Сетевой портал "Заметки по еврейской истории"

Uri Andres London, - Saturday, June 13, 2009 at 13:46:43
Ницше никогда не был ни националистом, ни антисемитом. Он восхищался библейским иудаизмом и современным ему еврейством, о чем он писал в нескольких своих книгах. В то же время он критиковал раввинский иудаизм, как источник христианства, которое он считал религией рабов. В молодости его близким другом был философ Пауль Рэе, он поддерживал многолетний контакт и переписку с Георгом Брандесом (оба еврея). Одной из причин его разрыва с Вагнером был антисемитизм композитора...

>>>>>>>>>>>>>>>>MCT<<<<<<<<<<<<<<<<

Ницшеанство – философский импульс нацизма, независимо от взглядов самого философа. Он объявляет не просто переоценку тысячелетних культурных ценностей человечества (в частности, христианства: «христианский Бог», по Ницше, «болезненный и слабый выродок decadence»), но на освобождающееся место предлагает фигуру, соразмерную всем этим ценностям разом, — самого себя.
Присмотримся же к нему поближе.
«Vita. Я родился 15 октября 1844 года на поле битвы при Лютцене. Первым услышанным мною именем было имя Густава Адольфа (шведского короля, победителя, павшего на поле боя за двести с лишком лет до того. — М. Т.). Мои предки были польские дворяне (Ницки); должно быть, тип хорошо сохранился вопреки трем немецким «матерям»... Мне говорят, что моя голова встречается на полотнах Матейко. Моя бабушка принадлежала к шиллеровско-гетевскому кругу в Веймаре; ее брат унаследовал место Гердера (друг Гете, теоретик литературного направления «Бури и натиска». — М. Т.) на посту генерал-суперинтенданта (!) в Веймаре. Я имел счастье быть воспитанником достопочтенной Шульпфорты (школы близ Наумбурга. — М. Т.), из которой вышло столько мужей (Клопшток, Фихте, Шлегель, Ранке и т. д., и т. д.), небезызвестных в немецкой литературе... Старый Ричль, тогда первый филолог Германии, почти с самого начала отметил меня своим вниманием... Ко мне восходит основание филологического кружка в Лейпциге, существующего и поныне... Базельский университет предложил мне профессуру; я даже не был еще доктором. Вслед за этим Лейпцигский университет присудил мне степень доктора весьма почетным образом: без какой-либо защиты, даже без диссертаций... Мне пришлось отказаться от моего немецкого подданства, так как, будучи офицером (конный артиллерист), я не смог бы уклоняться от слишком частых призывов на службу, не нарушая своих академических обязанностей. Тем не менее, я знаю толк в двух видах оружия: в сабле и пушках — и, возможно, еще и в третьем...»
Стоит заметить, что Ницше был призван на военную службу в октябре 18б7 г., а уже в марте следующего освобождается из-за ушиба при вспрыгивании на коня (повреждение грудной кости и воспаление). Всевозможные хвори сопровождали всю жизнь этого человека, но и они служили предметом гордости: «Крайне мучительная и цепкая головная боль истощала все мои силы. С годами она нарастала до пика хронической болезненности, так что год насчитывал тогда для меня до 200 юдольных дней... Мой пульс был тогда столь же медленным, как пульс первого Наполеона (=60). Моей специальностью было: в течение двух-трех дней напролет с совершенной ясностью выносить нестерпимую боль, сопровождаемую рвотой со слизью... В конце концов, болезнь принесла мне величайшую пользу: она выделила (!) меня среди остальных, она вернула мне мужество в отношении к себе самому... К тому же я, сообразно своим инстинктам, храброе животное, даже милитаристическое. Долгое сопротивление слегка озлобило мою гордость...»
Здесь обилие не просто нарциссизма, но — специфично-немецкого: педантичного, верноподданного, с полным почтением к чинам и званиям. Но есть и нечто еще. «Больной — паразит общества, — пишет Ницше в книге «Сумерки идолов, или Как философствуют молотом». — В известном состоянии неприлично продолжать жить. Прозябание в трусливой зависимости от врачей и искусственных мер, после того как потерян смысл жизни, право на жизнь, должно бы вызывать глубокое презрение общества. Врачам же следовало бы быть посредниками в этом презрении, — не рецепты, а каждый день новая доза отвращения к своему пациенту... Создать новую ответственность, ответственность врача, для всех случаев, где высший интерес жизни, восходящей жизни, требует беспощадного подавления и устранения вырождающейся жизни — например, для права на зачатие, для права быть рожденным, для права жить... Гордо умереть, если уже более нет возможности гордо жить...»
Тогда же, когда была написана эта высокомерная тирада, в 1888 году, Ницше в частном письме жалуется: «Я и сегодня нуждаюсь еще в крайней осторожности: ряд условий климатического и метеорологического порядка оказывается непременным. Вовсе не выбором, а неизбежностью является то, что я провожу лето в Верхнем Энгадине, а зиму — на Ривьере...»
Хорошо бы еще представить внешний облик такого человека, но не по известному снимку 1868 г., где он позирует фотографу рядом с кирасирской каской на изящном туалетном столике и с саблей в руке, а ближе к истине. «Он носил темные очки, фуфайку, уши закладывал ватой и когда садился на извозчика, то приказывал поднимать верх. Одним словом, у этого человека наблюдалось постоянное и непреодолимое стремление окружить себя оболочкой, создать себе, так сказать, футляр, который уединил бы его, защитил бы от внешних влияний. Действительность раздражала его, пугала, держала в постоянной тревоге, и, быть может, для того, чтобы оправдать эту свою робость, свое отвращение к настоящему, он всегда хвалил прошлое и то, чего никогда не было; и древние языки, которые он преподавал, были для него, в сущности, те же калоши и зонтик, куда он прятался от действительной жизни».
Чехов писал в 1898 г. своего «человека в футляре», быть может, имея в виду именно Ницше — профессора классической филологии. Постоянное обращение Ницше к греческой мифологии, к платонизму, к спартанским идеалам, сильно романтизированным, тоже было, по существу, формой спасения от действительности, от живой жизни, теснящей этого телесно убогого человека, игнорирующей его на своем пиру. «Он почти никогда не достигает своими суждениями действительного противника. Сначала он на самый диковинный лад измышляет себе желанный объект нападения и затем борется с химерой, далеко отстоящей от действительности. Понять это можно, лишь приняв во внимание, что он, в сущности, никогда не борется с каким-либо внешним врагом, но всегда с самим собою», — пишет знавший философа основоположник антропософии Рудольф Штейнер в статье «Личность Фридриха Ницше и психопатология».
«Ты идешь к женщинам? Не забудь плетку!» Кто сказал это: Казанова, при первом же знакомстве пожимающий даме ножку выше чулка? Дон Жуан, сокрушитель женских сердец?.. Нет, все тот же немецкий профессор классической филологии, «человек в футляре», так и не познавший в своей жизни женщины.
Предсмертные 10 лет он проведет в клинике для душевнобольных. В редкие момента просветления осознает, видимо, свое состояние: «В последний раз я был Фридрихом-Вильгельмом IV» (Запись в истории болезни от 23 февраля 1889 г.) — королем Пруссии (!), из-за психического расстройства отошедшего от дел...

После вышесказанного объемнее и ярче предстанет нам идея СВЕРХЧЕЛОВЕКА, ubermensch’a, центральная в творчестве Ницше, противопоставленная как христианству, так и социальным теориям; обращенным к массам. «Людское отребье», по Ницше, не способно возвыситься даже до тривиального человеческого состояния, тогда как его ЮБЕРМЕНШ соотносится с современным человеком, будь он хоть университетским профессором, как последний — с обезьяной, прародительницей человеческого рода. О неизбежном пришествии ЮБЕРМЕНШа пророчествует Заратустра, обитающий на недоступных нам горных высотах.
«Я учу вас о ЮБЕРМЕНШ'е. Человек есть нечто, что должно превзойти. Что сделали вы, чтобы превзойти его?
Что такое обезьяна в отношении человека? Посмешище или мучительный позор. И тем же самым должен быть человек для ЮБЕРМЕНШ’а: посмешищем или мучительным позором...
ЮБЕРМЕНШ — смысл земли. Пусть же ваша воля говорит: да будет ЮБЕРМЕНШ смыслом земли!..
Но где же та молния, что лизнет вас своим языком? Где то безумие, что надо бы привить вам?
Смотрите, я учу вас о ЮБЕРМЕНШ’е: он — эта молния, он — это безумие!..
Человек — это канат, натянутый между животным и ЮБЕРМЕНШ’ем, — канат над пропастью.
Опасно прохождение, опасно быть в пути, опасен взор, обращенный назад, опасны страх и остановка.
В человеке важно то, что он мост, а не цель (подчеркнуто мной. — М. Т.): в человеке можно любить только то, что он переход и гибель...» (Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого).
Высокая цель истории, по Ницше, создание великих людей, в наивысшей фазе — создание ЮБЕРМЕНШ’а, господствующего над миром. Все хоть сколько-нибудь значительное в этом мире есть создание людей, принадлежащих к высшей касте, тогда как «людское отребье» лишь препятствие (реже — средство) для достижения ослепительной цели. «Вернувшись в родные горы, Заратустра ушел от людей... Но его слов достаточно для того, чтобы можно было предвидеть основные формы человечества, покорного своим избранникам, ЮБЕРМЕНШ’ам (подчеркнуто мной. — М. Т.).

Цитированное выше сравните со сказанным ниже - и решите, Ницше ли ученик еврейских "хахамов" или последние учились у Ницше:
"Слово еврей ("иври” в оригинале) происходит от корня "авар” – прошел. Мидраш, объясняя значение этого слова применительно к Аврааму, говорит о, своего рода, противостоянии первого еврея всему прогрессивному человечеству.
Мудрецы в другом мидраше называют наш мир коридором, ведущим в светлую приемную следующего мира. И еврейская проходящесть означает нацеленность на будущее, использование этого мира как трамплина.
Отличие проходяшего-еврея от аборигена Земли – человека - в их видении окружающей действительности. Еврей – это подданство следующего мира, тогда как для человека этот мир и есть мир! Старая проблема Цели и Средства. То, что для еврея только средство, для всего мира – самая что ни на есть высочайшая Цель!
В отличие от аборигенов-землян, растворенных в этом мире, острая духовная самонедостаточность евреев друг в друге и их привязанность к Творцу диктуют нашу нацеленность. И смысл противостояния Авраама у Реки всему Миру проясняется. Противопоставленность еврейской привязанности к Источнику – духовной пустыне погруженности в этот мир: "напротив него” всего мира – вот вечный смысл еврейской экзистенциональности, переданный нашими мудрецами"

Человечество у Ницше разделяется на 3 касты: нижнюю из них составляет простой народ, которому остается его жалкая (христианская) вера; над ним стоит каста начальников, организаторов и воинов; еще выше стоит священная каста поэтов, творцов иллюзии и определяющих ценности» (Д. Галеви. Жизнь Фридриха Ницше).
Читатель может вспомнить «Государство» Платона, другие утопии, да хоть бы и Великого Инквизитора, измысленного Иваном Карамазовым...
Перед своим окончательным уходом в безумие Ницше конкретизирует свою идею. Обычный, современный ему европеец решительно его не устраивает. «Может ли человеческая раса от него освободиться? Раса с классическими вкусами? Классический вкус — это желание упрощенности, акцентировки, мужество психологического обнажения... Чтобы возвыситься над этим хаосом и прийти к подобной организованности, надо быть приневоленным необходимостью. Надо не иметь выбора: либо исчезнуть, либо возложить на себя известную обязанность. Властная раса может иметь только ужасное и жестокое происхождение. Проблемы: где варвары XX века? Ясно, что они могут появиться и взять на себя дело только после потрясающих социальных кризисов...
Самые благоприятные преграды и лучшие средства против современности:
во-первых:
1) обязательная военная служба, с настоящими войнами, которые прекратили бы всякие шутки;
2) национальная узость, которая упрощает и концентрирует».

...Перечитайте этот призыв — и представьте теперь Адольфа Гитлера с его модными в первой трети века пробором, челкой и усиками («Понравился Марусе один с недавних пор: нафабренные усики, расчесанный пробор»), позирующего официальным фотографам в веймарском музее Ницше, в библиотеке с камином, и взирающего с благоговением на мраморный бюст истинно германского властителя дум...

Собеседнику Герману Раушнингу, одному из первых своих приверженцев, председателю Данцигского сената, он говорил:
«Вы ничего не знаете обо мне. Мои товарищи по партии не имеют никакого представления о намерениях, которые меня одолевают. И о грандиозном здании, фундаменты которого, по крайней мере, будут заложены до моей смерти. Мир вступил на решающий поворот. Мы у шарнира времени. На планете произойдет переворот, которого вы, непосвященные, не в силах понять... Происходит нечто несравненно большее, чем явление новой религии... Наша революция есть новый этап, вернее, окончательный этап революции, который ведет к прекращению хода истории»

Раушнинг, порвавший затем с Гитлером и бежавший в Соединенные Штаты, поведал миру немало интересного:
«Когда Гитлер обращался ко мне, он старался объяснить свою миссию провозвестника нового человечества в конкретных и рациональных выражениях. Он говорил, что творение не закончено и человек явно близится к фазе трансформации. Старая человеческая порода уже вошла в стадию упадка. Каждые 700 лет люди поднимаются на новую ступень, и залогом борьбы, еще более длительной, служит явление сыновей Бога. Вся творческая сила сосредоточивается в новой расе, которая прогрессирует, в то время как старая исчезает. «Понятен ли вам теперь глубокий смысл нашего национал-социалистического движения? — спрашивал Гитлер. — Тот, кто постигает национал-социализм лишь как политическое явление, мало о нем знает».

«Как-то Гитлер в беседе с Раушнингом о проблемах мутации человеческого рода высказал мысль о сверхлюдях. Не имея ключа к источникам вдохновения Гитлера, Раушнинг понял собеседника как селекционера, который хотел бы улучшить германскую породу.
— Вы можете не более чем помочь природе, — сказал Гитлеру Раушнинг. — Новую породу вам поможет дать сама природа. Ведь до сих пор даже в области разведения животных очень редко удавалось развить мутацию. То есть создать новые черты.
— Новый человек уже живет среди нас! Он здесь! — закричал Гитлер. — Довольно ли вам этого? Скажу по секрету: я видел нового человека! Он смел и жесток. Я ощутил страх в его присутствии...
Раушнинг говорит, что Гитлер дрожал, как в экстазе».

В специальной литературе не раз поднимался вопрос: был ли Гитлер психопатом? Конечно, не наблюдая непосредственно пациента, можно высказывать лишь догадки. Но такие ли уж безосновательные? Известны многочисленные свидетельства очевидцев, документальные кадры, записи речей Гитлера, его высказываний, книга «Майн кампф», представляющая определенное, психоаналитическое свидетельство—как, впрочем, любое сочинение импровизационного характера.
Проще всего привести соответствующие воспоминания: о том, как Гитлер в ярости катался по полу и даже укусил ковер, что дало Герингу повод как-то сострить; о странных отношениях Гитлера с женщинами, его мазохистском интимном поведении; указать на то, что детей у него не было, хотя в «Майн кампф» и в своих речах он буквально проповедовал деторождение...
«Семья не является самоцелью, а служит более высокой задаче: увеличению и сохранению человеческого рода и расы. Именно в этом состоит смысл семьи и ее задача» («Майн кампф»).

Но встает вопрос: может ли сама система взглядов обнаружить психопатологию?
Воззрения Гитлера на мировую историю предельно просты:
«Природа... создает живые существа на земле и наблюдает за произвольной силовой игрой. Затем вверяет бразды правления своему любимому дитяти, самому сильному, мужественному и трудолюбивому... Сильнейший занимает господствующее положение и не допускает смешения с более слабым, что может повредить его собственному величию. Только слабый от рождения считает такой подход жестоким».

Пока что это «дарвинизм» на уровне расхожей фразы двоечника, отвечающего на уроке биологии: «Сильные побеждают, слабые погибают». Дарвин от такого ответа пришел бы в ужас, хотя бы потому, что приспособительность и выживание крайне редко связаны с силой и, уж конечно, не с «мужественностью», тем более с «величием»...

Гитлер:
«Вся человеческая культура, все достижения искусства, науки и техники, свидетелями которых мы сегодня являемся, почти исключительно — плоды творчества арийцев. Один лишь этот факт вполне обоснованно подтверждает вывод о том, что именно ариец — родоначальник высшего гуманизма, а следовательно, и прообраз всего, что мы понимаем под словом «человек». Он — Прометей человечества, со светлого чела которого во все времена слетали искры гениальности, всегда заново разжигающие огонь знаний, освещающий мглу мрачного невежества, что позволило человеку возвыситься над всеми другими существами Земли... Именно он заложил основы и воздвиг стены всех великих сооружений человеческой культуры».

«Арий» в переводе с санскрита — «благородный». Для Гитлера этого достаточно, чтобы создать в воображении мифическую расу, то ли сошедшую с Гималаев, из легендарной Шамбалы (на санскрите — Шамбхала), то ли прибывшую из Фуле, мифического острова германских преданий. В науке ариями называют народы индоевропейской языковой группы, прежде всего индоиранцев. Таким образом, арии в Европе, строго говоря, представлены прежде всего цыганами; но их, как и евреев, Гитлер обрек на немедленное уничтожение...

Все это говорится не для того, чтобы уличить Гитлера в невежестве, — для того, чтобы выявить особый тип сознания, не такой уж редкий. «Арийцы», по Гитлеру, «белокурые бестии», предназначенные самой природой для покорения мира.
«Несомненно, первые человеческие цивилизации в меньшей степени основывались на укрощении животных, нежели на использовании существ низшего типа. Только после порабощения низших рас та же участь постигла животных. Поэтому вначале в плуг впрягли поверженного противника, а потом уж лошадь. Таким образом, неудивительно, что первые культуры возникли там, где арийцы, сталкиваясь с людьми низшего типа, покоряли и подчиняли их своей воле...»

Тут-то и крылась каверза. Завоеватели с течением времени смешивались с покоренными народами. «Кровосмешение и соответствующее понижение расового уровня является единственной причиной вымирания древних цивилизаций... Ариец перестал следить за чистотой своей крови и тем самым лишился рая, который для себя создал. Ариец погряз в кровосмешении с другими расами и постепенно потерял свои творческие задатки».

Т. е. разумнее было бы уничтожать «низшие расы» по мере того, как отпадала необходимость в них как в тягловой силе. «Все, кто не принадлежит к высшей расе, составляют отбросы».
Все это еще имело отношение к словосочетанию «национал-социализм», к человеческой особи, субъекту толпы, — но не всякому, а лишь принадлежащему к избранной нации, «расе».
До ницшеанской идеи ЮБЕРМЕНШа, казалось бы, еще далеко. Гитлер развивает свою мысль:
«В отличие от буржуазного и марксистско-еврейского мировоззрения народная (!) философия... предполагает подчинение низших и более слабых рас, в соответствии с вечным порядком, господствующим во Вселенной. Таким образом, настоящая философия в принципе отвечает основной идее аристократической натуры и исходит из обязательности данного закона для всех, а также учитывает не только различную ценность рас, но и различную ценность отдельных лиц. Согласно этой философии из масс важно выдвигать индивидуальность и таким образом... создавать некое организующее начало... Она не может дать право на существование какой-либо этической идеи, если эта идея представляет угрозу расовому существованию носителей более высокой этики. Ибо в мире, населенном неполноценными особями и черномазыми, любые гуманные воззрения, какими бы прекрасными и величественными они ни были, а также любые идеи относительно-идеального будущего нашего человечества утрачены раз и навсегда» (Здесь и выше — «Майн кампф»).

Отныне человечеству предстоит непрестанная «свободная игра сил» с последовательным истреблением «низших» и утверждением «высших», пока над миром не воссияет сила, разум и воля единственного — ЮБЕРМЕНШа.

Гитлер говорил: «Не устранять неравенство между людьми, но усугубить его, поставив непроницаемые барьеры. Какой вид примет будущий социальный строй, я вам скажу, камрад. Будет класс господ и толпа разных членов партии, размещенных строго иерархически. Под ними — анонимная масса, низшие навсегда. Еще ниже — класс побежденных иностранцев, современные рабы. Над всем этим встанет новая аристократия, о которой я вам не могу говорить... Но эти планы не должны быть известны рядовым членам партии».

Гитлер говорил Раушнингу:
«Я открою вам секрет — я создаю Орден».
Он упоминал о Бургах, школах посвящения первой ступени. «Оттуда выйдут люди второй ступени, ступени человека-бога. Человек-бог, великолепное лицо Существа, будет подобен иконе культа. Но есть и еще ступени, о которых мне не дозволено говорить».

При таком ходе рассуждений не может не возникнуть мысль о собственном высшем предназначении.
«Из миллионов... шаг вперед должен сделать один-единственный... кто силой убеждения из зыбкого идеализма широких масс сформулирует твердые принципы и возглавит борьбу во имя торжества правого дела, пока из набегающих волн праздного мира не появится гранитный утес, отлитый из нерушимого единства веры и воли» («Майн кампф»).

Не трудно понять, что это за «гранитный утес». После захвата Польши осенью 1939 г. на совещании в имперской канцелярии Гитлер заявил: «У меня достанет ясности ума, чтобы представить вероятный ход исторических событий, и твердой воли, чтобы принять жестокие решения... В качестве последнего фактора я со всей скромностью должен назвать собственную личность — я незаменим. Ни одна личность ни из военных, ни из гражданских кругов не смогла бы меня заменить. Я убежден в силе своего разума и в своей решимости... Никто не сделал того, что сделал я... Я поднял немецкий народ на большую высоту, хотя сейчас нас и ненавидят во всем мире... Судьба рейха зависит лишь от меня. Я буду действовать в соответствии с вышеизложенным».

Подобных утверждений Гитлера можно привести множество. Так как нам давно известна судьба и Гитлера и его рейха, все они годны прежде всего для некоторого врачебного анамнеза. Для психиатра клиническая картина довольно очевидна. Но диагноз определить легче, чем произнести его вслух. Человек с трудом признается себе, что субъект такого сорта вертел судьбами мира...

«Самым характерным свойством параноиков является их склонность к образованию так называемых сверхценных идей, во власти которых они потом и оказываются; эти идеи заполняют психику параноика и оказывают доминирующее влияние на все его поведение. Самой важной сверхценной идеей параноика обычно является мысль об особом значении его собственной личности.
Кто не согласен с параноиком, кто думает не так, как он, тот в лучшем случае — просто глупый человек, а в худшем — его личный враг. Параноика не занимает ни наука, ни искусство, ни политика, если он сам не принимает ближайшего участия в разработке соответствующих вопросов, если он сам не является деятелем в соответствующих областях; и наоборот, как бы ни был узок и малозначим сам по себе тот или иной вопрос, раз им занят параноик, этого уже должно быть достаточно, чтобы этот вопрос получил важность и общее значение.
Параноики крайне упорно отстаивают свои мысли, они часто оказываются борцами за ту или иную идею, но тем не менее это все-таки менее всего идейные борцы: им важно, их занимает, что это — их идея, их мысль, дальнейшее их мало интересует. Параноики страдают недостатком критической способности, но этот недостаток очень неравномерно распространяется на различные их суждения. «Обо всем, что не относится до его личности, — говорит (психиатр) В. Ф. Чиж, — параноик может судить правильно, но не может иметь правильных суждений о собственной личности в ее отношении к другим людям».
В общем, надо сказать, что мышление параноиков—незрелое , неглубокое, по целому ряду особенностей прямо приближающееся к детскому; это мышление не только субъективно, но и резко аффективно окрашенное: правильно только то, что хочется и нравится параноику. У некоторых параноиков мышление, хотя и в меньшей степени, чем у мечтателей, находится в большой зависимости от непомерно развитой и не сдерживаемой критическим отношением и логикой фантазии, но чаще оно в гораздо большей степени определяется их чрезмерной склонностью к резонерству, т. е. к своеобразным построениям, берущим за основание какую-нибудь одностороннюю мысль и доводящим ее до крайних пределов, невзирая на явные несообразности. В основе резонерских суждений всегда лежит та или иная ошибка суждения, самим больным, однако, не сознаваемая как в силу его ослепленности аффектом, так и в силу слабости его критики...
Будучи, как уже выше отмечено, людьми очень узкими, параноики не отличаются богатством идей: обыкновенно они, ухватившись за несколько понравившихся им мыслей, не могут уже от них освободиться и только пережевывают их дальше на все лады».
(П. Б. Ганнушкин. Клиника психопатий).

Приводится пример рассуждений параноика: «Главная причина движения воды есть шарообразность земного шара. Вода на шаре не может пребывать в покойном состоянии, так как на поверхности шара каждый его пункт или точка есть центр или высокое место по отношению к другим пунктам шара» и т. д. и т. п. — на несколько страниц из опубликованной в 1891 г. «Новой книги о природе» Иосифа П-ова. Диагноз, как видим, поставлен по косвенным свидетельствам, без непосредственного наблюдения за пациентом...
Многим ли отличается от вышеприведенного высказывания уверенность Гитлера в том, что звезды представляют собой глыбы льда, отражающие солнечный свет, что обновление мира происходит тогда, когда ледяные глыбы падают на раскаленное светило, отчего происходит очередной взрыв?.. «Человеческий род, — говорил Гитлер Раушнингу, — от начала до конца подвергался чудесным циклическим испытаниям. В наше время близится к концу солнечный период и уже заметны первые сигналы появления сверхчеловека. Бессмертная мудрость древне-нордических народов учит, что мир постоянно обновляется, проходя через крушение сгнивших веков и сумерки богов. В нашей древней мифологии символом жизненного ритма были солнцестояния, так как жизнь движется по спирали. И человечество прогрессирует серией прыжков и отступлений».

ПАРАНОЙЯ НИЧУТЬ НЕ РЕДКОЕ ЗАБОЛЕВАНИЕ (да и мало ли какие выродки появляются на свет!); не в пример важнее то, о чем писал в предисловии к своему роману об Иване Грозном А. К. Толстой: «При чтении источников книга не раз выпадала у меня из рук, и я бросал перо в негодовании не столько от мысли, что мог существовать такой Иоанн Четвертый, сколько от той, что могло существовать такое общество, которое смотрело на него без негодования».

Сам по себе фюрер (от немецкого — вождь) был весьма незначительный человек со скромными личными потребностями. Он не курил, не пил вина, не ел мяса, предпочитал вареные овощи и сладости. жил с более чем заурядной женщиной; ее некоторые биографы характеризуют странно: «ни любовница, ни жена».
Будучи помоложе, он носил полувоенную форму, только подчеркивавшую его узкие плечи и широкие бедра; позже ходил и вовсе в цивильном пиджачке и мешковатых брюках, не нацепляя обычно звезд и крестов. «Скромность фюрера» всячески превозносилась нацистской пропагандой.
Он обещал народу право на труд и социальную справедливость. Вот они — «основные права немцев», а не какие-то там абстрактные «свободы» (слово это чаще всего ставилось в иронические кавычки).

Каждая семья «за свой доблестный трудовой вклад» должна была приобрести в итоге собственный домик с палисадником и собственный же малолитражный автомобиль — зримые символы материального благополучия.
Трудолюбие было объявлено главной добродетелью народа, 1-е мая — рабочим праздником, государственным флагом — красный, как и у нас, но со свастикой. «Благо народа — высшая цель национал-социалистской немецкой рабочей партии». И — никаких забастовок и демонстраций! Дисциплина и полный порядок.
Фотография едва не во всю первую полосу газеты: Гитлер, Геринг, Геббельс, Гиммлер, Гесс с лопатами на открытии строительства имперского автобана, скоростной автодороги. Техническая культура — предмет особых забот национал-социалистского рейха...

Но за этой банальностью проглядывала более важная идея, оформленная и в Советском Союзе, и в нацистской Германии одним и тем же лозунгом: «Народ и партия едины!» Вождь партии и народа — харизматический лидер, наделенный божественной благодатью. Гитлер попытался даже, через четыре столетия после Лютера, провести свою церковную реформацию — под знаменем нацизма. Это должна была быть причудливая «германо-христианская» религия с примесью древнего язычества. Христос объявлялся арийцем, сыном верховного бога скандинавской мифологии Одина, покровителя военных дружин.

"Ариец Христос" был распят евреями; апостол Павел (еврей Саул, Савл) использовал и извратил учение, интернационализировав его («ни иудея, ни эллина») и наполнив аморфным гуманизмом («Не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую»). Все это придумано евреями.

Презрение к подлинному христианству Гитлер черпает у Ницше.
«Христианство называют религией сострадания. Сострадание противоположно тонизирующим эффектам, повышающим энергию жизненного чувства; оно действует угнетающим образом. Через сострадание теряется сила...
Слабые и неудачники должны погибнуть: первое положение нашей любви к человеку. И им должно еще помочь в этом.
Что вреднее всякого порока? — Деятельное сострадание ко всем неудачникам и слабым — христианство»
{Ницше. Антихрист. Проклятие христианству).

Гитлер обращался мыслями к исламу: «Если бы арабы выиграли (решающую) битву, мир ныне был бы мусульманским. Ибо их религия учила распространять веру мечом и подчинять ей другие народы. Германцы стали бы наследниками этой религии, которая полностью отвечает их темпераменту. Арабы-завоеватели из-за их расовой неполноценности в конце концов не смогли бы выжить в суровых климатических и иных условиях Германии. Они не смогли бы удержать в повиновении более энергичные племена, и в конце-концов не арабы, а немцы-мусульмане возглавили бы Империю Магомета. Какое несчастье, что у нас не та религия! Почему у нас не японский культ, считающий высшей добродетелью жертвовать собой ради родины? Мусульманская вера также куда бы больше подошла нам, чем христианство. Почему случилось так, что мы получили кроткое и слабохарактерное христианство».

Гитлер был крайне недоволен, что Муссолини, дуче (вождь) итальянских фашистов, у себя в Риме «нянчится с Папой»: «Я просто вступил бы в Ватикан и захватил всю эту компанию. Потом я бы сказал: «Извините, я ошибся!» — но она была бы уже в наших руках».

Такова была обычная тактика, благодаря которой Гитлер одерживал свои победы. Ошеломлял (как и у Сталина) прежде всего абсолютный цинизм; Гитлер (как и Сталин) предстал перед миром политическим деятелем, так сказать, совершенно-нового типа.
Ошеломлены были в первую очередь премудрые веймарские либералы, которые еще только что представить не могли, чтобы к власти в одной из культурнейших стран Европы пришли субъекты с очевидными психическими отклонениями. Парламентаризм, конституционные свободы представлялись этим либералам «естественной ценностью», достоянием цивилизации, тогда как стада штурмовиков на улицах, в пивных и своих клубах — всего лишь тактическим противовесом коммунистам, проповедовавшим грабительскую уравниловку.

Идеи «сверх-человеков» и коммунистов казались противоположно направленными, дискредитирующими или, во всяком случае, нейтрализующими одна другую. Но обе они целились не друг в друга, но в самую суть морали и политических институтов либерализма, известных со времен Перикла.
В далеком 1903 г., на II съезде РСДРП, образованнейший и интеллигентнейший г. В. Плеханов, когда он еще поддерживал ленинские формулировки программы и устава партии, во всеуслышание заявил:
«Каждый демократический принцип должен быть рассматриваем не сам по себе в своей отвлеченности, а в его отношении к тому принципу, который может быть назван основным принципом демократии, именно к принципу, гласящему, что salus populi suprema lex esto. В переводе на язык революционера это значит, что успех революции — высший закон. (В переводе с латыни на обычный язык, на русский, это означает нечто совершенно иное: «общественное благо — высший закон». — М. Т.). И если бы ради успеха революции потребовалось временно ограничить действие того или другого демократического принципа, то перед таким ограничением преступно было бы остановиться... Если бы в порыве революционного энтузиазма народ выбрал бы очень хороший парламент... то нам следовало бы стремиться сделать его долгим парламентом; а если бы выборы оказались неудачными (для ленинцев — М. Т.), то нам нужно было бы стараться разогнать его не через два года, а, если можно, через две недели».

Плеханов, таким образом, подлинный «Иоанн Креститель» Ленина; последний в отношении «неудачной “Учредиловки”» не стал ждать не только две недели, но и два дня...

А вот как представлял себе «хороший парламент» Адольф Гитлер:
«Решения большинством не предусмотрены, решения принимаются только ответственными лицами... Разумеется, каждый руководитель в своем распоряжении будет иметь штат советников, но решение принимается им единолично... только он один располагает полномочиями и правом отдавать распоряжения... Невозможно обойтись без парламента, однако парламентарии фактически станут давать советы... Ни в одной из палат не будет иметь место голосование. Палаты являются рабочими органами, а не орудиями голосования. Данный принцип — абсолютное подчинение, безоговорочно слитое с полной властью, — постепенно сформирует элиту руководителей, создание которой в нынешних условиях, в эпоху безответственного парламентаризма, совершенно немыслимо»
(«Майн кампф»).

Сталинский парламент. Верховный Совет, допускал голосование, — но всегда ЕДИНОГЛАСНОЕ. Исключений не было.
Так не самоубийственна ли сама демократия, допускающая агитацию против себя? Не обречена ли она? В нашем веке вопрос этот встал с особой остротой. В античной Элладе гражданин, обладающий правом голоса, писал на черепке, остраконе, имя того, кто, по его мнению, опасен для народа; такого человека решением народного собрания подвергали остракизму — приговаривали к изгнанию.
При современных средствах информации и связи изгнанный может представлять еще большую опасность. Почти вся революционная деятельность в России направлялась из-за рубежа; после Февральской революции эмигранты-революционеры тут же слетелись, точно стервятники, в ослабевшую страну...
Есть ли выход?

Основополагающие принципы морали можно сосчитать по пальцам; они универсальны и идут из глубины веков. Наше время с его невероятным опытом практического социализма и нацизма должно бы пополнить моральный кодекс еще одним принципом: тот, кто проповедует идеи, должен быть готов к тому, что судить его будут не по законам, общим для всех, но в соответствии с тем, к чему сам он призывает других.

Гитлер после первой попытки захватить власть («пивной путч») провел в комфортабельной тюрьме чуть больше года.
«Если бы я не попал в тюрьму, — вспоминал он в феврале 1942 г. в ставке на Восточном фронте, — я никогда бы не написал «Майн кампф». В тот период у меня появилась возможность более глубоко осмыслить понятия, в отношении которых у меня имелись лишь чисто интуитивные догадки...»
Вспомним, что Ленин в Шушенском, в ссылке, при свете зеленой лампы, привезенной будущими женой и тещей, писал брошюру «Задачи русских социал-демократов», где восставал против «дикого полицейского гнета абсолютизма, травящего мысль и знание»...
Эти пересечения отнюдь не случайны.----------------

Автор и название мне неизвестны.

"Всегда необходим определенный стимул, чтобы талантливый обрел себя, - писал Гитлер. - Весь мир сопротивляется этому и не хочет верить, что
незаурядная личность вдруг стала именно такой; подобный процесс повторяется с каждым выдающимся сыном человечества... Искры гениальности присутствуют в подлинно творческой личности с момента ее появления на свет. Подлинный творец всегда таков от природы, его никогда нельзя искусственно взрастить,
тем более нельзя обучить этому".
Великие люди, творцы истории, в частности, по мнению Гитлера, объединяют в себе качества политиков-практиков и мыслителей. На долгую
историю человечества политики лишь изредка обладали паром теоретиков. Чем глубже было это внутреннее единство, тем больше препятствий вставало на пути политического деятеля. Он уже не просто добивался того, что было без труда
понятно простому лавочнику, а шел к достижению целей, которые могли понять лишь немногие. Поэтому в жизни он разрывался между любовью и ненавистью. Настоящее, не способное понять его, боролось против будущего, ради которого он трудился. Чем больше деяний совершает человек ради будущего, тем меньше настоящее способно оценить их, тем тяжелее борьба..."
Эти строки написаны в 1924 году, когда немногие понимали, что намеревался осуществить человек, находившийся в тюрьме и покрывший себя позором после провала марионеточного путча. Гитлер же в себе не сомневался.

Можно спорить, читал он труды Гегеля или нет. Однако из работ Гитлера и его выступлений ясно, что с идеями философа он был знаком, возможно, правда, из бесед со своими первыми наставниками Розенбергом, Экартом и Гессом. Так или иначе, знаменитые лекции Гегеля в Берлинском университете привлекли внимание Гитлера, впрочем, как и многие афоризмы Ницше. Мы вкратце уже упоминали о том, что Гегель развил теорию "героя" (личности), которая весьма импонировала немецкому духу. В одной из своих берлинских лекций Гегель рассматривал, как "воля мирового духа" воплощается в жизнь "отдельными
историческими личностями".
Гегель считал, что их можно именовать героями в той же мере, в какой они избирают свои цели и определяют свое назначение не в тихом заурядном
бытии, а отыскивают их в скрытых резервах с помощью внутреннего духа, скрытого от внешнего взора, который обрушивается на внешний мир, как на некую скорлупу, и разбивает его на мелкие осколки. К таким личностям относятся Александр Македонский, Цезарь, Наполеон. Они были практичными политиками. В то же время они являлись мыслителями, хорошо понимающими
требования времени - необходимость изменений. В этом подлинная правда их века, их мира... Им дано понять зарождавшиеся принципы, потребные в то время для преодоления последующей ступени развития; определить это в качестве своей главной цели и направить всю свою энергию на ее достижение.
Исторические личности мирового масштаба - героев эпохи - надо поэтому рассматривать как ясновидцев, их поступки, их мысли полнее всего олицетворяют то время.

Невольно возникает аналогия между приведенным высказыванием Гегеля и упоминавшейся выше цитатой из "Майн кампф" Единство политика и мыслителя - вот что создает героя, "историческую личность мирового масштаба":
македонских, цезарей, наполеонов. Если в себе самом, как уверовал теперь Гитлер, он нашел такое единство, разве не мог он встать в один ряд с ними?
В высказываниях Гитлера сквозит мысль, что лидер, наделенный высшей властью, выше морали ординарной личности. Тех же взглядов придерживались Гегель и Ницше. Мы приводили уже довод Гегеля, что "личная добродетель" и
"неуместные моральные устои" не должны стоять на пути великих правителей и никого не должно коробить, если герои, выполняя свой долг, сомнут или "раздавят" множество невинных цветков. Ницше с присущим ему выразительным
преувеличением идет дальше: "Сильных людей, владык в душе обуревают чувства хищных зверей; радость переполняет чудовище, когда приходится сталкиваться с убийством, поджогом, насилием и пытками, и это вселяет в сердца не меньшую
радость, а в души - не меньшее удовлетворение, чем обычная студенческая шутка... Если человек способен командовать, если он от природы "хозяин и владыка", если он неистов в своих поступках и жестах, что значат для него писаные законы?.. Чтобы правильно оценить мораль, ее надо заменить двумя понятиями, заимствованными из зоологии: укрощение животного и выведение
особой породы".

Подобные учения, доведенные до крайности Ницше и восторженно встреченные многими немцами, судя по всему, оказали сильное влияние на Гитлера. Гений, выполняющий предназначенную ему миссию, выше закона; его не
может связывать "буржуазная" мораль. Таким образом, когда настало время активных действий, Гитлер уже знал, чем оправдать такие жестокие, леденящие кровь деяния, как подавление свободы личности, грубая практика рабского труда, ужасы концентрационных лагерей, кровавая расправа над своими сторонниками в июне 1934 года, убийства военнопленных и массовое истребление
евреев.