Массовая эмиграция советских граждан в Германию началась в 1989 году. Через десять лет их число достигло двух с половиной миллионов. Появилось много русских газет и журналов. Наросла культурная среда. Русская эмиграция стала проявлять общественную активность, выступать с призывами к объединению и борьбе за свои права.
Фактически мы стали свидетелями интереснейшего социологического эксперимента - полтора процента населения огромной тоталитарной страны переехали в цивилизованную демократическую страну с мощной системой социального обеспечения и получили возможность к неограниченному и естественному самовыражению. По тому, как ведут себя эмигранты в Германии, можно судить о всем населении России, если бы оно было избавлено от экономических, политических и финансовых

кризисов.
    Эмигранты привезли с собой множество предрассудков. Отсутствие правого и демократического опыта, отрицательный социальный опыт, отношение к социальной помощи как к бесплатной и законной кормушке, ложное представление о своей и чужой истории, ксенофобия - все это естественный результат советского воспитания и советской школы. Нечто похожее произошло и с жителями бывшей ГДР. Они тоже автоматически стали эмигрантами, хотя никуда и не уезжали. Общественные предрасудки лечатся интеграцией в цивилизованной общество и временем. Но не все. На некоторые чисто советские предрассудки эмиграция в демократические страны, как ни странно, действует стимулирующе. Они не встречают общественного сопротивления и приобретают весьма причудливые формы.
    Один из них - национализм. Насколько серьезна проблема, можно судить по тому, что с точки зрения самих русских эмигрантов русской эмиграции в Германии практически нет. Есть две конкурирующие группы, русскими себя не считающие и не называющие - одни русские евреи, другие русские немцы. И те и другие говорят по русски. И те, и другие обижаются, когда их называют русскими. И те и другие разрабатывают соответствующую национальную идеологию и национальные чувства. Обе группы отличаются друг от друга не культурой, а происхождением. Немецкое государство игру поддерживает. Выражением "русские эмигранты" пользуются только журналисты. Немецкие чиновники видят перед собой две национальные группы с разным юридическим статусом - "немецкие переселенцы" и "еврейские контингентные беженцы". Хуже всего этнографам. Изучать "русских евреев" и "русских немцев" как два отдельных народа - бессмысленно. Объединить их в один объект изучения - значит стать врагом сразу и тех, и других.
    Любопытно выглядит эмигрантская пресса в Германии. Русские газеты и журналы совершенно невозможно разделить по политическому принципу, только по национальному. Одни газеты проповедуют еврейскую национальную идею, другие русско-немецкую. Третьи балансируют, стараясь не обидеть ни тех, ни других.
    Для человека, окончившего западную школу, трудно понять как люди, говорящие на одном языке и не имеющие никакой другой культуры, кроме общей для всех русской, могут принадлежать к разным народам. Для человека, воспитанного в СССР это естественно. Во внутреннем советском паспорте была и есть графа "национальность". Этот чисто советский термин не имеет никакого отношения к западным словам "Nation" или "Nationalitдt", означающим "гражданство". Советская "национальность" юридически означает "принадлежность к народу" но фактически указывает только на происхождение человека и очень часто не имеет никакого отношения к его реальной культуре. Эту запись в паспорт человек наследует от родителей.

    Термин "национальность" - чисто сталинское изобретение. Сталин ввел его вместе с паспортной системой в 1932 году. До революции население российской империи принудительно классифицировали по вероисповеданию, а после революции - по социальному происхождению. Сталин ввел классификацию "по народам", причем с совершенно очевидной репрессивной целью. Без ярлыка "национальность" были бы невозможны репрессии против целых народов, которые он готовил и проводил с начала тридцатых годов. Сильно облегчалась также кадровая политика в нерусских республиках.
    Это изобретение Сталина оказалось чрезвычайно живучим. Оно пережило и самого Сталина и его режим, и Советский Союз. Для многих поколений советских людей принадлежность к народу и генетическое происхождение превратились в синонимы. Ассимиляционные процессы, смена языка и культуры никак не влияли и не влияют на паспортную национальность. Национальное самосознание советских людей до сих пор определяется зафиксированным в паспорте происхождением предков.
     Сталинская "национальность" той же природы, что и придуманная Гитлером "раса". И тут, и там главный критерий - происхождение, кровь. Родной язык и культура роли не играют. Оба понятия антинаучны, то есть не имеют ничего общего с этнографией. Так же, как и для немцев во времена Третьего Рейха, для советских людей, даже самых образованных, количество различных четвертинок и половинок в крови известных людей и просто знакомых - объект постоянного интереса.
     Абсолютное большинство "русских евреев" и "русских немцев" евреи и немцы только по национальности, то есть по происхождению. Для того, чтобы начать ощущать себя отдельными народами этого оказалось вполне достаточно.

    ***

    Расщепление на псевдо-этнические группы - характерная черта последних волн русской эмиграции, 70 - 90-х годов. Бросим короткий взгляд в прошлое.
    Первая волна русской эмиграции - послереволюционная - была белогвардейской, политической и антисоветской. Или - в терминах последующей эпохи - антифашистской. Она лишила Россию образованного слоя. За границу бежало более двух миллионов людей, разного происхождения, но, в основном, русской культуры, которую они, собственно, и увезли с собой. Та культура, что осталась, превратилось в советскую.
    Вторая волна эмиграции - сороковых годов - состояла из советских людей, бежавших во время войны от советской власти и военнопленных, решивших не возвращаться в объятия Сталина. Она тоже была политической, но раздробленной и лишенной героического ореола белогвардейцев. Шестьсот-восемьсот тысяч человек рассеялись по всему миру, не образовав культурной общности.
    Третья эмиграция - семидесятых годов - самая странная, потому что легальная. Ее придумала сама советская власть. По каким-то, ведомым только специалистам-историкам политическим причинам, Брежнев разрешил неким группам советского населения покидать СССР. Таких групп было несколько и все национальные - армяне, немцы, евреи, греки. Кроме того на Западе оказалось небольшое, но очень громкое число диссидентов и деятелей культуры.
    Третью эмиграцию можно назвать диссидентско-националистической. Право претендовать на отъезд давала паспортная "национальность". Мотивы отъезда в абсолютном большинстве случаев были самые естественные и понятные - жить в нормальных условиях и лучше питаться. Но форма, которую избрало для оформления этого процесса государство, и искусственно то создаваемые, то облегчаемые трудности, стимулировали всплеск национальных идеологий. Борьба за выезд на "родину предков" была с конца шестидесятых годов единственной легальной, а потому и привлекательной, формой антисоветизма. Почти не кривя душой и почти без риска немедленно сесть, человек мог публично заявить: "К советской власти у меня претензий нет, просто проснулось национальное чувство и зовет меня на родину предков - в Израиль или Германию." Число официально допустимых родин предков сама же советская власть и установила. Во всяком случае, проситься на выезд в другие страны было очевидно глупо. За спиной отъезжанта дверь захлопывалась наглухо. Советский мир как бы переставал

существовать.
    Государство поддерживало эту игру и придавало ей остроту. Одной рукой оно поощряло националистическую активность, рано или поздно выпуская почти всех желающих, а другой весьма умеренно их преследовало. В лагеря попадали только самые отчаянные, нарушавшие негласные правила игры. Диссидентов как таковых, без национальной окраски, карали намного более жестоко. Международная общественность активно боролась за соблюдение прав евреев и немцев на эмиграцию (проблем с отъездом армян и греков, кажется, не было). Боролась бы, наверное, и за права всех других, если бы это имело хоть малейший смысл. Так что игра заведомо шла по советским правилам.
    В семидесятые-восьмидесятые годы публично заявить о своем желании уехать из СССР заграницу - это был поступок. Ему предшествовала серьезная работа над собой. Надо было преодолеть идеологическое воспитание в детском саду, школе и институте, поставить крест на карьере, лишиться знакомых и друзей и все это без гарантии немедленного отъезда. Еще до отъезда человек оказывался во внутренней эмиграции, становился изгоем и готовился к этому. Мы были воспитаны в таком духе, что желание покинуть СССР навсегда - само по себе антисоветизм. И даже если причиной отъезда было элементарное желание лучше жить, потребность в идеологической мотивации присутствовала обязательно. Хотя бы, для того чтобы объяснить себе, почему на Западе жить лучше.
    Переоценивать антисоветизм эмигрантов третьей волны не стоит - для абсолютного большинства это была форма самосохранения, а не обдуманная позиция. Любая другая группа советского населения начала бы точно так же не любить советскую власть и любить свое происхождение в надежде уехать - если бы ей позволили. Эмигранты третьей волны в массе своей приезжали на запад избавленными от кое-каких иллюзий и подготовленными к серьезному восприятию абсолютно новой жизни. Приезжали с намерением приспосабливаться, переучиваться, работать, без обязательного расчета на немедленные финансовые блага и бессрочную бесплатную обеспеченную жизнь.
    За двадцать с лишним лет легальной третьей эмиграции с конца шестидесятых по начало девяностых годов из СССР вымыло практически всех, кто мог эмигрировать и готов был ради этого идти на жертвы. В четвертую волну - после девяностого года - поехали те, для кого остаться - означало пойти на жертвы. Потенциально в этой категории оказалось все население бывшего СССР, способное осознать возможность отъезда.
    Третья волна уехала потому, что СССР был. Четвертая волна едет потому, что СССР распался. Третья превратилась в четвертую в тот момент, когда исчезли последние препятствия для эмиграции внутри страны и возникли препятствия в странах приема. Раньше на убежище в Европе и в Америке мог рассчитывать любой житель Восточной Европы, вырвавшийся из-за железного занавеса. Это удавалось "евреям" и "немцам" легально, а единицам других с риском для жизни. С формальной демократизацией стран Восточного блока автоматический прием всех их бывших жителей закончился. Привилегии сохранились опять-таки только за "немцами" и "евреями". "Немцев" принимает Германия. "Евреев" - Израиль и Германия.
     В легкую эмиграцию девяностых годов поехали лояльные советские граждане, у которых политических причин для отъезда не существовало в принципе. Понятия "диссидентство" или "антисоветизм" были им по прежнему чужими или враждебными. Но они лишились тыла. Исчез объект лояльности. Советская Родина со всеми ее вечными ценностями растаяла, оставив после себя идеологический вакуум. Из сложного антисоветско-националистического букета чувств, с которым ехала третья эмиграция, выпал антисоветизм. Остался голый национализм, который и заполнил вакуум. С теми кто остался на Родине произошло то же самое, за тем исключением, что в России национальные чувства не подогреваются материальными благами и политическими привилегиями, как в случае "немецких переселенцев" и "еврейских беженцов" в Германии.
     Для четвертой и третьей волн русской эмиграции характерна этническая шизофрения - расщепление национального сознания между родной языковой культурой, "национальностью", закрепленной в советском паспорте и культурой, которую практикуют на официально признанной родине предков. Для еврейских эмигрантов это конфликт между родной (и единственной) русской культурой, идишской культурой местечек, где жили бабушки и ивритской культурой Израиля. Российские немцы зависли между родной русской культурой, языком и образом жизни дедушек колонистов и современной немецкой культурой, равно далекой для обеих групп. Вопрос, какая из культур роднее - идеологически нерешаем.

    ***

     Выяснилась интересная вещь. Немецкое общество, пятьдесят лет в ужасе перед нацистским прошлым искореняющее у себя расистские и националистические предрассудки, оказалось совершенно бессильным перед национализмом и расизмом эмигрантов. Оно их даже не в состоянии опознать. Во всем, что касается еврейских и русско-немецких эмигрантов царит юридическая, терминологическая и смысловая путаница. И, кроме того, негласное, но действенное табу на любую критику в адрес эмигрантов в прессе.
     Эмигранты и аборигены не в состоянии договориться, потому что вкладывают в одни и те же слова разный смысл. Слово "немец" в Германии имеет два значения. Первое, юридическое, - "гражданин Германии". Тут без внимания оставляется культура, родной язык, происхождение и прочее. Второе значение - "представитель немецкой культуры". Тут главное - родной язык и воспитание. Происхождение опять же роли не играет. В Германии полно настоящих урожденных немцев разного цвета кожи и разной ширины скул. Выражение "чистокровный немец" в этой системе ценностей - химически чистый расизм.
     Для эмигрантов (и вообще для всех советских) важна именно чистокровность, то есть, происхождение - в полном согласии с советской паспортной характеристикой. В Советском Союзе национальность было легко определить по фамилиям - немецким, еврейским, грузинским т.д. Известны случаи, когда переселенцы по прибытии в транзитный лагерь отказывались иметь дело со служащими, имевшими, к несчастью, славянские фамилии. Мы хотим говорить с настоящими немцами - говорили они. Эмигрантские газеты публикуют письма, в которых переселенцы жалуются на то, что "немецкие немцы" называют их русскими. Ведь мы такие же немцы как и они, заявляют эмигранты, имея в виду происхождение.
    Усугубляется дело еще и тем, что слово "иностранец" также имеет два значения - "не гражданин Германии" и "не немец по культуре". Юридически немецкие переселенцы, получающие, в отличие от прочих эмигрантов, гражданство сразу по приезде, иностранцами не являются и в статистику по иностранцам не входят. Это укрепляет их в уверенности, что они то и есть самые настоящие немцы, а иностранцы - это люди ненемецкого происхождения, даже если они и выросли в Германии. Такие нюансы советского воспитания "немецким немцам" непонятны. Их в школе обучают совсем другому.

    ***

    Ситуация с еврейскими эмигрантами еще сложнее. Еврейской этнической общности в странах бывшего СССР практически сегодня не существует. По культуре бывшие советские паспортные "евреи" сегодня ничем не отличаются от паспортных "русских". От еврейской местечковой культуры не осталось ничего, кроме фольклора. Представление об идише сохранили только единицы из самого старшего поколения. Если, что и объединяет сегодня евреев бывшего СССР, то это национальная идеология, развившаяся на базе паспортной исключительности.
    Правительство ГДР за пять минут до своей гибели в 1989 году объявило , что начинает прием советских евреев. Правительство объединенной Германии сочло политически неудобным это решение отменить, хотя оно ни в какие законы не лезло.
    Ни то, ни другое правительство не дало себе труда, а скорее и не смогло, сформулировать, кого конкретно они собираются принимать.
    Как было официально заявлено МИДом ФРГ, основной целью приема евреев из стран бывшего СССР является защита их от антисемитизма и укрепление еврейских религиозных общин Германии. Критерий отбора - "еврейская национальность" родителей. При этом, учитывая "историческую ответственность Германии", чиновникам по приему предписывалось обращаться с евреями с особенной деликатностью.
    Такое обоснование приема явно неудачно и нелогично. Все понятия перепутаны. Усиливать еврейские общины имеет смысл только верующими иудеями, которых среди советских атеистов с коммунистическим прошлым исчезающе мало. Воссоздать в Германии еврейскую этническую общность возможно только с помощью носителей еврейской культуры, которых в странах СНГ еще меньше. В любом случае прием советских паспортных евреев обеим этим целям противоречит.
    Если бы Германия, заявила, что принимает людей, которые могли бы стать потенциальными жертвами нацистов (единственное этически приемлемое объяснение), то все правильно. Нацистские критерии расовой чистоты действительно совпадают с советским паспортным подходом. Но тогда неясно, причем здесь укрепление еврейских религиозных общин. Нацисты уничтожали придуманную ими "еврейскую расу", учитывая только происхождение, "кровь", а не вероисповедание и культуру. Среди их жертв, принадлежавших к разным культурам, были и христиане, и атеисты.
     Как будто для того, чтобы завершить абсурдность ситуации, МИД Германии предписал чиновникам консулатов в странах СНГ, отказывать в приеме заявлений претендентам на выезд, в том случае, если они исповедуют не иудаизм, а любую другую религию, например православие. Атеисты, однако, принимаются беспрепятственно. Таким образом, несомненно благородное изначально, хотя и юридически невнятное, чисто политическое мероприятие превратилось в свою противоположность - аморальную дискриминацию по религиозному признаку.

    ***

    Все участники эмиграционного процесса вкладывают в термин "еврей" свой собственный смысл и , при этом, ни один из смыслов не совпадает с естественно-научным представлением о "народе" как о культурной общности.
    Для среднеобразованных немцев "еврей" понятие сугубо религиозное. "Еврейских эмигрантов" из бывшего СССР они принимают за представителей притесняемого религиозного меньшинства. Тем более, что почти все эмигранты немедленно по приезде вступают в еврейские религиозные общины, что - на взгляд европейцев - однозначно свидетельствует о религиозности.
    Сами эмигранты, однако, считают себя - в полном соответствии с нацистской и советской классификацией - носителями еврейской наследственности, ошибочно полагая, что это и есть главный признак национальной еврейской культуры. Для эмигрантов еврейские общины - клубы единородцев, куда они вступают не будучи верующими. Впрочем, это от них там и не требуется.
    Чиновники немецкого МИДа, занимающиеся приемом эмигрантов, отказались заниматься классификацией "евреев" и "неевреев". Эта обязанность была почему-то возложена на еврейские религиозные общины, что привело к терминологическому хаосу, запутало всех и сильно затруднило интеграцию эмигрантов в немецкое общество.
    Еврейские общины преследуют при этом свои цели. Несмотря на малочисленность (ок. 10 тыс. членов в 1990 году и ок. 60 тыс. - в 1998) , они традиционно обладают в послевоенной Германии исключительным политическим влиянием. Они считаются монопольными представителями жертв расового геноцида нацистов, получают мощную финансовую поддержку от государства, их члены пользуются всевозможными привилегиями. Чем больше членов, тем больше финансирование. Какая бы то ни было критика в адрес еврейских общин со стороны немецкой прессы невозможна.
    Еврейские общины пользуются ритуальным религиозным определением "еврея", как человека исповедующего иудаизм и рожденного от еврейской матери. На практике первая часть определения незаметно отпала, так что при приеме новых членов в общину учитывается только происхождение матери. Атеизм возражений не вызывает. В то же время урожденный еврей, принявший христианство воспринимается как ренегат и предатель национальных интересов. В резальтате такой странной ситуации, число верующих членов еврейских религиозных общин в Германии крайне невелико, а религиозные обряды принимают характер секулярных праздников, символизирующих не религиозное, а национал-патриотическое единство. Известен курьезный случай, когда во время празднования в одном из лучших ресторанов Берлина религиозного обряда "бат-мицвы" (вступления девочки в совершеннолетие) проводивший процедуру раввин получил в подарок от счастливых родителей килограммовую банку черной икры (для верующих иудеев это такая же запретная еда, как и свинина). Русские эмигранты, вступая в еврейские религиозные общины Германии, почти целиком состоящие из атеистов, верующими от этого не становятся, но проникаются уверенностью в особой ценности еврейского происхождения. И убеждаются в необходимости и в дальнейшем избегать смешения с инородцами. Формально декларируемый религиозный догмат о недопустимости межконфессиональных браков, утратил свою главную составляющую - религиозность и превратился в банальный бытовой расизм.
    Немецкие чиновники переняли подход еврейских общин, хотя великодушно расширили его - при приеме "контингентных беженцев" учитывается происхождение не только матери, но и отца. За это, в порядке компенсации, они уступили общинам в другом - отказались принимать христиан еврейского происхождения. Почему и какой в этом государственный смысл - ответить не может никто. Первоначальные нравственные цели приема эмигрантов оказались забытыми.

    ***

    Самое неприятное, что в тех областях, где происходит взаимодействие немецкого правительства и еврейских эмигрантов, перестает действовать западная этика. В результате чего многие заведомо благородные начинания превращаются в свою противоположность. Например, министр культуры ФРГ предложил в ноябре 1998 года создать в Берлине еврейский театр. На первый взгляд, замечательная идея - если не задаваться вопросом, а что конкретно имеется в виду?
     Еврейский религиозный театр - такая же бессмысленность, как католический или мусульманский театр.
    Еврейский национальный театр создать в Берлине невозможно - просто не найдется достаточного числа зрителей и актеров, говорящих на одном из еврейских языков.
    Единственная реализуемая идея - это театр, куда будут отбирать актеров еврейского происхождения. Получится зеркальное отражение нацисткой идеи - в Третьем Рейхе "расово-неполноценных" актеров изгоняли из театров, а теперь создается театр, только из них и состоящий. Тем самым доказывается культурная полноценность еврейского происхождения. Это можно рассматривать как угодно, но только не как борьбу с расизмом. Расизм "наоборот" остается расизмом. Даже если министр культуры ничего дурного ввиду не имел. Кроме того, такой театр хорошим не будет никогда. Происхождение - не критерий для отбора актеров.
    Бывают и более печальные ситуации. Когда в 1989 году возникла идея построить в Берлине центральный памятник евреям-жертвам Холокоста, противников у нее, естественно, не было. Сенат охотно выделил огромный участок - два гектара земли - в самом центре Берлина. Потом случилось неожиданное - в сенат обратились представители цыганской общины, "Объединения синти и рома". Они напомнили общественности, что массовому истреблению подверглись два народа - евреи и цыгане, и что было бы справедливо, если центральный в стране памятник будет посвящен всем жертвам расового геноцида нацистов. Сенат Берлина, разумеется, согласился. Но еврейская община Берлина сказала "нет". Представитель еврейской общины заявил представителям цыганской, что именно евреи являются главными жертвами, участок выделен только им и что не только о совместном памятнике, но даже о двух памятниках на одной территории не может быть и речи. Немецкая пресса выразила осторожное недоумение в связи с такой странной дискуссией, но буквально никто не осмелился назвать вещи своими именами. Сенат уступил давлению общины и пообещал цыганам выделить другой участок. С этого момента на моральной основе всего проекта можно спокойно ставить крест. В Берлине будет строиться не памятник жертвам геноцида, а памятник идее еврейской исключительности. Что совсем не одно и тоже.
    Еще один громкий и скандальный пример. В Берлине построили по проекту знаменитого архитектора новое здание "Берлинского музея", часть которого занимает "еврейский отдел", весьма скромный по количеству и художественному значению экспонатов. Почему-то, заранее решили, что руководителем "еврейского отдела" должен стать религиозный иудей. Такого специалиста нашли в Израиле и пригласили в Берлин. Поддержанный еврейской общиной, он немедленно потребовал полной финансовой, административной и творческой автономии для еврейского отдела и отказался согласовывать с руководством музея план экспозиции. С большим трудом и к крайнему неудовольствию общины его удалось уволить. На его место пригласили уважаемого и более управляемого человека - бывшего министра экономики США. Разумеется, тоже еврея по происхождению. В пылу бурных дискуссий и их участники, и пресса, и общественность, даже не вспомнили, что речь идет о сугубо научном учреждении, руководить которым - по правилам цивилизованной страны - должен ученый с соответствующей квалификацией, причем его религия и происхождение вообще никого не должны касаться. И уж тем более они не могут служить критерием при отборе на должность. Это попросту противоречит немецкой конституции.
    В Берлине, где живет несколько сот тысяч мусульман есть очень богатый "Исламский музей". Если бы какая-нибудь мусульманская община города потребовала назначить директором музея мусульманина, а для себя право контроля за работой музея, все газеты подняли бы ее на смех. Проделать такую вещь с еврейской общиной никто не осмеливается.

    ***

    Происходит странная вещь. В Германию эмигрировали миллионы бывших граждан тоталитарного государства. На их интеграцию выделяются огромные средства. Им помогают найти жилье, работу, выучить язык, повысить или поменять квалификацию. Интеграция на бытовом уровне идет успешно. Духовная интеграция - восприятие эмигрантами правил поведения и ценностей демократического общества - идет в обратном направлении. Привезенные эмигрантами советские предрассудки, не только политические, но, в первую очередь, национальные и расовые, при демократии укрепляются и расцветают. Ни еврейский, ни русско-немецкий национализм не принимал на родине - в СССР - такие дикие формы, как в ФРГ, не финансировался и не поддерживался государством. Хуже того - предрассудки передаются той части немецкого общества (включая правительство), которая имеет дело с эмигрантами.
    В упоминавшейся выше инструкции МИД ФРГ по поводу приема "контингентных беженцев" сказано: " Учитывая историческую ответственность Германии, с подающими заявление следует обращаться с особенной деликатностью".
    В таком подходе заложена бомба. И не только потому, что деликатно следует обращаться со всеми. Здесь подразумевается идея коллективной вины немецкого народа. Дескать, те кто принимает - представители палачей, а принимаемые -представители жертв. Это неправда. После войны может быть так и было. Сейчас ситуация обратная. Уже три послевоенных поколения немцев, воспитаны при демократии, никогда не были членами НСДАП, за нацистов не голосовали, их идей не разделяли и, поэтому никакой ответственности за преступления нацистов не несут.
    Напротив, эмигранты из СССР почти поголовно бывшие лояльные советские граждане, комсомольцы и члены партии, за коммунистов голосовали и их идеи (в ленинском, сталинском и всех прочих вариантах) разделяли. Поэтому они лично ответственны за все преступления коммунистов. Без понимания этой простой мысли интеграция советских эмигрантов в демократию невозможна. Отучать эмигрантов быть расистами также важно, как приучать пользоваться кредитными карточками.
    Денацификация Германия после войны стала возможна потому, что победители без деликатности отнеслись к национальным, патриотическим, расовым и прочим чувствам бывших граждан Третьего Рейха. Есть чувства, к которым следует относиться без деликатности.

    15 ноября 1998 г.