Яков Фарбер



Праздник торжества справедливости


13 января - памятная, но не юбилейная дата.

     13 января 1953 года весь цивилизованный мир был, буквально, ошеломлён страшным известием: о раскрытии в Советском Союзе преступной группы врачей, совершавших чудовищные преступления.
     "Некоторое время тому назад органами госбезопасности была раскрыта террористическая группа врачей, ставивших своей целью, путём вредительского лечения, сокращать жизнь активным деятелям Советского Союза"
     Далее приводится состав преступной шайки, в которую вошли известные всему миру учёные: профессора Вовси М.С. (бывший главный терапевт Советской Армии в годы ВОВ), Коган М.Б., Коган Б.Б., Егоров П.И., Этингер Я.Г., Гринштейн А.М., Фельдман А.И. и другие
     "…Это они, используя для своих гнусных целей доверие пациентов, они подло умерщвляли их. Этим извергам, в течение длительного времени удавалось симулировать внимание и заботу к своим пациентам, а на самом деле они назначали заведомо противопоказанные им по характеру заболевания, медикаменты, приводившие многих к неизбежной гибели". Все формулировки и эпитеты взяты мной из Сообщения ТАСС и публикаций в центральной печати.
     Судьбой мне было предназначено быть в водовороте тех страшных событий. И, вот в связи с этим, я решил поделиться своими воспоминаниями. Сел к столу и лежащий передо мной лист бумаги долго оставался чистым, как говорится, "перо не ложилось на бумагу", я просто не знал какому событию посвятить свой очерк. Со времени публикации этого ужасного сообщения, прошло полвека, такой почтенный возраст, безусловно, даёт право наступившему году именоваться юбилейным. Но, позвольте, о каком юбилее идёт речь? Мы привыкли считать юбилей праздником. Так, что же мы должны радостно отмечать торжество мракобесия, наступившего не 500 лет назад, не в мрачное средневековье, а всего лишь 50, в не менее мрачную середину ХХ века? Так уж вернее будет, в этот день, 13 января, справлять поминальную тризну по тем печальным временам, и по тем невинно загубленным жизням достойных представителей гуманнейшей профессии - медицины, но никак не юбилей.

    
Антисемитский стержень в "Деле врачей".


     Все перипетии в ходе событий тех лет, я отчётливо помню. Нет, нет, я не был репрессирован, но и не был сторонним наблюдателем. И не смотря на мою непричастность к "террористической" группе врачей, затеянная против них беспримерная по своим масштабам компания, отразилась и на моей судьбе.
     Но всё по порядку. Моя заветная мечта стать врачом, обрела реальные черты после того, как я, сдав экзамены, поступил во 2-ой Московский, Государственный медицинский институт. Надо сказать, что в институте ещё царил дух свободы и демократии, из нас ещё не выветрилось праздничное настроение, порождённое Победой в Великой Отечественной войне. Студенты были "накоротке" с преподавателями, и часто общались с ними вне стен института. Помимо учёбы, нас в равной степени, тянуло к познанию высокого искусства в музеях и галереях, театрах и концертных залах. Общественная работа вершилась с беспримерным задором и с большим желанием. Меня, юнца, избрали в комсомольское бюро курса и, узнав, что я имею неполно среднее музыкальное образование, обязали заниматься культурно-массовой работой и, вот в этой ипостаси, мне приходилось участвовать в организации встреч с известными людьми. В наших аудиториях бывали Ираклий Андронников, Сурен Кочарян, Алексей Маресьев и многие другие знаменитости. Был создан свой джаз-оркестр, который вскоре стал очень популярным. Жизнь бурлила, и казалось, что всему этому не будет конца, но, увы, как говорится, "недолго музыка играла"… Пасмурнело постепенно, но уже к 1948 году, нависшие над головой мрачные тучи, предвещали большие перемены в стране.
     Совершенно неожиданно, без объяснения причин, был освобождён от работы директор института (тогда звание ректора ещё не было введено) профессор Топчан А.Б., известный учёный-уролог, старейший член партии. Формально причину для увольнения найти не могли, т.к. замечаний по работе ни в институте, ни в клинике не было, тогда в "Медицинском работнике" так просто и опубликовали: "Директора 2-го Московского медицинского института Топчана Абрама Борисовича от занимаемой должности освободить". И, всё тут! Один очень известный и очень остроумный профессор, по этому поводу сказал, что у авторов приказа не хватило изобретательности для придумывания мотивировки приказа. Надо было между фамилией и именем поставить слово "как" и тогда всё встало бы на своё место: …"освободить профессора Топчана как Абрама Борисовича"
     "Дело врачей", сфабрикованное органами госбезопасности по указанию Сталина, имеет чёткую антисемитскую направленность. Оно возникло не вдруг, ему предшествовала серьёзная подготовительная работа. Развернутая в 1948 году компания борьбы с космополитизмом, можно считать увертюрой ко всему этому дьявольскому спектаклю. Это была первая атака. Потом последовала компания борьбы с "низкопоклонством перед Западом" - старая песня, только с другим припевом. Цели этих агитмероприятий очевидны - надо было внушить советским людям, что рядом с ними живут люди, которым чужды идеи коммунизма и вообще весь уклад жизни в стране. Позже мы поняли, что эта вся шумиха была всего лишь "артподготовкой" к более радикальным мерам борьбы с "безродными космополитами". Началась она с раскрытия вредительской деятельности литературных, музыкальных и театральных критиков, по преимуществу, еврейской национальности, а затем при помощи услужливых сатрапов распространилась и на другие стороны жизни общества.
    
    
" Репетиции к "делу врачей" во 2 МГМИ им. И.В. Сталина

    
     Не обойдена была и наша отечественная медицина. Как по зову охотничьего горна, во многих медицинских учреждениях одновременно, началось массовое увольнение виднейших специалистов, руководителей кафедр, отделов, лабораторий. Только в моём родном 2-ом Московском медицинском институте были изгнаны учёные с мировой известностью профессора Э.М. Гельштейн, Я.Г. Этингер, И.И. Фейгель, А.М Гринштейн, А.М. Геселевич и другие. Все они, за исключением последнего, были арестованы по "делу врачей". Освободившиеся кафедры занимали, как правило, их "верные" помощники, которые выливали ушаты грязи на своих учителей во время борьбы с космополитами и позже строчили на них доносы, так необходимые органам для оправдания обысков и арестов.
     Приблизительно в это же время институту было присвоено имя "Великого целителя людей от всех болезней" И.Сталина", и это давало право нашему осчастливленному учреждению на демонстрациях идти первой колонной. Автору этих строк, довелось видеть на трибуне Сталина 11 раз и, каждый раз, проходя мимо трибуны, я не переставал удивляться тому невероятному восторгу, который выражали идущие в колоннах люди. И стар и млад исступленно кричали, провозглашая осанну "божеству" стоящему на трибуне, и я, ничем от них не отличался. Я беспредельно верил этому человеку, верил в то, что благодаря его таланту полководца была достигнута победа в жесточайшей битве. Это мы потом все стали, вдруг, умными. Правда, у меня это случилось несколько раньше известного разоблачительного доклада Н.С. Хрущёва на ХХ съезде КПСС. Когда начались гонения на евреев, финалом которых стало позорное "Дело врачей", они мне напомнили аналогичные гонения в гитлеровской Германии, и в эти дни я как будто прозрел. В моей библиотеке теперь множество книг, в которых авторы достаточно подробно анализируют сущность сталинского правления, однако, мне кажется, точнее всего нарисовал портрет параноидного психопата, каким был Сталин, известный врач патологоанатом, профессор Я.Л. Рапопорт. Общеизвестно, что патологоанатомы самые эрудированные специалисты в медицине и они, практически, никогда не ошибаются в постановке диагноза. Так вот, в своей книге "На рубеже двух эпох" (М., изд. "Книга"1988г.) он пишет, - "что к портрету "Великого вождя и учителя" надо присовокупить мнение, высказанное однажды знаменитым психиатром, академиком В.М. Бехтеревым, и это мнение стоило ему жизни. Им были отмечены у пациента симптомы серьёзного психического заболевания , которому свойственны: ханжеское лицемерие и вероломство в сочетании с хитростью зверя, вводившее в заблуждение и "стреляных воробьёв"; безграничная жестокость, подозрительность и трусость. Все эти черты создали в своей совокупности образ из области криминологической психопатологии". Всё это стало известно потом, а тогда на митинге в честь присвоения имени И.В. Сталина мы все шумно выражали свой восторг и благодарность.
     Шёл 1949 год. От прежней эйфории не осталось и следа. Увольнение с работы видных учёных, руководителей кафедр, непременно еврейской национальности, без внятного объяснения причин. Всё это создавало гнетущую обстановку тревожного ожидания. Вводилась цензура всех выступлений на любых сборах, просматривались предварительно заметки в многотиражку. Исполнение джазовой музыки студенческим оркестром, рассматривалось как преклонение перед Западом. Репертуар должен быть просмотрен или членом парткома, или представителем районной власти. Мне припоминается один довольно забавный случай, как раз, связанный с предварительным просмотром программы праздничного концерта. Для этой цели к нам пожаловала инструктор райкома и, прежде, чем начать прослушивание, она потребовала показать ей план концерта. По мере прочтения программы предстоящего концерта, мы увидели, как вытягивается в гневе её лицо. Наши комсомольские ряды дрогнули и пришли в замешательство. Был устроен разнос за включение в репертуар двух романсов: "Утро туманное" и "Белой акации гроздья душистые" и ещё известной студенческой песни "Татьяна", затем она схватила со стола ручку и "с мясом" вычеркнула эти три номера. На наш вопрос, чем провинились великолепные романсы на слова И.С. Тургенева и А.А. Пугачёва, последовал ответ: "а, вы, что не знаете, что это любимые песни белогвардейцев?" Больше мы ни о чём её не спрашивали.…Этот, малозначащий, на первый взгляд, эпизод, говорит о повсеместном введении вездесущего контроля, и о подавлении элементарных прав и свобод граждан.
     Надвигался страшный и таинственный 1952 год, хотя он, именно своей таинственностью и был страшен. Продолжали исчезать видные учёные. Центральная печать молчала по этому поводу, но, вместе с тем регулярно печатала фельетоны, в которых "героями" были работники всех сфер народного хозяйства, но непременно еврейской национальности, с указанием фамилии и обязательно имени и отчества, в точном соответствии с метрическим свидетельством. В этих обличительных рассказах, написанных вполне профессионально, убедительно доказывалось, что вот, из-за таких злодеев, страна никак не может подойти к заветным, коммунистическим "райским кущам", что из-за них, российская деревня находится на грани вымирания. Сила печатного слова, да ещё начертанного в "Правде" или "Известиях", была невероятно велика, и чаще всего, рассматривалось, как первый этап судебного разбирательства.
     Все мы, конечно, понимали, что в этих обличительных памфлетах нет и слова правды, но, кто отважится опровергнуть эту ложь, когда она изливается по высочайшему повелению… Ложь давно стала одной из форм государственной политики при освещении происходящих в стране событии. Смерть выдающегося мастера сцены Соломона Михоэлса преподносится во всё верящему народу, как результат автокатастрофы, а на самом деле - убийство, опять же, по "высочайшему повелению". В декабре 1950 года был арестован, как "участник террористической группы", видный учёный, профессор Я.Г. Этингер вместе с женой. Но ещё до их ареста МГБ организовало, прямо скажем, иезуитскую акцию: сотрудники этого страшного ведомства прямо на улице провели "секретное снятие" сына Якова, студента Московского университета. Зачем? В чём можно обвинить студента? Да, не надо ни в чём его обвинять, надо доставить, как можно больше страданий, обречённым на арест, родителям. По случайному стечению обстоятельств, мне посчастливилось встречаться с профессором Я.Г. Этингером, удивительным, жизнерадостным человеком. Мы, с моим другом Яшей Цаленчуком снимали комнату в доме №6 по улице Горького, буквально через стенку с квартирой Якова Григорьевича, он часто выносил на балкон картины в роскошных подрамниках. Он был арестован одним из первых, и уже из тюрьмы он не вернулся. Он умер прямо в камере.
     В течение нескольких лет тщательно скрывался арест всемирно известного учёного академика Лины Соломоновны Штерн, единственного уцелевшего члена Еврейского Антифашистского Комитета. По её блестяще разработанной теории "гематоэнцефалического барьера", была предложена методика введения лекарственных средств непосредственно в спинномозговой канал, спасшая десятки тысяч раненых воинов в годы Великой Отечественной войны. На наши вопросы, что случилось с заведующей кафедрой физиологии, администрация неизменно отвечала, что она в командировке в Средней Азии изучает проблему лечения клещевого энцефалита. Ещё один пример бесстыдной лжи. Она в это время вкушала горькую пайку в Лефортовской тюрьме, а затем была сослана "под надзор" в Самарканд.
     Этот год знаменателен для меня тем, что я закончил своё медицинское образование в нашем, славном 2-м МГМИ. Последний, 6-ой год обучения назывался субординатурой, что в переводе означает специализация и стажировка по избранной дисциплине. Я избрал для себя хирургию и субординатуру проходил на кафедре общей хирургии, в 4-ой градской больнице, у профессора Г.П. Зайцева, который, будучи заместителем директора института, по учебной работе, проявил особенное рвение в деле изгнания учёных - евреев из 2-го МГМИ. Моей заветной мечте остаться на кафедре, после окончания института, не дано было осуществиться, ибо был получен "сверху" строжайший приказ (конечно, под грифом "сов.секретно") ни в аспирантуру, ни в ординатуру евреев не брать. Это указание было чётко выполнено и ни один "потенциальный сионист" не был оставлен в институте, хотя на нашем курсе было немало талантливой молодёжи, которые в студенческие годы активно занимались научной работой в составе НСО, и уже имели печатные труды. Среди "изгоев" были и самые близкие мои друзья: Виктор Карпман, участник ВОВ, член комитета комсомола института, Леонид Иоффе, Михаил Кечкер, Яков Цаленчук. Все они получили назначение на периферию, и, отработав положенный срок, вернулись в Москву и все они, в дальнейшем, стали видными учёными. Мишу Левитана, инвалида ВОВ, с высокой ампутацией бедра, отправили на Магадан. Особенно наглядно проявилось негативное отношение институтской власти к детям опальных профессоров. Видный учёный - патоморфолог, профессор Я.Л. Рапопорт был один из тех, кто пережил весь ужас сталинских застенков, но ещё до ареста в феврале 1953 года, даже, ещё до окончания следствия, он фактически, был приговорён, поэтому, если предоставляется возможность, почему бы, не поизмываться над членами семьи. Его старшая дочь Ляля, по окончании института в 1952 году, получает направление в распоряжение МГБ на Сахалин, то есть, фактически в службу ГУЛАГ'а. Все мы были крайне удивлены и возмущены, прямо скажем, издевательством над хрупкой, изнеженной девушкой. Отец, естественно, обратился за помощью к зам. министра здравоохранения Шабанову, так тот, не выдержав, "в сердцах" воскликнул: "Да, это уже чересчур!" После этого, он дал указание кадровикам изменить направление, и Ляля уехала в Торопец Великолукской области. Виктор Геселевич, тоже пострадал из-за отца, профессора А.М. Геселевича, который был освобождён от заведования кафедрой топографической анатомии в период борьбы с космополитизмом. Виктора отправили лечить рязанских земледельцев.
     МГБ, можно сказать, непосредственно участвовало в распределении выпускников, чтобы, не дай бог, не остался в Москве кто-нибудь из детей репрессированных, при этом оно было прекрасно осведомлено обо всех заключенных под стражу, и даже о тех, кто будет арестован в ближайшие месяцы Мать Леонида Иоффе - Персова Рахиль Давидовна, главный врач больницы в Пролетарском районе Москвы, была арестована 28 марта 1951 года, одной из первых врачей, по совершенно нелепому обвинению, и её сыну замечательному спортсмену, полагается только отдалённый район в Киргизии. А Мише Кечкеру было предложена работа на Щекинском химкомбинате Тульской области, но когда 3 марта 1953 года был арестован его отец Леонид Харитонович, главный врач института терапии, Тульскому Облздравотделу показалось, что молодой специалист, даже не достоин быть цеховым врачом, и выходит распоряжение перераспределиться в более глухой район, но не успели его ввести в действие.
    
    
Провинциальные страдания.

    
     При распределении, меня направили в распоряжение Тамбовского Облздравотдела. Поехал я туда с "лёгким сердцем", так как всегда любил, и люблю по сей день, свой родимый край. К тому же в городе Тамбове живут мои родители. Я был в полной убеждённости, что работать буду в хирургическом отделении областной больницы, под началом моего наставника, главного хирурга области Иезекиля Моисеевича Берлина, замечательного специалиста, добрейшей души человека. В студенческие каникулы я дневал и ночевал в его отделении, и он мне говорил, давай кончай свой самый лучший в мире институт и приезжай работать, работать некому. Вот я и приехал, но сложившаяся в стране ситуация сильно повлияла и на мою судьбу.
     В один прекрасный августовский день 1952 года я пришёл в облздравотдел за направлением на работу, но в отделе кадров мне сказали, что все молодые специалисты должны зайти к начальству для собеседования. В кабинете заведующего я увидел главного хирурга области". Ну, думаю, всё отлично, сейчас он предложит мне работать в его отделении, но не тут-то было. Мне было объявлено, что меня направляют в самый глухой район, и, что об оставлении в городе не может быть и речи. Особенно настаивал на моём назначении, именно мой "опекун". В горестном недоумении я вышел из кабинета, и в коридоре стал поджидать доктора Берлина и когда он показался, я бросился к нему, и буквально атаковал вопросами: почему он возражает против моего оставления в областной больнице? Почему он не хочет, чтобы я работал рядом с ним? Иезекиль Моисеевич, постоянно оглядываясь, прошептал мне: "выходи на улицу и жди меня, я скоро выйду". Через некоторое время он вышел и, кивнув головой, подал знак, чтобы я следовал за ним. Мы вышли на глухую улочку и он, в жуткой тревоге, поведал мне о той тревожной обстановке, которая сложилась вокруг него. Он рассказал мне, что его уже неоднократно вызывали в КГБ, где учиняли настоящий допрос и при этом задавались вопросы, имеющие чёткую антисемитскую направленность, например такие: "почему среди его друзей одни евреи?" или "скольким еврейским детям вы сделали обрезание?" или "сколько раз я, бывая в Москве, посещал еврейский театр и встречался ли я с Михоэлсом?" и так далее. Меня уже предупредили о том, что всё это только предварительные разговоры и, что серьёзные впереди. Так что на правах твоего наставника я настоятельно тебе рекомендую на какое-то время скрыться в отдалённый район, поработать хирургом. Я предвижу большие беды для еврейского народа.
     Надо сказать, что мой учитель, оказался прав: через непродолжительное время после нашего разговора, его вынудили уйти с заведования хирургическим отделением, и одновременно он был отстранён от должности главного хирурга области. Но это ещё было полбеды, настоящая беда ждала его впереди.
     Я же, завершив все свои дела, отправился лечить сельчан в один из самых глухих районов Тамбовщины. Вообще, в области было несколько районных больниц, которые располагались не в районном центре, моя же не просто была удалена от него на 20 километров, а располагалась вдали от близлежащих деревень, прямо в поле. Когда-то это было имение близкого родственника великого композитора С.В. Рахманинова и называлось "Бычёк". Вот здесь мне предстояло проработать два года. Поле деятельности было огромное, т.к. врачей там было всего двое: главный врач, он же терапевт и я, хирург. Поэтому, как "настоящие земские врачи", мы были вынуждены работать и за себя, и за акушеров, стоматологов, инфекционистов и других специалистов. Операции при свете керосиновой лампы. Выезды на вызовы на лошадях. Всё необычно, и всё романтично.
     Вся романтика для меня закончилась 14 января 1953 года. Этот день мне вовеки не забыть. Обычно утренняя планёрка проводилась в дежурке, небольшой узкой комнате, в которой даже нельзя поставить стулья для медицинских сестер, поэтому они вынуждены были сдавать дежурство, стоя. У окна стоял стол, за которым восседали главный врач и я. Обычно, планерке предшествовал "лёгкий трёп" на всякие бытовые темы. В этот день я немного задержался и, уже в коридоре, услышал громкий разговор, но как только я вошёл, все голоса моментально стихли и все находящиеся в дежурке, устремили взоры на меня. Я не сразу понял, что произошло, мне пришло в голову, что умер мой больной, которого я оперировал накануне, но я сразу отбросил эту мысль, так как знал, что меня непременно бы вызвали к нему. Я обратился к главному врачу с вопросом: …"что-нибудь случилось, Александр Иванович?" - .… "Случилось, случилось…-На, вот, почитайте, -и протягивает мне газету "Правда", -полюбуйтесь, что там ваши натворили"… Я взял газету и начинаю читать отчёркнутое красным карандашом сообщение ТАСС.
     "1953, 13 января. Хроника
     Арест группы врачей-вредителей.
     Некоторое время тому назад органами госбезопасности была раскрыта террористическая группа врачей…."
. Дальше я никак не мог сосредоточиться, …."ставивших своей целью, путем вредительского лечения, сокращать жизнь активным деятелям Советского Союза".
     В числе участников этой террористической группы оказались: профессор Вовси С.С.и далее перечисляются фамилии известных в стране ученых, многие из которых были моими учителями… Я не могу точно определить своё состояние, но по мере прочтения этого извещения, я буквально оцепенел, у меня всё поплыло в глазах. В первый момент, подумал, что всё это, мне это привиделось во сне, но, оторвавшись от газеты, и, увидев устремленный на меня выжидательный взор находившихся в комнате сотрудников, я понял, что это наяву.
     Из состояния оцепенения меня вывел голос главного врача: - "Мне сегодня утром звонили из райкома партии и сказали, чтобы мы собрали митинг и этот материал обсудили. Думаю, что митинг собирать мы не будем. Нам сейчас, наш доктор почитает и мы, здесь на планёрке этот материал обсудим. Меня такое предложение прямо-таки вывело из себя, и я, не сдержавшись, выпалил: - "нет, этот бред, Александр Иванович, я читать не буду." - "Что-о-о? Так, планерка закончена, все свободны" Меня, естественно, попросил остаться. В неподдельном гневе спросил меня: "Вам, что жить надоело? Что Вы себе позволяете? Что это за слово бред?" Отвечаю, как нас учили: "бред - это словесная продукция больного воображения". Я, было, попытался объяснить главному свою несдержанность, но он и слушать меня не захотел и на моё предположение о том, что у организатора этой всей истории, по-видимому, какой-то непорядок с головой, мне ответил: " - скорее всего, у вас что-то с головой. И, вот, что я Вам скажу, доносить на Вас не стану, но если кто-то из присутствовавших на планёрке, расскажет кой-кому, о вашем "бреде", у вас могут быть большие неприятности, и я спасать Вас не побегу". Прошло некоторое время после той утренней планёрки, и я, старался не думать о ней, но всё же в душе сохранялась тревога и ожидание каких-то перемен к худшему. Больные раньше безгранично мне доверяли, сейчас стали часто меня просить направить их в Тамбов, для производства даже несложных операции. По району поползли слухи, что всех врачей-евреев скоро будут снимать с работы и, что все они в своём злоумышлении связаны круговой порукой. Самое поразительное, что в это поверили и мои друзья. Работал в больнице пчеловодом мой друг, все звали его запросто Михалыч, большой любитель пофилософствовать и поговорить "за жизнь". Мы с ним часто совершали прогулки по барскому саду и вели неспешные беседы на разнообразные темы. Однажды, это было в конце января 1953 года, мы совершали свой традиционный моцион и я, смотрю, мой собеседник весь как-то напружинился, по-видимому, хочет что-то спросить, но не решается. - "Ну, Михалыч, выкладывай, что у тебя на душе."-"Дык, всё хочу тебя спросить, да, как-то стесняюсь".- "Ну, давай спрашивай."-"А, ты не обидишься?" -"Постараюсь". -"Слушай, а правду говорят, что ты еврей?" - "Правду говорят" - "Дык, не может быть". - "Почему же не может быть?". - "Да, ты и на еврея-то непохож". - "А, ты раньше, хоть одного еврея видел? - "Никогда, в первый раз. Тут у нас поляк в деревне живёт, с той германской войны, дык он говорит, что все вы приказ получили из Америки, наш русский народ извести. Сам, говорит, читал в газете. Правда, это, аль нет?" - "Конечно, правда. Вот меня специально прислали, чтобы весь народ в Бычках извёсти, но насчёт тебя я подумаю, ведь ты же, как-никак, мой друг..." Посмотрел он на меня и рассмеялся. Шутку понял.
     Вскоре я уехал на специализацию по хирургии в областную больницу, которая продолжалась полгода, а по району распространился слух, что меня уже арестовали и, что в Бычковскую больницу я уже не вернусь.
     В Тамбове первым делом я навестил своего наставника И.М. Берлина. Он был в ужасном состоянии. Его опасения, которые он высказал мне в августе минувшего года, оказались не беспочвенными и более страшными, чем он предполагал. Он был отстранён от заведывания хирургическим отделением и освобождён от должности главного хирурга области, но не эта беда сломила его. Большое горе пришло к нему в дом - 31 января 1953 года была арестована его жена Ида Абрамовна Юровицкая, его верный друг и помощник. Блестящий хирург, в годы войны она являлась консультантом многих госпиталей, а также была одним из организаторов, а впоследствии главным врачом, одной из первых в России, станции переливания крови. Её известность и популярность среди жителей города и области, сыграли для неё роковую роль. Она, по всем статьям подходила на роль пособницы Московской террористической группы врачей - вредителей. Ей инкриминировалось тяжкое преступление - заражение сифилисом крови, конечно, согласно указанию полученному от международной еврейской буржуазно-националистической организации "Джойнт". Какими способами от неё добивались признания, она долгое время боялась рассказывать, но как-то всё же сказала, что самое главное в жизни человека - это сон, она это поняла после недельного "конвейера", который ей, уже не молодой женщине, устраивали ретивые чекисты. Ещё, она поведала мне, что словарный запас матерных слов теперь у неё настолько велик, что она может потягаться с любым одесским бендюжником. Ида Абрамовна была освобождена 1 апреля 1953 года, пробыв в подвале "тамбовской лубянки" на Первомайской 62 дня, показавшиеся ей вечностью.
     После опубликования в центральных газетах 13 января сообщения ТАСС, местная печать повторила его из слова в слово, а далее последовал шквал публикаций и сообщений по радио о проводимых по многим предприятиям митингах и собраний, на которых гнев народный, прямо таки, перехлестывал через край. Со страниц нашей главной газеты "Медицинский работник", ещё до завершения следствия и вынесения решения суда, уже выносился приговор врачам-террористам. Особенно много обвинений раздавались в адрес моей alma mater, лучшего ВУЗ'а страны - 2-го Московского Государственного медицинского института. В вину прежней администрации, возглавляемой профессором Топчаном, ставилось насаждение среди преподавателей и студентов чуждой нам идеологии. Какими только эпитетами не награждали профессоров, арестованных по пресловутому "делу врачей", а их было 11 человек. Институт, в тот период, называли "гнездом отщепенцев".
     Практически, на всех, как бы стихийно проходивших собраниях, непременно присутствовали представители райкомов партии и, когда, в диком озлоблении раздавались выкрики против "извергов рода человеческого, с требованием самого сурового наказания для них", ни один из них не попытался хоть как-то урезонить слишком ретивых "максималистов". Во всех больницах и поликлиниках также прошли обсуждения, на которых вопросы улучшения качества диагностики и лечения не стояли. Главными задачами были названы улучшение кадровой политики и повышение бдительности, дабы не допустить в нашу "непорочную" среду агентов иностранных разведок.
     Такая интенсивная, безусловно, спланированная на "верхах" пропаганда дала "желаемые" результаты. В народе проявилась двойная реакция: с одной стороны дикое озлобление против врачей-шпионов и убийц, а с другой панический страх перед людьми в белых халатах, особенно из числа евреев. Ретроспективно, анализируя сложившуюся в стране ситуацию, начинаешь понимать, что эта, очень умело организованная компания, была лишь первым этапом в многоходовой комбинации, конечной целью которой, стало бы переселение евреев в отдалённые края. При этом планируемая акция, вне всякого сомнения, была бы преподнесена для внутреннего и внешнего потребления, как величайшее благо, творимое во спасение "еврейских отщепенцев" от народного гнева.
     В это смутное время я проходил стажировку в хирургическом отделении областной больницы. Сотрудники отделения были совершенно деморализованы. Заведующий отделением Алексей Ипполитович Люцидарский, блестящий хирург и исключительно порядочный человек, как-то доверительно сказал мне: "…руки у меня есть, но голова ими не управляет, на работу ходить не хочется". Отчаяние и безысходность, казалось бы, навсегда поселились в умах и сердцах людей, но, вот ранней весной 1953 года, сквозь хмурые тучи блеснул луч надежды - покинул этот мир один, всего лишь один человек, и колесо истории начало медленно проворачиваться вспять.
     5 марта умер Сталин, и одним из первых вопросов, поставленных на обсуждение во властных структурах, был вопрос прекращения дела врачей. Слишком уж оно было лживым и зловещим. И те, сподвижники и соратники тирана, которые ещё вчера кричали "распни", сегодня вдруг прозрели и стали требовать освобождения невинно осужденных врачей.
     Конечно, смерть человека, даже такого кровавого диктатора, каким был Сталин, не повод для торжества. Только 4 апреля 1953 года, может считаться Великим Днём, настоящим Праздником. В этот день было опубликовано Сообщение МВД СССР о полной реабилитации всех привлечённых, задержанных и осужденных по "делу врачей". Этот день может стать точкой отсчёта для проведения традиционного Праздника Торжества Справедливости, ибо в этот день было не только возвращено доброе имя учёным и врачам, представителям самой гуманной на Земле профессии, но и спасён целый народ от унижения и переселения в неизведанные края.
    
    
     Яков Фарбер
     Член Союза Журналистов России
     Заслуженный врач РФ, к.м.н.
     Почётный гражданин г. Тамбова
 
  

   


    
         
___Реклама___