Инна Ослон: Еврейский рыцарь

[Архивариус]

Прислано в редакцию автором
Инна Ослон

Еврейский рыцарь

Все рассказанное ниже не претендует на абсолютную точность. Я могла перепутать даты, имена, подробности, принять воображаемое за действительное, но тем не менее история эта подлинная и сюжет выдуман не мной.



Он был маленький еврейский старичок, который говорил по-русски с таким невероятным акцентом, как будто весь вышел из еврейского анекдота. Дядя Ушер (так я в детстве запомнила на слух) прекрасно разбирался в международной обстановке, мог рассказать, что происходит в разных странах мира, какую линию проводит Советский Союз, какую Америка и чем это объясняется. Что никак не было связано с его работой. Просто международная политика была его хобби, и он прочитывал кучу газет.

А работал он банщиком. А кем еще можно работать с двухклассным образованием? Видела я его только мельком, один или два раза, уходящим от бабушки, его двоюродной сестры, которой всегда было интересно с ним побеседовать, несмотря на свое кандидатство наук и разницу в социальном статусе. Дядя же, как мне представляется, отдыхал у нее душой на родном идиш.

Дядя Ушер был человеком глубоко верующим.

Я вдруг вспомнила про дядю Ушера, когда к новоприбывшим обратился вполне светского вида молодой раввин.

- И почему же Господь сохранил вас? - спросил он.

- Потому что мы всегда соблюдали субботу, - отрапортовала колоритнейшая дама из Узбекистана.

Я с изумлением оглянулась. Кто же это из присутствующих соблюдал субботу? Этот инженер из Донецка? Эта медсестра из Белоруссии? Зачем она так угодливо врет?

А я ведь за всю свою сознательную советскую жизнь не только ни разу не видела верующего еврея, но даже от антисемитов не слыхала о такой человеческой разновидности, и все мои родственники, знакомые, полузнакомые и известные мне понаслышке одноплеменники были законченными атеистами. Все ли? Вот тут-то я и вспомнила про дядю Ушера.

Итак, он работал банщиком и увлекался международной политикой. На газеты его скромной зарплаты хватало, и жизнь его была бы хороша, если бы не жена. Тетя Маня была его беспробудным кошмаром. Грязная, скандальная, пьянствующая, неверная, нечистая на руку. Словом, позор всего еврейского народа и тяжкое бремя для собственного мужа.

- Даже по еврейским религиозным законам ты имеешь право с ней развестись, Ушер, - убеждала бабушка. - Во-первых, она воровка. Во-вторых, она проститутка. А в третьих, за десять лет брака у вас не было детей.

Дядя Ушер не отрицал, но терпел и не разводился. Детей у них, конечно, не было и быть не могло. Ведь женился он так. В какой-то компании немолодого дядю Ушера подпоили, и дал слово немедленно, завтра же жениться на Мане. Поскольку Маня была трамвайной кондукторшей за сорок, кажется, даже бесприютной, ночевавшей в депо с тем водителем, который вечером ей попадался (или которому она попадалась), никто и не ожидал от дядя Ушера выполнения обещания. Ко всеобщему удивлению, он исполнил свое слово, и жизнь его превратилась в сплошной кошмар.

Маня наводила в их комнату знакомых водопроводчиков и дворников и пьянствовала в их теплой компании. Маня не могла удержаться от того, чтобы не стянуть в чужом доме какую-нибудь статуэточку или вазочку с пианино. Правда, вежливо припертая к стенке, признавалась и приносила обратно. Этот вид воровства по-научному называется клептомания, но не в отношении же вульгарной тети Мани… А главной, публичной казнью дяди Ушера были явления пьяной супруги в его баню. Ах, какие скандалы умела закатывать тетя Маня! Это были классические сцены ревности, в которых дядя Ушер обвинялся в проявлении плотского интереса к моющимся посетительницам. Ах, как сценично выглядела тетя Маня в своей мятой кофте на мятой груди! То ли он действительно иногда дежурил в женском отделении, то ли нет, я не запомнила, но известно, что тетя Маня за шкирку выволакивала своего смирного мужа из банной раздевалки на глазах у сослуживцев и посетителей. Обвинения ее были несправедливы хотя бы в силу возраста ее супруга, единственной страстью которого теперь была политика. Но дядя Ушер терпеливо сносил и позор, и дурное обращение под очевидное сочувствие окружающих.

В этом семейном союзе была непостижимая тайна. Но не тайна любви. Нет, дядя Ушер не питал к Мане ни малейших чувств, может быть, один разок, тогда, в подпитии, что-то мелькнуло, когда ее потасканная морда из-за потери резкости расплылась до образа прекрасной дамы, но кто же это считает. И не потому, что был очень робок. Нисколько он не был робок, не судите с виду. Как же может быть робок человек, который столь внутренне свободен, что нисколько не сомневается в своем праве верить в Бога в безбожном государстве, иметь свои суждения о международной политике при таком своем образовании и такой власти и жить в таком странном браке?

Причина была в другом. Дядя Ушер убежденно верил, что тетя Маня послана ему Богом как наказание за его грехи. А грешил он целых двенадцать лет, столько, сколько был женат на Хае, пока она не умерла. Но это уже другая история, про дядю Ушера в молодости.

Хая, его первая жена, по словам бабушки, была необыкновенно красива (просто библейская красавица!), разумна, добра, прекрасная хозяйка. Даже если все это несколько преувеличено для контраста или потому, что о мертвой, то все равно полная противоположность Мане. Но ни красота, ни добродетели не обеспечили Хае счастья. Дядя Ушер ей частенько изменял с разными красотками их местечка, и Хая молча страдала. Надо сказать, что дядя Ушер и в молодости не отличался ни ростом, ни красотой, но что-то в нем притягивало женщин (см. заголовок).

Однажды, когда бабушка у них гостила (речь идет о 20-х годах), они с Хаей валялись на широкой железной кровати со взбитыми белыми подушками и болтали о том, о сем. Вдруг Хая как-то странно осклабилась, как будто вот-вот расхохочется. Бабушка то ли удивилась, то ли слегка испугалась. "Мы же ни о чем смешном не говорили..." Но в этот момент в комнату вошел дядя Ушер и, мгновенно оценив ситуацию, твердо и бесцеремонно сказал: "Сарочка, выйди из дому немедленно, потом позову". Такое обращение с гостьей было дивным, но как тут не послушаться. Пришлось бабушке бродить по пыльной улице взад-вперед.

Через часок дядя Ушер позвал ее в дом. На той же широкой кровати мирным сном среди бела дня спала хлопотливая хозяйка Хая. В остальном все было как и раньше.

В этот день дядя Ушер открыл бабушке семейную тайну, взяв с нее слово хранить ее от Хаи: бедняжка страдала падучей, то есть эпилепсией. Странное выражение лица, похожее на усмешку, было началом очередного припадка, что и уловил опытный дядя Ушер, который мгновенно выгнал бабушку, во-первых, целомудренно щадя Хаину стыдливость, во-вторых, гостью, а в-третьих, потому что хорошо знал, что делать, и собирался, как всегда, справиться сам. Все дело в том, что Хая о своей болезни не знала, не ведала, потому и стыдиться ее не могла, и дядя Ушер делал все для того, чтобы никогда не узнала. Наверное, с началом припадка утрачивалось сознание, потому что в памяти Хаи не оставалось даже пробелов, и момент пробуждения ощущался как непосредственно следующий за доприпадочным состоянием. Вот и на этот раз Хая проснулась со словами смущения: "Странно, Сарочка, кажется, я заснула, а ведь столько дел".

Во время припадков Хая, как все эпилептики, делала под себя. А когда приступ заканчивался погружением в глубокий сон, дядя Ушер ее раздевал, обмывал, переодевал в чистое, если надо, ходил к колодцу за водой, стирал, высушивал и гладил простыни, перестилал кровать свежим бельем, да так умело и споро, что к моменту ее пробуждения никаких следов не оставалось. И кто бы мог подумать, что он вообще умеет стирать! Только не Хая. Эта чистоплотная женщина со стыда бы умерла, если бы узнала, что лежала в дерьме. Она умерла не знаю от чего, но слава Богу, не от стыда, так и не узнав про свою болезнь. И природа, и муж щадили Хаю. А супруг к тому же двенадцать лет подряд дарил ей бесценный подарок, за который не мог ожидать никакой благодарности, что для нас дивно, потому что все мы привыкли если не к подарку в ответ, то хотя бы к "спасибо".

- Ушер, ты уже искупил свои грехи перед Хаей всем, что ты для нее делал, - говорила бабушка.

Но дядя Ушер так не считал. Его Бог требовал большего.

[Ontario14]

- И почему же Господь сохранил вас? - спросил он.

- Потому что мы всегда соблюдали субботу, - отрапортовала колоритнейшая дама из Узбекистана.

Я с изумлением оглянулась. Кто же это из присутствующих соблюдал субботу? Этот инженер из Донецка? Эта медсестра из Белоруссии? Зачем она так угодливо врет?

Более, чем уверен, что медсестра из Белоруссии и инженер из Донецка субботу не соблюдали, но "колоритнейшая дама из Узбекистана", видимо, не врала- говорила за себя и своих. Мне кажется, что госпожа Инна и дама из Узбекистана совершенно не знали/не знают о жизни общин друг друга. Если, конечно, в случае с ашкеназскими евреями б.СССР можно говорить о какой-то "общине"...
Я имею честь являться членом семьи колоритнейших дам и господ из Узбекистана.
Эти люди, включая молодежь, сохранили свой разговорный еврейский язык. В Узбекистане они соблюдали полный кашрут, субботу и праздники. Бабушка моей жены держит в памяти еврейский календарь, все йорцайты всех многочисленных родственников. И это пример не только моей, говорю это с гордостью, семьи,- но многих и многих других бухарских семей, с которыми мне выпало счастье познакомиться в Израиле и Канаде.

А вообще, рассказ про дядю Ушера "берет а душу". Не понимаю, почему поставлен на форум, - ему место в журнале.

[Инна]

Уважаемый Ontario14, для рассказа это не имеет значения, но эта дама из Узбекистана была из ашкеназийских евреев, осевших там в результате войны.