за окном самолета менялась погода. Мы с Владиком были напряжены, но не могли не видеть, что над нами засверкало сияющее солнце. Венский аэропорт представлял такой контраст тому, что было всего два часа назад! По залитому солнцем пространству сновали маленькие служебные машины ярчайших цветов: желтые, красные; служащие аэропорта в униформах всех оттенков радуги – все казалось нарядным и праздничным. Слезы под напором этих новых впечатлений высохли, люди в самолете – все они, как мы, были новыми эмигрантами - оживленно переговаривались. Наконец начали спускаться по лестнице и обнаружили, что, кроме солнца и ярких красок, нас встречал также большой взвод солдат с обнаженными ружьями. Тут же стало ясно, что эти военные – наша защита от возможных нападений террористов. Куда теперь?
На огромном поле аэропорта наша группа казалась нам совсем маленькой. Выпущенная из сумки в этот яркий и шумный мир, возбужденная Лада лаяла изо всех сил, и под ее лай солдаты вели нас в специальную огороженную территорию аэропорта, где проводилась регистрация и решалась дальнейшая судьба вновь прибывших эмигрантов из Союза.
Наши московские друзья Миша и Софа Шиллеры уже прошли через Вену и передали нам инструкции, как себя вести, когда ехать, что говорить. Вопрос о том, когда ехать был серьезным: поезд в Рим (!), где сейчас находились Шиллеры, вез советских эмигрантов один раз в неделю. Значит надо купить билеты из Москвы так, чтобы провести целую неделю в Вене, что и было сделано. И мы провели волшебную неделю в этом незабываемом городе. Но самым важным был номер телефона, по которому нужно позвонить, чтобы обеспечить наш переезд в Италию, а не в Израиль.
В то время как я узнал позже, шла ожесточенная борьба двух сторон советской еврейской эмиграции: израильское правительство настаивало на том, чтобы все уезжавшие направлялись в Израиль. Его представителем была организация СОХНУТ, против нее выступал ХИАС. Мы знали об их существовании еще в Москве, но впервые столкнулись с ними только в Вене. Говорили, что Сохнут ставит препятствия всем, кто хочет изменить маршрут – поэтому и нужен этот таинственный номер телефона. Но ко времени нашего приезда борьба между Сохнутом и Хиасом, – который сумел доказать, что вопрос эмиграции евреев это не только проблема сионистского движения, но и вопрос свободы и прав человека, – кончилась победой последнего, так что шиллеровский волшебный телефон не понадобился. Все прошло гладко.
Площадка еврейской эмиграции представляла собой красочную картину: представители Сохнута и Хиаса находились довольно близко друг к другу. Не помню сейчас точно, как это было – то ли задавался вопрос 'Куда вы едете?', то ли были плакатики с надписями 'В Израиль' – 'Не в Израиль', но толпа скоро разделилась на две группы, большая в Израиль, меньшая – куда-то… Процедура регистрации была медленной, и стоял оглушительный шум людских голосов под аккомпанемент лая нашей Лады. Представитель Сохнута, маленький человек с высоким голосом время от времени взывал ко мне со словами: ''Перестаньте играть с собачкой!'' Возбужденная Лада не унималась. Я успокаивал собаку как мог, но как только мне нужно было на минуту отойти, передав поводок Алле, она опять начинала свой концерт и снова слышался голос: ''Перестаньте играть с собачкой!''
Подошла наша очередь в группе 'Не в Израиль'. все документы и свидетельства были зарегистрированы, и мы присоединились к тем, кто уже прошел формальности. Когда процедура завершилась для обеих групп, израильтян поместили в автобусы и под военным эскортом повезли в замок Шенау. Все знали, в какой опасности были они в связи с усилившимися угрозами арабских террористов. В воспоминаниях Голды Меир есть рассказ о том, как правительство Бруно Крайского (кстати, еврея) вело переговоры с террористами о закрытии Шенау и готово было им уступить. Обычно люди проводили в Шенау из соображений предосторожности коротких 2-3 дня и опять-таки под охраной доставлялись в аэропорт для полета в Израиль на самолетах Эль-Аль.
Нас же отпустили без охраны и на автобусах отправили в гостиницы. Не знаю, насколько это было разумно, но мы как бы растворились, потерявшись в венской толпе, и в конечном итоге ни с кем ничего не случилось. Представитель Хиаса снабдил каждую семью небольшой суммой денег на мелкие расходы, и мы их потратили разумно, как могли. Наша маленькая гостиница, что-то вроде пансиона, была убежищем для нескольких семей из Союза. В первый же день мы познакомились с семейством Толи и Лиды Черномордиков из Москвы и их дочкой, которую, к нашей неожиданности и удовольствию, звали… Лада – Лада Черномордик. Наша черномордая Ладушка не обижалась: у нее была другая фамилия. С ними была и суровая очень пожилая матрона, мать Лиды, которая неустанно пилила и ела все семейство. Черномордики были славными людьми, нашим единственным разногласием оказалась их теория, что фрукты – только для детей. А фруктов была масса и они были дешевы. Самыми лакомыми для Владика и Лады (Черномордик) оказались бананы. То, что оставалось, можно было есть старшим. Но в конце пребывания в Вене мы с Аллой все-таки взяли верх и все ели фрукты на равных.
На второй день после прилета нам было сказано прийти в израильское посольство. Мы не понимали, почему израильское, ведь мы не едем в эту страну. Когда мы прибыли на трамвае по адресу на ул. Брамса, улица была пустынна. Несколько молодых людей в порванных джинсах бродили вокруг и стояли, прислонившись к стенам домов. Перед нами было желтого цвета здание посольства. Мы двинулись к нему, и тут же один из бродяг подошел к нам. Он резко спросил: ''Where are you going?,'' – стало ясно, что этот человек связан с посольством. Я посмотрел ему в глаза, серые холодные, жесткие, жестокие глаза. Это было лицо человека, готового на все - даже на убийство, если нужно. Мороз пробежал по коже – мы как будто были участниками какого-то фильма ужасов. ''To the Ambassy,'' – ответил я, и мы, не оборачиваясь, пошли вперед. Он шел за нами, и спросив у двери нашу фамилию, вошел в вестибюль и сказал что-то по телефону на иврите. Ему ответили. ''Wait,'' – буркнул охранник посольства и оставил нас одних.
Некоторое время ничего не происходило. Может быть, нас рассматривали в видеокамеру или проверяли в списках вновь прибывших. Наконец, дверь открылась и мы вошли. После тщательного обыска прямо у двери Аллу и меня ввели в комнату, где нас ждали двое. Я не очень помню их лица. Получив все сведения, которые у них, конечно, были, они начали нас уговаривать ехать в Израиль: ''Вы едете в полную неизвестность, и вас ждут большие трудности''. Это была правда, мы молчали. ''А у нас вашу семью ждет забота и полное обеспечение – квартира, работа, стипендия пока не устроитесь, образование для сына''. Это тоже была правда. Но невозможно было сказать, что восточная музыка мне не по вкусу, как невозможно открыть истинные, глубинные, честные причины нашего решения – что мы, дети Второй мировой войны, не хотим ехать в страну, где идет война, не хотим подвергать нашего сына тем опасностям, через которые прошли сами Мы мямлили что-то не очень членораздельное. Атмосфера была напряженная, хотелось, чтобы все это скорее кончилось, но вопросы сыпались один за другим: ''Почему…? Что вы имеете против…? Как Израиль может обойтись без вас…''? Но разговор внезапно оборвался, когда задал вопрос я: ''Имеем ли мы право сами решать свою судьбу и ехать, куда хотим''? – ''Имеете''.
Мы вышли из посольства и направились к трамваю, те же молодые оборванные охранники стояли у стен, но на нас никто не обратил внимания. В гостинице нас ждал Владик, и Черномордики, и остатки бананов. Мы были счастливы и чувствовали себя свободными людьми. Это чувство свободы начало развиваться, как росток, именно в Вене и становилось все более мощным с каждым шагом вперед. Личная свобода была воздухом, которым мы начали дышать здесь.
Очень скоро произошла наша первая встреча и завязалась долгая дружба с Володей и Лидой Фрумкиными. Между нами было много общего: оба музыканты, Володя музыковед и замечательный исполнитель авторских песен (об этом мы узнали позже), а Лида пианистка. У нас было общее прошлое, многое из музыкальных вкусов и интересов совпадало, так что встречи и беседы трудно было закончить. Мы много гуляли по Вене и однажды оказались у здания Венского музыкального университета на улице Антона Веберна.
Wiener Musik Hochschule, Anton-von-Webern-Platz
По инициативе Володи решили войти в здание и посмотреть на интерьер. Нам встретился в фойе любезный человек, который спросил, что нас интересует в здании университета, и Володя вдруг, к нашему общему изумлению, ответил, что мы музыканты из Москвы и Ленинграда, - дипломатично умолчав о нашем нынешнем статусе, - и хотели бы познакомиться с консерваторией. И тут австрийцы забегали, чтобы показать нам лучшее, что у них есть. Нас водили в классы, концертные залы, залы с коллекциями старинных инструментов, показали замечательный орган. Все было необычайно красиво и всюду – старина и столетние традиции. Посыпались вопросы о советских музыкантах: что сейчас играет Рихтер, как идут дела в оркестре Мравинского, как здоровье Юдиной? Отвечали, как могли. Мы пробыли там довольно долго в торжественной и строгой обстановке и, выйдя на площадь, окунулись в лучи мартовского солнца. Если бы не Володина смелость, нам никогда не пришлось бы с этим познакомиться. Спасибо ему. Лида и я тут же решили, что обязательно дадим вместе концерт в Риме, и мы это сделали. Я расскажу об этом в следующей главе. А позже уже в Новом Свете мы выступим с концертом в Норвичском университете в штате Вермонт. У нас было еще несколько чудных прогулок по Вене с Фрумкиными, но денег на оперу не было. Эту ужасную потерю мы никогда не возместили.
Вена для Аллы, Владика и меня была пешеходным городом. Мы исходили его вдоль и поперек, уставали ужасно, но красота перед нашими глазами открывалась неописуемая. Роскошные старинные дворцы, церкви, широкие бульвары и узенькие улицы, большие и маленькие магазины. Ужасное впечатление производили венские тротуары, загаженные испражнениями огромного количества собак, вернее, маленьких собачек. Их вели на поводках солидные венцы, и все было по правилам: для собак были выделены специальные места, обозначенные столбиками и нарисованным на асфальте пространством для их дел. Но бедные собачки этого не знали, и дамы и господа спокойно переступали кучки и шли вперед.
Мы остановились перед небольшим магазином одежды, раздумывая о том, что у Аллы и меня практически не было приличной одежды. Владика мы приодели в Детском мире в Москве. В это время из магазина вышел хозяин, маленького роста пожилой человек, который спросил, что мы ищем. Как могли, мы объяснили, и он пригласил нас внутрь. Мне сразу показалось, что он еврей, и по внешности, и по тому, как быстро он понял, кто мы, и предложил большую скидку. Купив Алле замечательную длинную юбку, а мне брюки и шелковую рубашку, мы вышли в его сопровождении, поблагодарили и двинулись вперед.
Вдруг он остановил нас ошеломляющим вопросом: ''А вы не хотите оставить мне вашего мальчика? Такой хороший мальчик. Ему здесь будет очень хорошо''. Засмеявшись, мы ушли, и потом думали, всерьез ли он сделал такое нелепое предложение.
Мы побывали в нескольких венских церквях, которых множество, но все невозможно, конечно посетить за одну неделю, да и Владику это было трудно. Бедный мальчик, сколько церквей и музеев ему предстояло увидеть в Италии, пока в один прекрасный день он не скажет нам: ''Все, в церковь больше не пойду'' А с музеями смирялся до конца. Самый большой Собор в Вене был Stephansdom, Собор Св. Стефана, в архитектуре которого превалировала готика. Когда мы вошли, на нас пахнула совершенно чужая для нас атмосфера. Мы никогда не ходили в церковь в Москве, туда люди приходили молиться, и это было не для нас, мы никогда не были религиозны ни в каком смысле, и, кроме того, это было просто опасно; да и синагогу посетили практически впервые в Риме (однажды меня привели в синагогу в Харькове, и только потому, что пел знаменитейший кантор Моше Кусевицкий, так что я ничего не видел, кроме огромной толпы и слышал только замечательный голос). Запах горящих свечей в Stephansdom, мрачное освещение, странная для нас картина одиноких фигур, преклоненных перед алтарем и сидящих как будто за школьными партами создавали ощущение абсолютной чужести. Но постепенно, привыкнув к обстановке, мы начали видеть, среди какой красоты находимся: замечательные скульптуры, индивидуальные и групповые, великолепные витражи окон с ликами святых и лучами всех цветов радуги в готических рамах, пышные гробницы. Узнав, что в Соборе был похоронен император Франциск XIII, мы обошли его гробницу со всех сторон и долго рассматривали великолепные скульптурные группы и орнаменты, окружавшую ее. После Собора неизгладимое впечатление оставила Церковь Св. Петра, значительно меньшая, чем Собор. Но в ней, как и в нем, были колоннами отделены боковые молельни, в то время, как в Соборе за такими же колоннами были не молельни, а небольшие церкви, входившие в его состав. Св. Петр был знаменит своими фресками на куполе, хорошо освещенными верхним окном и боковыми светильниками, и мы долго стояли, подняв головы вверх.
Фрески на куполе церкви Св. Петра в Вене
Самым памятным походом для Владика был Пратер, ностальгическое место для жителей Вены и всех туристов. Надо признаться, что и на нас он произвел большое впечатление. На его территории происходила ежегодная Венская международная выставка. Само слово Пратер по-немецки означает луг, и действительно все его пространство было покрыто зеленью. Парк Пратер стал публичным с 1766 г. по указу Императора Иозефа II. Он даже делился на две неравные части: большая называлась Gruener Prater – Зеленый Пратер, а в северной части меньшая, Вурстенпратер, тоже покрытая зеленью, была Парком аттракционов с самым старым в мире Луна-парком и гигантским Колесом обозрения (1896 г.), возвышавшимся над Веной, с него можно было увидеть весь город. И, конечно, именно туда стремился наш сын.
Вид на пути в парк аттракционов. Сразу страшно
Сезон в Пратере длился от марта до октября, так что нам повезло: шел конец марта, почти апрель, погода стояла теплая, цвели цветы и обстановка была праздничная. Мы покатались на миниатюрной железной дороге длиной в 4 км, поездили в автодроме, павильоне детских машин, сталкиваясь бортами разноцветных моделей (опыт, который у нас уже был на Американской международной выставке в Москве), прошли мимо Музея мадам Тюссо, но не вошли в него – было слишком дорого - и, главное, побывали в Комнате ужасов (она еще называется Дорогой ужасов) с жуткими щерящимися динозаврами и черными мертвецами с белыми яростными глазами, пытавшихся кинуться на проезжавших мимо дрожащих посетителей, которые кричали, смеялись и визжали от страха и восторга. Владик потом говорил, и сейчас помнит, что Дорога ужасов была его самым страшным впечатлением в Вене.
По пути из парка аттракционов, зайдя в магазин игрушек, мы увидели, как загорелись глаза нашего сына, и купили ему за небольшие деньги, которые позволили себе потратить, то, о чем он всегда мечтал: 'настоящий', из хромированного металла, игрушечный пистолет и небольшой набор маленьких машинок настоящих европейских моделей. Владик с нетерпением ждал, как он, вернувшись в гостиницу, будет ими играть. Поиграв некоторое время, он, смущенный, пришел ко мне и Алле, глаза у него были растерянные: ''Что-то у меня ничего не получается, как будто мне не интересно''. Это был конец важнейшего периода его жизни. После Вены наш маленький сын перешел из детства в отрочество.
***
Наступило время покинуть чудную Вену и встретиться с неведомым нам Римом. В гостиницу пришел автобус, нанятый Хиасом, с нашими чемоданами – все это время мы обходились одним чемоданом, подаренным сотрудниками Аллы – пересчитали их – 17. Пересчитывать чемоданы нам придется еще несколько раз. Было неспокойно на душе, перемены всегда беспокоят, а в неизвестностях эмиграции особенно остро. Как будет вести себя наша беспокойная Лада в поезде? Решили на всякий случай дать ей маленькую дозу димедрола, не очень уверенные, насколько это безвредно для собак. Через несколько часов стало ясно, что опасения за ее здоровье и надежды на спокойную поездку были тщетными. Концерт начался сразу, как только двинулся поезд. Лада истошно вопила всю дорогу.
Все знали, что ночью будем проезжать мимо Альп, и пассажиры вагона собрались у окон в коридоре в надежде на яркую луну и хорошую видимость. Несмотря на то, что луну немного прикрывали облака, Альпы видели все, кто хотел – кроме нас с Аллой (Владик, по-моему, крепко спал): почти всю ночь мы старались утихомирить бедную Ладушку. Она успокоилась, наверное, просто устала, только под утро, когда поезд миновал горы и приближался к Риму. Наши друзья до сих пор помнят эту ночь и Альпы под аккомпанемент собачьего лая.
Тревожные, смешанные чувства владели нами. Что впереди? Куда еще нас приведет судьба? Что мы будем делать в новой жизни? Как пойдет жизнь Владика? Сохранится ли то замечательное ощущение легкости и свободы, которое мы испытали в Вене?
Наконец мы услышали объявление: Roma-Рим! Вена кончилась, начиналась Италия.
(продолжение следует)
Всего понравилось:0
Всего посещений: 2864
Convert this page - http://berkovich-zametki.com/2014/Zametki/Nomer7/Tumanov1.php - to PDF file
Комментарии:
Bronislava Shteyngart, MD
Brooklyn, NY, USA - at 2014-07-23 01:35:00 EDT
И я ела бананы, почти одни бананы, и другое уже не помещалось. И тоже ходила с открытым ртом по бесконечным музеям и церквям.
Александр Туманов
Лондон, О, Канада - at 2014-07-22 02:59:15 EDT
Я думаю, что утверждение Бродского это явный отоголосок советского интеллигентского мышления: нужно оправдать наше бытие высшими запросами духа. Думаю, что на самом деле - лучше это лучше, чем хуже. А сохранение запросов духа зависит от нас.
Владимир Фрумкин
Вашингт&, USA - at 2014-07-20 22:22:27 EDT
Саша, твои заметки перебросили меня на 40 с лишним лет назад, в тогдашнюю Вену, где мы с Лидой провели 9 дней, а потом вместе с вами отправились поездом в Рим. Удивительно, что ты помнишь такие детали, которые не запомнились мне (например, подробности нашей дерзкой -- в духе Остапа Бендера -- "экскурсии" в Венский музыкальный университет). Ты действительно всё это помнишь, или у тебя сохранились записи? А вот я запомнил другое: как тебя (наверное, из-за бороды) принимали за Солженицына (его выслали из СССР в феврале того же года). За два года до нас в Вене очутился выдавленный в эмиграцию Иосиф Бродский. "Голова всё время повёрнута вбок (то есть к витринам -- В.Ф.),-- написал он в Питер Льву Лосеву. -- Изобилие так же -- если не более -- трудно воспринимать всерьёз, как и нищету. Второе всё-таки лучше, ибо душа работает. Я лично не воспринимаю, как-то отскакивает и рябит". Мне эта мысль представляется довольно-таки спорной. А тебе?