Поверьте, появляется неодолимое желание поделиться мыслями о судьбах талантливых, ярких людей уходящего, вместе с нами,поколения,оставивших след в нашей памяти.
Увы, это бывает чаще всего у свежей могилы, когда с окончанием земного пути,
итоги их жизни невольно становятся страницами истории того общества и той страны, в которой, практически, прошла жизнь или её весомая часть.
" Берегите слезы детей ваших, - учил Пифагор, чтобы они могли проливать их на вашей могиле". На тех похоронах в Кейсарии, где мы с женой побывали, детей не было. Несмотря на то, что хоронили весьма состоятельного человека, провожавших его было очень немного : недавний житель города, пожилой человек живший одиноко - oткуда взяться скорбящей толпе?
- В Израиле в прекрасном городе Кейсарии он жил, как в доме престарелых, на всем готовом и без реальных перспектив - сказала нам его жена. Он по-своему страдал на этой вилле у моря. Известно, что по настоящему сильные люди страдают только от досадных мелочей: плохая погода, аллергия, продавившееся кресло, вчера купленное в магазине, и разбившаяся в неверных руках грошовая, но любимая, чашка -.
Так окончилась жизнь Григория Александровича Парнеса, человека бесстрашно лавировавшего в пустотах и нестыковках уродливой социалистической экономики, выкачивая огромные деньги из "закромов" практически нищего, но вместе с тем, безумно расточительного Государства. Да, будет благословенна его память!
С Григорием Александровичем Парнесом я познакомился, в так называемом, исправительно трудовом лагере (И.Т.К.) 3662 города Салавата. Это было летом 1953 года. Уже умер Сталин, уже расстрелян Берия, ГУЛАГ - передан из МВД под начало Министерства юстиции, лагерь переведен на хозрасчет. Однако для заключенных пока ничего не изменилось. Все тот же изнурительный десятичасовой труд, та же баланда в столовой, те же надзиратели, та же колючая проволока. Разве что выросла роль бригадиров бригад работающих у гражданских подрядчиков и, стало быть, кормильцев лагеря. Да еще, может быть, некоторое, я бы сказал, скорое предчувствие, чем надежда, на возможное освобождение. Во всяком случае прекратилась практика, когда по окончанию срока по приговору "Особого совещания",политического заключенного вызывали в штабной барак, где он расписывался за новый срок. Кроме того, уже во всю применялись зачеты - т.е. дни сокращения срока в зависимости от процента выполнения норм выработки. Правда, моим бригадникам это было просто ни к чему, т.к. сроки у всех, кроме меня и моего друга Юрки (15 лет), были стандартными: 25 лет и пять лет поражения в правах(!).
К этому времени относится появление в нашем огромном лагере весьма заметной фигуры. Это был смуглый, невысокий, худощавый человек, явно не арийской внешности, с длинными, до плеч, волосами ( и это в лагере, где отращенный на см волос - нарушение режима и наказание! ), на костылях при безжизненно волочащихся ногах и обязательно в сопровождении двух-трех человек. Ежедневно, к моменту возвращения строя заключенных с работы в жилую зону, он стоял невдалеке от вахты и внимательно вглядывался в лица лагерников. Ну, как тут не обратишь внимание? Почему он не в инвалидной зоне? Почему стоит у вахты? Это сразу настораживало. Уж очень, мне, лагерному старожилу, все это показалось, ну если не подозрительным, то уж точно необычным и странным. Поскольку меня это никак не задевало, я просто не смотрел в его сторону, хотя всегда чувствовал на себе его взгляд.
- Плевать! - решил я.
Однако, не тут-то было. Вскоре ко мне подошел член моей бригады Эдуард Лорер.
- Бугор! Видишь, вон мужик стоит: на костылях.
- Ну?
- Так он хочет с тобой познакомиться.
- А кто он, вор в законе?
- Почему сразу вор? Обиделся Лорер. - Чистый фраер, но с авторитетом. А сидит по лагерному сроку за политику. Ну?
- Знаешь, Эдик. Уж тебе то лучше всех известно, что такое ненужные знакомства, а тем более, лишняя болтовня.
Эдик Лорер сразу сник и как-то боком исчез. А ему-то, Лореру, действительно все было понятным. Немец с Северного Кавказа, музыкант не без таланта, с приходом немцев ушел к ним в регулярную армию. Не в полицию! Не в строительный батальон! Что он делал там, - этого никто не знал и не узнает. В конце войны, в Вене он попал в плен к советским войскам. У него не было ни малейшего сомнения в своей участи, скажи, что он гражданин, предатель. Лорер нашел выход: он выдал .себя за немца, австрийского гражданина. Его со всеми вместе отправили в глубь России, в лагерь военнопленных. Не стоит сомневаться, что в этих лагерях активно работала советская контрразведка, выявлявшая военных преступников разных мастей. В лагере было полным-полно доносчиков: кто за идею как член "Свободной Германии", кто за послабление режима, кто за кусок хлеба и черпак каши. Как Лорер не "косил" под австрийца, а чем-то подозрение вызывал. Тогда он, в порядке повышения надежности, прикинулся еще и идиотом. Не трудно представить себе, что он перенес за три года плена.
Однако дождался первоочередного отправления на родину, как слабоумный хроник. Попав в "телятник", теплушку эшелона, стоящего на погрузочной рампе, он вдруг с криком:"Хочу домой! Хочу на Родину!" выскочил из вагона и расталкивая военнопленных кинулся назад, в лагерь. Теперь, в его ранее сомнительном диагнозе, появилась полная ясность. Идиот! Его силой вернули в вагон, и через неделю он уже гулял по Вене.
Здесь он довольно быстро попал сначала в небольшой оркестр, игравший перед началом очередного сеанса в небольшом кинотеатре, а затем и в постель хозяйки этого заведения. Он, по советской привычке, тут же перешерстил оркестр: убрал слабых и нанял более талантливых музыкантов, превратив оркестр в любимца этого Венского околотка. Теперь сюда стекались не только посмотреть фильм, но и послушать Лорера, а также посидеть за чашечкой кофе.
Дело процветало до тех пор, пока один из слушателей рассказов о его необычной хитрости, из зависти, не поделился своими впечатлениями с советской контрразведкой. Молчал бы он громче, так не очутился бы у меня в бригаде со сроком 25 лет и предписанием: "Только на общих работах". Спасало его наше общее увлечение музыкой и, как следствие, место кладовщика и слесаря инструментальщика. Все не на морозе.
Однако знакомство с Парнесом состоялось. Он сам подошел ко мне.
- Здравствуйте! - Начал он спокойно и уверенно. - То, что вы не хотите со мной знакомиться, еще не значит, что вы свободны от помощи людям в ней нуждающихся.
- Я не благодетель лагерный и не ищу знакомств. Считаю, что каждый новый знакомый - это еще один потенциальный "стукач". А тот, кто ищет его со мной, - работает на "кума". Вам, как человеку имевшему небольшой срок по бытовой статье и "намотавший" в лагере "довесок" по 58 статье УК РСФСР, должно быть это понятным.
- Но вам же помог Марк Львович Осипов в страшных Вытегорских лагерях. Да,да! Я это знаю. Я его встречал на "пересылке". Лагерная почта вездесущая: базар, малявы, шорох-
- Ну, в чем дело?
- А дело в том, что тут, в лагере находится некий Володя Левин. Срок 10 лет. Статья 58-10, 1 часть. Это сын доктора Левина, арестованного Московского профессора. Мать и сестра тоже были взяты по "Делу врачей". Отца, мать и сестру уже освободили. А он здесь пропадет. Озлоблен, работать не хочет, из карцера не вылезает, потерял облик человеческий, клянет Советскую власть. Ему точно добавят! Он погибнет, хотя до его очевидного освобождения недалеко. Утонет на берегу. Вы, просто обязаны взять его себе в бригаду.
- К Володе Левину, на Второй Обыденский переулок 1 кв.1 я зашел после освобождения и был хорошо принят его семьей. Я не воспользовался их помощью. Не созрел еще. Знакомство оборвалось. А вот с Парнесом мы, не то чтобы подружились, но стали часто встречаться. Я узнал, что он в детстве страдал детским параличом, что он доктор исторических наук, со склонностью к изобретательству. У него большое количество "Авторских свидетельств" в соавторстве с его женой, которая живя в Ленинграде, реализовывала то, что они делали. Он с ней участвовал тогда в конкурсе ГУЛАГа по созданию машины для брикетирования отходов лесопромышленности и победил.
- Потом я узнал, что Парнес практически руководил всей лагерной экономикой. Привыкшие к тому, что деньги в ГУЛАГе не главное, начальство лагеря оказались как бараны перед новыми воротами. Парнес сделал лагерь нормально доходным. Вот почему на его длинные волосы и другие причуды "смотрели сквозь пальцы". Уходя из лагеря по реабилитации, он заставил, как это было принято, заучить его адрес, и взял с меня слово после освобождения посетить его.
- Я все продумал! - Уходя, заявил он. Я больше не буду влачить жалкое существование . Хватит! Я создам империю внутри их слабой и противоречивой экономической системы. Я смеялся. Через пару лет, попав в Ленинград, я сразу позвонил ему. Ответила жена. Узнав, что я бригадир из лагеря, она сказала, что Григорий Александрович мне перезвонит в гостиницу. Вскоре он позвонил, и мы договорились о встрече. Однако ни в этот раз, ни в следующий через десять лет, мы не встретились. Виной тому был я, а может быть и обстоятельства.
- Этот мой приезд в Ленинград был связан с неприятным для меня происшествием. Работая, сразу после освобождения, в автотранспортном парке треста инженерной защиты Казани и столкнувшись с замерзанием соляра при довольно сильных морозах, я не задумываясь приказал разбавлять её керосином. Трактора заработали, а через три дня у всех тракторов вышли из строя насосы высокого давления. Ухудшилась смазка. В дело вмешалось КГБ. А я еще числился освобожденным условно досрочно. Контра! Без сомнения! Я пытался достать насосы в Казани. Где там? Их получали 1-2 в год, а мне нужно было 50 единиц. Я помчался в Ленинград, где на карбюраторном заводе их изготовляли. В отделе снабжения завода меня подняли на смех: без наряда, без фонда, пятьдесят штук-
- В отчаянии я обратился к своей первой любви еще курсантских времен, к бывшей ученице хореографического училища. И вот цвет Ленинградского балета прибыл на Карбюраторный завод. В Ленинграде балет боготворят. Проблема была решена в полчаса.
- Но когда подошло время встречи с Парнесом подруга, сказала, что она меня не отпустит, т.к. не для того она поднимала " в ружье" сокурсниц и прерывать нежные воспоминания нашей юности не позволит. Я спасовал. Я видел, из окна гостиницы, как Парнес, не дождавшись меня, с трудом садился в свою "Волгу" с ручным управлением. Этой слабости я стыжусь до сих пор.
- Второй раз, после защиты диссертации и развода с женой я снова обратился к Григорию Александровичу:"Помоги, спаси, забери в Ленинград, устрой!". В ответ я получил телеграмму с одним только словом:"Приезжай!" Собравшись, я предварительно попытался связаться с заместителем начальника Ленавтотранса, бывшим одесситом и приятелем Марком Гридиным.
- Это Ленавтотранс?
- Да! - ответила секретарша.
- Могу ли я связаться с Марком Израилевичем Гридиным?
- Израилевичи у нас не работают, слава Богу!
- Это были отголоски "Самолетного дела" 1972 года. Я не поехал в Ленинград . Я не позвонил Парнесу. Я закомплексовал. И до сих пор стыжусь этого.
- И вот нечаянная встреча в Кейсарии. Мы уже совсем другие. Григорий Александрович исподволь, при встречах, поведал мне свои перипетии последних лет. Передо мной открылся сильный и умный финансист, сумевший в СССР сказочно обогатиться. Теперь его нет с нами. А его жизнь, это тема совсем другого рассказа.
- Я полагаю, что прав французский художник Фернан Леже, который утверждал, что в отличии от Ренуара, который изображает то, что видит,он, Леже, пишет то, что понял. Вот и я когда-нибудь напишу о том, что я понял из длинных откровений у него в Кейсарии.
