Finkelshtejn1

В настоящей статье мы расскажем о судьбах двух ярких представителей древней еврейской фамилии – братьях Александре (1883-1918) и Григории (1864-1930) Виленкиных. Оба многое сделали для российского отечества, младший брат защищал его с винтовкой в руках, старший – на дипломатическом поприще. После октябрьского переворота (1917) младший стал главой Союза евреев-воинов, вступил на путь активной борьбы с большевиками и был расстрелян, старший – был вынужден навсегда покинуть Россию...

Александр и Григорий родились в семье Царскосельского купца 1-й гильдии Абрама Марковича Виленкина (1840–1924), предки которого на протяжении двух веков были крупными землевладельцами, занимались благотворительностью. Григорий был первенцем Абрама и Рэчел (урожд. Бэйли, 1845-1921) Виленкиных, на целых 18 лет старше всеобщего любимца, младшего ребенка Александра. Вместе с ними в семье росли пятеро сестер и средний брат Яков (1870–1943). Дети были окружены вниманием и заботой родителей, многочисленных нянек и гувернанток, все получили прекрасное образование. Лето братья проводили в имениях семьи Волгово (Поволжье) или Остроговицы (ныне Волосовский район Ленинградской области), зимой учились в знаменитой Императорской Николаевской Царскосельской гимназии[1], славившейся высоким уровнем классического образования.

Остатки парка и усадебного дома имения в деревне Остроговицы, хозяевами которого в разное время являлись: герой войны 1812 г. генерал-майор В.П. Мезенцев, герой обороны Севастополя контр-адмирал В.А. Стеценко и купец А.М. Виленкин

Наставником класса, в котором учился Александр, был сам директор Иннокентий Федорович Анненский[2], а из одноклассников [3] вышли: теоретик советской авиации Александр Лапчинский, «совесть врачей Ленинграда» Глеб Ивашенцов и звезда немого кино Витольд Полонский. На торжестве вручения аттестатов зрелости 1897 года И.Ф. Анненский напутствовал выпускников следующими словами: «Будущее ваше неизвестно никому, имена некоторых из вас, готовящихся быть слугами родины, может быть, будем произносить с гордостью, многих с чувством благодарности и всех вас, я уверен, с уважением».

Наставник не ошибся в своих ожиданиях. Григорий и Александр Виленкины стали истинными слугами отечества, их имена потомки могут произносить и с гордостью и с благодарностью и с уважением.

Имя Александра Виленкина – блестящего юриста, полного Георгиевского кавалера, поэта, члена штаба «Союза Защиты Родины и Свободы» (СЗРиС) Бориса Савинкова, обладателя исключительного мужества, дважды расстрелянного чекистами, – лишь недавно вышло из забытья благодаря статье Я. Тинченко[4], основанной, в основном, на воспоминаниях сокамерника Виленкина по Таганской тюрьме капитана В.Ф. Клементьева[5] и сослуживца по Сумскому гусарскому полку В. Литтауэра[6]. Нам удалось существенно расширить рамки работы Тинченко, включив в статью новые материалы: протоколы допросов Виленкина в ВЧК[7], показания торгового представителя США в России Роджера Симмонса[8], воспоминания о Виленкине неизвестного автора (в дальнейшем будем называть его «автор N»)[9], воспоминания видного деятеля кадетской партии Н.В. Тесленко[10], мемуары Г. Аронсона[11] и воспоминания Тамары Талбот Райс (ур. Абельсон, 1904-1993)[12] – племянницы Александра Абрамовича, которая через всю жизнь пронесла светлый образ любимого дяди Саши, сохранила его письма из Таганской тюрьмы и сделанную сквозь тюремную решетку фотографию.

В 1901 году Александр окончил Николаевскую гимназию с серебряной медалью и поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета, но вскоре перевелся на юридический факультет. На втором курсе А. Виленкин был призван в армию вольноопределяющимся, служил кавалеристом в Сумском Драгунском (с 1907-го – Гусарском) полку, в мирное время расквартированном в Москве. По окончании срока службы вольноопределяющиеся могли держать экзамен на офицерское звание прапорщика запаса. А. Виленкин был лишен этого права, поскольку в царской армии евреи не могли быть офицерами.

По возвращении из армии Александр Виленкин продолжил обучение в университете, стал принимать активное участие в политической жизни. Еще во время революционных событий 1905-1906 гг. он вступил в студенческую организацию партии кадетов[13], был избран председателем Совета старост Петербургского университета, «считался одним из лучших студенческих ораторов, и не только в университете, но и на городских митингах...», выступал на заседаниях ЦК кадетской партии и митингах по выборам в I и II Государственную Думу,. Студент университета И.В. Егоров вспоминал, как Николай Крыленко – будущий большевистский главковерх и нарком юстиции и кадет Виленкин участвовали в 1906 году в одном из студенческих диспутов, где Крыленко «разоблачал буржуазную ограниченность кадетской программы», а его оппонент «пытался воздействовать не на разум слушателей, а на их чувства, чему немало способствовали его красивый голос и меткое остроумие»[14]. Тогда встреча закончилась совместным дружеским чаепитием, вряд ли участники диспута могли предположить, что через год Виленкин станет защитником Н. Крыленко на судебном процессе, а еще через 11 лет бывший обвиняемый превратится в обвинителя своего бывшего защитника.

После окончания университета (1906) А. Виленкин обосновался в Москве, стал широко известен, как бескорыстный, отличный адвокат, блестящий оратор и неплохой поэт. С начала 1907 года по рекомендации П.Н. Милюкова он стал помощником члена ЦК кадетской партии, известного московского криминалиста Н.В. Тесленко. Поначалу молодой, изящный адвокат не понравился Тесленко, слишком «петербургским» он ему показался. Но вскоре Тесленко убедился, что под фатоватой внешностью Виленкина, бывшего «центром веселых нарядных женщин, молодых людей» скрываются «выдающиеся способности, блестящее образование (он знал в совершенстве несколько языков), а главное, твердые и самостоятельно выработанные убеждения и доброе и отзывчивое сердце».

Вероятно по протекции старшего брата Григория, который служил в посольстве России в Лондоне, Александр устроился юридическим советником в английское консульство в Москве. Генеральный консул Британии Брюс Локкарт вспоминал[15], что Виленкин имел в Москве славу первого модника – всегда был элегантно, «с иголочки» одет. В начале 1914 года ему пришлось защищать в суде двух добропорядочных британских подданных, обвиненных в краже платков, носков и портсигара в московском магазине. Немалую роль в успехе защиты сыграла одежда, в которой Локкарт и Виленкин явились в переполненный суд: визитки, полосатые брюки, высокие цилиндры и монокли вызвали настоящий фурор у изумленной московский публики. Александру Абрамовичу удалось блестяще доказать в суде, что в Англии считается обычным, когда «порядочные люди заходят в магазин, выбирают товары, кладут в карман выбранное и лишь после этого производят расчет», и незадачливые британцы были освобождены.

Это было одно из мелких, проходных дел молодого адвоката. Имя себе он сделал на политических процессах, защищая противников царского режима – социалистов, эсеров и анархистов. На громком процессе 1907 года, над так называемой военной организацией социалистов, трое из главных обвиняемых, в числе которых был Николай Крыленко, благодаря Виленкину, были полностью оправданы.

С началом Первой мировой войны Александр Виленкин ушел добровольцем на фронт, служил рядовым в родном Сумском гусарском полку, участвовал в боях, несколько раз был ранен, за отвагу и находчивость награжден полным Георгиевским бантом – знаком отличия военного ордена всех четырех степеней. Офицер полка В. Литтауэр говорил о нем: «Виленкин отличался невероятной храбростью и среди солдат имел наибольшее количество наград. У него их было семь из возможных восьми. Он несколько раз зарабатывал восьмую награду, но объяснял, что не хочет ее получать из-за своего привилегированного положения в полку. <…> А вот еще пример необычайной силы воли Виленкина. Его ранили, и, пока санитар, усадив его на поваленное дерево, делал перевязку, Виленкин писал стихи об обстоятельствах ранения».

Хотя еврейское происхождение не давало Виленкину права получить офицерский чин, это не смущало ни его, ни офицеров полка, которые вскоре стали относиться к нему, как к равному. Александр был назначен связным при командире полка, жил и питался вместе с офицерами. Он был любимцем полка не только благодаря мужеству и отваге, но и благодаря жизнелюбию и поэтическому таланту: сочинял стихи на злобу дня, которые полк распевал в походном строю, а однажды написал целую поэму из фронтовой жизни сумских гусар, на основе которой, во время одной из стоянок в тылу, была с успехом разыграна музыкальная пьеса.

Много сделал Александр Абрамович для своего полка в тяжелый период развала русской армии после прихода к власти Временного правительства. Возглавив полковой комитет, он, пользуясь уважением и у солдат и у офицеров, старался сглаживать возникавшие между ними трения, силой своего убеждения удерживал солдат от дезертирства. Февральская революция отменила ограничения по вероисповеданию и национальному признаку и, по просьбе офицеров, Виленкина произвели в прапорщики. Затем вместо солдатского Георгиевского банта ему вручили офицерский орден Святого Георгия 4-й степени (кроме Виленкина в Сумском полку этой высокой награды был удостоен всего лишь один офицер), а перед самым Октябрьским переворотом, перескочив через несколько званий, дали чин штабс-ротмистра. Вероятно, время, проведенное на фронте нижним чином, «для уравнения со сверстниками» было засчитано, как служба в офицерских чинах.

Вскоре Александра Абрамовича избрали в комитет 5-й армии Северного фронта, чему способствовали его юридическая эрудиция и ораторские способности. «Говорил он блестяще – ярко, остроумно, смело, – и его манеры, видимо, импонировали солдатам. <…> был человеком негнущимся, не умеющим льстить толпе»[16], – писал о Виленкине участник событий 1917 года экономист В.С. Войтинский.

На 1-м Всероссийском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов, проходившем в Петрограде 3-4 июня 1917 года, Виленкин был избран членом ВЦИК Советов от объединённых фракций трудовиков и народных социалистов, поскольку кадеты к участию в съезде допущены не были. «Автор N» (Гуверовский архив), встретивший Александра Абрамовича на съезде, едва его узнал: «от прежнего фатоватого блестящего адвоката не осталось и следа. Передо мной стоял много переживший, передумавший, горячий патриот, бросивший спокойную, обеспеченную жизнь, чтобы идти умирать за родину». О перемене в облике и устремлениях Виленкина говорит и Н.В. Тесленко, два раза встречавшийся со своим бывшим помощником во время войны, когда тот находился на излечении в Москве после ранений. «Он сохранил ту же блестящую внешность, но видно было, что Виленкина теперь не интересовала ни адвокатура, ни политика, ни общественная или светская жизнь. <…> Одна мысль владела всем его существом – это мысль об исходе войны, о торжестве русского дела и о полной победе, в которой для него не было никаких сомнений».

После этого Виленкин был еще два раза ранен, имел право эвакуироваться в тыл, но и слышать об этом не хотел. Его лишь заботило, хватит ли у него здоровья продолжать боевую жизнь, – вспоминал Тесленко.

Виленкин был сторонником сохранения армейской дисциплины и продолжения войны с немцами. В июле 1917 г. он провел в армейском комитете решение об организации Сводного отряда, который был отправлен в распоряжение Временного Правительства и центральных органов революционной демократии для наведения порядка в столице. На заседании ВЦИК (4 июля) Александр Абрамович «резко нападал на идеологию и течение большевизма, считая его «оплотом темных сил», мешающим солдатам в окопах выполнять свой долг»[17].

Пытаясь придать стихийно возникшему в солдатской среде еврейскому национальному движению организованные формы, он ездил в Москву и Петроград для установления контактов с местными солдатами и юнкерами из евреев, создал Московскую организацию евреев-воинов.

После октябрьского переворота Александр Абрамович выехал с фронта в Москву, где возобновил работу в британском консульстве. Бывший штабс-ротмистр продолжал встречаться с офицерами Сумского полка, на его квартире было устроено торжественное прощание с полковым штандартом, во время которого знамя уложили в деревянный ящик и каждый офицер вбил гвоздь в его крышку. В январе 1918 года, проходившая в Киеве Всероссийская конференция Союзов евреев-воинов была разогнана, председатель Союза И. Гоголь был убит и на его место был избран А.А. Виленкин.

Александр Абрамович тяжело переживал развал армии, не питал иллюзий в отношении большевиков и в начале 1918 года стал активным членом «Союза Защиты Родины и Свободы» под руководством Бориса Савинкова[18], целью которого было свержение большевистского правительства, установление твердой национальной власти, воссоздание армии без комитетов и комиссаров и продолжение войны с Германией. Александр Абрамович был членом штаба СЗРиС, возглавлял кавалерийский центр Союза. Имеются сведения, что через него британское правительство осуществляло финансирование организации. Понимая, что в случае победы антибольшевистских сил может начаться погромная агитация, вызванная участием в революции многих евреев, он деятельно участвовал в создании боевой группы еврейской самообороны при Союзе. «Все эти Троцкие, Зиновьевы, Каменевы до добра не доведут, – придется отвечать за их подвиги!» – говорил Виленкин.

В конце мая 1918 года по доносу сестры милосердия, подруги члена Союза юнкера Иванова, чекисты нагрянули на конспиративную квартиру СЗРиС в Малом Левшинском переулке, в Москве. Было арестовано тринадцать человек, в квартире нашли документы Союза, бомбы, нитроглицерин и револьверы. После допросов арестованные «стали понемногу сознаваться», что вызвало новую волну арестов. Союз был разгромлен, хотя его главным руководителям, включая Б. Савинкова, удалось скрыться.

По данным «Красной книги ВЧК» один из руководителей московского отделения Союза согласился выдать всю организацию при условии дарования ему жизни. На допросе он показал: «Из адресов я знаю Виленкина, присяжного поверенного: Скатертный пер., д. 5/а, кв. 1. С ним связь поддерживал Парфенов. Виленкин – заведующий кавалерийскими частями»[19]. На причастность Виленкина к работе Союза указал также другой задержанный офицер, и Александр Абрамович был арестован и помещен в тюрьму ВЧК на Лубянке. Позже он был переведен сначала в Бутырскую, затем в Таганскую тюрьму, где находились другие офицеры, арестованные по делу СЗРиС. По сведениям Р.Б. Гуля[20] Виленкин был кем-то предупрежден о грозившем ему аресте, но задержался на квартире, уничтожая документы, которые могли скомпрометировать его товарищей. Этим он многих спас, но скрыться не успел, и был схвачен чекистами.

Таганская тюрьма (Московская губернская уголовная тюрьма). Построена по указу Александра I в 1804 г. близ Таганской площади. Здания тюрьмы разобраны в середине 1950-х гг.

Начиная с первого допроса (1 июня 1918), Виленкин полностью отрицал свое участие в деятельности Союза, не выдал ни одного из своих товарищей. Но после показаний корнета Покровского (29 июня 1918), который сообщил, что знал Виленкина как члена Союза, несколько раз получал от него жалованье в размере 200 рублей и должен был получить от него инструкции в момент активного выступления, – вероятность положительного исхода дела становилась маловероятной.

Чекисты организовали очную ставку с Покровским, но, благодаря блестящим ораторским способностям и юридическим знаниям, Виленкину удалось запутать следствие, доказав, что Покровский не «знал», а лишь «предполагал», что он является членом Союза. А свои связи в офицерских кругах он объяснял желанием быть в курсе возможных приготовлений к еврейским погромам.

Нужно сказать, что показания Виленкина, даже в той неполной форме, как они приводятся в «Красной книге ВЧК», выгодно отличаются от показаний других, привлеченных по делу лиц. Александр не только не сообщил ни одного имени или факта, но и не боялся высказать свои политические пристрастия. Он говорил на допросах, что «спасение и родины и революции заключается не в работе отдельной организации или партии, а в единении всех демократических живых сил страны», открыто проповедовал «необходимость воссоздания армии для спасения России от немцев».

В июне 1918 года дело Виленкина было передано в Верховный трибунал, который не нашел в его действиях состава преступления и вернул дело на Лубянку. За него стали заступаться некоторые большевики из числа тех, кого Виленкин когда-то защищал. Однако это делу не помогло – Александр Абрамович остался в Таганской тюрьме. Благодаря прежним заслугам перед большевиками, он пользовался в заключении некоторой свободой, мог перемещаться из камеры в камеру, всегда был в курсе тюремных событий и стал признанным лидером арестованных офицеров.

В 1917 году племянница Виленкина Тамара вместе со своей мамой отправилась из Петербурга в Крым, а оттуда в Москву, где поселились в доме родственников на улице Поварской. Часто бывавший в этом доме дядя Саша был для 14-летней племянницы не только любимым родственником, но и старшим другом. Весной 1918 года, когда Виленкин срочно нуждался в посыльных, он несколько раз просил Тамару и ее двоюродных братьев оказать помощь в передаче экстренных сообщений, честно предупреждая их об опасности поручения. В знак благодарности за помощь он наградил отважную девочку лентой от своего георгиевского креста, которую она всю жизнь хранила, как память о своем кумире.

Родственники знали, что Александр участвует в деятельности секретной организации, борющейся с большевиками, и сильно беспокоились за его жизнь. Они также знали, что несколько лет тому назад известный петербургский предсказатель Моргенштерн предрек, что Виленкин умрет насильственной смертью через два месяца после своего 35-летия, – в сентябре 1918 года. Никто из них не хотел верить, что предсказание может оказаться пророческим.

После ареста Александра ежедневно кто-нибудь из родственников отправлялся с Поварской в Таганскую тюрьму с продуктовой передачей и отдавал ее охраннику. «По тому, как он принимает или отвергает посылку, можно было догадываться, что арестованный все еще в этой тюрьме или переведен куда-то или даже расстрелян», – вспоминала Тамара. Сидевший вместе с Виленкиным в тюрьме «автор N» писал, что благодаря этим передачам «мы были в изобилии снабжены и продовольствием и папиросами, – словом всем, что скоро стало роскошью, недоступной даже на воле».

Два раза Тамара была на свиданиях с дядей в тюрьме, угнетающе подействовавшей на неё видом «длинной, низкой, желтовато-серой комнаты, где посеревшие заключенные стояли в ряд напротив маленьких окошек вдоль одного барьера, а их гости вдоль другого». Стараясь подбодрить впавшую в уныние племянницу, дядя Саша прислал ей почтовую карточку «с любовью от твоего "осужденного" дяди» и неизвестно каким образом сделанную фотографию, на которой он запечатлен сидя на табурете, читающим газету «Daily Mirror», в опрятной, ладно скроенной гимнастерке. Вполне идиллическая картина, достойная добропорядочного джентльмена, за исключением того, что снимок сделан сквозь тяжелую решетку тюремной камеры, за которой видны и другие заключенные[21]. В письме дядя Саша со свойственной ему иронией приносил племяннице извинения за то, что не может присутствовать на ее дне рождения: «…я не могу покинуть мою нынешнюю обитель, потому что здешние люди уверили, что не могут обойтись без меня даже несколько часов. Что ж, популярность имеет свои недостатки, и я должен оставаться с "моими людьми" 24 часа в день уже 5 недель и бог знает сколько еще»[22].

Александр Виленкин в камере Таганской тюрьмы. 1918.

Допросы Виленкина продолжались, но следствие не могло добиться от него признательных показаний. 4 июля 1918 года Александру Абрамовичу сообщили, что ночью он будет расстрелян. У него еще оставалось время, чтобы написать прощальное письмо любимым сестрам:

Все кончено, через несколько часов я буду отправлен туда, где нет ни родственников, ни друзей, ни даже ВЧК. С этим ничего не поделаешь, хотя, все это глупо и обидно.

<…> Я надеюсь, что вы всегда будете вспоминать меня, как человека, любившего вас и свою страну, гибнущую в потоках бесполезно льющейся крови... Приготовьте отца к печальному известию.

<…> Я знаю, как надо умирать. Вот часть моего последнего экспромта –

Это письмо дошло до родственников только через несколько дней, в течение которых они продолжали исправно носить передачи в тюрьму. Охранники, по-прежнему, принимали посылки, у родственников не было повода для опасений. Впоследствии выяснилось, что у охранников были на это веские причины – Александр остался жив. От одного из знакомых родственникам стало известно, что это была репетиция расстрела, попытка заставить Виленкина выдать имена сподвижников. «Его доставили к месту казни, поставили перед свежевырытой могилой и скомандовали «Пли!» Прозвучали выстрелы, но Александр остался стоять неповрежденным»[24].

Об исключительном мужестве А.А. Виленкина, не дававшему падать духом ни себе, ни товарищам по Союзу и тюрьме, которые избрали его старостой камеры, известно из воспоминаний его сокамерников: члена штаба СЗРиС капитана В.Ф. Клементьева, «автора N» и Роджера Симмонса. «Он всячески старался отвести нас от мысли о нависшей смертельной опасности. Вместо прекратившей существование «Центрогидры» он почти ежедневно устраивал разнообразные «кабаре», шахматные турниры, открыл курсы английского языка, которым сам владел в совершенстве», – вспоминал Клементьев. «Центрогидрой» назывался рукописный юмористический журнал, издававшийся в тюрьме Виленкиным. Последний из номеров вышел с автошаржем главного редактора: седого и заросшего, сидящего на параше у зарешеченного окна, с кипами «Центрогидры» вокруг и подписью «Через десять лет».

«Автор N» писал, что Виленкина допрашивали днем и ночью, не раз переводили в одиночку, подсаживали к нему предателя, но «несмотря на всю эту борьбу, несмотря на то, что Ал. Абр. с первого дня считал себя обреченным, он возвращался к нам в камеру спокойный, даже веселый, заражавший всю камеру своею бодростью. В буквальном смысле слова он "был душой всего нашего общества", заботился обо всех, поддерживал не только дух, но и плоть посылками с воли».

Для поддержания сил Виленкин заставлял всех заниматься физическими упражнениями, был примером стойкости для товарищей, «слава о нем разошлась по всей Таганке». За юридическим советом к нему обращались заключенные других камер, и уголовники, и спекулянты, и арестованные офицеры, которых он «очень осторожно и тонко» готовил «к возможной кой-кому высшей мере наказания». Клементьев пишет, что даже из общей камеры таганской тюрьмы Александр Абрамович продолжал общаться с оставшимися на свободе членами СЗРиС, знал где находятся Мария Ивановна и Сарра (клички Б. Савинкова и нач. штаба А. Перехурова).

Несколько раз за время пребывания в тюрьме Виленкину пришлось «беседовать» с председателем ВЧК Дзержинским. Первый раз Дзержинский лично допрашивал Виленкина сразу после его ареста, когда тот находился во внутренней тюрьме ВЧК. «На этот раз снова удалось вырвать свою жизнь из лап Чеки» – торжествующе произнес Александр Абрамович, вернувшись в камеру. Другой раз они «беседовали» во время инспекции таганской тюрьмы «железным Феликсом». «Начальник ВЧК говорил и говорил с Виленкиным. Они говорили, как старые знакомые, с улыбками, насмешками...», – вспоминал Клементьев. Но к облегчению участи Виленкина и других заключенных этот разговор не привел, наоборот, режим их содержания только ужесточился.

Мужество Виленкина оказало сильное воздействие даже на главного чекиста. Владислав Ходасевич вспоминал, что «рассказывая одному писателю о допросе Виленкина, Дзержинский, по-видимому, галлюцинировал, говорил двумя голосами, за себя и за Виленкина. Писатель передавал мне, что это было очень страшно и похоже на то, как в Художественном театре изображается разговор Ивана Карамазова с чертом»[25].

Последняя их встреча произошла в середине августа 1918 года, когда Виленкин присутствовал при рассмотрении собственного дела на заседании президиума ВЧК во главе с Дзержинским. Вернулся он оттуда, как пишет Клементьев, «поседевший, осунувшийся, худой, со впавшими глазами, с морщинами, заострившимся носом и грустной улыбкой, но по-прежнему, с твердой волей». На заседании, стоившем ему седых волос, он выступил как адвокат собственного дела: «Я был в царском суде защитником политических. За свою практику я произнес 296 речей в защиту других. Теперь, в 297-й раз, говорю в свою защиту и думаю, эта речь будет неудачна. Лица у сидящих за столом, до этого строгие, все расцвели улыбками. Стало легче. Говорю долго. Называю некоторые имена их товарищей, которых я защищал. Тут же вызывают по телефону двух-трех из тех, которых я назвал. Те приезжают и подтверждают мои слова. Меня уводят опять в ту комнату, где остались мои товарищи. Их уже нет здесь – увезли. Сижу один. Через час-два вызывают. Опять ведут к Дзержинскому. Теперь он один, и объявляет, что смертная казнь мне постановлением президиума отменена. Долго еще мы с ним беседуем. Говорим о тюрьме, о политике» – рассказывал Виленкин Клементьеву.

Однако Дзержинский не сдержал своего слова, 5 сентября 1918 года Александр Виленкин был расстрелян. Свидетелем последних часов его жизни стал находившийся в Таганской тюрьме торговый представитель Министерства торговли США Роджер Симмонс. На слушаниях в американском конгрессе (1919), посвященных событиям русской революции, он показал, что находился в одной камере с московским адвокатом Виленкиным, охарактеризовал его, как истинного патриота, движимого высокими мотивами. «У него было много возможностей уехать из России, но он не хотел. Он сказал, что интеллигенция должна встать за свою страну. <…> Он подошел ко мне в 2 ночи, разбудил меня и сказал: "Симмонс, не поговорите ли со мной? Я умираю в 6". <…> Я рассказывал, пытаясь отвлечь его, час с четвертью. Потом он написал письмо сестре и отдал его мне. Позднее я передал его. Через полчаса пришли солдаты и увели Виленкина. Они пришли обычным отрядом, но все заключенные знали, что это ведут на расстрел. Он больше не вернулся», – вспоминал Роджер.

Письмо, переданное Симмонсу, было уже вторым прощальным письмом, оно дошло до адресата. Как и первое письмо, его сохранила племянница Виленкина – Тамара Талбот-Райс:

я только что узнал, что наша участь будет решена ночью. Обвинитель честно и ясно намекнул, что вердикт будет отправить к праотцам или в преисподнюю. <…> Тяжело умирать, когда вся жизнь не прожита, когда многое еще впереди и три года войны остались позади – но я не боюсь смерти и буду спать так же спокойно, как и каждую ночь. <…> моя совесть чиста, поскольку я никогда не совершал бесчестных поступков и, смотря в лицо смерти, не поддался соблазну купить себе жизнь за счет других. <…> вам нечего стыдиться, поскольку даже мои палачи могут поставить мне в вину только то, что я слишком люблю свою родину, люблю ее больше себя, больше своей семьи. <…> Племянникам и племянницам своим я завещаю единственное, чего не может отнять ни тюрьма, ни расстрел – это память о том, что и у нас бывают люди, ставящие честь выше жизни. Пусть они этого никогда не забывают, и тогда смерть моя не будет напрасной»[26].

А.А. Виленкин. Фотография из «Красной книги ВЧК»

По сведениям В.Ф. Клементьева Александр Виленкин был казнен по приказанию главного помощника Дзержинского Петерса, который спровоцировал попытку бегства Александра Абрамовича, воспользовавшись отъездом в Петроград председателя ЧК: «После гибели Виленкина по тюрьме прошел слух, что 5 сентября 1918 года в тюрьму явились «чекисты» с ордером о выдаче им Виленкина и Попова с вещами. Помощник начальника, видимо, позвонил в ВЧК. Там ему ответили, что такого ордера не выдавали – он подложный. Затея побега провалилась. Говорили еще, что в ВЧК дежурный телефонист, посвященный в дело побега Виленкина, как раз в условленное время отлучился. Его заместитель, естественно, правильность подложного ордера не подтвердил, Но, конечно, это только слух, может быть, пущенный самой Чрезвычайкой. Проверить его не было никакой возможности».

Схожую историю о неудавшемся побеге Виленкина, только вместе с соратником по Союзу М. Лопухиным, а не с Поповым, приводит в своих воспоминаниях и «автор N». Возможно, все обстояло именно так, но, скорее всего, Александр Абрамович стал жертвой «красного террора» чрезвычайки, развязанного в ответ на выстрелы Леонида Каннегисера и Фанни Каплан. 30 августа 1918 года поэт Леонид Каннегисер застрелил председателя Петроградского ЧК Моисея Урицкого. В этот же день в Москве эсерка Фанни Каплан тяжело ранила Владимира Ленина. Убийство и покушение послужило началом массового «красного террора», который был объявлен 2 сентября Свердловым в обращении ВЦИК и подтвержден Советом Народных Комиссаров 5 сентября 1918 года.

В.Ф. Клементьев пишет, что один из надзирателей видел, как «Виленкин в последний раз уехал из тюрьмы. Спокойно сел в автомобиль с чекистами. Попыхивая сигарой, неторопливо развернул газету. Через несколько секунд автомобиль скрылся в конце переулка Большие Каменщики».

Сбылось предсказание петербургского провидца – Александр Абрамович Виленкин был казнен вскоре после своего 35-летия.

Через три года под Петроградом был расстрелян чекистами соученик Виленкина по Царскосельской Николаевской гимназии – поэт Николай Гумилев. Есть много общего в обстоятельствах их жизни и смерти: оба учились под началом Иннокентия Анненского, добровольцами ушли на войну, стали георгиевскими кавалерами и ушли из жизни в возрасте 35 лет «не на постели / при нотариусе и враче». Оба знали, как надо умирать, чтобы их последние мгновения воплотились в легенду.

«Этот ваш Гумилев... Нам, большевикам, это смешно. Но, знаете, шикарно умер. <…> Улыбался, докурил папиросу... Фанфаронство, конечно. Но даже на ребят из Особого отдела произвел впечатление. Пустое молодечество, но все-таки крепкий тип. Мало кто так умирает...» – Рассказывал близкий к ЧК поэт С. Бобров со слов одного из членов расстрельной команды[27].

Свидетельство последних мгновений Александра Виленкина приводит князь Сергей Волконский[28]. Ему рассказали такую историю: «Был в Москве приговорён к расстрелу некто Виленкин. В то время расстреливали в Петровском парке[29].

Памятная доска с надписью: «Лопухин М. Белявский В. Всем офицерам Союза защиты Родины и Свободы, казненным в 1918 г. на Братском кладбище»

Когда его поставили, тот, кто командовал расстрелом, вдруг узнаёт в нём своего бывшего товарища. Он подходит к нему проститься и говорит:

– Уж ты, Саша, извини их, если они не сразу тебя убьют: они сегодня в первый раз расстреливают.

– Ну, прости и ты меня, если я не сразу упаду: меня тоже сегодня в первый раз расстреливают...»

Быть может свидетельства о смерти «с улыбкой на устах» не полностью достоверны и являются, скорее, легендами. Но эти легенды не могли бы появиться на свет, если бы не мужество, достоинство и честь их героев.

«...ту победу, которой тщетно добивалась Россия на полях сражений в Манчжурии,

Витте блестяще одержал в Портсмуте. Витте, благодаря Виленкину и его связям,

удалось сделать так, что японцы не получили больше денег на дальнейшее ведение войны».

После окончания Николаевской Царскосельской гимназии (1882, серебряная медаль) Григорий Виленкин поступил на юридический факультет Дерптского (ныне Тарту, Эстония) университета, затем перевелся в Санкт-Петербургский университет, после окончания которого (1887) служил в министерстве Народного просвещения. Был командирован в Англию для изучения постановки высшего образования в университетах Оксфорда и Кембриджа, затем во Францию, для изучения системы начального образования. Французское правительство высоко оценило работу Виленкина, присвоив ему звание «Officier d’Académie»[30].

В 1895 году, после возвращения Виленкина в Петербург, министр финансов России С.Ю. Витте пригласил Григория Абрамовича на работу в свое министерство, где он вскоре занял должность помощника финансового агента российского правительства в Лондоне. В 1902 году Г. Виленкин был назначен российским агентом Министерства финансов в Вашингтоне, в его задачи входило изучение причин популярности торговли, установление непосредственных связей между деловыми кругами двух стран, способствование размещению российских займов, создание благоприятного образа России.

Назначению на эту престижную и ответственную должность (финансовые агенты пользовались всеми правами сотрудников посольств) способствовали родственные связи Григория Абрамовича. В 1895 году он женился на дочери видного лондонского банкира Зелигмана – Имре Зелигман (1871-1958). Ее дяди (банкир и профессор) жили в Нью-Йорке и были, в свою очередь, родственниками наиболее могущественного еврейского финансиста США Джейкоба (Якоба) Шиффа[31].

Входившие в американскую финансовую элиту Шифф и Зелигман, были противниками расширения торгово-финансовых контактов с Россией из-за политики царского правительства по отношению к евреям. А одной из задач финансового агента Виленкина, было противодействие распространению неблагоприятной для России информации и антироссийской агитации, которую вели в начале XX века американские евреи[32].

В воспоминаниях А.В. Давыдова (правнука декабриста) приводится рассказ директора Кредитной канцелярии Министерства финансов России Л.Ф. Давыдова о том, что в начале 1900-х через Шиффа в Россию шли деньги для финансирования революции и главной задачей Виленкина было вступить в переговоры с Шиффом от имени всесильного министра финансов России С.Ю. Витте. «Благодаря своим родственным связям Г.А. Виленкину не надо было подготовлять почву для разговора и таковой состоялся очень скоро после его прибытия в Америку. <…> Но на предложение Г.А. Виленкина пойти на соглашение с Русским Правительством по еврейскому вопросу и, в случае успеха переговоров, прекратить денежную поддержку революции, Шифф ответил, что дело зашло слишком далеко и предложение Виленкина запоздало и, кроме того, с Романовыми мир заключен не может быть»[33].

Несмотря на первую неудачу, налаженные через Виленкина контакты российского правительства с Шиффом пригодились во время русско-японской войны 1904-905 гг. Обеспокоенный еврейскими погромами в России Я. Шифф препятствовал займам российского правительства в американских банках и оказывал финансовую поддержку японским займам. Но, во многом благодаря усилиям Григория Абрамовича, Шифф изменил свою точку зрения, и японцы, за два года исчерпавшие средства для ведения войны, не смогли получить новых займов в Америке. Это способствовало успешному ведению переговоров по заключению мирного договора с Японией (23 августа – 5 сентября 1905 года), в г. Портсмуте, США, где Г. Виленкин исполнял обязанности переводчика конференции и личного секретаря главы Российской делегации С.Ю. Витте[34]. А.В. Давыдов писал в письме к Марку Алданову по этому поводу: «Немецкий известный финансист Гелъферих в своей книге «Деньги в Русско-Японской Войне» говорит, в заключении, что ту победу, которой тщетно добивалась Россия на полях сражений в Манчжурии, Витте блестяще одержал в Портсмуте. Витте, благодаря Виленкину и его связям, удалось сделать так, что японцы не получили больше денег на дальнейшее ведение войны».

Участники российской делегации на переговорах по заключению мира с Японией (Портсмут, США, 1905). Сидят: глава российской делегации С.Ю. Витте (слева) и посол России в США барон Р.Р. Розен. Пятый слева стоит Григорий Абрамович Виленкин. Фотография из фонда музея г. Портсмута

Перед началом русско-японских переговоров, 14 августа 1905 года, в Портсмуте состоялась встреча между американскими банкирами и руководителями еврейских организаций: Я. Шиффом, И. Зелигманом, О. Штраусом, А. Левинсоном и А. Краусом с одной стороны, и С.Ю. Витте, российским послом в США бароном Розеном и Григорием Виленкиным с другой стороны. На встрече, подготовленной Виленкиным, представители американских евреев пытались донести до российского правительства свою обеспокоенность положением своих собратьев в России. Один из участников встречи, руководитель мощной еврейской организации Краус, в донесении в «Конституционное собрание Великой Ложи» сообщал, что на встрече Шифф спросил Витте: «Пожалуйста, объясните, почему вы имеете в своей стране все права, а этот человек (и указал на Виленкина) не имеет их? Это потому, что вы лучше, чем он?»[35].

Через 3 дня после встречи Краус получил письмо от Виленкина, в котором тот сообщал, что его превосходительство министр Витте официально поручил ему проинформировать участников встречи, что права евреев избирать и быть избранными в Национальную Ассамблею (Думу – К.Ф.) включены в проект, который уже одобрен Императором России и скоро будет опубликован[36]. Далее Краузе указывает в своем послании, что это письмо выглядело весьма многообещающе, и мирный договор между Японией и Россией был подписан. Возможно, именно это письмо способствовало изменению политики американских финансовых тузов в отношении России и Японии.

С 1906 по 1910 год Григорий Абрамович служил торговым представителем России в Японии, где способствовал налаживанию мирных отношений с недавним врагом. Затем он возвратился в США и вновь занял должность торгового представителя России. В Библиотеке Конгресса (США) хранятся две фотографии Григория Виленкина, сделанные фотокорреспондентом газеты «Chicago Daily News» 15 марта 1915 года на улицах Чикаго. На них он изображен в глубоко надвинутой на глаза шляпе, с поднятым воротником зимнего пальто, как будто дипломат специально скрывает лицо, выполняя одну из тайных миссий российского правительства. Подпись под ними гласит: «Григорий Виленкин – посол России в Англии». Однако эта высокая должность является газетным преувеличением, на самом деле в 1913-1918 гг. он занимал должность почетного финансового советника посольства России в Лондоне. Со слов правнучки Г.А. Виленкина (Tamara Talbot Rice, 1996) известно, что ему предлагали дворянский титул, если он примет православие, но Григорий Абрамович отказался. Несмотря на это царское правительство высоко оценило его заслуги перед отечеством, он был награжден орденами Св. Станислава и Св. Анны, имел, приравненный к генеральскому, чин Действительного статского советника.

Деятельность Виленкина на дипломатическом поприще встречала яростное озлобление разного рода антисемитов, включая широко известного журналиста газеты «Новое время» М.О. Меньшикова. В своих пышущих ненавистью к евреям статьях «Из писем к русской нации» (1912) он пишет, что «имеющий от русского правительства ордена, чин действительного статского советника, представительную должность и жалованье больше члена Государственного совета» еврей Виленкин не может не способствовать «агитации американских евреев против нашего государства» и все «евреи, произведенные в русские "генералы", хотя бы штатские, осыпаемые орденами и окладами, являются агентами воюющего с Россией родного племени...». Недалеко ушли от Меньшикова и некоторые современные «журналисты», расписывающие антироссийские козни при заключении мира с Японией: американских евреев-банкиров, финансового агента еврея Виленкина, а заодно и спасшего от бесполезной гибели тысячи жизней С.Ю. Витте.

Революция 1917 года застала Г. Виленкина в Лондоне. Вряд ли он помышлял о возвращении в Россию, в особенности после того, как сотрудник посольства Англии в России Роджер Симмонс поведал ему об обстоятельствах расстрела чекистами его младшего брата Александра. Вскоре после этого трагического события, благодаря хлопотам Григория Абрамовича, многие из его родственников, включая отца, переехали из России на берега туманного Альбиона.

P.S. Г.А. Виленкин является автором книг: «Обесценение серебра и его последствия» (1894), «Финансовый и экономический строй современной Англии» (1902) и «Государственный и экономический строй современной Японии» (1908). Племянница Григория Абрамовича вспоминала (Tamara Talbot Rice, 1996), что в его лондонском доме она встречала великого деятеля культуры Индии Рабиндраната Тагора.

[1] Императорская Николаевская Царскосельская гимназия. Сост. К.И. Финкельштейн. СПб: Серебряный век, 2008. (Григорий окончил гимназию в 1882, Яков в 1889, Александр в 1901 году).

[2] И.Ф. Анненский (1855-1909) – поэт, художественный критик, переводчик, педагог был директором Николаевской гимназии с 1896 по 1906 гг.

[3] К.И. Финкельштейн. Императорская Николаевская Царскосельская гимназия: ученики. СПб: Серебряный век, 2009.

[4] Ярослав Тинченко. Штабс-ротмистр Виленкин – лидер Еврейского Военного движения // газета «Народ мой» № 17 (309), 15.09.2003.

[5] Клементьев В.Ф. В большевицкой Москве (1918-20). М.: Русский путь, 1998. С. 233-245.

[6] Владимир Литтауэр. Русские гусары. Мемуары офицера императорской кавалерии. 1911-1920. Центрополиграф. 2006. С. 154-156, 205, 206.

[7] Красная книга ВЧК. Т. 1. 2-е изд-е. М.: Политиздат, 1989.

[8] Стенограмма протокола слушаний в сенате США (1919 г.) о событиях русской революции. [Электронный ресурс]. Публикация С. Обогуева на сайте http://lib.com.ru

[9] Три встречи. Памяти Александра Абрамовича Виленкина. // Hoover Institution archive. Register of the Boris I. Nicolaevsky Collection, 1801-1982. Box/Folder 782/5. Эти воспоминания, любезно предоставленные нам сотрудниками Гуверовского архива, написаны офицером, трижды встречавшимся с Александром Абрамовичем. Первый раз, до войны, на московском ипподроме, второй – на съезде Советов в 1917 г. и третий – в Таганской тюрьме, куда автор воспоминаний был заключен, случайно попав в чекистскую засаду. Он провел в тесном общении с Виленкиным два месяца и был освобожден из тюрьмы незадолго до расстрела Александра Абрамовича.

[10] ] Тесленко Н.В. Воспоминания об А.А. Виленкине // Памяти убитых. Париж. 1929. С. 45-50.

[11] Г. Аронсон. На заре красного террора. Берлин 1929. С. 44-58, 233-239.

[12] Tamara Talbot Rice. TAMARA: Memoirs of St Petersburg, Paris, Oxford and Byzantium. Edited by Elizabeth Talbot Rice. London, 1996. Р. 46-72.

[13] Партия кадетов (конституционных демократов) была одной из основных политических партий в России в начале XX века. Кадеты выступали за конституционный порядок, против самодержавия, партия пользовалась большим успехом в широких кругах интеллигенции и буржуазии.

[14] Егоров И.В. В Петербургском университете // Ленинградский университет в воспоминаниях современников. Т. 2. Л., 1963. С. 108, 109.

[15] ] R H Bruce Lockhart. Memoirs of a British Agent. Published by Read Books, 2008. Р. 86-88.

[16] Войтинский В.С. 1917-й. Год побед и поражений. М.: Терра, 1999. 318 с.

[17] Злоказов Г.И. Меньшевистско-эсеровский ВЦИК Советов в 1917 году. М.: Наука, 1997. С. 87, 88, 110.

[18] «Союз защиты Родины и свободы» под руководством Б. Савинкова возник в марте 1918 г. в Москве, с отделениями в Казани, Ярославле и др. городах. Командующим вооруженными силами Союза был генерал-лейтенант Рычков. Образованный для координации действий на местах Главный штаб Союза, в состав которого входил Виленкин, возглавлял полковник Перхуров. Вся система строилась по принципу «пятерок», где каждый начальник знал не более 4-х своих подчиненных. Вступающий в организацию давал подписку о том, что разделяет программу Союза, обещает по первому требованию выступить с оружием в руках и клянется сохранять доверенные ему тайны.

[19] Эти сведения приведены в «Красной книге ВЧК». Т. 1. В воспоминаниях Клементьева говорится, что арестованный офицер начал давать показания на Виленкина, попавшись в нехитрую ловушку следователя, который заявил ему, что Виленкин уже во всем признался.

[20] Гуль Р.Б. Дзержинский (начало террора). Нью-Йорк: Мост, 1974.

[21] Тяжелую решетку, «у которой совсем недавно фотографировался Виленкин со страдающим лицом и гордым видом» упоминает в мемуарах капитан Клементьев (В большевицкой Москве. С. 236).

[22] Это письмо А. Виленкин написал на английском языке. Перевод мой – К.Ф.

[23] Это, как и второе предсмертное письмо, приведены в книге Талбот-Райс в переводе с русского на английский. Поэтому, приводимый нами обратный перевод, может отличаться от оригинала. Текст стихотворного экспромта приводится по книге Р.Б. Гуля «Дзержинский (начало террора)», где сказано, что четверостишие осталось написанным на стене камеры Таганской тюрьмы. Этот же экспромт приводится в воспоминаниях Н.В. Тесленко, как часть письма к родственникам. В них третья строка звучит несколько по-иному: «Жизнь прожил с шуткой на устах». Нам удалось связаться с живущей в Лондоне дочерью Тамары Талбот-Райс – Элизабет, но оригиналов писем Виленкина у нее не оказалось.

[24] Tamara Talbot Rice. Р. 71.

[25] Воспоминания. О себе // Ходасевич В.Ф. Собрание сочинений в 4 т. Т. 4: Некрополь. Воспоминания. Письма. - М.: Согласие, 1997.

[26] Последние две фразы этого письма приведены в воспоминаниях Н.В. Тесленко, остальная часть письма, опубликованная в книге Тамары Талбот-Райс, дается в двойном переводе: «русский-английский-усский».

[27] Эта история была рассказана другу Гумилёва – Михаилу Лозинскому близким к ВЧК поэтом С. Бобровым. До нас она дошла в пересказе Георгия Иванова. (Крейд В. Загадка смерти Гумилёва // Стрелец. 1989. № 3 (63). С. 313).

[28] Волконский С. Мои воспоминания: в 2 т. – М.: Захаров, 2004.

[29] 5 сентября 1918 года, в первый день «красного террора», у кирпичной ограды Братского кладбища Петровского парка (близ Храма «Всех Святых») было расстреляно более 300 человек: священнослужители, бывшие государственные сановники, офицеры – члены организаций «Союз защиты Родины и свободы» и «Союз казачьих войск», дворяне, инженеры, учителя, студенты, гимназисты, кадеты, члены монархических и либерально-демократических партий. В 1992 году на Братском кладбище появилась мемориальная доска с надписью: «Лопухину, Другим офицерам Союза Защиты Родины и Свободы», позже перенесенная за ограду храма «Всех Святых» у станции метро «Сокол».

[30] G.Wilenkin // Jewish encyclopedia [Электронный ресурс]. Режим доступа: www.jewishencyclopedia.com.

[31] Naomi Wiener Cohen. Jacob H. Schiff: A Study in American Jewish Leadership. Published by UPNE, 1999.

[32] См.: Семенов А.Ю. Российско-американские отношения на рубеже XIX и XX вв. В материалах российских финансовых агентов в Вашингтоне // Материалы шестой конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Мир в новое время». СПб., 2004.

[33] Давыдов А. Воспоминания 1881-1955. Париж, 1982. С. 223.

[34] Официальными секретарями С.Ю. Витте на переговорах были И.Я. Коростовец и К.Д. Набоков (дядя писателя В.В. Набокова). И.Я. Коростовец писал в дневнике (Коростовец И.Я. Страница из истории русской дипломатии. Рус.-япон. переговоры в Портсмуте в 1905 г. Пекин. 1923.), что Виленкин сопровождал Витте c его первых шагов по американской земле. Он же высказал идею путешествия Витте по Америке после подписания договора.

[35] Message of Adolf Kraus to the Constitution Grand Lodge Convention at Washington DC. April 1910. [Электронный ресурс]. Режим доступа: www.archive.org.

[36] 17 октября 1905 года был провозглашен царский манифест, закреплявший основные конституционные права и свободы граждан России. 26 апреля 1906 года была открыта первая государственная Дума, в которую были избраны и представители еврейского населения.