24 марта 1911 г. - 30 марта 1991 г.
Поскольку я сама не работала вместе со Спиваком, и не могу судить о его успехах в науке, то позволю себе привести здесь несколько цитат, прежде, чем перейти к моим собственным воспоминаниям. Вот, что пишут об этом выдающемся ученом в книге "Успехи физических наук", 1991, том 161 N 7:
"Петр Ефимович Спивак занимал особое и исключительно ему принадлежащее место в ядерной физике. Уже в самый ранний период своей научной деятельности в предвоенные годы, связанной с изучением космических лучей, он заявил о себе, как о физике высокоодаренном и самобытном.
Им были заложены основы ядерной электроники. Появились первые результаты в области техники ядерно-физического эксперимента: он сочинял и варил специальные вакуумные замазки - "безвоксы Спивака", конструировал элементы высоковакуумной техники и т. д. Возглавив в 1944 г. по приглашению И.В. Курчатова научный сектор в знаменитой лаборатории N 2. П.Е. Спивак готовил эксперимент по обнаружению распада свободного нейтрона и конечной массы нейтрино. Еще в 1949 г. ему удалось наблюдать явление распада нейтрона, и лишь условия секретности привели к тому, что эти результаты были впервые опубликованы на Международной конференции по мирному использованию атомной энергии в Женеве в 1955 г.
В 1962 г. за экспериментальные исследования бета-распада свободного нейтрона П.Е.Спиваку и Ю.А.Прокофьеву была присуждена впервые после учреждения Премия и Золотая медаль им. И.В.Курчатова. За цикл работ по прецизионному абсолютному эталонированию нейтронных источников была присуждена в 1953 г. Государственная премия СССР.
Необыкновенная работоспособность и требовательность к себе, к окружающим, бескомпромиссность при обсуждении тех или иных научных проблем давно снискали Петру Ефимовичу славу "железной пружины". Удивительная интуиция, а также совершенное владение разнообразным мастерством, делали его мастером физического эксперимента, кудесником, который способен изготовить своими руками очень многое, например сверхтонкую органическую пленку."
И когда думаешь, с кем бы можно было сравнить Петра Ефимовича, то на ум приходят титаны эксперимента как Роберт Вид или П.Лебедев.
Так как мне хотелось собрать побольше сведений о жизни Петра Ефимовича Спивака, то я обратилась к его жене и их детям. С той же просьбой я обратилась и к детям Аси Михайловны от ее первого брака (Вите и Алле Флеровой), которые жили вместе с Петром Ефимовичем много лет, с тем, чтобы они мне что-либо сообщили. Я получила подробное письмо от его первой жены - Лидии Александровны Рабинович, которая живет после войны в Ленинграде. В этом письме были неизвестные мне сведения о юности и учебе молодого Спивака, о всей его довоенной жизни.
Из этого письма я позволю себе взять наиболее интересное и достоверное.
"Итак, - пишет Л.А. Рабинович, - мы с Петей ровесники, год рождения 1911. Сейчас я уже давно на пенсии, однако работаю, меня любят и ценят мои ученики. Ефим Давидович, отец Петра Ефимовича, был женат на очаровательной молодой женщине Полине Григорьевне Спивак. Она владела тремя иностранными языками. Детей у них было трое: Надежда Ефимовна Спивак, будущий военврач, проведшая всю блокаду в Ленинграде, затем Любовь Ефимовна, которая погибла во время блокады в больнице в Ленинграде, и мой будущий муж, Петр Ефимович. Жили бедно. Учились в школе - средне, болели: В общем - "все как у всех". Детей служащих после окончания школы в ВУЗ не принимали. Надо было иметь свой трудовой стаж. Надо было отработать три года на производстве. Мы с Петром Ефимовичем встретились на работе в Ленинградском Опытном заводе треста ВООПМ. Работа шла в три смены. Наши станки оказались рядом. Работали и по ночам. Петр Ефимович пел мне чудесные песни, чтобы я не засыпала. Нам тогда было по 16 лет.
Затем нас допустили учиться в ВУЗе. Я попала на филологический факультет ЛГУ, а Петр Ефимович попал в особую "Свердловскую" группу в Политехническом институте. Их руководителем был тогда очень известный ученый - Я.Френкель. Всю группу тогда готовили для Свердловска. Там учились - Померанчук, Щалыт, Ю. Образцов, Н.Алексеевский, Кикоин-младший. В общем, там было очень много талантливых студентов.
На 3 курсе мы оформили наш брак, но тут же разъехались на каникулы, и только через год, на 4 курсе началась наша трудная совместная жизнь. Семья Петра Ефимовича меня очень хорошо приняла, нам отдали лучшую комнату в 16 кв.м. Правда, в ней было только две кровати, один письменный стол на двоих и две занавески, но были счастливы.
На 5 курсе (в 1937 г.) у нас родилась дочка - Сонечка. И в том же году мы закончили свои институты. Меня оставили при университете - у меня был диплом с отличием, а Петра Ефимовича пригласили в Физико- технический институт к А.Ф.Иоффе. Там было тогда очень много интересных ученых: 2 брата Алихановых (Алиханьян), Кобеко, Арцимович, полулаборант-полуученый - М.Козадаев и др.
За науку платили плохо, Петр Ефимович получал 35 рублей в месяц, а я - 105. Ему хватало только на проезд в институт, на обед (1 руб.) и на папиросы. Мне пришлось набирать частные уроки. В нашей шестнадцатиметровой комнате теперь жило 4 человека, мы - двое, ребенок и нянька Наташа.
Через пару лет (а может быть, чуть раньше!) Петр Ефимович попытался поступить в аспирантуру, но принят не был, сказали: "неспособный". Он очень переживал. Так мы жили до войны 1941г.
Петр Ефимович продолжал ездить на работу, как обычно, вставал рано, в 7 часов утра, завтракал и уходил, работал до 10 часов вечера. В этом он был очень упрям, и своих привычек не менял. Забыла сказать, что еще до войны он неоднократно пытался построить телевизор (тогда их еще не было!). Он покупал на рынке запасные детали, эбонит, и строил, а т.к. все это взрывалось, то, выбросив остатки, он вновь шел на рынок за запасными частями. Так продолжалось довольно долго.
После объявления войны меня перебросили на другую работу по эвакуации детей без матерей, но когда один такой эшелон был разбомблен где-то между Ленинградом и Москвой, мы все оказались без дел. А в дом приходили из ЖЭКа и требовали расписку в том, что в трехдневный срок мать с ребенком уедут. Мы по несколько раз в день меняли решение.
Наконец, Физтех решил выделить вагон и отправить его с семьями сотрудников из Ленинграда. В нем оказались семья Арцимовичей, математика Семенова, Лиля Кац, сестра Алихановых и многие другие. Разрешалось брать с собой не более 8 кг, и мы это строго выдержали, чем, как оказалось, очень отличались от прочих пассажиров. На вокзале Петр Ефимович снял с руки свои скромные часы и надел их мне на руку, сказал, что "вряд ли мы когда увидимся" и умолял беречь ребенка. Дочери было тогда примерно 3 года. Очень скоро - в сентябре - город оказался в кольце. Выезд из него прекратился.
После нашего с дочкой отъезда, связь оборвалась, а вагон физтеха пропустили только до Рыбинска. Там нас высадили, и мы оказались на берегу под открытым небом. Через два дня мы сговорились и сняли пароход, и поплыли в неизвестность. В Перми нас встречали с оркестром, туда же пришла телеграмма от академика Иоффе: "Институт днями выезжает в Казань. Выезжайте". Мы с дочкой отказались ехать в Казань и вместо Казани по горно- заводской ветке с множеством пересадок поехали в Свердловск, где у меня была моя однокурсница по ЛГУ, которая согласилась меня принять. Мы ехали целый месяц.
А Петр Ефимович между тем дежурил на крыше Физтеха и 10 сентября во время бомбежки Ленинграда увидел зарево над домом, где жила наша семья. Утром он поехал туда и нашел полуразрушенный наш дом, отца и мать, раненых и в разных больницах, моего брата - 17 лет - в покойницкой. Он все сделал, что надо было, а брата похоронил даже в гробу. И это я помню всю жизнь.
Вскоре Петр Ефимович, по вызову Министерства, оставив своих родных, вылетел в Москву, а из Москвы, проехав стоя еще 4 суток с куском сахара в кармане, прибыл в Казань, где уже был Физтех. Дальше я точно не знаю, но Курчатов собрал и отправил на всю войну на гору Алагез талантливых физиков, в том числе Петра Ефимовича.
Так мы потеряли всякую связь. Однажды в Свердловск из отделения Уральского приезжал физик Комар, и помог немного. Ребенка у меня в садик не приняли, на работу (любую) не брали без прописки, а прописку без работы не давали! Деньги кончились... В общем, беда! На последние деньги мы с приятельницей пошли в оперетту, и там встретили сотрудницу из только что эвакуированного Гидрогеологического института, где я до войны вела группы, меня сразу оформили и прописали, дали хлебную карточку. Соню взяли в хороший детсадик. От Петра Ефимовича ничего не было .
В 1943 г. пришла женщина с письмом и посылочкой. Он писал, что переписки у них нет, что живут они хорошо на своей горе, и иногда он спускается вниз в Ереван и, между прочим, защитил кандидатскую диссертацию, но ни денег, ни аттестата не было."
Думаю, что дальше переписывать письмо Лилии Александровны не имеет смысла. О жизни Петра Ефимовича в более поздний период в Казани и в Москве она знает мало, и как мне кажется, слегка фантазирует. Дом, в котором нас поселили в Москве, ремонтировали пленные немцы. Если бы Лилия Александровна Рабинович на призыв из Казани сразу приехала бы под "крыло" Физтеха, может быть, эта семья сохранилась... Но историю менять нам не дано...
Встретились мы уже позднее в Москве. Мой муж был отозван из армии, начал работать у И.В. Курчатова, и мы жили тогда в "красном" доме, где в одном крыле работали, а в другом жили семьи физиков. Там- то мы и встретили Петю. И не одного! С ним жила его дочка - Сонечка. Почему она оказалась у отца, почему мать ее переправила в Москву, мы не спрашивали. С утра Петя во дворе расчесывал ей волосы, потом помогал с туалетом, бежал с ней в подвал, где была столовая, потом она играла в обществе других детей у подъезда, а Петя шел на работу. Затем нас переселили в здание бывшей кормовой кухни ВИЭМ. Сотрудникам там были предоставлены комнаты по основному коридору, а у Пети оказалась небольшая квартира, вход в которую был сбоку с улицы. К нему тогда приехала его мать, маленькая, очень красивая худенькая старушка и еще одна девочка - дочка его сестры, которая была военным врачом и находилась на фронте.
Потом состоялось переселение на Сокол, где в "доме физиков" Петру Ефимовичу была выделена трехкомнатная квартира. Он оказался отцом большого семейства! За ним были не только получение продуктов по карточкам, по литерам, но и покупки разного рода для своего "женского" народа. По субботам он уезжал в центр, в "Детский мир" или подобные магазины, выполнял заказы матери.
Во дворе играло вместе много детишек.
Молодые физики были все людьми бодрыми, веселыми, зимой заливался каток, рядом был лесок, куда ходили на лыжах... Во дворе же пилили дрова и рубили их для духовых печек, которые много позднее были заменены газовыми! О том, чем занимались мужчины на работе, не говорилось ни звука, однако наш семилетний сын однажды произнес соседке Тане Суворовой следующую, нас очень озадачившую фразу:
- Если ты, Таняпка, не будешь меня слушаться, то я тебя посажу на атомную бомбу!
Возвращались из армии наши товарищи по физическому факультету ЛГУ, и мы, естественно, знакомили их с работниками лаборатории N 2. Все мечтали о ядерной тематике. Мало тогда еще думали о той опасности, которая была сопряжена с работой физиков-ядерщиков. Конечно, все знали об исследованиях Жолио Кюри, о лучевой болезни, об ожогах Беккереля, но мало задумывались о ежедневной опасности, которую таила их работа.
У нас учился очень симпатичный студент - Андрей Березин. Я узнала позднее, что он ослеп! А это был и способный физик, и несостоявшийся художник: прямо на лекциях из под его пера выходили чудесные микропортреты, а порой забавные карикатуры!.. Его потом куда-то устроили работать, но что он мог делать в физике? Думаю, что Петя, и работавшие с ним Саша Сосновский и Юра Прокофьев, порядочно облучились! Петя мне как-то проговорился, что "у него все внутри болит"! Очень он иронически относился к медицине (Бедная медицина! Что она могла в такой новой и незнакомой области? Даже много позже - во времена Чернобыля многое ли было ей доступно?) Петя лечил себя сам!..
А еще позднее, в период наших совместных байдарочных походов, он как-то раз признался мне: "Руки-то болят! Все время открываются следы старых ожогов!".
В те годы наша компания на Соколе состояла из семьи Суворовых (наших соседей по квартире), Николая Николаевича Флерова и его жены Аси, и нас с Мишей. Иногда присоединялась Наташа Певзнер, Анна Викторовна Подгурская-Флерова, приезжала к нам моя сестра с мужем, еще приятели. Мы ставили пластинки с записями классической музыки, иногда - иные - для танцев, порой Зина пела, а я частенько играла на пианино.
Николай Николаевич Флеров всегда был человеком очень нелегкого нрава, мы всегда удивлялись, глядя на него и на его жену Асю! Их брак, по-видимому, и держался на ее терпимости. У них росла дочка - Алла - почти ровесница нашего сына, а затем родился еще мальчик - Витя, который очень дорого стоил матери (но потом вырос и хорошим, и очень способным, и любимым сыном Аси). И еще до его рождения, и позднее стала все более четко выясняться взаимная симпатия (и более того!) между Асей и Петей. По- видимому, рождение Вити отодвинуло события, но они все же произошли! Ася оказалась сначала в квартире Пети, затем она с детьми уехала на родину в Черкассы. Петя за это время поменял квартиру ближе к институту, и вскоре у него оказалась новая семья, с двумя детьми Аси! Эти дети никогда не были для него чужими, но первый период их совместной жизни был очень нервным, потому что Николай Николаевич Флеров бушевал! Он требовал через РОНО, чтобы дочь Алла вернулась к нему (а девочка хотела жить с матерью!), привлекал милицию и т.п. Все затихло через какой-то срок, так как он женился на Ирме, очень миловидной и умной женщине, которая нашла на него управу. А когда у них тоже появился сынишка, то все стало мирно и тихо.
Вскоре Петя еще поменял квартиру на еще более просторную, с прекрасной планировкой, и они там устроились уже основательно. Подросла за эти годы Петина старшая дочка - Сонечка, жившая у матери в Ленинграде. Но тут оказалось, что ей "полезнее" пожить у отца! Надо было помочь с репетиторами, с поступлением в МГУ, и ее маме справедливо казалось, что это легче организовать в Москве. Так прибавился еще один член семейства. Появилась на свет и Леночка, дочка Пети и Аси. Квартира уже гудела, ведь в ней было трое взрослых и четверо детей! Правда, когда Соня благополучно оказалась студенткой химфака МГУ, был организован ее перевод назад в Ленинград! Но движение продолжалось! Вышла замуж Алла, и ее муж, а потом и их дочка тоже стали обитателями квартиры Пети.
Витя рос спокойно, но и он показал свои незаурядные способности: еще в школе его дважды переводили "через класс", легко и тоже досрочно он закончил физфак, рано стал кандидатом физических наук. Думаю, что его основным советником и консультантом был Петр Ефимович.
Впрочем, если вернуться на несколько лет раньше, то увидишь картины из наших совместных байдарочных походов. В разные годы с нами были Петя с Асей и Леночкой, добавлялась компания с моими школьниками и знакомыми ребятами. То была славная речка Угра, еще раз Угра, потом Валдай. Последний поход особенно мне запомнился. К нам присоединились Витя-школьник и Аллочка-студентка, мой брат Левушка и дядюшка, и Толя- старшеклассник! Были в тех походах дожди и завалы, были грибы и ягоды, была рыбалка! Ко дню рождения Аллы ей от Толи была подарена щука, большая, настоящая! А Петя с Леночкой ловили тогда все какую-то мелкоту. Но надо было хоть разок повидать Петю у костра, чтобы полюбить его на всю жизнь! Вы бы видели, как он жарил на костре этих мелких рыбешек... и вкуснее этого ничего не было! А какие сказки он придумывал для своих слушателей!
Тогда же было любопытное приключение с Витей. Ему было поручено следить за байдарками, которые почему-то были плохо закреплены. И вот, сторож не досмотрел! Байдарка уплыла и повисла, бедная, перегнувшись пополам на какой-то ветке берегового деревца... К счастью, наши мужчины быстро спасли "беглянку".
Вспомним другое. Судьба меня поместила в 1974-ом году в глазную больницу. Мне грозила полная слепота - обнаружили у меня отслоение сетчатки. Должна была быть произведена операция, а перед ней и после нее полагалось лежать совершенно неподвижно с заклеенными глазами, на полном обслуживании других людей. Вот когда для меня произошла оценка дружбы и любви близких мне людей. Не говоря о муже и детях, было распределено дежурство, по очереди, приходили друзья меня кормить и оказывать иные услуги. Здесь была и сестра, и Зина, и Ася. Петя обычно поджидал ее в коридоре. А позднее, когда я стала "ходячей" больной, Петр Ефимович приезжал и один!. . Помню, как я его "командировала" в ближнюю кулинарию за пирожными!
Асю ждали большие переживания в связи с семьей Вити. Он уже стал доктором физических наук, женился, имел двух дочек. Жена его - Инна - очень подружилась со всей семьей. Жили они сразу отдельно. Инна решила переехать в Израиль. Причиной было то, что мать Инны с ее братом уже жили там, а брат заболел. По-видимому, и Витя легко на это согласился, так как его часто приглашали на конференции в Европу, но выезжать ему не удавалось, визу он не получал. Волнения с его отъездом продолжались долго, были к этому подключены ученые других стран... наконец в 1976 году семья отбыла в Израиль. Началось, в некотором смысле разрушение семейных связей. Огорчения жены не могли оставить безразличным и Петю, да и Витя был для него родным человеком.
Неприятности продолжались. Где-то через два года нашего Петра Ефимовича настиг инфаркт. И тут он тоже поражал врачей: вел себя не согласно общепринятым указаниям, а по собственному наитию! Лечащий врач, зайдя в палату, где находился тяжелый больной, которому надлежало покорно лежать в постели, был ею обнаружен около умывальника, он стоял там, закинув одну ногу внутрь раковины и мыл ее! Когда об этом узнал профессор, завотделением, то, поглядев на Петю, и оценив его легкую комплекцию, сказал: "Да, пожалуй, для Петра Ефимовича это можно разрешить."
Росла и выросла Леночка. Отец ей с самых ранних лет уделял много внимания. Я уже писала, что ее неизменно брали в наши байдарочные походы, кроме того, Петя хотел передать ей свою любовь в конному спорту. Он возил ее на ипподром, следил, как она там занимается. Кончила Лена школу, кончила и институт, стала геофизиком, но видимо неточно выбрала она профессию, стала заниматься английским языком. Как и почему у нее возникла идея ехать на "историческую родину" - в Израиль, но она с этой идеей обратилась к отцу: для окончательного оформления документов была нужна его подпись, его разрешение на отъезд. Ася рассказывала мне, что она умоляла мужа не подписывать эту бумагу, так как это сулило ему большие неприятности на работе. Он не соглашался с ней, говорил, что дети имеют право выбирать свой путь в жизни, не он будет этому мешать!
Петр Ефимович Спивак всю жизнь прожил беспартийным человеком. Ему не раз предлагали вступить в партию, он отказывался!
- Вы меня на одном собрании примете в партию, а на следующем должны будете меня исключать!!! - рассказывал он, смеясь. Но тут смеяться ему стало трудно. Его лишили отдела, сотрудников! Остался только один лаборант, механик, может быть еще несколько дипломников. Я это пишу очень приблизительно, он ведь нам на это не жаловался, а на работу ходил ежедневно, ни в чем не меняя сложившийся стиль жизни!
А Леночка поехала в туристический поход, познакомилась с Владиком Кожевниковым, и мысль о переезде в Израиль сама собой покинула ее головку, пошли другие дела - у Владика была квартира и забота о старой тетушке, родились две дочки и т.д. и т.п.
А Петра Ефимовича догнал второй инфаркт... Опять была больница. В последующие годы Петя консультировал некий институт в Подмосковье, судя по его обрывистым рассказам, у него за последние годы получилось очень интересное исследование. Возникло желание встретиться в американскими учеными. Петю звали на интересные для него конференции в Швейцарию и в США. Надо сказать, что он ни разу не побывал где-либо за границей. В какие-то годы это было, вероятно, обусловлено секретностью работы, но? Ведь и сам Курчатов ездил со своими интереснейшими докладами в Швейцарию? Но что можно одним, то нельзя другим. И тут все затормозилось, хотя ни о какой секретности разговора не было... Может быть, это в какой-то степени было обусловлено тем, что за нашим ученым числилось два инфаркта? Да и возраст был уже солидный! В общем, могу только фантазировать на эту тему, его так и не пустили, и он был очень огорчен... Помню, как он меня встретил около станции метро "Щукинская", мы шли к нему домой, и он мне все время жаловался на формализм чиновников, которые задержали оформление так, что он уже опаздывает на встречу! Речь шла, если не ошибаюсь, о том, что американские ученые получили в своих исследованиях очень близкие результаты к тем, которые получил он, и было интересно их сравнить, сопоставить эксперименты, была возможность это проделать на соответствующем оборудовании в Церне...
Да, вспоминаются и вспоминаются эти годы... Никогда он не брал такси, ехал и к нам на Юго- запад и на дачу "своим ходом", как ездили все.
24-го марта 1989 г. скончался мой муж... а это был день рождения большого нашего друга Пети Спивака...
А через два года мы хоронили Петю. .. Врачи установили тяжелый диагноз - рак легких. И он не хотел лечиться. Он взял с Аси слово, что его не положат ни в какую клинику, он хотел умереть дома...
Мне хочется здесь перепечатать записки физика Александра Борового, посвященные Спиваку.
МОЙ УЧИТЕЛЬ
Придя в Институт Курчатова, я попал на обучение в Петру Ефимовичу Спиваку. Прекрасный экспериментатор, добрый и чрезвычайно порядочный человек, он любил пошуметь и напустить на себя строгость. Кроме того, он был удивительно подвижен. Уличив меня в ошибках и незнании, что случалось с удручающей частотой, Спивак начинал ругаться и одновременно чуть-чуть подпрыгивать.
Он требовал неукоснительного выполнения многих и многих правил и почти законов экспериментальной физики. Записывать все, и записывать аккуратно, даже то, что сейчас кажется неважным, оканчивать опыт тем же измерением, с которого начал, чтобы убедиться, что ничего не изменилось и не сломалось, и т.д. и т.д. А главное - продумывать и рассчитывать эксперимент до мелочей, никогда не облучаться зря, но и не паниковать, если попадешь в поле радиации.
Однажды я набрался храбрости и спросил, у кого он учился сам. Спивак долго объяснял мне, что надо знать историю физики, и потом очень гордо сказал: "Я учился у академика Иоффе!" Я, не подумав, задал следующий вопрос. Спросил: "А Иоффе у кого учился?" Руководитель мой даже не стал прыгать, а прорычал: "У Рентгена, того самого Рентгена!!!" "Тогда, что Вы волнуетесь, Петр Ефимович? - пролепетал я. - Просто считайте, что на мне эта цепочка оборвалась".
А позднее Боровой вспоминал, как работая на Чернобыле, они часто измеряли степень радиоактивности и произносили "5 рентген, 8 рентген, 10 рентген! Осторожнее! и затем голос дозиметриста - "40 рентген! Все! Дальше не идем!"
И позднее, вспоминая П.Е.Спивака, сотрудники-курчатовцы, отмечали его высочайшую требовательность в работе. Был даже своеобразный термин, который вмещал очень многое: СПИВАКИЗМ, за ним стояла высшая принципиальность и в постановке исследований и в оценке полученных результатов и в разнообразных жизненных проблемах. К нему не решались подходить "подписывать" разные документы, кого-либо порочащие. Как-то я спросила его об отношении к партии. Он, как всегда, посмеиваясь, сказал, "что политические взгляды образовались в самом юном возрасте и с тех пор не менялись!" И еще: огромную роль в жизни Петра Ефимовича играли горы. Попал он на Кавказ еще во время ВОВ, изучал космические лучи... это уже была страсть навсегда. Ходил в альплагеря с друзьями, получил значок "Альпинист СССР", а потом ходил в компаниях и в одиночку. Ходил с дочкой, брал еще и ее подружку... И потом, уже очень пожилым человеком, когда после инфаркта врачи не разрешали покидать Подмосковье, он уговаривал жену ехать в Судак или в иное приморское местечко, а там... оставлял ее на берегу, сам - один! - уходил наверх!
