Виктор Фишман: Бабий Яр

История Холокоста. Жертвы, преступники, герои и праведники. История ВОВ.

Moderator: Ella

Forum rules
На форуме обсуждаются высказывания участников, а не их личные качества. Запрещены любые оскорбительные замечания в адрес участника или его родственников. Лучший способ защиты - не уподобляться!
Post Reply
User avatar
Архивариус
Модератор форума
Posts: 1411
Joined: Thu Feb 21, 2008 5:28 am

Виктор Фишман: Бабий Яр

Post by Архивариус »

Прислано автором в редакцию

Виктор Фишман

«ЭТА БОЛЬ И ЭТИ СЛЁЗЫ НИКОГДА НЕ БУДУТ ЗАБЫТЫ…»

70 лет назад, 29 сентября 1941 года, в куреневском овраге «Бабий Яр», начались расстрелы жителей Киева. За годы оккупации в этом месте фашисты и их пособники казнили более 100 000 мирных граждан и военнопленных СССР разных национальностей, но подавляющее большинство из них погибло лишь потому, что были евреями. Понятие «Бабий Яр» с тех пор стало одним из символов Холокоста. Не случись «Бабий Яр» и посвященных ему стихотворения Евгения Евтушенко и повести Анатолия Кузнецова, переведенных на почти все европейские языки, возможно, и не состоялась бы послевоенная эмиграция советских евреев в Германию.

Краткое вечернее сообщение Советского Информбюро от 21 сентября 1941 года гласило: «В течение 21 сентября наши войска вели бои с противником на всем фронте. После многодневных, ожесточенных боев наши войска оставили Киев».
Несколько дней спустя на столбах, заборах и домах Киева были расклеены объявления немецкой комендатуры на русском, украинском и немецком языках: «Все жиды города Киева и его окрестностей должны явиться в понедельник 29 сентября 1941 года к 8 часам утра на угол Мельниковской и Дохтуровской (возле кладбища). Взять с собой документы, деньги, ценные вещи, а также теплую одежду, белье и проч. Кто из жидов не выполнит этого распоряжения и будет найден в другом месте, будет расстрелян. Кто из граждан проникнет в оставленные жидами квартиры и присвоит себе вещи, будет расстрелян» (Государственный архив Российской Федерации, Фонд 7021, опись 65, ед. хр. 5.).
На этот раз киевские евреи оказались куда более дисциплинированными, чем их соседи. Во всяком случае, мои бабушка и дедушка, жившие в доме № 16 по улице Ярослав Вал и помнившие доброжелательное отношение к евреям немцев, оккупировавших Киев в 1918 году, собрали все, что упоминалось в объявлении немецкой комендатуры, и явились на сборный пункт.
Документы спецкоманды С (Einsatzgruppe C) свидетельствуют: за два дня 29 и 30 сентября 1941 года в овраге Бабий Яр глубиной 10 м, длиной 400 м и шириной 80 м было расстреляно 33 771 мужчин, женщин и детей. Похожие данные приведены в отчёте № 6 от 31 октября 1941 года некоего Генриха Мюллера (должность не установлена): «Нехватка жилья, особенно в Киеве, в результате обширных пожаров и взрывов была ощутимой, но после очищения от евреев ее удалось устранить благодаря вселению в освободившиеся квартиры… 29 и 30 сентября спецобработан 31771 еврей…».
Музей Яд ва-Шем (Иерусалим) на мой запрос, числятся ли мои бабушка и дедушка в списке жертв Бабьего Яра, прислал копию из «Книги памяти» (Издательство корпорации «МИР»; Publishing House of Peace, Ing. P.O.Box 6162, Philadelphia, PA 19115, 1983); на странице 83 русского издания в левой колонке указаны «Вайсбанд Герш» и « Вайсбанд Мейта».
После войны моя мать, София Фишман-Вайсбанд, посетила дом № 16 по улице Ярослав Вал, чтобы расспросить соседей о последних днях жизни своих родителей. И увидела в одной из квартир знакомую ей мебель…
Есть много причин…
Трудно сказать, получило ли бы такую всемирную известность это кровавое событие (мало ли массовых расстрелов гражданского населения в разных городах Европы совершили фашисты и их пособники!), если бы не стихотворение Евгения Евтушенко «Бабий Яр» («Литературная газета», 1961) и документальная повесть Анатолия Кузнецова «Бабий Яр» (журнал "Юность", 1966). Ведь стихотворение Ильи Эренбурга точно того же названия («Бабий Яр», 1945) никто не услышал, хотя в нём были такие слова: «Мое дитя! Мои румяна! Моя несметная родня! Я слышу, как из каждой ямы Вы окликаете меня»…
Наверное, должны были случиться многие события, в том числе, смерть вождя всех народов, чтобы о жертвах заговорили. В беседе с журналистом Михаилом Бузукашвили Евгений Евтушенко вспоминал, что на строительстве Каховской ГЭС он познакомился с молодым писателем Анатолием Кузнецовым. Анатолий Кузнецов, мальчишкой живший в Киеве во время оккупации и видевший своими глазами, как собирали людей, как вели их на казнь, сам готовил материалы для будущей повести «Бабий Яр». Он подробно рассказал Евгению Евтушенко о том, что видел и помнил. После этого Евгений Евтушенко попросил его приехать в Киев и сводить в овраг.
«Когда мы пришли, я был совершенно потрясен тем, что увидел, - говорил Евтушенко в своём интервью. – Я знал, что никакого памятника нет, но я ожидал увидеть хоть какой-нибудь памятный знак или какое-то ухоженное место. А вдруг я увидел самую обыкновенную свалку – кучи дурно пахнущего мусора. И это на том месте, где в земле лежали десятки тысяч ни в чём не повинных людей – детей, стариков, женщин. На наших глазах подъезжали грузовики и сваливали на то место, где лежали эти жертвы, всё новые и новые кучи мусора…». На вопрос, почему такое происходит, Анатолий Кузнецов ответил ему: «… есть много причин. Ведь примерно 70% людей, которые участвовали в этих зверствах, были украинские полицаи, которые сотрудничали с фашистами, и немцы им оставляли всю самую черную работу по убийствам… ». Поэтому, по мнению Анатолия Кузнецова, широкое обнародование событий в Бабьем Яру «считается подрывом престижа украинской нации».
За публикацию стихотворения Евгения Евтушенко «Бабий Яр», начинающегося словами «Над Бабьим Яром памятников нет…» в «Литературной газете» 19 сентября 1961 года был уволен главный редактор В.А. Косолапов. Но ничего уже нельзя было поделать: стихотворение быстро перевели на десятки языков.
Первый вариант (всего их было четыре) перевода на немецкий язык стихотворения «Бабий Яр» (Babij Jar) граждане Германии прочитали в газете «Die Zeit» 25.01.1963. Как раз после этой публикации медлительная немецкая Фемида стала раскручивать судебный процесс в Дармштадте (Darmstädter Landgericht, 1968) над подполковником СС, начальником расстрельной команды 4a Августом Хэфнером (Obersturmführer SS August Häfner). Август Хэфнер согласовал с военным комендантом Киева генерал-майором вермахта Куртом Эберхардом (Generalmajor Kurt Eberhard) весь процесс расстрела в Бабьем Яру и руководил этими казнями. Обвинением в адрес всего вермахта прозвучало тогда признательное показание Августа Хэфнера: «Я помню, что генерал-майор Эберхард сказал мне в Киеве: «Schießen müßt ihr!».
Живые свидетели
«Она лежала, раскинув руки, закрыв глаза. Слышала какие-то утробные звуки, стоны, икоту, плач вокруг и из-под себя: было много недобитых. Вся эта масса тел чуть заметно пошевеливалась, оседая, уплотнялась от движения заваленных живых… Наверху оказался куст, она его нащупала, отчаянно уцепилась и … переваливалась через край…». Когда я читал эти строки из повести Анатолия Кузнецова «Бабий Яр», мне хотелось думать, что так же могли спастись мои бабушка Мейта и дедушка Герш. Но чуда не случилось: из десятков тысяч евреев, поставленных у обрыва Бабьего Яра перед дулами пулеметов, спаслись лишь 29 человек. Спаслись и некоторые советские военнопленные, бежавшие от расстрела в Бабьем Яру.
В материалах Международного военного трибунала в Нюрнберге есть рассказ одного из них:
«В качестве военнопленных мы находились в Сырецком концлагере, на окраине Киева. 18 августа нас в количестве 100 человек направили в Бабий Яр. Там нас заковали в кандалы и заставили вырывать и сжигать трупы советских граждан, уничтоженных немцами… Кости трамбовками разбивали на мелкие части. Пепел заставляли рассеивать по Яру, чтобы не оставалось никаких следов. Так мы работали по 12-15 часов в сутки. Для ускорения работы немцы применили экскаватор. За время с 18 августа по день нашего побега — 29 сентября — было сожжено, примерно, семьдесят тысяч трупов…» (Нюрнбергский процесс. Сборник материалов. Том. I. Изд. второе, исправленное и дополненное. Государственное Издательство юридической литературы, М. 1954).
На состоявшемся в 1946 году в Киеве судебном процессе над участниками массовых расстрелов во время немецкой оккупации Украины нескольких украинских полицейских приговорили к смертной казни через повешение. Приговор был приведен в исполнение в центре города на площади Калинина. Остальным дали длительные сроки заключения. Через десять лет все осужденные были амнистированы Хрущевым.
«…Эта боль и эти слёзы никогда не будут забыты»
Повесть, пусть даже документальная, не может служить свидетельством обвинения. Тем не менее, немецкий славист Вольфганг Казак (Wolagang Kasack, 1927-2003), автор знаменитого «Lexikon der russischen Literatur des 20. Jahrhunderts», говорил автору статьи, что этот роман (так он называл повесть Анатолия Кузнецова «Бабий Яр», немецкий перевод которой был опубликован в Цюрихе в 1968 году ) раскрыл многим немцам глаза на действительные события в оккупированной Украине и в немалой степени способствовал принятию решения министрами внутренних дел федеральных земель по поводу еврейской эмиграции из Советского Союза.
Это мнение в известной степени подтверждают слова шестого федерального канцлера Гельмута Коля (Helmut Kohl), при котором в 1991 году бундестаг принял историческое решение о приеме в ФРГ евреев из бывшего СССР. Произнесены они были в Киеве в сентябре 1996 года во время присвоения ему звания почетного доктора Киевского университета имени Тараса Шевченко и совпали с самым разгаром еврейской эмиграции в Германию:
«Недавнее прошлое особенно памятно в Киеве, где ознаменовано кровавой расправой и страшным преступлением. Немецкими руками именно в этом городе и на этой земле было произведено нечто страшное. Память о Бабьем Яре является едва ли не главной скорбью и болью того времени, символом жестокости и бессмысленности войны. Массовое убийство украинских евреев нацистами было и убийством их культуры, которой Исаак Бабель воздвиг нерукотворный памятник. Мы хотим, чтобы эти страдания и эти смерти, эта боль и эти слёзы никогда не были забыты. Мы должны этим жертвам (курсив мой – В.Ф.) и только признанием этого мы можем совместно строить будущее …».

У каждого – свой памятник.
Весной 1997 года в помещении новой городской ратуши Мюнхена демонстрировалась передвижная фотовыставка «Преступления вермахта. 1941-1944 год» («Verbrechen der Wehrmacht, 1941-1944»), подготовленная Гамбургским институтом социологических исследований (Hamburger Instituts für Sozialforschung). Основу экспозиции составляли фотографии массовых и индивидуальных казней, в которых принимали участие солдаты и офицеры вермахта.
Как впоследствии отмечала мюнхенская пресса, эту выставку в первые же дни посмотрели не менее 86 000 человек. Среди них был и автор этой статьи. Очередь тянулась через внутренний двор, и хвост её оканчивался на площади Мариенплац. Входя в двери выставочного зала, я услышал разговор двух дежурных. Один рассказывал другому, что примерно час назад в зале произошел инцидент: одна немка на фотографии увидела немецкого офицера, участвовавшего в казни и как две капли воды похожего на её отца. Посетительница была в сопровождении дочери и подруги, которые успели подхватить под руки уже терявшую сознание женщину. 5 апреля 1997 Газета «Süddeutsche Zeitung» напечатала статью под названием «Мой отец-военный преступник» (Mein Vater, der Kriegsverbrecher). Речь в ней шла о мюнхенской журналистке Бригитте Мёллер (Brigitte Möller). Это она увидела на фотографии своего отца Карла Шайдеманна (Karl Scheidemann).
В 2011 году автора этой статьи пригласили принять участие в сборе документов для документального фильма «История одной фотографии». Мне удалось выяснить, что мюнхенская журналистка Бригитте Мёллер умерла в 2005 году и у неё остались три дочери, у которых хранятся письма деда с фронта и его дневники. Я разыскал координаты двух из них и направил письма с предложением о встрече. Мне хотелось выяснить, как им живется-можется с памятью о той самой фотографии с выставки: ведь не так уж и важно, что эта фотография имела отношения не к Бабьему яру, а к другой казни!
Ответного предложения о встрече не последовало. Можно себе представить, что им нелегко жить с такой память. Только память внука бабушки и дедушки, погибших в Бабьем Яру, отличается от памяти внучек Карла Шайдеманна одним обстоятельством. Это обстоятельство в моём случае в точности равно 80 метрам, то есть ширине оврага, на одной стороне которого стояли жертвы, а на другой – стрелявшие по ним пулемёты.
Post Reply