ИСТОРИЯ МОЕЙ АССИМИЛЯЦИИ

[Valentyn Dorman]

ИСТОРИЯ МОЕЙ АССИМИЛЯЦИИ

Сначала русские меня ассимилировали. Затем, после Хрущёва, украинцы украинизировали.
И всё развивалось, как по классике драматургии театра: «в одной декорации», в Одессе, где я родился и жил. Но, что-то не получалось; может, методика ассимиляции была недоразвитой, или ассимиляторы что-то там недопоняли. Т.е. они будто не замечали, что жил и вёл я себя уже изначально так, как они. И даже пословица есть: «С кем поведёшься, от того и наберёшься». Тем не менее, мне постоянно твердили, что я всё равно еврей. А если кому-то не наливал или в долг не давал, то просто жид какой-то, прости меня господи. И как же тут ассимилироваться, когда постоянно напоминают!? Ну, хоть бы один поддержал: дескать, у тебя уже получается. Нет. Полная безнадёга. И будто я виноват, что, либо они плохие учителя, либо дело затеяли никудышнее. Вобщем, это достало, и я вроде как убежал, будто Колобок из детской сказки. Как школу бросил. Так и не закончил полного курса «их – меня» обучения.
С точки зрения цели, я бежал не куда-то, а просто оттуда. Но когда оказался в Германии, здесь немцы взялись за меня... Т.е. похожий процесс, но здесь называется «интеграцией в общество». Может и потому, что «ариезация» вышла из моды? Не знаю. В любом случае, и это похоже на то, как селекционер-любитель из «Солдата Чонкина» хотел картошку скрестить с помидором.
Проблема вся в том, что по языку я вроде как русский. А когда республики бывшего СССР передрались, то я, родившийся на Украине, получаюсь украинец. Ой, извините, теперь говорят не «на», а в Украине. Удивительно откровенная трансформация! Т.е. Украина опять полюбилась с Германией, поэтому срочно приняла немецкую форму грамматики: в Украине. Потому что по ихнему «на Украине» это вроде как «на горшке, сверху». Правда и это «Ин дер…» моему языку и привычке пока непонятно. Тем более, если бы в те времена Украина примкнула к Германии, Польше или Румынии, то и я, получается, был бы... на или в… немцем, румыном, или поляком.

Вобщем, ин Дойчланд я пришёл куда надо на регистрацию и отвечаю, как по жизни меня научили: юдэ я, то есть еврей! А еврей он и в Африке не африканец. Может и подзагореть, но всё равно однажды напомнят. Правильно?
- Нет, - отвечает мне строгая дама, как несмышлёному пацану. - Ведь вы не из Израиля, а по религии у нас в паспорт не пишут.
- А при чём тут религия? – интересуюсь, зная, что в Германии есть налог на религию. – Я атеист! – говорю. И мысленно убеждаю себя: «Приму» за 14 копеек здесь не купить. А польский «Спорт» за 8-мь копеек уже даже не снится. Здесь в любую пачку носом уткнись, а там ехидное это: 5 марок (теперь уде евро). Нет, конечно, я атеист! Во всяком случае, пока не брошу курить. Тем более, сын растёт - не работает. А вдруг и его какая-то девка научит курить? Нет, религия мне не по карману! Умру атеистом...
- Значит вы украинец, - та фрау настаивает. А я развожу руками. Как объяснить, что та сторона всегда была против? Плюс, если вдруг немцы выпрут меня обратно, а в документе я окажусь украинец, так меня первый же «Паспортный стол» так забибикает! Сразу напомнят! И что я отвечу, что немцам виднее? Нет, чувствую я, что надо выкручиваться, и даме пытаюсь что-то растолковать. Т.е. «Нэ вмер Гаврыла, а галушка задавыла...» - пишите: еврей! Нет-нет, я не намекаю. Нет, на дотации не претендую. Нет, пострадавшим себя не считаю. Нет, участвовать не собираюсь. Ах, пишите, как вам удобнее...
Позже, дабы ускорить дальнейший процесс интеграции, я признавался с порога: я украинец. По ихнему «украинэр». И было всё тихо, пока не пришёл черёд получать гражданство. Т.е. только лишь я заявил: украинэр, - та же дама вдруг улыбнулась.
- Нет, господин, лангзам, не торопитесь. Это гейт нихт уже. Т.е. ни в какие ворота не лезет, по-нашему. Мы вас, говорит она, уже переписали. Вобщем (умзонст), поздравляем. И даёт мне анкету проверить. Вот видите: имя, отчество, всё про рождение и фотография. Вы?
- Да, отвечаю по ихнему, - я.
- А тут стоит: дойч (немец, по-нашему). Ферштейн? Если ферштейн, распишитесь.

Я растерялся. Дурак-дураком, не иначе. Что за шуточки, думаю. Добегался, Колобок, твою бабушку-дедушку и всю родовую книгу. Ну и спросил их: «Почему сразу «дойч»? На Украине с Россией меня лет 45, а тут?! Модернизация, автоматизация, семимильными шагами путь к коммунизму, это я слышал. И грань между городом и деревней стирал – тоже всё помню, но по пятилеткам. А тут двух ещё не прошло, а они такое вписали, что родне не признаешься! Они же, мои, почти все в Израиле, а я тут – дойч! Да, я писал заявление, но, извините, на право жить и работать в Германии? Но в немцы я не просился!? А тут, на тебе бабушка Юрьев день! Я к «украинеру» толком ещё не привык!
- А иначе нельзя, - втроём уже убеждают меня делопроизводители. - В Германии - все гражданины немцы. Автоматишь. Ферштейн?
- Автоматишь, конечно ферштейн. А практишь, если Объединённая Германия разъединиться, как СССР, я тогда стану саксонцем, или Северно Рейнским Западником, и, кстати, паспорт опять менять вместе с нацией. И деньги за паспорт. Да я так Мальбору в жизни не закурю!
- Если, – вежливо размышляют они, - нет. Вы опять перепутали. Нация, это когда единство: язык, земля, государство, религия. Всё это Германия! «Вместе мы – сила!» – вдохновилась она, а я вспомнил украинский лозунг: «Нас богато, нас нэ подолаты». Т.е. не победить. - И вот мы германцы; дойч, немцы по-вашему. - Продолжала дама, чуть не вставая из-за стола, как для исполнения гимна. – И теперь это важным должно быть для вас, потому что вы уже гражданин... нашей нации. Ферштейн?
- Конечно ферштейн. Что тут нового? Он ведь тоже теперь уже ваш, пардон, уже наш. Только ещё и почётный. Вроде как было... у них, в СССРе – Герой Союза. А тут он – Герой Германии. Правильно? А там, получается, был он... - я задумался, в воздухе пальцами подбирая слова.
- Это вы, извините, про Бисмарка? - дамы даже заулыбались моим познаниям.
- Нее, - отвечаю, стараясь, их не расстроить. - Что Бисмарк? Он же здесь моделировал. А этот был вроде на вражеской территории. Диверсант. Подрывник. Поэтому он у вас не простой гражданин, а почётный. Правильно? Ах, извините, я не сказал! Это я про Горбачёва! Нет, не про Горбачёв-водка, а про президента. Наш «экс», то есть ихний теперь экс, он у вас теперь здесь почётный. Он ведь их, пардон, тогда нас, на корню разметал, лишив единства, сил, нации… ну того, что вы про Германию рассказали. А такому можно сразу трижды героя давать. Он ведь и вас, пардон, теперь нас получается, что укрепил, развалив прежние завоевания СССР. Значит, больше, чем Бисмарк. А я получаюсь теперь – просто так: немец, как Бисмарк и Коль. А что я мог развалить? – думаю. Одна ассимиляция была в голове. Пионер – всем пример! Иди знай, что так обернётся. А вот интересно: он там уже знал, что будет разваливать? Если знал, значит, был как инкогнито, под псевдо нацией и псевдо гражданством. Ну да, как в подполье! И президентом – прикидывался. Так и про Ленина говорили, что немецкий шпион…
- Простите, а что вы спросили меня? – вырвала меня дама из размышлений.
- Я? То есть: ихь? Ах! Я спросил, нужно ли будет опять платить, если у вас, у нас, получится как в СССРе? Нация поменяется, за паспорт новый опять платить и т.д.?
- Спасибо, - дамочка изобразила улыбку. - Так вот: если то «если», то мы обязательно вам сообщим. Ферштейн? Дошвидане. Хорошего дальше вам дня...
- Ладно. Вам тоже данке, - ей говорю, забирая свой паспорт.
На улице я рассмотрел новый паспорт и щёлкнул пальцем по фотографии, дескать «Бьют не по паспорту, а по морде». Чаще всего автоматишь.

Подождите, - это ещё не конец! Когда я явился домой типа немцем, - жена украинка от счастья чуть не расплакалась, что на Украину, простите, в… - её обратно уже не погонят. И сын, вроде уже автоматишь дойч. Ну, а потом я получил письмо из Украинского Посольства. Деньги просили, чтобы продлить украинский паспорт.
- А как? – по телефону их спрашиваю. – Я уже в немцы вступил. Им уже уплатил. Тем более, там ассимиляция никак не давалась.
- Ах, от воно шо! - отвечают.– Ну, тогда нам за процедуру, шоб воно по форми було.
А я украинский уже подзабыл, переспрашиваю: «Это вроде как отступного? Так вы же сами сказали: «Украина для украинцев». И я вам отдал. Украинцем вы меня никогда не считали, и даже в паспорте не стояло. Пенсию вы мне не платите, хотя отпахал почти полные 28-мь, как солдат в царской армии. И всякие профсоюзные взносы тоже корове под хвост. Квартиру мою, ремонт за мой счёт, отобрали. Да у меня на дорогу только и было! Даже таможенник разорался, что взять с меня было нечего, кроме Библии на украинском языке. Так и сказал, как посочувствовал: «Вали, голожопа команда, толку з тэбэ одна тилькы Библия». Так что, лучше вы меня просто вычеркните.
Ну, думаю, уговорил. Прислушался – тихо. Совещаются, - думаю. Но там началось это: ду-ду-ду-ду.

Что у нас в сумме, в финале? А в финале, каким я был, таким я и остался. Помните песню? Т.е. Палестинский казак с мрачным русско-украинским прошлым, - в натуре Абрам Повидло. Притом, что мне на эти различия, собственно, наплевать с космополитической колокольни. Тем более, что изменилось у нас, в течение пары десятков строк? С моей стороны – ничего. А с другой? С той учётной, воспитательной или ассимили-ариизирующей? С этой (обычно тут мать вспоминают) я теперь чисто-паспортно немец. Правда, «автоматишь» пишу про... чисто русского и великого Пушкина; и именно то, чего совершенно не существует в русском или немецком образовании. И здесь я с восторгом провозглашаю: «Русские и немцы – близнецы братья!» Т.е. Пушкин для нас, что Гёттэ для них: только обложки книг и пояснения от Издательств. Великий русский – один. Великий немецкий - другой. Оба – национальная гордость. Хотя, как сказал Артур Шопенгауэр: «Убогий человека, не имеющий ничего, чем бы мог гордиться, хватается за единственно возможное и гордится своей нацией…» Что так же созвучно с мыслью Лиона Фейхтвангера, выраженной в его романе «Сыновья». «Величие и история нации умножает силу лишь того, кто сам силён от природы, но слабому она помочь не может. Если слабый хочет опереться на свою нацию, она оказывается обманчивой опорой, а неразумное чванство её силой только лишает его понимания собственной слабости».

Автор: Наум – Валентин Дорман. Оберхаузен. 2000 год.