Т Е     Г О Д Ы     -    Э Т И     И М Е Н А

Р А Ф А Э Л Ь     Ш И К

    11 августа 2002 года ему исполняется 80 лет. Обычно к этому возрасту творческая (да и жизненная) энергия истощается. Обычно. Но есть и исключения. Так вот, он - из "исключений". Он - это Рафаэль Иеремиевич Шик - солдат, журналист, киносценарист и кинорежиссер, поэт и исполнитель своих собственных песен. А еще страстный любитель и знаток цирка, автор книги и фильмов об искусстве и людях цирка, отдавший ему массу времени и своей творческой энергии и заслуживший не только упоминаний в недавно вышедшей Цирковой Энциклопедии, но и отдельного фонда хранения в Музее цирка, что в Санкт-Петербурге. И еще многое, многое другое...
    Мы познакомились с Р. И. Шиком 5 лет тому назад. И с тех пор, бывая в Дюссельдорфе, я каждый раз стараюсь навестить его. Беседы с этим мудрым и добрым человеком, много видевшим и много знающим, всегда интересны и поучительны. А главное - они добавляют жизненного оптимизма. Жаль только, что как бы долго они (беседы) не продолжались, нам всегда не хватает времени. Но давайте по порядку.
    Детство в солнечном Баку и юность в древнем Смоленске. Потом призыв в армию, направление в Прибалтику. И Война! И с первого до последнего дня солдат Шик (а он закончил войну в звании гвардии сержанта, то есть вычерпал солдатский котелок до самого дна) в армии. Радист. И не где-нибудь, а большую часть в разведке. То есть в самом пекле. Но, видимо, Судьба - остался жив!
    После окончания войны демобилизация. Баку! Учеба. Работа... в театре, в школе, в газетах, в кино, на радио, опять в газетах и журналах, на телевидении, в Азеринформе - ТАСС. И всегда стихи! Не для публикации, - для себя, "для души". А в них вся жизнь - и война, и любовь и, конечно, цирк. И "перестройка". Не думал, что когда-нибудь придется покинуть взрастившую его землю Азербайджана. Но когда очутился в самом горниле разыгравшихся национальных событий, - понял, что больше здесь жить не сможет. И уехал. Уехал в Германию, с которой (и за которую) когда-то воевал и о жизни в которой никогда не помышлял. Уехал, оставив все нажитое и захватив только семью. И немного книг, без которых совсем невмоготу... И еще память друзей... Но зачем рассказывать. Лучше почитать его стихи. Давайте прочтем некоторые из них:
    
     Минуло тридцать лет, потом и сорок,
    А кажется - вчера с войны пришел.
    Ах, как путь этот короток и долог,
    Как невесом он и как он тяжел.
    
    Шел по нему не прямо и не криво,
    Не выбирая выгодных дорог,
    На той войне, большой и справедливой,
    Наверное, я сделал все, что мог.
    
    И от нее нам никуда не деться,
    Мы ею до ногтей опалены.
    Кто говорит, что родом мы из детства?
    Мы из войны. Мы родом из войны.
     1986-1998
    
    А это отзвук тех трагических событий:
    
    

    Толпа

    
    Рев толпы исступленный и грубый,
    И призыв фанатичный: "Убей!"
    Как мне близко страданье Гекубы,
    Потерявшей своих сыновей.
    
     Из жестоких веков прорастая,
     Дикий зов не заглох и не стих.
     И толпа,кровожадная стая,
     Делит мир на чужих и своих.
    
     Кто чужой? Мандельштам полунищий,
     Чьи стихи как раздавленный крик
     Из души, что не сыщется чище?
     Иль поэт убиенный Мушфик?
    
     Свой - чужой... Это ныне как мода.
     И толпа, разъяренная рать,
     Маскируясь в лохмотья народа,
     Жаждет рушить, сжигать, убивать.
    
     И не веря ни в черта, ни в бога,
     Я шепчу: "Да поможет нам Бог!"
     Только тщетно. Толпа у порога.
     И уходит земля из-под ног.
    
     Раздаются рыдания где-то,
     И палят, не смолкая, стволы...
     Все живет во мне мальчик из гетто,
     И стучит во мне кровь Ходжалы.
     1992, Баку.
    
    И это. Тоже оттуда, из "той жизни":
    
    

    В московском трамвае 36-го маршрута

    

Т.Е.Моргенштерн

    "Куда ни глянь, везде одни евреи!"-
    Куражится с издевкою алкаш.
    Никто не остановит, не отбреет,
    И что с того - дашь в морду иль не дашь.
    
     Трамвай летит: Шоссе энтузиастов,
     Проспект Буденного... Морозный воздух чист.
     Что распадется родина на части,
     Мог думать ли лихой кавалерист?
    
     Неужто скоро я ее покину?
     Все чаще слышу как укор: еврей!
     Как будто бъет колючий ветер в спину,
     Прочь гонит, прочь рассерженный борей.
    
     Трамвай летит, куда - я сам не знаю,
     И никому знать это не дано.
     В кромешный ад или в чертоги рая -
     Теперь, наверно, это все равно.
     1994, Москва
    
    Знакомо. Не правда ли.
    
    И это тоже. И тоже знакомо:
    
     Возвращение
    
    "Он едет на чужбину умирать",-
    Сказала про меня одна соседка,
    Сказала, на мой взгляд, довольно метко,
    Когда я начал вещи продавать.
    
     Откуда было знать ей, той соседке,
     Что стал чужим давно мне дом родной,
     И дым отечества, крутой и едкий,
     Глаза мне застит плотной пеленой.
    
     И вот я побывал в чужих краях
     И вдоволь надышался на свободе.
     И мне приснилось, что везут мой прах
     Назад домой на старенькой подводе.
    
     И я, уже уйдя из бытия,
     Но и на небесах не обитая,
     И силами, и духом иссякая,
     Пытаюсь каждый блик вобрать в себя:
     Тень на стерне, припрыжки воробья...
     И воздух детства сладостно глотаю.
     1998, Дюссельдорф
    
    Все новое. И иногда опускаются руки. Тогда пишутся такие стихи:
    
    

Н. Худабашевой

    Чужие рифмы и чужие ритмы
    Меня заполонили насовсем.
    И мне не выйти из неравной битвы,
    И стал совсем я немощен и нем.
    
     И помощи не ждать мне ниоткуда,
     И нужных дивных слов в помине нет.
     И жажду чуда... Но не будет чуда.
     А все иное суета сует.
     1997, Дюссельдорф
    
    
    Но это минутная слабость. Он знает,что "надежда умирает последней":
    
    

В. Казаку

    Все надеюсь прочесть еще Сартра,
    Вдоль по Рейну на лодке проплыть.
    Все надеюсь еще я на завтра,
    Только может его и не быть
    
     Каждый день может стать последним,
     Как в войну на передовой.
     Вновь стою на краю переднем
     Своей бренности часовой.
    
     Но известно, что пуля дура,
     Береженого Бог бережет.
     В ту войну меня не садануло,
     Может быть, и сейчас пронесет.
     1997, Дюссельдорф
    
    А вот и те страшные дни перед операцией:
    
    

Н. Эйгенсон

     Когда наступит мой последний час,
     Последний миг - и я покину землю,
     Я не взропщу, я все, как есть, приемлю,
     Когда наступит мой последний час.
    
     И не хваля людей, и не кляня,
     Я полечу в иные мирозданья,
     И буду счастлив только от сознанья:
     Моя строка переживет меня.
     2000, Дюссельдорф
    
    И после нее:
    

Дочери Ирине

     Я возвратился к вам из небытия,
     Из сладких снов, переходящих в вечность,
     Из облаков, бесплотных, словно млечность,
     Я возвратился к вам из небытия.
    
     Мне не хватает вас, а вам - меня.
     Общение - это такая радость!
     Мне был весь мир как близкая родня.
     Надеюсь, что и я вам был не в тягость.
    
     Я рос, учился жить...И каждый день был взвинчен,
     И каждый день - как Божья благодать.
     Учился жить? Нет. Как сказал да Винчи,
     Учился я всего лишь умирать.
     2000, Дюссельдорф
    
    
    Проходит время. Страх смерти отступает. И приходят заботы другого рода - не поддаться магии чужих стихов, сохранить себя, уже не тело - а Душу:
    
    

Д. И. Г.

     Стихи других - чужие души
     Пришли ко мне поговорить.
     Их можно слушать и не слушать,
     Любить и вовсе не любить.
    
     Даже без памяти влюбиться,
     Вдыхая аромат стиха,
     И целиком в них раствориться...
     Нет, нет, подальше от греха!
    
     От жгучих стрел и аромата
     Чужих соцветий. Так ведь, брат,
     Недалеко до плагиата.
     А мне не нужен плагиат.
     2001, Дюссельдорф
    
    И, конечно, о музе:
    
     Не за горами, в час неранний,
     На самом дальнем рубеже
     Приду к тебе я на свиданье,
     А ты - состарилась уже.
    
     Тебя в тебе узнать пытаюсь,
     Но тщетно, нет, не узнаю.
     И я - не я. Напрасно маюсь,
     Тобой не узнанный стою.
    
     Но где-то в глубине сознанья
     Вдруг промелькнет не блик, не штрих,
     А лишь предчувствие свиданья
     В просторах дальних мирозданья
     И узнаванья -
     Нас, двоих.
     2001, Дюссельдорф
    
    
    Замечательно! Не правда ли.
    Здесь, конечно, не все стихи. Уже вышла книжка "Прощание с Россией" (Бонн, 1999). Но жизнь продолжается. И пишутся новые стихи. Возможно, это мое частное восприятие, но мне кажется, что эти стихи даже сильнее прежних. Может быть на это повлияли события последних лет: эмиграция, недавно перенесенная тяжелейшая болезнь и операция. А может быть это мое личное ощущение. Может быть...
    Мне хочется закончить цитирование одним из последних стихотворений Рафаэля Шика. Пока последних. Надеюсь, что будут еще стихи. И много. Лучше прежних.
    
    
    

В. Джалагония

     Дотянуть бы мне до восьмидесяти,
     Люди скажут, что долго жил.
     Ну а я этой Божьей милости
     Не осмысливал, не ценил.
    
     Все казалось, что мне отмерено
     Очень много-премного лет.
    Хоть уже совпадает серия,
     Но не выпал еще билет.
    
     Жизнь бросалась вверх-вниз, как белка,
     То бурлящий поток. То привал,
     То накроет волной, то мелко,
     Ну а я все не унывал.
    
     Да и что унывать, коль сердце,
     Хоть со скрипом, но бьется в груди,
     Все стучит и стучит, как в дверцу:
     Подожди, все еще впереди!
     2001, Дюссельдорф
    
    P. S. Материал был уже готов, когда Р. И. Шик прислал мне еще несколько своих новых стихотворений. Вот они:
    

О. Бешенковской

     Все стремится кануть в Лету:
     Вон из памяти, забыть!
     Даже малую примету
     Я не в силах сохранить.
    
     Все уходит из сознанья,
     То, что надобно сберечь.
     Удержать бы достоянье-
     Нашу пушкинскую речь.
     2002, Дюссельдорф
    
    И, конечно, размышления о вечном:
    
    
    

"Покой нам только снится..".
     А. Блок

     Что такое две тысячи лет?
    Нам Христос ведь почти современник
    В этом хаосе переплетений
    Жарких звезд и холодных планет,
    
    В этом беге к черте роковой,
    Что мучительно длится и длится...
    А покой-он всегда только снится,
    Только снится нам вечный покой.
     2002, Дюссельдорф
    
    И опять о себе:
    : "Талант помог мне стать самим собой",-
     Сказал когда-то мудрый Чарли Чаплин.
     А я всю жизнь терял себя по капле,
     И каждый год я уж не тот - другой.
    
     Пытаясь сбросить множество личин
     И вглубь к себе прорваться сквозь коросты,
     Я с двойниками пью, провозглашаю тосты
     И прочь гоню: вас много - я один!
     2002, Дюссельдорф
    И о мире, в котором он живет:
    
     Я живу среди гениев
    

Д. И. Г.

    

"Мы живем среди гениев..."
     З. Гердт. Из разговора в "Чай-клубе"

    
     Я живу среди гениев.
     И счастлив, что каждый из них
     Мне готов подарить
     свой высокий, пленительный стих.
     Написать долговязый портрет мой -
     какая фактура, палитра!
     А бывает, предложит
     распить вместе с ним и пол-литра.
    
     Ну, а звуки, а звуки -
     небесные, нежные трели
     Прямо в душу вошли
     и в ней прочно надолго засели.
     Они льются и льются в меня
     из волшебного рога,
     Музыканты, наверное, в штате
     у Господа Бога.
    
     Я живу среди гениев,
     их дары благодарно вбираю.
     Все вбираю в себя,
     ничего-ничего не теряю.
     Потому что век краток у них,
     как у бабочек лето:
     До тех пор они гении,
     пока сами не знают про это.
     2002, Дюссельдорф
    
    
    
    
    
    

В. Порудоминскому

    
     Я погружаюсь в чудо строф -
     А что еще на Рейне делать,
     Как не вдыхать созвучья слов,
     Их интонацию и мелос.
    
     Слова неласковой страны,
     Нами покинутой когда-то,
     Как звуки гаснущей струны,
     Как гул далекого набата.
     Июль 2002г. Дюссельдорф.
    
    Я читаю его стихи и "белой завистью" завидую. Завидую творческой энергии этого человека, его светлому взгляду на жизнь. Светлому и мудрому.
    Дай Вам бог здоровья, счастья и долгих лет жизни, Рафаэль Иеремиевич Шик! Здоровья и творческих успехов. Дай Вам Бог!