Рассказы из цикла "Русские корни"

[Лина Городецкая]

ИДЕАЛЬНАЯ ПАРА

.
Первая жена была дура, вторая жена была дура. Первый муж был дурак, второй муж был дурак... Ее и Его данные, заложенные вместе в программу компьютерной службы знакомств, высветились, как идеальная пара.

И был праздник... Он ждал ее в назначенном месте, и она почти не опоздала. "Как это удивительно и знаменательно», - подумал он. Его прошлые женщины не были пунктуальными. Он пригласил ее в китайский ресторан, где сидели на деревянных скамьях, подавали кисло-сладкое жаркое с орехами и официант-филипинец, совершенно не отличающийся от китайца, бестелесно парил над столиками. Вечером он проводил ее домой, они попрощались и договорились о встрече.
Через месяц они вместе поехали в конце недели в гостиницу, бродили по расплескавшейся вдоль моря Натании. Он читал по памяти стихи Мандельшта¬ма и покорил ее этим.
Еще через месяца три он пришел к ней с цветами и предложил руку и серд¬це.
-Ты - женщина моей мечты, - сказал он. Она, покраснев, словно вновь была студенткой - первокурсницей, спрятала лицо в букет.
На медовую неделю сентября они выбрали сельский отдых. Верхняя Галилея, аккуратный коттедж, лужайка перед окнами, разбитая в лучших английских традициях, раскидистый лес поблизости, полный ягод, тенистых деревьев и гулкого эха.
-Тебе нравится здесь? - спросил он и поднес к ее губам спелую черную яго¬ду дивного аромата.
-Очень, - ответила она, и густой сладкий ягодный сок вдруг брызнул на ее пла-тье.
-Это будет наша первая общая стирка, - рассмеялся он.
-Да, - подтвердила она, слизывая сок с его пальцев.

И были будни... Запах подгоревшей еды разносился по лестнице. Он открыл дверь. Она, обнявшись с телефонной трубкой, азартно беседовала с кем-то. Объект ее забывчивости - обгоревшие оладьи предательски чернели на сковороде. Она закончила разговор и улыбнулась: " Я слишком много сахара в них положила». Он не выносил запаха гари и раздраженно сказал:
-Мне кажется, в твоем возрасте недопустимо, чтобы еда подгорала».
-Что означает этот двусмысленный намек? - поджав губы, спросила она. Запахло первой семейной; ссорой. Она нависла в воздухе, как угар от оладий.
-Сама подумай, - буркнул он и вышел на балкон проветриться.

Через несколько месяцев он вовремя не притормозил на перекрестке и уда-рил машину, их общую гордость - новую "Тойоту". Отменилась намеченная по-ездка в Тель-Авив.
Где были твои глаза? - сухо поинтересовалась она, узнав о случившемся. Он всерьез обиделся: - Там же, где и твои, когда ты жарила оладьи.

Она хлопнула дверью и ушла в спальню.
Машину починили, они помирились, в Тель-Авив поехали в ближайшие выход¬ные.
Как-то через неделю, вернувшись с работы, он обнаружил около двери пол-ный кулек мусора.
-Для тебя вынести мусор - большая проблема? - спросил он.
Она наносила крем на лицо и мусорная тема не соответствовала ее настро-ению.
-Мне кажется, что это не моя проблема - абстрактно ответила она.
-Что ты имеешь в виду?
-Только то, что тебе не тяжелей, чем мне вынести мусор.
-Я ухожу на работу раньше тебя, а возвращаюсь позже,- парировал он.
-Ничего, - не отрываясь от основного занятия, ответила она, - мусорные баки открыты круглосуточно и они - по дороге к твоей стоянке.
Мусор в тот день не вынес никто.

Вечером она, обхватив колени и изучив телевизионную программу, радостно воскликнула: - Начинается новый аргентинский сериал. Она включила нужный канал, и с коробкой печенья решила мужественно переварить сразу все кулинарные рекламы до фильма.
-Ты ошиблась, дорогая, - сказал он, - сейчас будет футбол.
-Нет, - безмятежно ответила она,- ты разве не видишь? Это титры нового фильма.
-Вижу, вижу, - угрожающе повторил он,- но по пятому каналу начинается решающий матч.
Он переключил на спортивный канал.
Она, не торопясь, поднялась с дивана, взяла пульт и снова на экране замель-кали титры на испанском языке.
-Это первая серия, - объяснила она.
-Ну и что? Завтра посмотришь вторую.
-А ты в "Новостях" узнаешь счет своего решающего матча. Она опять захрустела печеньем.
-Ну, знаешь, это слишком, - возмутился он, - Завтра я покупаю второй телеви-зор.
-Купи, купи, - невозмутимо ответила она. Он хлопнул дверью и ушел к другу.

В субботу они помирились. Вместе поели диетический завтрак. Он читал вслух полную сарказма политическую статью. Она с удовольствием смеялась. Потом собрались к друзьям.
-Надень новую вельветовую рубашку. Это сейчас модно, - посоветовала она.
-Мне не хочется, - ответил он, извлекая из глубины шкафа шерстяной свитер.
-Тебе в нем некрасиво, и кроме того, будет жарко. Надень рубашку,- настаива¬ла она.
-Позволь мне самому решать, что выбрать из своего гардероба, - отрезал он. Она обиделась, и весь вечер у друзей не разговаривала с ним.

Утром, собираясь на работу, он сказал ей: - Вызови сегодня инсталлятора.
-Первый раз слышу, - ответила она, потягиваясь в постели, - что женщина при живом муже должна заниматься ремонтными вопросами.
-Можно подумать, - парировал он, - Моя мама, если хочешь знать, не только ремонтными вопросами занималась, но и сама ремонт делала.
С его мамой она была в натянутых отношениях и поэтому сказала: - Твоя мама, может быть, в Арктике льды пробивала. А я тут причем?
-Ты вообще всегда не причем! Принцесса на горошине. - Он взбешенный ушел на работу.

И они опять помирились. И он в честь перемирия купил билеты в театр. Она томно – изящно - блестящая села в машину, и он, не скрывая восхищения, сказал ей: - Ты самая красивая женщина, которую я знал. Она улыбнулась. Наверное, так улыбались королевы, когда подданные говорили им комплименты.
В антракте они встретили ее сотрудника, невысокого плотного бородача в очках с дымчатыми стеклами. Он поцеловал ей руку и высокопарно произнес:
-Какое удивительное преображение! Ты в этом вечернем платье совершенно неузнаваема, - И шутливо добавил: - Как я этого раньше не видел.
Она опять улыбнулась улыбкой королевы.
Дома, вспомнив; встречу, он передразнил бородача: - Как я этого раньше не видел! Скажи своему приятелю, чтобы подобрал себе очки с более темными стеклами и не засматривался на чужих жен.
-Он вовсе не мой приятель, - ответила она, смывая с лица косметику,- но он очень приятный молодой человек.
-Что ты говоришь! - деланно рассмеялся он,- Может быть, ты тоже его рань-ше не разглядела?
-Фу, ревность - самое гадкое чувство, - сказала она, - Никак от тебя не ожидала.
Он подумал, что стоило бы извиниться, но вместо этого, бросил в сторону ванной комнаты: - кто еще знает, что от тебя можно ожидать.
- Ее глаза потемнели: Ты - хам. Терпеть не могу хамства.

Он все-таки извинился перед ней, но через несколько дней. За эти несколько дней она вдруг решила начать курить. Он не курил и не любил женщин с сига-ретой в руках.
Перед сном она удобно устроилась в кровати с книгой и поставила рядом пепельницу.
- Надеюсь, ты не собираешься курить в спальне? - поинтересовался он.
- Именно это я и собираюсь.
- Ты задымишь всю комнату.
- А мы откроем окно, - быстро нашла компромисс она. Но он унес пепельницу в салон. Она вскочила: - Ах, вот как. Ты навязываешь мне свое решение. Этого не будет.
Она, удерживая в себе всплеск ярости, быстро оделась, бросила в сумочку пачку сигарет и ушла ночевать к подруге. Он не спал всю ночь.

Третья жена было дура... третий муж был дурак... Через некоторое время, отдохнув от неуютностей семейной жизни, она вновь обратилась в службу знакомств с многообещающим названием "Удача". Барышня с пронизывающим взглядом будущего психолога занесла ее данные в компьютерную программу.
-У нас стопроцентное попадание, - гордо сообщила она,- из кандидатов, за-несенных в наши списки, мы всегда подбираем идеальных партнеров.
Жесткий диск напрягся, экран компьютера задрожал синим глазом и... в районе отключилось электричество.
-Очень сожалею, - сказала барышня - психолог, - Ваши данные сегодня не ус¬пеют пройти обработку. Но завтра я обязательно подберу Вам идеальную пару.
Она вышла на сузившуюся от сгустившихся сумерек улицу и увидела его. Он переходил дорогу по направлению к службе знакомств "Удача".
Снова зажглись фонари. Она свернула в переулок и возвратилась в Одиночество.

[Лина Городецкая]

Первый зуб.

На этот раз Люда не смогла сама добраться до больницы, и вызвали машину скорой помощи. Был полдень, Йонатан спал, будить его не хотелось, она всегда считала, что сон для ребенка - свято. Она сказала матери: «Поцелуй Йоника, когда он проснется, и Ромку».
В палате её встретила Мэри и буднично сказала: «А-а, ты верну¬лась. Знаешь, Ури из четвертой палаты умер». Мэри приехала полгода назад из Румынии, и центром ее абсорбции стала больничная койка.
Люда откинулась на подушку. Как странно, что боль теперь неотъемлемая часть ее жизни. Ломило все тело, значит, поднялась температура. К ней пообещали пригласить психолога. «Он у вас вроде священника на последнем причастии?» - спросила она, но ее юмор не поняли. Термометр показал 38,6. Медсестра вздохнула и принесла лекарство. Они, медсестры этого отделения, были немногословны, корректны, с отпечатком печали на лице, а может, ей так только казались. Наверное, после смены они вдыхают, побольше, чистого воздуха, разглаживают морщины и спешат скорей домой, к своим детям, к свежей и новой жизни.
Люда не заметила, когда зашел в палату Дов. Она вдруг почувствовала на себе взгляд, а потом увидела его глаза цвета темного малахита, а в них боль и крушение всех надежд. Она постаралась улыбнуться. Они говорили о Ромкиных проблемах с математикой, и об Йонатане, у которого тяжело выходят зубки. Дов взял ее руку, горячую и сухую, и Люда почувствовала прохладу февральского вечера, а, может, это просто падала температура. «Ты иди домой, - сказала она, - Йоника ведь нужно купать и класть спать». Он кивнул.

***
С Довом Люда познакомилась, когда, расставшись с мужем, и забрав Ромку, пошла в социальный отдел, искать помощи. Дов выяснял там проблемы своей тетушки и с того дня стал Людиным добровольным со - циальным работником. Он помог Люде найти адвоката, снять квартиру и устроить Ромку на субсидированную продленку в школе, а потом совершенно неожиданно влюбился в нее в свои тридцать восемь хо¬лостяцких лет, влюбился в ее незащищенность, в бледность щек, в неправильный иврит. Через год после знакомства, Люда окунаясь в прозрачную воду предсвадебной «миквы», все еще пыталась понять, как закружил и привел ее сюда водоворот событий. Но тут женщина со строгим лицом окинула её тело взглядом и пожелала счастья. Счастья, которое Люда считала утерянным.
***
В тот год их гомельская свадьба была одним из громких событий городской жизни. После долгих лет еще школьной любви Шурик Криныця сделал предложение руки и сердца, а Людочка Злотникова его приняла. Еврейская мама Люды была на шаг от инфаркта, а украинский папа Шурика кратко и лаконично послал сына матом. Но война "Монтекки и Капулетти" не состоялась, потом что Ромео и Джульетта не догадались аргументировать в защиту своей любви столь эффективно: Люда ждала ребенка. И был марш Мендельсона, не устаревший с годами, и «Горько» на счет, и выносил Шурик свою молодую жену из зала торжеств на руках, и клялся любить вечно.
Первого мая флаги и шары запестрели над городом. Организованное народ¬ное гуляние проходило успешно, воздух был свеж и синь, и только аэропорты начинали чувствовать особую нагрузку. Надвигалось цунами великого радиаци¬онного бегства. И еще первого мая родился Ромка. Он родился раньше срока неправдоподобно маленький, и его выращивали в барокамере до нужного веса,
Им так и не удалось выехать в то жаркое лето, да и ехать надолго было некуда. Запаслись сухим молоком из Львова, иногда Шурик делал продукто¬вые вылазки в Москву. К сентябрю волна отбывших прибилась назад к Гомелю. Открывались, сады и школы, заканчивались отпуска и накопленные на сберкнижках деньги. Потом иссякли запасы сухого молока, и жизнь потекла прежняя, до - апрельская.
Вообще, это было интересное беспокойное время. Папа Шурика попытался завести разговоры, что не мешало крестить мальчика и закрыть все вопросы о его еврействе, но мама Люды категорично возразила: «Мы же не настаиваем на обрезании!» Так что Ромка получился атеист, с черными еврейскими глазами и украинской фамилией Криныця. К четырем годам он умел тоненько подпевать деду: «Розпрягайте, хлопцы, кони», а у бабы Розы в гостях кушал морковный «цымес».
В то же время следующая волна отъездов захватила Людиных друзей и родственников. Тут уже однозначно брались билеты в одну сторону. На пике той волны Шурик неожиданно для себя согласился с доводами Люды и дал добро на отъезд в Израиль. Жили они в состоянии вечного перемирия, от ссоры до ссоры. А перемена места, как известно - перемена счастья.


***
Когда в первый раз Шурик напился, Люда не восприняла это всерьез. Он умел быть ласковым
и нежным, и обладал способностью – с первого взгляда вызывать симпатию. Люда достаточно быстро устроилась чертежником на компьютере, а Шурик все искал себя. Сперва у него возникла идея проходить «гиюр», но он быстро разочаровался в ней. Потом Шурик занялся поисками общины старообрядников, затем вернувшись к светской жизни, решил, что способен на собственный бизнес, и по очереди прогорел на магазине, химчистке и маклерской конторе. У Люды состоялся с Шуриком большой разговор, после чего он устроился охранником в русский ресторан. Теперь его звали Алекс.
Все эта изменения лавиной обрушивались на Люду. Вначале она пыта¬лась устоять перед ними, но однажды Шурик пришел пьяный, и это стало повторяться. А потом, войдя слишком рьяно в роль защитника порядка, выбил несколько зубов одному неспокойному посетителю ресторана.
Зубы в Израиле оказались дорогой штукой, и чтобы замять скандал, Шурику пришлось отдать все накопленные на черный день деньги. Тогда восстала Люда, но Шурик сильно изменился. Он сказал, что у всех евреев такие физиономии, что так и хочется врезать им по зубам, и нельзя было совершить большей дурости, чем приехать в еврейское царство. Люда дала ему пощечину, на что он с высоты своих метр восемьдесят ответил тем же. Люда плакала, Ромка рыдал, Шурик зло ходил по комнате, не зная просить, ли прощения. И в конце решил не просить. Он заявил, что с него хватит, он уезжает обратно, и может забрать Ромку, если Люда хочет. Люда, естественно, не хотела. Утром она сложила вещи, оставила их у соседки и ушла от Шурика навсегда.

***
Когда Дов узнал, что скоро станет отцом, он просто сказал: «Я счастлив». Ромка визжал от восторга. Люда ходила гордая и тайно мечтала о дочке. Признаки болезни появились в середине беременности, но все списывалось на ее положение. Накатывалась страшная усталость, Люда успокаивала Дова, что это от низкого давления. Анализы были странные и тревожные, но проверки откладывались.
Йоник, маленький голубь их дома, родился хамсиновой ночью и властно закричал, показывая характер. Люда замоталась в бессонных буднях. Но наступил день, когда от головокружения и слабости, она не смогла встать. Исследования давали противоречивые ответы, оптимизм сменялся отчаянием, потом возвращалась надежда.
Лишь через месяц, когда были собраны все результаты, врач сказал, не поднимая на Дова глаз: «Мы будем пытаться помочь, но вы поздно обрати¬лись к нам». Тогда Люда и попала в первый раз в больницу. Приехавшая Людина мама научилась менять современные подгузники, Ромка с трудом вспомнил бабушку и все требовал, чтобы перед сном его укрывала мама. Дов, взяв отпуск, мотался, разыскивая ультрасовременные клиники, но клещи болезни щупальцами уходили вглубь Людиного тела. «Она у вас молодая, - сказала какая-то бабушка - экстрасенс и с грустью до¬бавила: «Молодые сгорают быстро».

***
К ночи Люда почувствовала облегчение и смогла спокойно уснуть, но под утро вернулись боли и ей укололи успокоительное. Она пыталась конкретизировать свои мысли, а они Азбукой Морзе простукивали в голове и терялись. И только бесконечно жаль было Йоника и Ромку, и бесконечно страшно было уходить в неизвестный туннель...
***
Неделю назад на праздник деревьев Ту-би-Шват Дов и Ромка посадили деревцо со странным названием – шесек. Веточки его были тонкими, а листья широкими зелеными ладошками хлопали по стволу. Люда и Йоник смотрели в окно. Ему уже исполнилось восемь месяцев. Бабушка научила его делать ладушки и выговаривать слог «ма». Теперь он смешно лопотал: «ма-ма-ма» и показывал на Ромку, который махал ему совком со двора. Потом обиженно заплакал, стараясь запихнуть сразу два кулачка к опухшим деснам. Йоник успокоился, когда Дов и Ромка вернулись и потянулся к отцу на руки, Он все пытался ухватить палец Дова, и когда ему это удалось, счастливо укусил. Дов удивился, взял ложку и победно настукал у Йоника первый зуб.
Люда смотрела на солнце, а оно теплым февральским лучом подмигивало ей. « Я тебя люблю», - вдруг сказала она Дову. Эти слова она не говорила ему ни разу, да он и не требовал от нее. «Спасибо», - ответил Дов.
Ромка подбежал к матери и сказал: «Йоник подрастет и будет помогать поливать наше дерево, и ты увидишь, каким оно станет большим».
«Конечно», - пообещала Люда.

[Лина Городецкая]

Мелодия

- Как ты осточертел мне, - в сердцах сказала мать – и почему ты таким родился?
- Лучше бы я у тебя вообще не родился! – ответил сын и хлопнул дверью. Его звали Дан, неделю назад ему исполнилось 11 лет. Учился он в школе плохо, и маму часто вызывали к директрисе. Директриса говорила известные фразы о несобранности, невнимательности Дана, о его хулиганском характере. У матери к горлу подходил ком гнева и обиды на нее, на себя, на сына, и все это кончалось громкими разбирательствами дома.
У мамы Дана были развинченные нервы от тяжелой работы, бессонных ночей и плохого настроения. Она работала в доме престарелых и старалась брать побольше субботних и ночных смен. Когда сын ушел, она почувствовала всю бессмысленность и нелепость скандалов, опустошенность в душе и бессильно осталась сидеть в кресле.
А Дан решил вообще не возвращаться домой. Он, не раздумывая, шел к автобусной остановке. Ему надоело учиться в школе, слушать назидания мамы, стричься ежиком и кушать остывшие сосиски. Мальчишки из американских фильмов, которые любил смотреть Дан, жили на больших виллах, путешествовали с родителями и объедались пирожными со сливками. За эти пирожные Дан и злился на весь мир. Остальные удовольствия были пока за пределами его мечтаний. Но эти пирожные, которые мама считала ненужными калориями…
Водитель автобуса напомнил «Конечная». Оставшиеся пассажиры суетливо засобирались к двери. Дан впервые сам оказался на центральной автобусной станции, и станционная необычная жизнь поглотила его. Люди вокруг опаздывали, тревожно глядели на часы, а он никуда не спешил. Все вокруг было потрясающе интересно. В сувенирных киосках развевалось многоцветье шарфов – символов футбольных команд. Из кафе «Макдональдс» выходили дети с шарами на гибких палочках – прутиках. Кто-то уронил мороженое, и оно таяло в обрамлении шоколада.
А Дан услышал музыку. Музыкант сидел на складном стуле. Он держал перед собой ноты, но играл по памяти, с закрытыми глазами. Может быть, ему надоело смотреть на пробегающих мимо, жующих и спешащих людей, а может, просто нравилась мелодия. Мелодия эта выплыла из памяти Дана, из далеких и забытых воспоминаний о тех днях, когда он был еще Дениской, маленьким маминым мальчиком. Он не знал слов песни, но мелодия прозрачной лентой плыла над стенами вокзала.
Рядом двое пацанов чуть постарше Дана усердно дразнили баяниста. Один размахивал руками, изображая игру, второй хлопал. В другой раз Дан обязательно развесился бы и даже поддержал компанию, но эта мелодия мешала ему, непутевому задиристому мальчишке, главному хулигану шестого класса. Она вернула его в снежные дни, когда мама никуда не спешила и перед сном пела ему песни. От досады на эти никому ненужные воспоминания Дан прикусил губу.
- Эй, малец, хочешь подработать? – худой темнолицый мужчина похлопал его по плечу – Сейчас подъедет рейс из Тель-Авива. Бери рекламки и бегом на третью линию. Раздашь все и придешь за зарплатой. Пять шекелей на дороге не валяются.
Ради заработка Дан всегда был готов пропустить любые уроки. Но сейчас он нащупал в кармане оставшиеся подарочные деньги. Их должно было хватить на дорогу домой.
- Нет, я спешу, - ответил Дан, - скоро мой автобус.