     "Я верю в Бога Авраама, Исаака и Иакова, который силою чудес и знамений вывел сынов Израиля из Египта, и питал их в пустыне, и дал им в наследие землю Ханаанскую, проведя их сквозь море и реку Иордан чудесами великими; в Того, кто послал к ним Моисея с Торой Своей, а после него - тысячи пророков, которые взывали к Торе, свидетельствуя о награде для соблюдающих и о наказании для преступающих ее. Мы верим во все написанное в Торе этой и в речи, из нее вытекающие".
     Такими словами начал рассказ о своей вере некий иудейский мудрец, персонаж книги "Кузари", апологетического сочинения Йеуды Халеви, еврейского поэта и философа XII века. Хазарский царь, к которому обращался рабби, удивился такому началу. Он, в поисках ответа на мучивший его вопрос - как сделать свои дела угодными Богу, если душа чиста и намерения верны? - беседовал уже с философом, христианином и мусульманином, и ждал от еврея совсем иного: "Не напрасно решил я вначале не спрашивать иудеев, ибо знал я, что уже прервалась у них цепочка традиции и знание их умалилось, и по бедности их не осталось у них благочестия. Разве не подобало именно тебе, иудею, сказать, что ты веришь в Сотворившего мир и Правящего им?.."
     Попробуем и мы последовать за Йеудой Халеви, рискнувшего уже в начале своей апологии подвести читателя к одному из самых сложных и вызывающих множество недоразумений вопросов. Можно ли рассматривать иудаизм как одну из мировых религий, возвещающих человечеству свою универсальную истину, или же это архаичная, замкнутая в этнических границах и не претендующая на всеобщность традиция?
     Казалось бы, ответ очевиден: да, это ограниченная, этническая религия. Ведь в самом иудаизме лишь евреи считаются обязанными придерживаться Торы во всей ее полноте. Однако, если только выйти за рамки религиозных представлений и обратиться к фактам, картина окажется несколько иной.
     Хотя религия рассматривает многочисленные еврейские общины как рассеянные по свету части единого народа Израиля, их этническое единство отнюдь не очевидно. Общины различаются весьма существенно по языку и культуре; члены этих общин могут даже принадлежать к разным расам. Любой человек, независимо от происхождения, может войти в такую общину, приняв иудаизм. При этом он меняет не только образ жизни, но и предков: он получает право и обязанность вместе с другими евреями говорить в молитве "Благодарим Тебя... за то, что дал в наследие отцам нашим землю прекрасную...".
     Иудаизм, таким образом, нельзя рассматривать как этническую религию. Скорее: это религия, осмысляющая себя в псевдоэтнических категориях, считающая своих приверженцев евреями.
     Понятия "народ Израиля" или "еврейский народ" кажутся теперь чисто религиозным конструктом. Однако они остаются актуальными и для евреев, потерявших связь с религией или даже принявших другую веру - в той степени, в которой они сами и/или их окружение продолжают считать их евреями. И, если рассматривать иудаизм максимально широко, можно, по всей видимости, говорить об иудаизме, практикуемом евреями, не считающими себя религиозными иудеями. Этническое самоопределение евреев содержит в себе и религиозный элемент. Веру в свою причастность к еврейскому народу в целом (т.е. к "народу", состоящему из весьма различных этнических групп, не объединенных ни государством, ни какой-либо иной социальной структурой) можно рассматривать как минимальное определение иудаизма, а стереотипы поведения, связанные с этой верой - как религиозные практики.
     Из этого минимального определения, подчеркивающего тесную связь между еврейской этничностью и религиозностью, следует, в частности, что иудейские религиозные практики можно обнаружить в поведении не только верующих, но и тех евреев, которые не считают себя религиозными (достаточно того, что они считают себя евреями). "Нет такого пустого [человека] в Израиле, в котором не было бы Торы и заповедей" (Шабат 105б, Раши), писал Раши, один из крупнейших еврейских законоучителей Средневековья.