Дэви Крокет

[Архивариус]

Прислано в редакцию автором
Виктор Вольский
УРОК КОНСТИТУЦИИ

Выступая перед своими избирателями накануне выборов 2006 года, конгрессмен-демократ из Вирджинии (4-й округ) Джим Моран уведомил аудиторию, что, если если партия на предстоящих выборах завоюет большинство в Палате представителей, его ждет весьма влиятельный пост. В таком случае, звенящим голосом провозгласил конгрессмен, он обещает таскать в свой округ из государственного бюджета все, что сможет, и даже более того. И для вящей убедительности припечатал свою клятву избирателям словцом из разряда, как сейчас принято говорить, ненормативной лексики.

Вот такие у нас нынче законодатели. А ведь было время, попадались в Конгрессе люди и другой породы, как свидетельствует приводимая ниже история. В главной роли в ней выступил Дэви Крокет – один из самых популярных героев американской истории и мифологии.

Знаменитый траппер и охотник (ему как-то случилось за полгода добыть 105 медведей), конгрессмен из штата Теннесси, прославившийся своей неутомимой борьбой за права простых людей, герой войны, бесстрашный воин, павший смертью храбрых в легендарной битве при Аламо (1836 г.), он был на редкость красочной личностью. Крокет был знаменит своим красноречием и, мягко говоря, неортодоксальной орфографией (он проучился в школе чуть больше трех месяцев, а затем нужда заставила его бросить учебу и искать заработок). Однако недостаток формального образования он с лихвой восполнял природной живостью ума и здравым смыслом, о чем ясно свидетельствует приводимый ниже отрывок из опубликованного в 1884 год «Жизнеописания полковника Дэви Крокета”.

Автор книги Эдвард Эллис был горячим почитателем и другом легендарного героя. Однажды он оказался в зале Конгресса в тот момент, когда шли прения по законопроекту о назначении пенсии вдове заслуженного морского офицера. Один за другим законодатели произносили пышные речи, “скорее чтобы продемонстрировать свое искусство красноречия, чем убедить колеблющихся, ибо в этом вопросе среди конгрессменов, казалось, царило полное единодушие”, — пишет автор. Но вот слово взял Дэви Крокет:

“Господин спикер, — начал он, – я питаю не меньше уважения к памяти покойного и не меньше сочувствия к бедствиям его семьи, чем кто бы то ни было из сидящих в этом зале. Но мы не должны позволить уважению к памяти усопших или сочувствию к тем, кто их пережил, увлечь нас на путь несправедливости по отношению ко всем остальным живущим. Не стоит тратить время и доказывать, что Конгресс не располагает властью выделять средства на цели филантропии: это хорошо известно всем здесь присутствующим. В качестве частных лиц ничто не препятствует нам жертвовать на благотворительность любые суммы из нашего собственного кармана, но в роли выборных представителей народа мы не имеем права ассигновать на подобные цели ни единого доллара из государственной казны.

Мы слышали красноречивые призывы к нашей щедрости на том основании, что таков, мол, наш долг перед покойным. Однако он уцелел в войне и прожил еще долгие годы, но мне ни разу не доводилось слышать, что государство осталось у него в долгу. Государство может задолжать только за оказанные ему услуги, причем по твердым, всем известным расценкам. Если мы действительно несем долг, то в какой сумме он выражается? Была ли проведена ревизия, подтвердившая его размеры? Если мы действительно несем долг, не здесь следует предъявлять его к оплате, не здесь — доказывать его законность. Если мы действительно несем долг, нам никогда не расплатиться, ибо мы задолжали точно такую же сумму вдове каждого воина, сражавшегося в [англо-американской] Войне 1812 года.

Со мной по соседству живет одна женщина, вдова храброго солдата, павшего на поле брани. Она ни в чем не уступает даме, о которой сегодня идет речь, и не менее жестоко нуждается. Она зарабатывает на хлеб в поле лица своего, но попробуй я внести законопроект о назначении ей пенсии в размере 5-10 тысяч долларов, меня поднимут на смех: мне не собрать и пяти голосов в поддержку такого предложения. В нашей стране живут тысячи вдов, но ни о какой задолженности перед ними речи не идет. Ибо это не долг. Государство не имело прижизненного долга перед покойным и не могло задолжать ему посмертно.

Наверное, кому-то мои слова покажутся излишне резкими, но я должен изъясняться со всей доступной мне ясностью. Все здесь сидящие отлично знают, что в данном случае речь идет не о задолженности. Ассигновать испрашиваемую сумму в виде погашения долга будет актом вопиющей несправедливости. У нас нет и тени полномочий, позволяющих выделить эту сумму в качестве жеста благотворительности. Однако, повторяю, мы вправе пожертвовать любую сумму из своего собственного кармана. Я наименее состоятельный из всех членов Конгресса. Совесть не позволяет мне поддержать этот законопроект, но я с радостью пожертвую недельное жалование в пользу несчастной вдовы, и если каждый член Конгресса последует моему примеру, мы далеко превысим сумму, составляющую предмет нынешнего обсуждения ”.

Дэви Крокет сел на свое место. В зале царило гробовое молчание. Законопроект был поставлен на голосование и отвергнут большинством голосов, хотя нет сомнений в том, что, не выступи Крокет, он был бы принят единогласно. На следующее утро пылавший негодованием автор записок отправился к конгрессмену из Теннесси в надежде побудить его пересмотреть свою позицию. Крокет внимательно выслушал пламенные уговоры своего друга и отрицательно покачал головой. “Но почему?” — в негодовании вскричал юноша. “Попробую объяснить”, — сказал Дэви Крокет.

Начал он издалека. Несколькими годами ранее, рассказывал Крокет, он стоял на ступенях Капитолия вместе с группой других конгрессменов. Внезапно они увидели, как в стороне Джорджтауна появилось и стало быстро расти зарево пожара. Законодатели помчались на помощь. Они работали как одержимые, но укротить огненную стихию так и не смогли. Целые кварталы сгорели дотла, многие семьи остались без крова и потеряли в огне все, что имели. Стояли сильные морозы, и при виде такого числа несчастных женщин и детей Дэви Крокета обуяло горячее стремление помочь несчастным. Все присутствовавшие разделяли его чувства.

На следующее утро в Конгрессе было внесено предложение о выдаче погорельцам из государственной казны единовременного вспомоществования в размере 20 000 долларов. Законопроект был принят с неслыханной быстротой, но далеко не единогласно. Хотя сочувствие к жертвам стихийного бедствия было всеобщим, некоторые конгрессмены высказались в том духе, что народные избранники не имеют права давать выход своему чувству сострадания за общественный счет. Они потребовали поименного голосования, чтобы зафиксировать в анналах, кто занял какую позицию. Так в “Ведомостях Конгресса” появилась запись, что Дэви Крокет проголосовал за оказание помощи погорельцам.

Спустя несколько месяцев пришло время начинать предвыборную кампанию, и Крокет отправился в объезд своего избирательного округа. Однажды ему случилось проезжать мимо поля, где пахал одинокий фермер. Конгрессмен остановился, чтобы поболтать с фермером, но к удивлению привыкшего к популярности законодателя, Хорейшио Банс (так его звали) приветствовал его нарочито холодно. Наверное, он меня не признал, подумал Крокет, и начал было представляться, но Банс оборвал его и сказал: “Я вас прекрасно знаю. Вы – полковник Крокет. Мне случалось видеть вас в прошлом, и на последних выборах я проголосовал за вас. Но больше я этой ошибки не допущу».

Удивленный конгрессмен попросил своего собеседника объяснить, чем он снискал его недовольство. “Прошлой зимой при голосовании вы заняли позицию, которая показывает, что либо вы не в состоянии разобраться в Конституции, либо вам не хватает честности и твердости руководствоваться ею в своей деятельности на законодательном поприще, — начал Банс. – И в том и в другом случае вы не достойны представлять меня. Прошу прощения за прямоту, у меня нет намерения вас оскорблять. Я просто хочу отметить, что у нас с вами совершенно разное понимание Конституции. И хотя я не сомневаюсь в вашей честности, я не могу закрывать глаза на превратное толкование Конституции с вашей стороны, ибо это священный документ, который должен неукоснительно соблюдаться во всех своих положениях. Наделенный властью человек, не понимающий Конституции, опасен, и чем он честнее, тем опаснее ”.

Дэви Крокет сказал, что он полностью разделяет эту точку зрения, но не видит, чем он заслужил такой попрек. Тут явно какое-то недоразумение. «Нет, полковник, никакого недоразумения нет, — спокойно ответил Хорейшио Банс. – Хотя я и живу в глуши, я выписываю газеты из Вашингтона и очень внимательно слежу за всем, что происходит в Конгрессе. Так вот, прошлой зимой я вычитал, что вы проголосовали за выдачу джорджтаунским погорельцам 20 тысяч долларов в качестве единовременного вспомоществования. Было такое?». Крокет подтвердил, что действительно проголосовал за подобный законопроект, но не представляет себе, чтобы кто-нибудь мог иметь к нему претензии в связи со столь благородным актом.

“Скажите, полковник, — продолжал Банс, — где в Конституции вы обнаружили право раздавать государственные средства на цели благотворительности?” Дэви Крокет стал рыться в памяти, но - черт побери, фермер прав! — в Конституции действительно ничего на этот счет не было сказано. Тогда он решил пустить в ход другой аргумент: «Что ж, мой друг, боюсь, что правда на вашей стороне. Но неужели кто-нибудь сочтет возможным сетовать по поводу того, что наша огромная, богатейшая страна, да еще в то время, когда казна полна, потратила такую ничтожную сумму, как 20 тысяч долларов, на облегчение участи горстки несчастных женщин и детей? Я не сомневаюсь, что на моем месте вы поступили бы точно так же, как я”.

“Нет, полковник, — возразил его собеседник, — речь идет не о размерах суммы, а о самом принципе. Начнем с того, что в государственной казне не должно быть средств сверх того, что необходимо для законных нужд правительства. Но это так, к слову пришлось. Что же касается нашего вопроса, право собирать и распределять деньги — это самый опасный атрибут власти, которым только может быть наделен человек. Особенно в нашей системе, где пополнение казны происходит за счет акцизов, от которых не может уклониться ни один человек в стране независимо от своего финансового положения, – и чем он беднее, тем больше ему приходится платить в пропорциональном отношении. Хуже того, он платит, не имея ни малейшего представления о том, какова реальная сумма, взимаемая с него правительством: такова природа акцизов.

Иными словами, средства, которые вы выделяете в пользу какого-то страдальца, выгребаются из карманов тысяч других людей, которым, может быть, приходится еще туже, чем ему. Если вы имеете полномочия раздавать государственные деньги, конкретная сумма вспомоществования становится вопросом вашего личного предпочтения, ибо вы одинаково вправе выделить как 20 миллионов, как и 20 тысяч. Если вы наделены правом оказывать помощь одному, вы вправе оказывать помощь всем другим. А поскольку в Конституции не содержится определения понятия благотворительности, равно как не указываются и размеры таковой, ничто не препятствует вам по своему усмотрению раздавать государственные средства кому угодно на цели благотворительности, будь-то реальной или мнимой, и в любой сумме, какую вы сочтете уместной. Вы, безусловно, понимаете, какие широкие возможности это открывает для мошенничества, коррупции и фаворитизма, с одной стороны, и для ограбления народа — с другой.

Нет, полковник, Конгресс не имеет права заниматься филантропией. Члены Конгресса в качестве частных лиц могут раздавать столько денег из своих личных средств, сколько им заблагорассудится, но они не имеют права потратить на подобные цели ни единого доллара из общественных средств. Если бы в моем округе сгорело в два раза больше домов, чем в Джорджтауне, ни вам, ни кому-либо еще в Конгрессе не пришло бы в голову выделить хотя бы один доллар в пользу погорельцев.

В Конгрессе заседают 240 наших избранников. Если бы они проявили сочувствие к страдальцам, пожертвовав в их пользу недельное жалование, общая сумма превысила бы 13 тысяч долларов. В Вашингтоне и его окрестностях нет недостатка в богачах, которые могли бы с легкостью дать 20 тысяч, не поступившись при этом ничем, в том числе даже пустыми прихотями. Однако же конгрессмены предпочли не расставаться с собственными деньгами, которыми, если верить газетам, не все их них распоряжаются разумно.

Вашингтонская публика, несомненно, была вам благодарны за то, что вы раздали то, что вам не принадлежит, и тем самым избавили ее от необходимости развязать свои собственные кошельки. По Конституции народ наделил Конгресс определенными обязанностями, во исполнение которых ему даровано право собирать и расходовать деньги. Но только на эти цели, и ни на какие другие. Все, что выходит за их пределы, представляет собой узурпацию и идет вразрез с Конституцией.

Так, что, как видите, полковник, вы допустили, с моей точки зрения, чрезвычайно серьезное нарушение Конституции. Созданный вами прецедент грозит огромной опасностью для страны, ибо стоит Конгрессу попытаться распространить свою власть за пределы, поставленные Конституцией, этому процессу не будет конца, и народ окажется беззащитным перед лицом власть имущих. Я не сомневаюсь в том, что вы руководствовались самыми благородными побуждениями, но лучше от этого никому не стало, разве что принесло лично вам душевное успокоение. Вот почему я не могу голосовать за вас».

Хорейшио Банс замолчал, но к этому времени Дэви Крокет уже пришел к убеждению, что ему нечего возразить. И он сказал: “Вынужден признать, что вы абсолютно правы. Я действительно превратно толковал Конституцию, при том, что я намеревался во всем следовать ее положениям и, как мне казалось, внимательно ее изучил. Я много наслушался речей от своих коллег о правах и полномочиях Конгресса, но то, что вы сказали здесь в поле, стоя у плуга, заключает в себе больше здравого смысла, чем все перлы красноречия, которые мне когда-либо доводилось слышать.

Если бы у меня хватило ума самому додуматься до того, что вы мне сказали, я бы скорее сунул голову в костер, прежде чем проголосовать так, как в тот раз. И если вы меня простите и еще раз меня выберете, чтоб меня застрелили на этом месте, если я еще раз проголосую вопреки Конституции». Хорейшио Банс поверил Дэви Крокету, который легко победил на выборах и вернулся в Конгресс.

“Теперь, мой друг, вы понимаете, почему я выступил вчера с моей речью, — сказал он Эдварду Эллису, завершая свой рассказ. – Я велел отпечатать ее в нескольких тысячах экземпляров и разошлю ее избирателям в моем округе в доказательство того, что я хозяин своего слова.

И еще одно. Как вы помните, я предложил моим коллегам пожертвовать недельное жалование в пользу несчастной вдовы моряка. В Конгрессе заседает достаточно много очень состоятельных людей, которые не задумываясь выбросят недельное жалование на званый ужин или просто попойку с нужными людьми. Некоторые из них выступили с прочувствованными речами о том, какой огромный долг благодарности несет наша страна перед покойным моряком, о том, что этот долг не может быть оплачен никакими деньгами, и о том, как ничтожен и мелок в сравнении с честью нации презренный металл, в особенности когда речь идет о такой мизерной сумме, как 10 тысяч. И тем не менее, ни один из них – ни один! – не откликнулся на мой призыв. Деньги для них ничто, когда они запускают руку в народный карман. Но в своих тайных помыслах они поклоняются великому идолу Мамоны, и многие из них готовы принести на его алтарь свою честь, свое достоинство и идеалы справедливости».

Доживи Дэви Крокет до наших дней, он с горечью убедился бы, что повадки законодателей с тех пор совершенно не изменились, хотя, может быть, его удивили бы масштабы разграбления государственной казны и лицемерие сегодняшних солонов. На словах они свирепые церберы, готовые разорвать на куски любого, кто посягнет хотя бы на один доллар общественных средств, а на деле сыплют деньгами налогоплательщиком, как пьяные матросы в портовом кабаке. А тем временем дефицит государственного бюджета пухнет не по дням, а по часам.

Впрочем, Крокету, вероятно, пришлось бы довольствоваться положением стороннего наблюдателя, ибо в наше время его никогда бы не выбрали в Конгресс. Кому нужен законодатель, которые обещает свято стеречь народные деньги и заверяет своих избирателей, что он не намерен таскать для них жирные куски из Вашингтона?!