baraz1

Желающий жизни

Недельная глава «Тазриа» с значительной мере посвящена законам, связанным с проказой. Само же это заболевание в традиции устойчиво связывается с грехом злословия. Как поясняет комментатор, злословие карается изоляцией, неизбежной при заболевании проказой. Запреты на сплетни, оговоры и всяческое злоречие даются в Торе многократно, например, в Ваикра (19.16) сказано: «Не ходи сплетником в народе своем».

Иудаизм весьма сурово относится к этому греху. Вот какие высказывания в адрес злословия можно встретить в Гемаре: «Сказал р.Элазар бен Парта: «Если хочешь знать, сколько вреда от злого языка, то посмотри, как пострадали наши отцы в пустыне Синай из-за разведчиков. Разведчики говорили плохо о стране, т.е. о камнях и деревьях. До этого наши предки грешили в пустыне девять раз, и все им простилось. А приговор умереть в пустыне был им вынесен только за злой язык» (Эрхин 15)

В другом месте сказано: «За три греха человека наказывают на этом свете, и много он теряет в мире грядущем: за идолослужение, за кровопролитие, а более всего - за злой язык» (Авода Зара 19)

В Зоаре говорится, что человек отличается от животных даром речи, и если он пользуется своим разумом и речью, чтобы изучать Тору и соблюдать заповеди, то он выше ангелов. Однако если дар речи используется для злословия и пустой болтовни, то человек, столь безрассудно распоряжающийся этим даром, оказывается ниже животных, у которых есть перед ним преимущество тем, что они безмолвны.

Обстоятельное и систематическое рассмотрение всевозможных жизненных ситуаций, в которых различные реакции расцениваются как «злословие» было сделано раввином Исраэлем Меиром Акоэном (р.1838-1933), более известным по имени его книги, посвященной ограждению от злословия - «Хефец Хаим» (Слова «Хефец Хаим» - «Желающий жизни» взяты из 34 псалма: «Кто он, муж желающий жизни... Береги язык твой от зла и губы твои от речей лживых».)

В короткой статье невозможно пересказать весьма многообразные и иногда неожиданные требования Торы, связанные с чистотой речи. Например, человеку не только нельзя слушать сплетен, но вменено не верить им, если он их случайно услышал. Согласно «Хефец Хаим» даже полностью правдивое высказывание негативного характера может быть произнесено только в лицо самому человеку, но не третьему лицу, для которого эта информация является избыточной. Позволительно высказать критику в адрес третьего лица только в том случае, если мы выражаем полную готовность повторить ему в лицо то же самое. Но что особенно примечательно, говорить о человеке чрезмерно похвальные вещи так же предосудительно, как и чрезмерно дурные.

Итак, обозреть все правила в короткой статье невозможно, но имея ввиду несколько уже перечисленных крайних ситуаций, мы можем попытаться выразить некий общий принцип. Мы можем заключить, что в грехе злословия на первый план выступает даже не то, «очерняем» ли мы человека или «обеляем», а то, вступаем ли мы с ним в диалог, заинтересованы ли мы в нем. Важной характеристикой злословия, таким образом, оказывается даже не столько негативность и неадекватность информации, сколько ее заочность. Обсуждение особенностей человека за глаза, когда он лишается возможности возразить нам – именно это является началом и концом греха злословия.

Знаменитый русский литературовед Бахтин в следующих словах писал о недопустимости заочных суждений в адрес человека, которое, как мне кажется, наиболее близко подходит к определению злословия, как его понимает еврейская традиция. Бахтин пишет: «Человек никогда не совпадает с самим собой. К нему нельзя применить формулу тождества: А есть А. Подлинная жизнь личности совершается как бы в точке этого несовпадения человека с самим собой, в точке выхода его за пределы всего, что он есть как вещное бытие, которое можно подсмотреть, определить и предсказать, помимо его воли, «заочно». Подлинная жизнь личности доступна только диалогическому проникновению в нее, которому она сама ответно и свободно раскрывает себя. Правда о человеке в чужих устах, не обращенная к нему диалогически, то есть заочная правда, становится унижающей и умерщвляющей его ложью, если касается его «святая святых», то есть человека в человеке».

Приведенное высказывание, конечно, не может свести к себе все нюансы, связанные с тем тридцати одним предписанием Торы, на котором базируется в своем исследовании Хефец Хаим. И все же очевидно, что всякий человек, который глубоко чувствует эту сформулированную Бахтиным духовную действительность, даже не читая книгу «Хефец Хаим», будет действовать в соответствии со многими изложенными в ней правилами. Соответственно в свете этих слов нам яснее становится и тот общий итог, к которому приходит Виленский Гаон: «Если человек хранит уста свои, его душа оберегается от всякого греха. Но тот, кто говорит, даже если у него хорошая душа, и он делает много заповедей и ограждает себя от греха, его язык ввергает его в беду, и все стремление человека к исполнению заповедей упраздняется из-за этого. До самого дня смерти человек должен укрощать себя – не постами и отречениями от жизненных удовольствий, а обузданием своего языка и своих страстей, и в этом выражается раскаяние»

Идеологический фронт

Между тем с этим глубоким проникновением в гибельную природу заочных определений, когда они касаются других лиц, резко контрастирует та лихость, с которой выносятся моральные приговоры в адрес других мировоззрений и религий. В этой сфере все мудрые правила ограничения злословия неожиданно теряют всякую силу. Разумеется, существуют ситуации – причем ситуаций таких не мало - в которых правда находится лишь у одной из сторон. И в этих случаях обличение должно быть бескомпромиссным. Но это не значит, что нет ситуаций, в которых та или иная доля истины не находилась бы у обеих сторон. А это слишком часто игнорируется. Приверженцы любой религии исходно не желают вникать в положения других вер и обычно в полемическом задоре обращаются не к живым оппонентам, а к их карикатурным изображениям собственного производства. Из религиозных диспутов обе стороны в такой ситуации всегда выходят победителями, еще более окрепшими в своей вере. И это не удивительно. Для того, кто боксируется не с живым партнером, а с набитой опилками грушей - победа гарантирована. В суть взглядов другого обычно никто не вникает, и в лучшем случае, все завершается мудрым призывом к «взаимной терпимости».

Между тем в этой области проблема в сущности та же самая, что и в сфере бытового злословия (равно включающего в себя и хулу и похвалу): сживают ли религии друг друга со свету, или снисходительно терпят – они грешат одним и тем же грехом. Как писал Томас Пейн: «Терпимость не противоположна нетерпимости, но всего лишь является ее перелицовкой. Обе представляют собой деспотизм, ибо если одна присваивает себе право лишать свободы совести, то другая предоставлять ее».

Итак, чрезмерная добрая молва и терпимость в своей основе не лучше чрезмерно худой молвы и нетерпимости. Не лучше – потому что в равной мере не заинтересованы в другом как в другом, в равной мере определяют другого вместо него самого.

Обнаружившие этот порок американские просветители заменили царившую до той поры концепцию веротерпимости концепцией религиозной свободы. Однако так стало лишь в политической сфере, в области же теологической картина начала меняться очень робко и лишь в последние десятилетия.

Долгое время после того, как светский мир провозгласил принцип религиозной свободы, он казался религиозному миру в лучшем случае функциональным, в худшем случае - ложным. Но из отрицательного примера ислама и положительно примера христианства мы ясно видим, что только та религия, которая оказывается способна пережить принцип религиозной свободы как свой собственный внутренний принцип, может сохраниться как религия, а не переродиться в бесовский легион.

Отношение церкви к религиозной свободе исходно было однозначно негативным. Во всяком случае, пресловутый «Силлабус», изданный Ватиканом в 1864 году накануне первого Ватиканского собора, именует свободу совести – «безумием», а свободу слова - «мерзким заблуждением».

Однако в последнее время, по крайней мере, в западно-христианском мире ситуация стала существенно меняться. После второго Ватиканского Собора католическая церковь прекратила ежегодное издание индекса запрещенных книг и вспомнила, что это именно она еще в XIII веке провозгласила, что «совесть выше папы». Более того, католическая церковь признала открытость принципом, согласованным с ее собственной религиозной позицией. Выделив иудаизм, как религию наиболее к христианству близкую и из ряда вон выходящую, католическая церковь признала так же значение всех прочих «нехристианских» культур и религий. Речь идет именно не о «терпимости», а о теологически обоснованной осмысленности иноверия (так называемая «теология свершения»). Излишне говорить, что в протестантском мире шли аналогичные процессы. Новые веяния практически никак не коснулись лишь православной церкви.

Не произошло никаких заметных сдвигов и в иудаизме. Иудеи хорошо помнят, как христиане публично сжигали в средние века Талмуды. Однако эта практика уже давно прекращена, в то время как преподаватель в израильской религиозной школе может и сегодня в назидательных целях прилюдно сжечь случайно подвернувшееся ему евангелие.

Между тем иудаизм как раз имеет в своей традиции куда больше пунктов для обоснования плюрализма, нежели любая другая традиция.

С точки зрения предоставляемых традицией возможностей, идеи религиозной свободы могут быть позитивно осмыслены и усвоены иудаизмом гораздо легче, чем любой другой религией. В самом деле, идея избрания – это идея плюрализма в своей первозданной чистоте, ибо она предполагает, что не одинаковые в своей основе существа имеют одинаковое право на существование. Иудаизм признает, что десятая часть Божественной мудрости была передана не евреям, а народам, и традиционно никогда этой внешней мудрости не чурался. Наконец, иудаизм учит о рассеянных (в иных культурах) божественных искрах (самого иудаизма), которые не только можно, но и нужно извлекать.

Основатель религиозного сионизма первый Главный ашкеназский раввин Израиля Авраам Ицхак Акоэн Кук (1865-1935) пользовался этим положением как рабочим методом. Он полагал, что обращение к другому, даже атеистическому видению мира может только обогатить иудея. В книге «Орот» раввин Кук пишет: «Справедливо поступил Всевышний со своим миром, что не дал все таланты в одном месте, и не одному человеку, и не одному народу, и не в одной земле, и не в одном поколении, но распылив дарования среди всех. Так раскроется, что Он преимущественная идеальная сила, которая продолжит высшее единство». Или: «Тора Израиля должна явить великий свет духу других вер, других народов и сообществ, чтобы сбросить с них все второстепенное и незначительное и освятить их светом святости божественной чистоты». Тем самым признается осмысленность иных вер.

Р.Кук писал: «Божественная истина бесконечна, а потому никакая ограниченная человеческая истина не может объять ее целиком, а каждая частная истина ухватывает лишь часть общей Божественной картины. И поэтому для того, чтобы продвинуться в моем понимании Божественного, в моей истине – я должен научиться у тебя той частице истины, которую ты видишь лучше меня. Поэтому я не только признаю твое право на истину, но и хочу понять тебя, хочу научиться у тебя и обогатить свою истину за счет этого познания»

Можно только сожалеть, что последователи р. Кука, выхватив из его учения лишь то, что было связано с сионизмом и с политическим устройством государства Израиль, почти полностью пренебрегли теми общими принцами, которые развивались первым Главным ашкеназским раввином Израиля.