1.М.Л: Не стану спрашивать про имя и фамилию, да и отчество в Израиле несущественно; впрочем, для генеалогической ясности, уточним: Станиславович. Год рождения (это важно)?
Г.Н. 1961. Ну и что?
2. М.Л.: Ну, а профессия?
Г.Н: Пианист, богослов, учитель музыки. Поневоле растеряешься…
3. М.Л.: У тебя, при любом ответе на этот вопрос, достаточно оригинальный жизнен ный путь - вот и изложи его. Как протекало твое детство? Как рано ты помнишь отца? Когда пришло, так сказать, музыкальное сознание?
Г.Н.: Детство протекало хреново-номенклатурно. Отца помню столько, сколько себя. А под звуки музыки, кажется, даже родился. Всю жизнь в ушах звенит cis-moll'ная мазурка ор.63 и h-moll'ная соната Шопена. Меня, как и тебя, регулярно водили на концерты отца. С пятилетнего возраста. Усаживали в первый ряд "директорской" ложи, и мне сдуру казалось, что публика смотрит не на отца, а на меня. Этот комплекс остался на всю жизнь. До сих пор ненавижу БЗК, особенно шестую ложу. Когда бываю там, подскакивает давление. Подсознание, видимо, срабатывает... В шестилетнем возрасте меня прослушали Артоболевская и Сумбатян (ведущие педагоги ЦМШ). Обе спросили: "ты хочешь стать пианистом?" Я категорично ответил "нет". Все обрадовались. Типа "Гарри с возу - кобыле легче".
Плюнул на музыку в 9 лет. Снова влюбился - в 13. По 14 часов в сутки слушал оперы Вагнера, всего Скрябина, записи Софроницкого, Корто, Фуртвенглера, Крейслера, Рахманинова, Бузони. Перемолол кучу трудов по истории музыки. Одновременно влюбился в живопись и скульптуру, но сам рисовать даже не пробовал. Моими "главными учебниками" были воспоминания о Софроницком и Юдиной. Не любил Баха(!). Увлекся им только в 30 лет, когда, кстати, превратился из "агностика" в консервативного протестанта. (Без "отрыва от производства" закончил заочную теологическую семинарию в Форт-Уорте, Техас). Уже 12 лет только над Бахом и работаю. Очень люблю фортепианные транскрипции его органных и симфонических произведений. Жаль, что отец не привил мне любовь к Баху раньше.
Его вообще раздражала моя пассивность по отношению к "виртуозной" музыке. Он часто говорил: "Я в твоем возрасте мечтал играть 3-й Концерт Рахманинова, Концерт Чайковского, концерты и этюды Листа, а ты все в лирике копаешься. Мне бы твои руки!". А я терпеть не мог "блеск и треск". Сейчас понимаю, что ошибался. И все же мне до сих пор ближе "Литания", чем "Лесной царь" или какая-нибудь Венгерская рапсодия. Например, пару лет назад Ваня Соколов прислал мне из Кельна клавирный вариант "7 слов на Кресте" Гайдна. Выучил я этот опус за неделю. Такая чудесная музыка, а сыграть - негде… Требуют, как всегда, шопеновские вальсы и ноктюрны с полонезами. Которые уже осточертело и играть, и слушать…
4.М.Л.: Как ты сам начал заниматься музыкой, с кем, как протекали эти занятия? Когда с тобой стал заниматься отец, насколько регулярно?
Г.Н.: Тошно вспоминать. Да и обижать пожилых людей не хочется. Учительницы были отвратительными. Занимались по "накатанной" схеме: "Школа Николаевой", дебильные этюды Черни и Лешгорна, ни слова о самой музыке, о композиторах, никакой работы над звуком. Дилетантщина, помноженная на наплевательство. Действие рождает противодействие, вот я и "плюнул" в ответ. (Кстати, нет худа без добра. Сейчас я в первую очередь стараюсь увлечь учеников музыкой, рассказываю о композиторах, об эпохах, в которых они творили, пытаюсь научить их хорошему звуку, динамике, ритмическому балансу, уважению к авторскому тексту, показываю им репродукции картин, если речь идет о Листе или Дебюсси, а "черной" работой над самим "аппаратом", аппликатурой етс. занимаюсь меньше. Тем более, что у каждого пианиста - своя аппликатура…) С отцом начал заниматься лет в 14. Самые тяжелые и самые светлые воспоминания…
Он орал, топал ногой, словом, занимался со мной, как и с остальными студентами. Над одним хоралом из c-moll'ного ноктюрна Шопена мы работали около трех часов (учитывая то, что с октавами у меня проблем никогда не было). Что уж говорить о репризе… С 15 до 30 лет я вообще играл только Шопена и Скрябина. Правда, по настоянию отца выучил 2-й концерт Рахманинова, рапсодии и интермеццо Брамса, несколько "Взглядов" Мессиана, пьесы Листа из цикла "Годы странствий". Ну, и, конечно - проходил с ним Шопена (ноктюрны, полонезы, 1-е Скерцо, 1-ю Балладу, Концерт f-moll, Баркаролу, Полонез-фантазию, вальсы етс.).
Незадолго до смерти отец вдруг захотел, чтобы мы с Б. Анжерер сыграли в Питере двухрояльную Сонату D-dur Моцарта и его же четырехручные сонаты. Искушение было велико, но Моцарт для меня - самый сложный автор. Отец умер 24 января, а концерт в питерском МЗК был назначен на 2 февраля. Естественно, мы его отменили… В общей сложности я занимался с отцом 4 с половиной года. А потом - у кого я только не брал уроки. И у Володи Троппа, и у Лены Рихтер, и, разумеется, у Наумовых (Ирина Ивановна - мой первый НАСТОЯЩИЙ учитель в Гнесинке).
После эмиграции мотался по разным мастер-классам. Иногда консультировался с Витей Деревянко (замечательный музыкант!). Но… "семь нянек - дитя без глаза". Сейчас предпочитаю работать в одиночку. На мнения захолустных "критиков" - плюю. В каком-то муниципальном листке один "большой музыковед маленькой деревни" написал, будто я настолько любуюсь своим "нейгаузовским" звуком, что аж противно становится. Перекликается с твоим издевательством относительно моего "красивого сопрано". Но суть-то в том, что над звуком я вообще никогда не работал. Видимо, перешло генетически. Так, по крайней мере, считает Л.Н. Наумов.
А насчет "самолюбования" - после каждого реситаля я себя ненавижу. Помню только один концерт в Риме, которым я был действительно доволен. Ну, еще в Берлине как-то "удались" Экспромты Шуберта. Теперь приходится записывать свои концерты на видео, чтобы объективно прослушать себя "со стороны", и не допускать мрачной депрессии…
5.М.Л.: Ты наверняка помнишь многое и многих, окружавших Ваш дом в 60-70-е годы. Может быть, вспомнишь кого-нибудь особо?
Г.Н.: Ну, в Переделкино помню Асмусов, Вильмонтов, Володю Крайнева, Наталью Гутман, Е.В. Малинина, Наумовых, В.С. Высоцкого с М. Влади, Ниту Табидзе, Т. Поспелову, Женю Левитана, Наташу Журавлеву, Е. Евтушенко, Б. Ахмадуллину, естественно, Б. Анжерер, и, конечно, Леню Пастернака. Вот уж был классический интеллигент!
Как-то мы с ним и его дочерью Ленкой поехали на рынок. Мне было 12 лет. Я остался рядом с машиной, и курил. Леня уже подходил к машине, но, увидев в моих пальцах сигарету, моментально вернулся обратно, на рынок. И тихо ждал там, пока я не затушил "бычок". Чтобы не подать виду, что он видел мое "хулиганство"… Кстати, он был необычайно музыкально одарен, замечательно играл "Ариэтту" из ор.111 Бетховена, некоторые интермеццо Брамса, g-moll'ную балладу Шопена. М.В. Юдина очень любила музицировать с ним. Леня был прирожденным музыкантом, а пошел по линии "чистой науки". И умер в возрасте 38 лет, за рулем, от инфаркта. Наверное, если бы он занимался своим любимым делом, прожил бы подольше…
А вот "атмосферы аристократии духа" a la Рихтер я в Переделкино не припомню. Отец очень любил слушать записи Шуберта, Брамса, Вагнера в интерпретации Фуртвенглера, а иногда с удовольствием слушал записи Горовица. Но тут начинался настоящий стеб, скорее присущий нашему поколению. Особенно при прослушиваниях горовицевских записей Шопена и Скрябина. Такой краткой и точной язвительности не достиг еще ни один музыкальный критик! А как он хохотал, слушая горовицевскую фантазию на темы из "Кармен"… Но, например, записи песен Шуберт-Листа и "Фантазии" Скрябина в исполнении Софроницкого отец считал неким святым идеалом. В чем я с ним абсолютно согласен. Вообще-то, отец, дед, Софроницкий - отдельная тема…
5.М.Л.: Знаю, что ты дружен с учениками твоего отца. Расскажи о них. В частности, о покойном Андрее Никольском.
Г.Н. Об Андрюше Никольском я написал статью, опубликованную в позапрошлом номере журнала "Заметки". Загляни в архив. Больше мне сказать нечего. Я вообще не выношу детальный разбор искусства того или иного исполнителя. Пусть этим кормятся те, кто не научился играть на рояле. Им же всегда чего-то не хватает… Андрей был моим ближайшим, лучшим другом. Как и другой, ныне покойный Андрей - Новицкий (брат Кати). Из ныне здравствующих учеников отца общаюсь (изредка) с Крайневым. Чаще - с Б. Анжерер, Эстер Елин, Сашей Басиловым, и со своими одногодками: Ирой Чуковской (ассистентка Наумова), Сережей Калачевым (Южная Корея), Сашей Мекаевым (Турция).
Несколько лет назад сюда приезжал Алеша Любимов (хоть он и не отцовский, а дедовский и наумовский ученик). Те два дня, которые мы провели в тель-авивских ресторанах, для меня были настоящим праздником. Впервые за несколько лет мне было так интересно общаться, что даже домой уезжать не хотелось. А как чудесно он играл 17-й концерт Моцарта… Особенно близка дружба с Андреем Микита, он - очень талантливый композитор, сделал для меня несколько фортепианных транскрипций Баха ("Чакону", "Agnus Dei", арию из "Страстей по Матфею").
Хорошие, теплые отношения с Леной Рихтер. Тебя, кстати, тоже считаю в некоторой степени учеником отца, хоть ты и не брал у него уроки. Ведь учились-то мы, в основном, по записям да на концертах. Профессора "ставили нам руки", обучали элементарным движениям, логике, ритму, фразировке, а потом мы возвращались домой, и слышали нечто такое, что в корне переворачивало наши понятия о том или другом произведении. Другое дело - слепое подражание. Смешно, комично и абсурдно подражать Софроницкому или Г. Гульду. Но разве они не влияют на нас больше, чем наши непосредственные учителя?..
7. М.Л.: Каковы были отношения твоего отца с коллегами в консерватории? Кто были его друзья? Кому он симпатизировал?
Г.Н.: Да внешне-то отношения были ровными со всеми. Но и слово "друзья" не очень подходит. Отец был слишком замкнут, закрыт. Любил, когда в Переделкино приезжали такие "друзья молодости", как Л.Н. Наумов, Е.В. Малинин. С радостью наблюдал за музыкальным ростом Володи Виардо. Очень высоко ценил Элисо Вирсаладзе (а я познакомился с ней только в Израиле, в России почти не встречался). Он также очень любил Н. Гутман, ценил ее талант выше, чем Ростроповича. Недолюбливал С. Доренского и Н. Петрова, но вслух об этом предпочитал не говорить. Видимо, считал себя выше всех консерваторских "разборок"…
8. М.Л.: Есть ли в наследии твоего отца еще что-либо, что ты хотел бы опубликовать (записи или, может быть, письма, стенограммы уроков)?
Г.Н.: Стенограмм уроков нет. Свою переписку с ним публиковать не буду, слишком она личная. А вот записи… У меня сохранились его "опыты" на пастернаковском рояле. Ни на одной студийной или концертной записи мы не услышим такого чуда. 7-я соната Бетховена, 5 дублей 2-й сонаты Скрябина, его же прелюдии, Этюды-картины Рахманинова (по нескольку дублей каждого), прелюдии Дебюсси, мазурки, es-moll'ный полонез и 4-я баллада Шопена, 4 экспромта Шуберта, "Сновидения", "Токката" и "Крейслериана" Шумана, дуэты с Наумовым… Но переделкинский рояль всегда был жутко расстроен, записи существуют только на старых бобинах и аудио-кассетах. Разумеется, никто не согласится издать это собрание, да еще на расстроенном "Бехштейне", да еще и с лопнувшей струной. Вот и сижу, как собака на сене. А жаль. Лучшего пособия для профессионала не найти…
9. М.Л.: В какой мере твой отец разделял взгляды своего отца, Генриха-старшего (музыкальные, прежде всего)? Проще: во всем ли он был согласен со своим отцом?
Г.Н.: С одной стороны, он был согласен с дедом почти во всем. С другой - слишком сильно его подавлял своей личностью Б. Пастернак (в доме которого он вырос). Например, он говорил: "Боря не любил Шуберта, и меня так научил". И пьесы Шуберта отец начал играть только спустя три года после смерти Пастернака. У меня до сих пор в голове не укладывается: как можно не любить Шуберта!?
10.М.Л.: Как твой отец относился к Рихтеру как музыканту и человеку?
Г.Н.: Рихтера он боготворил. Видимо, не без влияния деда, создавшего свого рода "культ Рихтера"…
11. М.Л.: Позволю себе задать такой же вопрос и в отношении Гилельса. Знаю, это деликатная тема, но сейчас уже многое напечатано - в частности, того, чего, на мой взгляд; не следовало печатать (например, воспоминания С.Т.Рихтера и Н.Л.Дорлиак) - теперь, я бы сказал, поздно молчать.
Г.Н.: Напротив, ничего деликатного, давно пора было бы эту тему поднять. (Да и вообще, о какой, к черту, деликатности сегодня может идти речь, если Н. Петров по телевидению авторитетно сообщает на весь мир, что моего отца "сгубила водка"!? Живем в эпоху хамства…) Насколько дед с отцом обожали Рихтера, настолько недолюбливали Гилельса. Вот он и отвечал им "взаимностью". Как-то я спросил отца, почему он не любит Э.Г.. Он, видимо, не хотел касаться ничего личного, просто ответил: "Гилельс учит пассажи по 100 раз, а Слава просто говорит "Черт!", и у него сразу все получается". Не слишком убедительный аргумент, в таком случае мы все либо занимаемся по-гилельсовски, либо - халтурим…
Я лично Эмиля Григорьевича практически не знал, но Валера Воскобойников пишет в своих воспоминаниях о том, как Гилельс переживал из-за этой "конкуренции", и ревновал. Жалко… Я побывал на нескольких его концертах. На всю жизнь врезалось в память его гениальное исполнение b-moll'ного Концерта Чайковского и B-dur'ного (27-го) Моцарта. Познакомились мы с Гилельсом незадолго до его смерти, в артистической, после его реситаля с "Hammerklavier", прелюдиями Скрябина и Третьей сонатой Прокофьева. Лучшей интерпретации "Hammerklavier" я не слышал (и вряд ли услышу). Скрябина он тогда играл совсем не по-скрябински, но тоже замечательно, и очень интересно. (Правда, и совсем не "по-нейгаузовски").
После концерта я зашел в артистическую, поздравил его, поблагодарил. Сначала Э.Г. был напряжен (и, видимо, удивлен). Потом вдруг "растаял". К сожалению, это был его последний концерт. Гилельс был великим музыкантом. Чего стоит, например, его запись h-moll'ной сонаты Листа! А его излюбленный бис - h-moll'ная прелюдия Баха-Зилоти… К сожалению, остается только учиться по его записям. Я уверен, если бы не конкуренция Гилельса с Рихтером, мы все много выиграли бы…
12. М.Л.: Что вообще для тебя такое - "нейгаузовская школа"?
Г.Н.: С одной стороны - "шопенизация" (или романтизация) всего и вся. Мне иногда хочется "позаимствовать" что-нибудь понравившееся, например, у М. Плетнева (в частности, в Бахе, Григе или Прокофьеве), да не получается: все равно шопеновский стиль доминирует. Это уже "заложено" и в пальцах, и в мозгах. Хотя ведь и Алеша Любимов, и А. Наседкин учились у деда… С другой - некая всеядность, обусловленная проникновением во все области культуры, искусства и литературы. Можно слушать "Spozalizio" Листа в исполнении какого-нибудь гения, и при этом четко осознавать, что картину Рафаэля этот пианист никогда не видел. В нейгаузовской школе подобное не может произойти. Нам с тобой, уже в силу принадлежности к этой школе, кажется дикой сама мысль о том, что можно играть Баха, не прочитав Библию, углубляться в Шопена, не читая его писем, работать над Шуманом, не зная Гофмана, изучать Шостаковича, не слышав о НЭПе и сталинских лагерях. А Моцарт и Гайдн с их временным уклоном в масонство… Пианисты других "школ" о подобных вещах редко задумываются.
13. М.Л.: Хорошо ли, на твой взгляд, складывается "жизнь" нейгаузовского наследия
сейчас? Как тебе живется в Израиле? Решил ли ты еврейский вопрос?
Г.Н.: По-моему, хорошо. После крушения "железного занавеса" многие ученики деда и отца уехали на Запад, начали там преподавать, а ведь каждый из них вынес из 29-го класса что-то свое, дорогое, неповторимое, и сейчас передает это своим ученикам. Помню, как-то на международный мастер-класс "Тель Хай" в Галилее приехал страшно талантливый студент из "Джульярда". Сыграл на концерте 10-ю сонату Скрябина, как простую "лирическую пьеску". А потом позанимался с Витей Деревянко часа два, и я услышал настоящего Скрябина.
Я тогда дал этому парню переписать 5-ю сонату в исполнении отца, а сейчас он уже выучил все 10 сонат. И, говорят, играет их совсем неплохо. Валера Воскобойников перевел книги деда и об отце на итальянский. Ну, а в Израиле в последнее время живется туговато. Теракты, экономический кризис, безработица, инфляция, постоянная угроза со стороны Ирака - все это, конечно, угнетает. Иногда смотрю на себя со стороны: играю в бабочке, концертном костюме, и… с пистолетом в кобуре. Было бы смешно, если бы не грустно. Ну, а "еврейский вопрос" уже решили мои дети. Они - евреи, коренные израильтяне. Так что обратной дороги - нет. Да и не хочется. В России чувствую себя иностранцем…
14. М.Л.: Как протекает твоя работа? Расскажи о центре "Нейгауз".
Г.Н.: Работа протекает сумбурно. По-израильски. Тут бардак принято считать нормой, а порядок - чем-то неестественным. К примеру, концерты, назначенные на 19.30, как правило, начинаются не раньше 20.15. Или, иногда бывает, только разыграешься, вдруг открывается что-то совсем новое и неожиданное в сто раз игранном хорале Баха, хочешь "уловить мгновение", напрягаешь все свои силы для логически оправданного rubato, меняешь динамику… и тут раздается звонок по телефону. Либо в "авральном порядке" требуют богословские статьи, либо "по дружбе" просят написать какую-нибудь рецензию в местную муниципальную газету. И так далее.
А "Центр"… Многие пытались создать нечто подобное. В. Воскобойников - в Риме, Н. Хеннинг - в Аусбурге, В. Горностаева - в Мюнхене. Да и в Москве, кажется, существует нечто подобное (президент, вроде бы - Элисо Вирсаладзе?). В Италии и Германии все эти начинания, насколько я знаю, накрылись. Насчет Москвы - тебе виднее. В конечном счете, все упирается в деньги. Пока я жив и наполовину здоров, Центр "Neuhaus" будет существовать.
Хоть в совет директоров и вошли и А. Любимов, и Н. Гутман, и Э. Вирсаладзе, и В. Крайнев, и Б. Анжерер, и Эся Елин, и даже ты, грешный, все тащу на себе. В среднем даем около шести концертов в год. Как правило, все музыканты выступают бесплатно. 2-3 раза в сезон играю я. Люблю устраивать музыкально-поэтические вечера с нашей журналисткой И. Куна. Настоящим праздником для нас был концерт Вирсаладзе (тогда она приехала в Израиль в качестве члена жюри Конкурса Рубинштейна). Она играла в Ришон-Ле-Ционе Моцарта, Шумана, и 24 прелюдии Шостаковича. А здесь, на концерте памяти отца, заменила Шостаковича на "Полонез-Фантазию и h-moll'ную сонату Шопена. Было и здорово, и трогательно.
Чаще играют израильские музыканты (Витя Деревянко, Лена Линденберг, твой друг Д.Цирин, Гарри Ноймарк, Вааг Папян и другие). Брижитт Анжерер однажды прислала 500$, пока у нас в семье были деньги, мы вкладывали ежемесячно по 20-40 $, однажды мой друг, меломан-компьютерщик из Свердловска, В. Каплан внес 150 $. Вот и все "капиталовложения". А аренда зала, а полицейское сопровождение по всем территориям, а реклама, а репетиции, а "послеконцертья"? Обстановочка-то - максимально приближенная к боевой.
Сначала я злился на муниципалитет, поскольку ничего от них, кроме благодарственных грамот не получал. Из которых шубу не сошьешь… Сейчас дело, кажется, сдвинулось с мертвой точки. Рекламу и аренду залов взяла на себя мэрия. Сопровождение "конвоя" уже не требуется, сегодня в Израиле одинаково опасно передвигаться и по территориям, и внутри "границ до 1967 года". В апреле будем праздновать 115-летие деда. В следующем сезоне (е.б.ж.) начну проводить здесь концерты-лекции (запланировано 10, значит, 5 точно будут). Уже несколько лет, как хочу пригласить тебя, но все время что-то случается. Сначала были сплошные теракты, теперь вот - угроза иракской бомбежки. И будешь ты, в таком случае, сидеть в малоуютном бомбоубежище, вместо концертов, встреч с друзьями, и экскурсий по Святой Земле. Кроме того, израильские противогазы на масштабы твоей физиономии не рассчитаны. Так что будем ждать лучших времен…
