Каждый советский гражданин, который хоть чем-то интересуется в жизни кроме прожиточного и пропиточного минимума, слышал историю о Ленине с двумя кепочками. Одной кепочкой, зажатой в канонически простертой вперед руке (хотя трактовка того, почему звать народ к новым свершениям вождю надо было с зажатым в ладонь головным убором и непокрытой, как в церкви, головой, довольно туманна) и второй кепочкой, прикрывающей лысину вождя революции в любое время года и любую погоду, словно он только что вышел из синагоги.
Владимир Ильич с двумя кепочками был явлен миру, как установило следствие, не по замыслу диссиндентствующего скульптора, который мог бы попытаться молча выразить этим двуединым символом, что Ленин видел далеко, на много лет вперед и ни секундой ближе, или наоборот: что вождь пролетарской революции, признавая существование и христианской, и иудейской религий, в то же время возвышался над ними обеими, будучи так сказать атеистическим Авраамом, а будто бы совершенно случайно. То есть не по злому умыслу, а по исконно русскому распи… да да, этому самому. И связано было удвоение кепочки не с (опять таки исконно русским) удвоением всего на свете после второй бутылки, а с тем, что в ночь перед открытием памятника Вождю Революции в какой-то нерусской республике монументу снесли голову враждебно настроенные к советской власти хулиганствующие националистические элементы.
Но, поскольку в СССР будущее было предусмотрено и продумано до мельчайших деталей, из центра в ту же ночь реактивным истребителем сверхсрочно прислали новую голову Владимира Ильича, в полном соответствии с габаритами изувеченного монумента и подходящую к туловищу Ленина без головы так точно, словно она была не запасная, а родная, та самая, с которой он родился и вырос. Из военного аэропорта голову вождя к главной площади злополучного города аккуратно, как Юдифь голову Олоферна, доставили на специальном транспорте специально обученные этому люди. И московский скульптор, вместе с с подсобниками из местных, во тьме кромешной ночи (чтобы не возбуждать нездорового ажиотажа у местного населения к особо ответственной реставрационной работе) водрузил на великие плечи новые шею и голову. И зашил швы между ними раствором с секретным составом, как заправский хирург. После чего новая голова вечно живого вождя слилась с его металлическими плечами, словно была на них испокон века и засияла, как старая.
Однако: несмотря на всю эту блестяще организованную и еще более блестяще осуществленную операцию над основоположником ленинизма, наутро при свете дня и прожекторов во время торжественного открытия памятника вечно живому вождю обнаружилось незапланированное несоответствние. Заключающееся в том, что у бронзового Ленина оказались … нет не две головы, как могли бы вообразить монархисты, вдохновленные недавним восстановленнием герба Российской Империи, которую великий вождь своими идеями в то время разрушил, как всему миру казалось до основания, а всего лишь две кепочки. Одна кепочка в руке и еще одна кепочка на голове.
Потому что, как показало расследование, проведенное компетентными органами, в результате чьего-то преступного головотяпства голову и примыкавшую к ней шею из Центрального Центра прислали образцовую, подходящую габаритами к туловищу до миллиметра. Но только не к тому туловищу! То есть: из Москвы была прислала не непокрытая ничем - ни кепкой, ни волосами - голова Ленина прототипа номер один, с рукой протянутой вместе с зажатой в ней кепкой вперед, дабы указать населению дорогу в сизую даль, куда ему надлежит стремиться - а голова к прототипу вождя номер два, с кепкой на голове и рукой, засунутой между пуговицами жилета, как бы застигнутой посреди пламенной речи трибуна светлого будущего, частью которого являемся мы все, причем по сей день.
Другими словами, в результате чьей-то преступной халатности со склада запчастей к телу вождя была взята деталь другого шаблона, хотя и подходящая по всем остальным показателям.
Впрочем, к чему повторять то, что и без меня известно каждому встречному и поперечному? Теперь, конечно, когда пинать вождя революции стало таким же правилом хорошего тона, как пятнадцать лет назад петь ему литургии, за право именоваться тем самым городом, в котором бронзовый Ильич имел две кепочки, спорят целых семь автономных республик, как некогда за право быть родиной Гомера спорили семь городов. Историю о Ленине с двумя кепочками теперь знают все. Потому что она стала частью нашей истории, написанной, как известно, пером, а не топором, хотя и топором тоже. А вот историю о женщинах с двумя лифчиками знает пока не всякий. Хотя, если задуматься, эти два события имеют между собой много общего. Ибо второе есмь логическое следствие первого. И шансы войти в историю у них тоже приблизительно одинаковые. Хотя, разумеется, не в одну и ту же историю, а в разные.
Дело было в Вене. В жалкую гостинницу на окраине, в которую меня поселили, приехала следующая за нами партия. Не гостей и не зэков - еврейских эмигрантов всех национальностей. Почему всех национальностей? Потому что еврейская эмиграция определялась партией и правительством не по национальному, а по идеологическому принципу. Так что каждый, кто выражал пожелание эмигрировать из СССР, становился евреем. Присно и вовеки веков.
Слух о пополнении наших рядов разнесся по номерам мгновенно. Тем более, что группа прибыла не из какого нибудь Нарьянмара или Биробиджана, а из самого Питера, или, как его тогда называли, Ленинграда (через «e» с двумя точками, в честь другого великого Ильича, Леонида). Русско-еврейское население гостиницы, изнывавшее от вынужденного безделья, включая и меня в лице населения, высыпало в холл. И увидело картину, достойную кисти Репина. А может быть даже и самого Глазунова.
На улицах Вены в тот день, кстати сказать, стояла теплынь. Но несмотря на это, вся вновь прибывшая партия как один человек была одета ну очень не по сезону. То есть можно даже сказать что вопиюще и вызывающе не по сезону. Судите сами: на каждом так сказать еврее зачем-то было по две шубы или по меньшей мере по два пальто. По две андатровые шапки. По две пары штанов. По две пары носков. И далее всего по два, вплоть до абсолютной наготы. И все это богатство мокрые и потные до полного промокания всего и вся евреи и еврейки всех национальностей, населявих страну Советов, скидывали с себя одно за другим. Разоблачались, не стесняясь друг друга и друг подругу. Не прерывая процесс публичного саморазоблачения ни на мгновение. Не разбирая ни возраста, ни пола. Как сказал поэт, смешались в кучу. Но не кони и люди, а люди и их одежда. Причем обнаружилось, что на женщинах одето по два платья. И особенно почему-то обнаружилось на молодых. После чего под платьями у каждой еврейской эмингрантки - по мере саморазоблачения - последовательно обнаружились две комбинашки. Две пары колготок. Две пары лифчиков. И даже по две пары трусов, надетых друг на друга. Которые прибывшие в мир свободы и демократии гражданки самой социалистической страны в мире срывали с себя, нимало не стесняясь ни друг друга, ни друга подруга, очевидно по причине полного обезумевания от жары в одеждах не по сезону, которые они как надели на себя в аэропорту Пулково, так и не снимали с себя, включая таможню и самолет.
На мужчинах, тоже наверняка было одето что-то такое же нижнее и удвоенное. Вроде двойных кальсон. Но откровенно говоря, мой взгляд на раздевании братьев по полу почему-то застревал реже. И оно у меня отложилось в значительно меньших подробностях, чем бесплатный женский стриптиз, который между нами говоря, был первым стриптизм в моей жизни, который я видел воочию, и который был выставлен на всеобщее обозрение, так сказать, на халяву. Хотя, говоря откровенно, какой это был стриптиз? Это был азохен вей, а не стриптиз.
Глядеть на евреев и примкнувшим к ним отщепенцев с славанской внешностью, я вам должу, было любо дорого, если конечно, смотреть под идейным углом. Потные, мокрые, с безумными глазами, сбившиеся в стадо… воистину « унтерменшен », наблюдение за которыми не может вызвать ничего, кроме омерзения: хуже, чем в зоопарке.
А теперь начинается самое главное: мы переходим к попытке попыться понять, в чем было дело. Что собственно случилось и об чем речь, от которой в глазах двоится?
А то собственно произошло и об том речь, что правила на вывоз ручного багажа в городе Ленинграде вдруг были без предупреждения ужесточены. И вместо двух чемоданов по двадцать килограмм каждый, которые было разрешено вывозить счастливчикам вроде меня, прибывшему в Вену неделей раньше, пассажирам следующего рейса Ленинград-Вена разрешили вывезти только один.
Вот так. Прямо перед отлетом. И уплотняйся, как хочешь. Вывози, так сказать, все свое достояние, нажитое упорным трудом за всю жизнь, держась за него одной рукой. И умещай его в одном чемодане. Все свое носи с собой, как Диоген. И не чирикай. Такая вот гуманистическая философия.
Могу только позавидовать неповторимым эмоциям, испытанным теми, кто имел счастье наблюдать ими же организованный противоположный процесс: а именно массового спешного раздевания женщин в аэропорту Пулково с последующим надеванием на себя того же двойном количестве. Тут вам и патриотизм, тут вам и садомозохизм, тут вам и марксизм, тут вам и эротизм, тут вам и гуманизм, тут вам и утонченный эсетизм - и еще тридцать три удовольствия. Куда там стриптиз. Это похлеще! Ведь не только глаз - душа радуется!!
Кому пришла идея ужесточения таможенного лимита, внезапного, как извержение Везувия, думаю, сейчас уже будет трудно установить. Сейчас от этой инициативы, конечно же, все работники ОВИРа, таможни и других доблестных органов почившей в бозе страны Советов, отрекутся, как простые советские люди отрекались от родственников за рубежом. Как и от самого факта удвоения лифчиков, который рыцари органов нашей тогдажней безопасности, наверняка, прочтя эту быль, обзовут наветом и недружественной пропагандой, но который стоит у меня перед глазами так же ясно, как в эту минуту я вижу из окна Атлантический Океан.
Хотя тогда наверняка все было диаметрально наоборот. Тогда от этого изобретения ограничения числа чемоданчиков компетентные в нас органы не отрекались, а рапортовали о нем начальству как об очередном торжестве ленинских идей. И кто-то с этой повышенной бдительности поимел какую нибудь очередную лычку на молодецкие плечи - такое развитие событий очень даже немаловероятно. А может и не на плечи. Может, прямо в карман, причем не от начальства а от самих как бы еврейских эмигрантов - врать не буду, потому что могу только смело предполагать. И если окажется, что этот кто-то сегодня сидит на Брайтоне, плечом к плечу с теми, кто, благодаря его усердию покидал свою советскую Родину в двух лифчиках и двух парах кальсон, и что этот самый кто-то получает досрочную пенсию -не как ветеран компетентных в нас органов, а как простой американский нервнобольной, я тоже не удивлюсь. Мы еще и не таких членов ЦК и членов президиума верховного совета в беженцах от советской власти видали!
А теперь, дорогие читатели и почитывательницы, давайте вернемся к началу нашего повествования и подумаем головами: связаны ли каким нибудь образом, пусть даже самым витиеватым, Вождь Революции с двумя кепочками и Еврейские Эмигрантки с двумя лифчиками? Не знаю, как вы, а я очень даже твердо стою на позитивном ответе.