Инна Ослон. По Новой Англии

[Инна]

ПО НОВОЙ АНГЛИИ

 Инна Ослон, 2007-2008

Здесь скромно и ностальгически повторили британскую топонимику: Хартфорд, Портсмут, Манчестер, Уотербери, Бриджпорт, Вустер, как будто переносили что-то по другую сторону оси, как на уроке геометрии. Причудливо изрезанный берег был создан для морской торговли, таможен, причалов, пирсов, парусов, фалов, флагов - пока суда не стали слишком большими, не оснастились паром, и никому уже не нужно было знать, что «коренной конец галса крепится к шкатовому углу».

Исчезли шумные матросы и удачливые капитаны с заморскими диковинками, исчезли строгие таможенники, взимавшие суровые налоги в американскую казну, а неглубокие бухточки и заливы остались, и теперь они используются в пейзажно-музейных целях.

Казалось, тут всегда будут моряки, маяки и морзянка, но удержались только маяки, которые теперь запросто переносятся на другое место и называются «достопримечательностью».

Здесь почему-то не видно птиц на темных, глубоких и мрачных озерах. Зато много байдарочников, велосипедистов, мотоциклистов и пляжников с детьми, желающих не пропустить недолгое, но приветливое местное лето.

Здесь трудно содержать дома: дожди, снег, заморозки, краска коробится и осыпается. Здесь уже дороги и теснее, чем в других штатах

Здесь есть чудесные крытые мосты. Они возникли из здравого смысла: дерево в этом климате очень подвержено гниению, и, чтобы мосты дольше служили, их строили с крышей и закрывали с боков. И лошадям легче: меньше пугались воды. По одному, расположенному в Вермонте, мы прошли над речкой вслед за проехавшим грузовиком.

Вермонт показался самым красивым штатом Новой Англии. Из всех шести только у него нет выхода к морю, зато море зеленых склонов и зеленеющих яблок. Больших городов здесь нет, в крупнейшем – Берлингтоне – население сорок тысяч, а в столице – Монпелье – живет 8 (не восемьсот, не восемьдесят, а восемь) тысяч человек. Это самая крошечная и неожиданная столица штата в Америке. На главной улице разместились все вермонтские административные службы с миниатюрным капитолием на фоне зеленого холма, за которым скрывается, весь в крутых горках, парк, почти не тронутый человеком. Городок с открытки. Здесь должно быть уютно, скучно и надежно. Треть населения - в чиновниках. Три из четырех пешеходов ваши хорошие знакомые.

В этом штате жил удивительный художник Норман Роквелл (его часто путают с Роквелом Кентом, которого привечали в Советском Союзе). Годы жизни 1911-1978, пятнадцать из которых, с 1939 по 1953, он обитал здесь, в маленьком городке, и в народ ему ездить было не нужно. Художник рисовал местных насельников, дружил с ними, ценил их мнение, а одну девочку, всю в веснушках, любимую свою модель, изображал много раз. Многие знают его незабываемую картину «Рози-клепальщица» - плакат военного времени.

Тут на пересечении дорог, в чем-то вроде большого амбара, устроили его музей. В Вермонт стоит ехать хотя бы ради того, чтобы в нем побывать. За Роквеллом – знаменитые иллюстрации к «Тому Сойеру», прекрасные рекламные рисунки, но больше всего он прославился своими великолепными журнальными обложками. Читатели с нетерпением ждали очередных номеров, и я бы сама постоянно бегала к почтовому ящику, если бы жила в Америке в то время. Для интеллектуальных журналов – одни рисунки, для бойскаутских – другие, для дамских – третьи. Тонкое стилевое попадание.

Вниманию любителей утверждать, что в Америке нет собственного искусства. Оно есть. И выставлено для вашего обозрения. Вот босые мальчишки, идущие с рыбалки, вот сплетницы со светящимися лицами, вот обычная семья за столом, вот дедушка в кресле-качалке. Люди у Роквелла очень живые, и на многих его работах спины преувеличенно изогнуты назад. Реализм? Жанровая живопись? Реализм в сочетании с чем-то? Не знаю. Мне просто нравится.

Но вдруг я вижу что-то знакомое, семейное. Как это? Подхожу поближе, читаю – это репродукция картины 1967 года «Русская классная комната». Ну точно как на нашем фото: все ровно, единообразно, бюст Ленина, руки сложены на партах, галстуки выглажены. Мне даже показалось, что за одной из парт сижу я, с косичками. Эта фотографическая точность противоположна тому, как изображены дети на «американских» рисунках Роквелла, - здесь они статичны, как государственный застой. Позже узнала, что в 60-х годах Роквелл приезжал в Советский Союз. Только сейчас сообразила, что наш снимок – черно-белый, - вот она, сила искусства.

(Эта картина была украдена с выставки в 73 году и недавно найдена в коллекции Спилберга, о чем много шумят, но это отдельная история.)
В Вермонте, у одной из дорог, сохранился домик Роберта Фроста, поэта и фермера, построенный в 1769 году . Поэты, в отличие от предпринимателей, ценят старину. Когда мы там проезжали, музей был еще закрыт, но побродили вокруг, заглянули в окна, охватили взглядом яблони, подворье, ощутили, как сельское, уединенное смешалось со скромным, интеллигентным.
Зато мы попали в другие интересные музеи Новой Англии, например, в музей часов «Connecticut Clockmaking and the Industrial Revolution» в городе Бристоле. В этом музее поневоле задумаешься не только о часовых, но и о рыночных механизмах, а еще больше – об американской предприимчивости. Оказывается, до 1800 года часовые механизмы изготавливались вручную. Один мастер производил около 20 часов в год, сам выделывая каждый компонент, поэтому часы могли себе позволить только богатые люди. В конце 18 века юноша Эли Терри, обучившись ремеслу у другого мастера, как тогда водилось, возмечтал о невозможном - чтобы когда-нибудь в каждом доме были часы. Первым его шагом была стандартизация частей механизма (благо к тому времени стали переходить на более дешевые деревянные шестеренки). Результат – гигантский скачок - 200 часов в год. И тут начинается поэзия предпринимательства. Его находят два бизнесмена, готовые вложить деньги в его мастерскую и выкупить всю продукцию, если он сумеет произвести 4 тысячи часов за три года. Терри взялся за дело. На него не работало два НИИ, у него было только два квалифицированных помощника и работники попроще, которых он додумался НЕ обучать всем операциям, - так возникло разделение труда. Терри сам разработал станки, шаблоны, измерительные инструменты. В итоге, контракт был выполнен, и вся отрасль коренным образом изменилась. Это отразилось и на других отраслях, а главное, повлекло за собою качественные перемены.

Часы надо было продавать. Тысячи коробейников стучались в американские жилища, не пропуская самых глухих уголков. Скоро эта полезная вещь была во всех домах, и простые американцы перестали жить по солнцу или башенным часам на главной площади. Изменились их отношения со временем, без чего невозможно индустриальное общество, которое состоит из янки из Коннектикута при собственных дворах.

Рационализм и деловитость настоящих янки не без иронии воспел Марк Твен, и в том же Коннектикуте, в Хартфорде, есть музей писателя, расположенный в его особняке. Очень хотелось его посетить, но... Внутрь мы не пошли, поэтому остались только – очень неожиданные - наружные впечатления. Это жилище отвратило своей азиатской и нуворишской роскошью, отдельным не домиком, а домищем для слуг. И музей какой-то парадный. Без экскурсовода сюда не пускают. Атмосфера поклонения гробнице, куда приводят юных пионеров. Спасибо, не надо, мы уже видели достаточно. Как прост его литературный стиль. Какой вычурный и безвкусный дом он себе отгрохал, разбогатев.

По иронии судьбы – рядом - домик Гарриэт Бичер Стоу. Мир тесен. Так уж получилось, что оба писателя были соседями, и Марк Твен захаживал к миссис Стоу в гости (она была на поколение старше). Эта удивительная женщина, с юности верившая в свое особое предназначение, была плодовитой писательницей (хотя прославилась только «Хижиной дяди Тома»), дочерью одного и женой другого священника, матерью семерых детей, прогрессивным деятелем и - викторианской дамой, неукоснительно выполнявшей все светские обязанности. Нет нужды рассказывать о том, какое влияние она оказала на мир.

Мир Новой Англии начинается с Трескового мыса, известного как Кейп-Код. Именно здесь, в его северной части, 11 ноября 1620 года бросил якорь «Мейфлауэр» и располагались одни из первых поселений европейцев в Северной Америке. Мы его объехали по кольцу, если можно назвать кольцом вытянутую форму с загибающейся влево крючкообразной загогулиной с петелькой на конце. На этой маленькой географической козявке нет недостатка в банках, ресторанчиках, мотелях, почтовых ящиках, водоплавающем транспорте, курортных сооружениях временного вида, но вечного присутствия, неярких отдыхающих, ярких (по местной палитре) летних цветах, сероватых песках, смягченных приличиями солнечных лучах и сдержанном морском воздухе. Здесь умеренная погода и общий климат не для нуворишей.

Этот мыс медленно исчезает, из-за эрозии берегов его дюны и пляжи уходят под воду. Жалко, ведь самое интересное на Кейп-Коде – это его форма. Не представляю себе, кто додумался называть южную, примыкающую к материку часть Верхним мысом, а северную - Нижним мысом (человек, случайно перевернувший карту?) и как здесь разместились пятнадцать городков и три десятка школ.

Что еще мы увидели в Новой Англии, например, в Род-Айленде? Много неухоженных мостов над промышленного цвета водой. Убогий центр Провиденса – рассадника социальных пособий. Его цветущий пригород. Исторические особняки. Сады поместья Блитволд в Бристоле с видом на Наррагансетский залив. Нет, это не тот Бристоль, где музей часов. Тот был в Коннектикуте, а этот – в Род-Айленде, 25 минут от Провиденса и 60 минут от Бостона. В Новой Англии много Англии, и Бристоли есть и в Мэне, и в Нью-Гэмпшире, и в Вермонте. В Новой Англии почти все близко, если не забираться в Мэн.

Этот Бристоль - самый патриотический город Америки, празднующий 4 июля, День независимости, с 1777 года. Его главная улица круглогодично украшена флагами, но к флагам я равнодушна, а к ботаническим садам и поместьям - нет.

Блитволд – это сооруженный в конце 19-го столетия особняк. Естественно, роскошный. Естественно, стоящий на необозримом участке. Естественно, его обитатели пользовались всеми мыслимыми удобствами, - им даже морскую воду для купаний доставляли в дом. А вот книг для такого богатства у них было маловато. Мы поделились этим соображением с хранительницей, она понимающе согласилась: «Вот и я о том же думала. Сама люблю читать». Но прошлого не изменишь и своих пристрастий не навяжешь: хозяйке больше нравилось сажать экзотические деревья и проводить всякие садовые эксперименты. И спасибо ей за это, за обширные зеленые акры, выходящие к воде. Ну почему, когда мы говорим о творчестве, на наш скудный ум приходит в первую очередь литература?

Глядя на воды залива, на частные суда, само собой думаешь, что хозяева разбогатели на морской торговле. Оказалось – все это выстроено на угольные деньги, то есть поднялись на тогдашней нефти. У каждого времени своя нефть.

А у каждого уважающего себя особняка должно быть свое привидение. Есть оно и в сегодняшнем Блитволде, но никому не показывается, а только завывает, издавая какой-то глухой жужжащий гул. К сожалению, все нематериальное, романтическое, в конце концов объясняется причинами материальными, прозаическими. Был разоблачен и блитволдкий акустический домовой. Им оказались рои диких ос, повадившиеся селиться в стенах старого здания.

А вот еще одно старое здание: гостиница «The Inn оf Exeter» в Нью-Гэмпшире. Она построена в 1932 году, в георгианском стиле, и кажется намного старше. Мы подъехали к ней в темноте, при свете рампы, то есть электрических светильников (к ней лучше подъезжать театрально). Нас поселили в номер с эркером, старинным замутненным зеркалом, высокими кроватями, резными столиками и трогательными лампами. В такой комнате хочется снять шляпку и расшнуровать корсет, и прибывать сюда надо в запыленных каретах, а не на запыленной «хонде».

Эта взятая в прокат «хонда» изрядно потрудилась в дороге. Она бы доехала и до самых северных глуховатых границ Мэна, если бы у нас было время. Но дальше Бангора мы не попали.

Как только въехали в Мэн, глаз стал отмечать одну интересную особенность местной архитектуры: дома здесь, независимо от размера, трехчастные: основное жилище соединяется коридорной перемычкой с меньшим, которое почему-то всегда слева от главного дома. Не знаю, по всему ли штату так. Эти мэнские триптихи живо напомнили мне Карелию, где я была когда-то зимой в лыжном походе, и мы останавливались в заброшенных домах, тоже деревянных, тоже состоящих из трех частей, но в ином, поэтажном раскладе. Они были не по-русски просторными, но жили там только на втором этаже, на первом хранился инвентарь, на третьем – сено. На жилом этаже был даже деревянный туалет у наружной стены, откуда отходы организма летели метра три вниз до выгребной ямы. Все подворье находилось под одной крышей, там даже корову по широкому скату на зиму заводили на второй этаж, в собственную зимнюю квартиру. Вот я и подумала, что, может быть, за архитектурой домов в Мэне стоит та же идея: чтобы в морозы отсиживаться в помещении, за теплыми деревянными переборками.

Но сейчас длинный летний день, а не декабрьская темь, и мы едем дальше, до самого Бангора, бывшего центра лесозаготовок, бывшего мирового торговца льдом (его вырубали из местной реки и рассылали в разные стороны света на кораблях), бывшего города-богача, давно утратившего свою мировую известность в исторической компании с другими портами Новой Англии.

Тут 31 тысяча населения, есть и театры, и музеи, и до города-призрака ему далеко, но все же... Что заставляет Стивена Кинга жить в полузапущенном Бангоре? Привязанность к этим краям? Почему бы нет? В них есть особая сила.

Из других достопримечательностей я бы отметила статую Поля Баньяна – не так чтобы художественную, но герой американского фольклора труженик-силач-лесоруб Поль Баньян определенно заслуживает памятника. Надеюсь, что меня в этом поддержат другие иммигранты, читавшие в детстве о сказочном герое на печи. А не поддержат – и пусть.

Есть в Бангоре одно совершенно замечательное место, Музей наземного транспорта Коула, - еще одна воплощенная мечта еще одного американца. Отец восьмилетнего Гэйлена Коула был хозяином компании грузовых перевозок, и мальчик обожал грузовики. Позже, сражаясь на фронтах Второй мировой, он поклялся перед Богом, что, если выживет, сделает все для того, чтобы после себя оставить мир лучше, чем он был. На это ушло почти 50 лет (требовалось накопить денег), и в 1989 году музей был построен.

Это огромное прямоугольное помещение, принявшее в себя историю транспортных средств штата. Экспонаты – все они подарки - попали туда благодаря щедрости местных жителей. В музее работают внимательные к каждому посетителю добровольцы, и если они заметят, что вы около чего-то задержались, подойдут и расскажут вам очень подробно именно об этом. Знания их обширны, их неформальность и увлеченность подкупают, и они лучше всяких экскурсоводов.

Поскольку это Мэн, немалое место в музее занимают снегоочистительные машины. Интересно, что впервые применил расчистку снега чем-то вроде плуга отец создателя музея, и было это в 1929 году. Тут много саней разных размеров, как грузовых, с лошадками, так и детских санок. Есть и лыжи – тоже транспортное средство. Разномастные велосипеды. Есть паровоз, вагоны, вагоноремонтная мастерская. Машины обычные, медицинские, пожарные, сельскохозяйственные, бревноволочильные... Интересна одна из ранних легковых машин вроде чайника. Чтобы ее завести, надо было залить в нее воду и подождать минут сорок, пока образуется пар. Мы даже не осознаем, в каком комфортабельном мире живем.

В этом мире можно за неделю проехать по маршруту Массачусетс – Коннектикут – Массачусетс – Вермонт – Коннектикут – Нью-Гэмпшир – Мэн – Массачусетс, чтобы хоть поверхностно почувствовать еще один географический регион.

Когда-то сюда долго добирались из Европы, их три месяца мотало по волнам, потом время путешествия сократилось до двух недель. Тут, в Новой Англии, волна переселенцев из Старого Света делала передышку – иногда на пару столетий – и двигалась дальше, вглубь континента, а здесь образовалась прослойка, буферная зона, переход к остальной Америке. В этих шести штатах до сих пор осталось что-то британское, и в языке, и в характере местности, и в человеческих нравах. Даже цветы в палисадниках кажутся двоюродными братьями тех, что растут на Британских островах. Говорят, люди в этих краях сдержанные, не такие дружелюбные, как на Юге, но если друг – то на всю жизнь.

[Матроскин]

Великолепная сочная и очень красочная картина. Поздравляю с творческой удачей!