Александр А. Локшин ИСТОРИЯ ОДНОЙ ПУБЛИКАЦИИ
Posted: Mon Jun 02, 2008 7:51 pm
ИСТОРИЯ ОДНОЙ ПУБЛИКАЦИИ
А. А. Локшин
Вначале приведу свою заметку, опубликованную в феврале 2007 года на http://www.lokshin.org примерно в таком же виде
1.
ПЕТР ГРИГОРЕНКО, МАЙЯ УЛАНОВСКАЯ И ДРУГИЕ
Насколько мне известно, книга воспоминаний “В подполье можно встретить только крыс…” известного правозащитника П. Г. Григоренко (1907-1987) издавалась на русском языке трижды.
В прижизненном издании 1981 года (Нью-Йорк, Изд-во “Детинец'') имеются примерно четыре страницы (см. с. 674-678), опущенные в российских изданиях 1990 и 1997 годов.
Данная заметка – попытка разобраться в том, почему эти важнейшие страницы, содержащие не для всех приятные мысли, исчезли в двух переизданиях книги, сделанных после смерти ее автора.
В частности, исчезли такие строки:
“В честности Петра Якира в те дни [т.е. в дни, предшествовавшие аресту и «раскаянию» Якира] я усомниться не могу. Слишком близко и хорошо я его знаю, чтобы подозревать в чем-нибудь темном. У него были два недостатка, из-за которых я советовал ему отойти от [правозащитного] движения, не ожидая ареста. Первый из этих недостатков – излишняя, просто невероятная доверчивость. Стоит совершенно незнакомому человеку придти к нему и рассказать о действительных или мнимых бедах, перенесенных им от властей, и он уже для него свой человек. Любой бывший зэк – друг и брат. Он последнюю рубашку снимет с себя для него и поделится последней рюмкой.
Его невероятную доверчивость я могу продемонстрировать на примере. <…>
Второй недостаток Якира, о котором КГБ знало так же точно, как и о первом, это его надломленность. 14-летним мальчиком он был взят из очень благополучной и пользующейся почетом семьи героя гражданской войны, военного теоретика, командарма Ионы Якира и брошен в бездну лагерного мрака. Вместо любящей родительской ласки - мат и побои надзирателей, издевательства уголовников. 17 лагерных лет и ссылки навсегда поселили в его душе ужас перед лагерной бездной. Люди не понимают всей глубины этой трагедии. Они видят обычно лишь ее следствие – пьет. Я же видел саму суть и поражался, как смог он преодолеть этот ужас и стать одной из самых заметных фигур правозащиты.”
Трудно назвать эти строки НЕСУЩЕСТВЕННЫМИ. Особенно если в дальнейших изданиях сохранилось ТАКОЕ (речь идет о “раскаянии” Якира , показанном в 1973 году по телевидению; П. Г. находился в это время в психиатрической клинике и вынужденно смотрел телепередачу):
“Я понимал, что это спектакль, и сжал сердце в кулак. Но когда на вопрос П. Якиру, что он может сказать о психическом состоянии Григоренко, был получен ответ: “Я как неспециалист не мог правильно судить о его психическом состоянии, поэтому все мои утверждения о полной его нормальности объективно являются клеветническими”, - я еле удержался от крика боли. В какую же бездну падения надо сбросить человека, чтобы он об отце своем не мог сказать – нормальный он человек или сумасшедший. А к Петру Якиру я относился именно как к сыну. К любимому сыну. И он ко мне относился по-сыновьи. Последние полгода перед моим арестом редкий день проходил, чтобы мы не виделись. О его сыновьем отношении свидетельствует и отношение к моей семье после моего ареста.
И вот теперь он заявляет, что «не знает» , нормальный я или сумасшедший. Было от чего взвыть. Думаю, что даже в “раскаянии” у человека должна быть черта, которую перешагивать нельзя. Петр ее перешагнул.”
Нью-Йорк, Изд-во “Детинец”, 1981, с. 727-728
Москва, Изд-во “Звенья”, 1997, с. 555-556
Однако в предисловии к российскому изданию 1997 года Андрей Григоренко пишет:
“Отец не оставлял работу над текстом и после выхода нескольких изданий – что-то поправлял, сокращал казавшееся ему несущественным. Однако, постоянно возникали какие-то более срочные дела, и завершать эту, третью, редакцию пришлось мне – руководствуясь последними указаниями отца.”
Изъятие первого из двух процитированных выше отрывков, посвященных Якиру, представляется мне непоправимым ущербом для книги П. Г., и я не исключаю, что Андрей Григоренко, готовя издание 1997 года, подвергся давлению со стороны третьих лиц.
Думать так меня заставляет также следующее обстоятельство.
В 1990 году в журнале “Звезда” книга П. Г. была переиздана, причем приблизительно с тем же изъятием, что и в 1997 году. Однако сделанное изъятие мотивировалось совершенно иначе:
“Характеристики некоторых деятелей правозащитного движения, содержащиеся на последующих страницах главы (стр. 674-678 книжного издания [1981 года]), требуют, на наш взгляд, развернутого фактографического комментария, вследствие чего мы решили в журнальном (некомментированном) варианте воспоминаний П. Г. Григоренко эти страницы опустить. Сокращения сделаны нами с согласия А. П. Григоренко, первого издателя воспоминаний. – Ред.”
“Звезда”, 1990, № 12, с. 174
Итак, инициатива изъятия текста принадлежит редакции “Звезды”, а Андрей Григоренко всего лишь выражает свое согласие. О том, что текст сокращается в соответствии с последними указаниями П. Г. – ни слова.
Но это не все. В издании 1981 года на с. 674-675 имелись следующие строки (речь идет о совещании на квартире П. Г. в 1969 году, где обсуждался вопрос о создании легального оппозиционного комитета):
“Когда же появилась Майя Улановская, возмущение мое дошло до предела. Майя в правозащите в то время не участвовала, но, видимо, в страхе за отца своего ребенка (Анатолия Якобсона) время от времени вмешивалась, как противник решительных действий. Мне было понятно, что и в данном случае она привлечена как “ударная сила” противника комитета. Взгляд мой, по-видимому, настолько ясно отразил мои чувства, что Толя Якобсон нашел необходимым подойти ко мне и заявить: <<Петр Григорьевич, я Маю не приглашал и даже не говорил ей о совещании [подчеркнуто мной – А.Л.].>>“
И далее:
<<Но гвоздем вечера оказалась действительно Майя. Ее выступление... собственно это не было выступлением. Это была истерика человека, находящегося в полубессознательном состоянии. <...> После такого выступления говорить было уже невозможно. Да и совещаться тоже. Поэтому я закрыл совет и предложил разойтись. Ко мне подошел Толя Якобсон. Он видел то же, что и я. <...> И он , подойдя, сказал:"Ну, Петр Григорьевич, после сегодняшнего совещания кому-нибудь из нас или даже обоим садиться в тюрьму. КГБ явно не хочет комитета." >>
Как можно было решиться удалить эти драгоценные свидетельства? Тем более, что предсказание Якобсона сбылось в наихудшем варианте. Но продолжу цитировать издание 1981 года книги Григоренко:
“Сейчас в свободном мире и я, и Майя Улановская, и Виктор Красин, и год тому с небольшим был и мой дорогой друг Толя Якобсон. К несчастью безжалостная смерть унесла его от нас. Но нам, живым, надо кое-что выяснить. Майя Улановская пишет воспоминания. Часть уже написала. И издала. Недавно она просила у меня разрешения использовать мои письма [ПИСАВШИЕСЯ ИЗ ЧЕРНЯХОВСКОЙ СПЕЦПСИХБОЛЬНИЦЫ с очевидным расчетом на прочтение “органами”. – А.Л.] . Я НЕ РАЗРЕШИЛ И НЕ РАЗРЕШУ [выделено мной – А.Л.], пока не буду уверен в том , что они будут использованы только в интересах истины. И прежде всего я считаю, что Майя обязана рассказать правду об этом злополучном совещании. Кто ее пригласил на это совещание, какие и кто вел с ней разговоры перед совещанием, что ее так возбудило, привело в то состояние, в каком она выступала[подчеркнуто мной - А.Л.].”
Этот текст в издании 1997 года опущен. Но была ли на то воля его автора?
Ответ на этот вопрос дает сама М. Улановская:
“ВСЕ ПОПЫТКИ ОБЪЯСНИТЬСЯ С ГРИГОРЕНКО ЛИЧНО ИЛИ ЧЕРЕЗ ПРЕССУ НИ К ЧЕМУ НЕ ПРИВЕЛИ [выделено мной – А.Л.].” (См. Н. и М. Улановские. “История одной семьи”. СПб, ИНАПРЕСС, 2003, с. 302.)
В заключение – еще две цитаты:
“П. Якир был столь крупной фигурой правозащиты, что КГБ вряд ли ограничился бы приставлением к нему одного лишь такого эпизодического наблюдателя как <…>. Кто-то более близкий и постоянно с ним общающийся должен был наблюдать за ним.”
Григоренко П. Г. “В подполье можно встретить только крыс…”,
Нью-Йорк, “Детинец”, 1981, с. 677
Этот текст в посмертном издании 1997 года книги П. Г. отсутствует. Зато во вступительной статье Сергея Ковалева к упомянутому изданию сказано вполне определенно:
“Но там, куда спускался он [П. Г. Григоренко] сам, крыс не было и быть не могло.”
Может быть, данная фраза и объясняет сделанные купюры?
Февраль - декабрь 2007
Видимо, эта моя статья ( точнее – ее вариант годичной давности, упомянутый выше) и была причиной появления статьи М.Улановской [1]
http://berkovich-zametki.com/2008/Zamet ... skaja1.php
Перед этим, однако, я получил от Майи Александровны письмо:
2.
М.А.Улановская – А.А.Локшину
23 .12.2007
Уважаемый Александр Александрович!
Понимаю Ваше стремление защитить память своего отца и даже то, что Вы для этой цели прибегаете к любым средствам. Однако путь, которым Вы упорно следуете: поиски «компромата» на меня, повторившей в своих воспоминаниях рассказ своей лагерной подруги об истории её ареста – путь этот ни к чему не приведёт. Вы зря тратите своё и моё время. Вот, что я писала Е.Берковичу 13 ноября в связи с этим, ознакомившись с Вашей предыдущей попыткой:
«За меня многие тогда вступились: С.Ковалёв, М.Синявская, Л.Копелев с женой Раисой Берг, но втихаря, чтобы не обижать (а после смерти не компрометировать) старика. Совсем недавно - П.Литвинов на сайте памяти А.Якобсона (который сам был свидетелем эпизода в доме Григоренко и тоже высказался об этом). И эпизод этот из следующего издания книги Григоренко - также втихаря - убрали. Так и Бог с ним».
Чтобы окончательно Вас убедить оставить эту тему, не поленилась отсканировать и привести ниже одно из писем П.Г.Григоренко мне из Черняховской психушки, напечатанных в «Новом журнале», Нью-Йорк, 1990, кн.180, с.254-286. [Письмо из психушки от 4.8. 70 цитируется в [1], и я его здесь не повторяю. – А.Л.] Подборку его писем нашей семье я специально передала в журнал с целью защититься от его нападок в книге воспоминаний «В подполье можно встретить только крыс». У него при написании книги сложилась концепция – что бороться с несправедливостью следовало открыто, а власть была заинтересована в том, чтобы всех диссидентов обвинить в подпольной деятельности. И некоторые, вроде Юлика Кима, меня, ещё кого-то, толкали движение на этот пагубный путь.
Письма журнал с благодарностью напечатал, в том числе и нижеследующее [т.е. письмо от 4.8. 70 – А.Л.], где Григоренко меня явно «реабилитирует» и даже извиняется за резкость, выраженную им на том сборище. Журнал, однако, убрал, даже не потрудившись мне об этом сообщить - ту часть, где я излагала свои претензии к генералу.
Надеюсь, что Вас убедила.
Будьте здоровы,
М.Улановская
.
3.
О ПИСЬМЕ М. УЛАНОВСКОЙ, или ЕДИНОЖДЫ СОЛГАВШИ
А.А.Локшин
1. Прежде всего - и это главное – я рад, что мой анализ текста, приведенный выше, оказался верным. Предположение о том, что мы имеем дело с фальсификацией , подтвердилось в письме самой М.Улановской. (“И эпизод этот из следующего издания книги Григоренко - также втихаря – убрали.”)
2.Мне странно, что использование брани (“нелюдь”, которого хотелось “раздавить”) и пересказ чужих наветов [2] – это дозволенные средства, а анализ опубликованного текста – средство недозволенное.
3. Мне странно, что прямое нарушение запрета Григоренко на использование его писем из психушки – еще одно дозволенное средство. (Понимает ли современный читатель, что в андроповское время из психушки можно было не выйти, а можно было выйти в виде овоща, если не дай Бог слишком далеко заглянул за кулисы?)
4. Но еще более странно, что уважаемые правозащитники, имея целью защитить М.Улановскую от критики, пожертвовали в переиздании 1997 года великолепным отрывком о Якире, чудовищно исказив рассказ Григоренко об этом дорогом для него человеке .
5.Наконец, удивительно, что люди, сокращавшие текст Григоренко, не заметили, что в результате их действий название книги , в сущности, перестало соответствовать ее содержанию.
Что касается утверждения Сергея Ковалева о том, что “там, куда спускался он [П.Г.Григоренко], крыс не было и быть не могло”, то имеется рассекреченный документ за подписью Андропова, из которого следует, что С.Ковалев ошибался. (См. Крохин Ю. Души высокая свобода: Вадим Делоне. – М.: Аграф, 2000, с.143 – 146).
Кто был осведомителем в группе диссидентов, близких к П.Якиру, установить, видимо, невозможно. Слишком уж изощренная техника прикрытия использовалась КГБ. Об этом в свое время писал Игорь Маслов ( Новая газета, 26-28 ноября, 2001).
А вот, что возможно установить: корпоративная солидарность высокоморальных борцов против цензуры и за права человека позволяет им, не поморщившись, переехать этого самого человека. И ввести свою, правильную, цензуру.
Москва, 2008
ПОСТСКРИПТУМ. Логическая задача: Как объяснить, что М.Улановской не удалось договориться с П.Г.Григоренко? (Решение не должно содержать ссылки на то, что “Видно, в последние годы П.Г. был очень плох”[1].)
Подсказка: Публикация писем П.Г. Григоренко в “Новом журнале”, осуществленная М.Улановской после смерти П.Г. Григоренко (и спустя много лет после самоубийства Якобсона), предваряется такими ее словами:
<<Весной 1969 г. мой муж Анатолий Якобсон привел меня к Петру Григорьевичу в его квартиру у Крымского моста [подчеркнуто мной –А.Л.], где после ареста в Прибалтике бывшего председателя колхоза Ивана Яхимовича собралось несколько человек, чтобы обсудить положение. Помню, там были П.Якир, В.Красин, Ю.Телесин, Б.Цукерман, а также Майя Литвинова, которая приехала в Москву из ссылки и пришла, чтобы узнать новости и рассказать о них потом мужу. Петр Григорьевич предложил создать комитет в защиту Яхимовича. Для него была важна идея легальной организации, единого центра, который объединил бы разрозненные усилия по защите жертв беззаконий. До сих пор каждый действовал по собственной инициативе, но если организоваться, "тогда все будут лучше работать".
Он был умнее и образованнее многих присутствовавших, хотя и казался простодушным мужиком среди искушенных и слабых верой интеллигентов.>>
[1] См. Улановская М. “Прискорбный эпизод”/ Заметки по еврейской истории, 2008, №6.
[2] См.Улановские Н. и М. История одной семьи.- СПб: ИНАПРЕСС, 2003, с. 242-244. То, что речь идет именно о наветах, следует, например, из моей статьи “Мышеловка”, опубликованной в Заметках по еврейской истории, 2007, №13.
А. А. Локшин
Вначале приведу свою заметку, опубликованную в феврале 2007 года на http://www.lokshin.org примерно в таком же виде
1.
ПЕТР ГРИГОРЕНКО, МАЙЯ УЛАНОВСКАЯ И ДРУГИЕ
Насколько мне известно, книга воспоминаний “В подполье можно встретить только крыс…” известного правозащитника П. Г. Григоренко (1907-1987) издавалась на русском языке трижды.
В прижизненном издании 1981 года (Нью-Йорк, Изд-во “Детинец'') имеются примерно четыре страницы (см. с. 674-678), опущенные в российских изданиях 1990 и 1997 годов.
Данная заметка – попытка разобраться в том, почему эти важнейшие страницы, содержащие не для всех приятные мысли, исчезли в двух переизданиях книги, сделанных после смерти ее автора.
В частности, исчезли такие строки:
“В честности Петра Якира в те дни [т.е. в дни, предшествовавшие аресту и «раскаянию» Якира] я усомниться не могу. Слишком близко и хорошо я его знаю, чтобы подозревать в чем-нибудь темном. У него были два недостатка, из-за которых я советовал ему отойти от [правозащитного] движения, не ожидая ареста. Первый из этих недостатков – излишняя, просто невероятная доверчивость. Стоит совершенно незнакомому человеку придти к нему и рассказать о действительных или мнимых бедах, перенесенных им от властей, и он уже для него свой человек. Любой бывший зэк – друг и брат. Он последнюю рубашку снимет с себя для него и поделится последней рюмкой.
Его невероятную доверчивость я могу продемонстрировать на примере. <…>
Второй недостаток Якира, о котором КГБ знало так же точно, как и о первом, это его надломленность. 14-летним мальчиком он был взят из очень благополучной и пользующейся почетом семьи героя гражданской войны, военного теоретика, командарма Ионы Якира и брошен в бездну лагерного мрака. Вместо любящей родительской ласки - мат и побои надзирателей, издевательства уголовников. 17 лагерных лет и ссылки навсегда поселили в его душе ужас перед лагерной бездной. Люди не понимают всей глубины этой трагедии. Они видят обычно лишь ее следствие – пьет. Я же видел саму суть и поражался, как смог он преодолеть этот ужас и стать одной из самых заметных фигур правозащиты.”
Трудно назвать эти строки НЕСУЩЕСТВЕННЫМИ. Особенно если в дальнейших изданиях сохранилось ТАКОЕ (речь идет о “раскаянии” Якира , показанном в 1973 году по телевидению; П. Г. находился в это время в психиатрической клинике и вынужденно смотрел телепередачу):
“Я понимал, что это спектакль, и сжал сердце в кулак. Но когда на вопрос П. Якиру, что он может сказать о психическом состоянии Григоренко, был получен ответ: “Я как неспециалист не мог правильно судить о его психическом состоянии, поэтому все мои утверждения о полной его нормальности объективно являются клеветническими”, - я еле удержался от крика боли. В какую же бездну падения надо сбросить человека, чтобы он об отце своем не мог сказать – нормальный он человек или сумасшедший. А к Петру Якиру я относился именно как к сыну. К любимому сыну. И он ко мне относился по-сыновьи. Последние полгода перед моим арестом редкий день проходил, чтобы мы не виделись. О его сыновьем отношении свидетельствует и отношение к моей семье после моего ареста.
И вот теперь он заявляет, что «не знает» , нормальный я или сумасшедший. Было от чего взвыть. Думаю, что даже в “раскаянии” у человека должна быть черта, которую перешагивать нельзя. Петр ее перешагнул.”
Нью-Йорк, Изд-во “Детинец”, 1981, с. 727-728
Москва, Изд-во “Звенья”, 1997, с. 555-556
Однако в предисловии к российскому изданию 1997 года Андрей Григоренко пишет:
“Отец не оставлял работу над текстом и после выхода нескольких изданий – что-то поправлял, сокращал казавшееся ему несущественным. Однако, постоянно возникали какие-то более срочные дела, и завершать эту, третью, редакцию пришлось мне – руководствуясь последними указаниями отца.”
Изъятие первого из двух процитированных выше отрывков, посвященных Якиру, представляется мне непоправимым ущербом для книги П. Г., и я не исключаю, что Андрей Григоренко, готовя издание 1997 года, подвергся давлению со стороны третьих лиц.
Думать так меня заставляет также следующее обстоятельство.
В 1990 году в журнале “Звезда” книга П. Г. была переиздана, причем приблизительно с тем же изъятием, что и в 1997 году. Однако сделанное изъятие мотивировалось совершенно иначе:
“Характеристики некоторых деятелей правозащитного движения, содержащиеся на последующих страницах главы (стр. 674-678 книжного издания [1981 года]), требуют, на наш взгляд, развернутого фактографического комментария, вследствие чего мы решили в журнальном (некомментированном) варианте воспоминаний П. Г. Григоренко эти страницы опустить. Сокращения сделаны нами с согласия А. П. Григоренко, первого издателя воспоминаний. – Ред.”
“Звезда”, 1990, № 12, с. 174
Итак, инициатива изъятия текста принадлежит редакции “Звезды”, а Андрей Григоренко всего лишь выражает свое согласие. О том, что текст сокращается в соответствии с последними указаниями П. Г. – ни слова.
Но это не все. В издании 1981 года на с. 674-675 имелись следующие строки (речь идет о совещании на квартире П. Г. в 1969 году, где обсуждался вопрос о создании легального оппозиционного комитета):
“Когда же появилась Майя Улановская, возмущение мое дошло до предела. Майя в правозащите в то время не участвовала, но, видимо, в страхе за отца своего ребенка (Анатолия Якобсона) время от времени вмешивалась, как противник решительных действий. Мне было понятно, что и в данном случае она привлечена как “ударная сила” противника комитета. Взгляд мой, по-видимому, настолько ясно отразил мои чувства, что Толя Якобсон нашел необходимым подойти ко мне и заявить: <<Петр Григорьевич, я Маю не приглашал и даже не говорил ей о совещании [подчеркнуто мной – А.Л.].>>“
И далее:
<<Но гвоздем вечера оказалась действительно Майя. Ее выступление... собственно это не было выступлением. Это была истерика человека, находящегося в полубессознательном состоянии. <...> После такого выступления говорить было уже невозможно. Да и совещаться тоже. Поэтому я закрыл совет и предложил разойтись. Ко мне подошел Толя Якобсон. Он видел то же, что и я. <...> И он , подойдя, сказал:"Ну, Петр Григорьевич, после сегодняшнего совещания кому-нибудь из нас или даже обоим садиться в тюрьму. КГБ явно не хочет комитета." >>
Как можно было решиться удалить эти драгоценные свидетельства? Тем более, что предсказание Якобсона сбылось в наихудшем варианте. Но продолжу цитировать издание 1981 года книги Григоренко:
“Сейчас в свободном мире и я, и Майя Улановская, и Виктор Красин, и год тому с небольшим был и мой дорогой друг Толя Якобсон. К несчастью безжалостная смерть унесла его от нас. Но нам, живым, надо кое-что выяснить. Майя Улановская пишет воспоминания. Часть уже написала. И издала. Недавно она просила у меня разрешения использовать мои письма [ПИСАВШИЕСЯ ИЗ ЧЕРНЯХОВСКОЙ СПЕЦПСИХБОЛЬНИЦЫ с очевидным расчетом на прочтение “органами”. – А.Л.] . Я НЕ РАЗРЕШИЛ И НЕ РАЗРЕШУ [выделено мной – А.Л.], пока не буду уверен в том , что они будут использованы только в интересах истины. И прежде всего я считаю, что Майя обязана рассказать правду об этом злополучном совещании. Кто ее пригласил на это совещание, какие и кто вел с ней разговоры перед совещанием, что ее так возбудило, привело в то состояние, в каком она выступала[подчеркнуто мной - А.Л.].”
Этот текст в издании 1997 года опущен. Но была ли на то воля его автора?
Ответ на этот вопрос дает сама М. Улановская:
“ВСЕ ПОПЫТКИ ОБЪЯСНИТЬСЯ С ГРИГОРЕНКО ЛИЧНО ИЛИ ЧЕРЕЗ ПРЕССУ НИ К ЧЕМУ НЕ ПРИВЕЛИ [выделено мной – А.Л.].” (См. Н. и М. Улановские. “История одной семьи”. СПб, ИНАПРЕСС, 2003, с. 302.)
В заключение – еще две цитаты:
“П. Якир был столь крупной фигурой правозащиты, что КГБ вряд ли ограничился бы приставлением к нему одного лишь такого эпизодического наблюдателя как <…>. Кто-то более близкий и постоянно с ним общающийся должен был наблюдать за ним.”
Григоренко П. Г. “В подполье можно встретить только крыс…”,
Нью-Йорк, “Детинец”, 1981, с. 677
Этот текст в посмертном издании 1997 года книги П. Г. отсутствует. Зато во вступительной статье Сергея Ковалева к упомянутому изданию сказано вполне определенно:
“Но там, куда спускался он [П. Г. Григоренко] сам, крыс не было и быть не могло.”
Может быть, данная фраза и объясняет сделанные купюры?
Февраль - декабрь 2007
Видимо, эта моя статья ( точнее – ее вариант годичной давности, упомянутый выше) и была причиной появления статьи М.Улановской [1]
http://berkovich-zametki.com/2008/Zamet ... skaja1.php
Перед этим, однако, я получил от Майи Александровны письмо:
2.
М.А.Улановская – А.А.Локшину
23 .12.2007
Уважаемый Александр Александрович!
Понимаю Ваше стремление защитить память своего отца и даже то, что Вы для этой цели прибегаете к любым средствам. Однако путь, которым Вы упорно следуете: поиски «компромата» на меня, повторившей в своих воспоминаниях рассказ своей лагерной подруги об истории её ареста – путь этот ни к чему не приведёт. Вы зря тратите своё и моё время. Вот, что я писала Е.Берковичу 13 ноября в связи с этим, ознакомившись с Вашей предыдущей попыткой:
«За меня многие тогда вступились: С.Ковалёв, М.Синявская, Л.Копелев с женой Раисой Берг, но втихаря, чтобы не обижать (а после смерти не компрометировать) старика. Совсем недавно - П.Литвинов на сайте памяти А.Якобсона (который сам был свидетелем эпизода в доме Григоренко и тоже высказался об этом). И эпизод этот из следующего издания книги Григоренко - также втихаря - убрали. Так и Бог с ним».
Чтобы окончательно Вас убедить оставить эту тему, не поленилась отсканировать и привести ниже одно из писем П.Г.Григоренко мне из Черняховской психушки, напечатанных в «Новом журнале», Нью-Йорк, 1990, кн.180, с.254-286. [Письмо из психушки от 4.8. 70 цитируется в [1], и я его здесь не повторяю. – А.Л.] Подборку его писем нашей семье я специально передала в журнал с целью защититься от его нападок в книге воспоминаний «В подполье можно встретить только крыс». У него при написании книги сложилась концепция – что бороться с несправедливостью следовало открыто, а власть была заинтересована в том, чтобы всех диссидентов обвинить в подпольной деятельности. И некоторые, вроде Юлика Кима, меня, ещё кого-то, толкали движение на этот пагубный путь.
Письма журнал с благодарностью напечатал, в том числе и нижеследующее [т.е. письмо от 4.8. 70 – А.Л.], где Григоренко меня явно «реабилитирует» и даже извиняется за резкость, выраженную им на том сборище. Журнал, однако, убрал, даже не потрудившись мне об этом сообщить - ту часть, где я излагала свои претензии к генералу.
Надеюсь, что Вас убедила.
Будьте здоровы,
М.Улановская
.
3.
О ПИСЬМЕ М. УЛАНОВСКОЙ, или ЕДИНОЖДЫ СОЛГАВШИ
А.А.Локшин
1. Прежде всего - и это главное – я рад, что мой анализ текста, приведенный выше, оказался верным. Предположение о том, что мы имеем дело с фальсификацией , подтвердилось в письме самой М.Улановской. (“И эпизод этот из следующего издания книги Григоренко - также втихаря – убрали.”)
2.Мне странно, что использование брани (“нелюдь”, которого хотелось “раздавить”) и пересказ чужих наветов [2] – это дозволенные средства, а анализ опубликованного текста – средство недозволенное.
3. Мне странно, что прямое нарушение запрета Григоренко на использование его писем из психушки – еще одно дозволенное средство. (Понимает ли современный читатель, что в андроповское время из психушки можно было не выйти, а можно было выйти в виде овоща, если не дай Бог слишком далеко заглянул за кулисы?)
4. Но еще более странно, что уважаемые правозащитники, имея целью защитить М.Улановскую от критики, пожертвовали в переиздании 1997 года великолепным отрывком о Якире, чудовищно исказив рассказ Григоренко об этом дорогом для него человеке .
5.Наконец, удивительно, что люди, сокращавшие текст Григоренко, не заметили, что в результате их действий название книги , в сущности, перестало соответствовать ее содержанию.
Что касается утверждения Сергея Ковалева о том, что “там, куда спускался он [П.Г.Григоренко], крыс не было и быть не могло”, то имеется рассекреченный документ за подписью Андропова, из которого следует, что С.Ковалев ошибался. (См. Крохин Ю. Души высокая свобода: Вадим Делоне. – М.: Аграф, 2000, с.143 – 146).
Кто был осведомителем в группе диссидентов, близких к П.Якиру, установить, видимо, невозможно. Слишком уж изощренная техника прикрытия использовалась КГБ. Об этом в свое время писал Игорь Маслов ( Новая газета, 26-28 ноября, 2001).
А вот, что возможно установить: корпоративная солидарность высокоморальных борцов против цензуры и за права человека позволяет им, не поморщившись, переехать этого самого человека. И ввести свою, правильную, цензуру.
Москва, 2008
ПОСТСКРИПТУМ. Логическая задача: Как объяснить, что М.Улановской не удалось договориться с П.Г.Григоренко? (Решение не должно содержать ссылки на то, что “Видно, в последние годы П.Г. был очень плох”[1].)
Подсказка: Публикация писем П.Г. Григоренко в “Новом журнале”, осуществленная М.Улановской после смерти П.Г. Григоренко (и спустя много лет после самоубийства Якобсона), предваряется такими ее словами:
<<Весной 1969 г. мой муж Анатолий Якобсон привел меня к Петру Григорьевичу в его квартиру у Крымского моста [подчеркнуто мной –А.Л.], где после ареста в Прибалтике бывшего председателя колхоза Ивана Яхимовича собралось несколько человек, чтобы обсудить положение. Помню, там были П.Якир, В.Красин, Ю.Телесин, Б.Цукерман, а также Майя Литвинова, которая приехала в Москву из ссылки и пришла, чтобы узнать новости и рассказать о них потом мужу. Петр Григорьевич предложил создать комитет в защиту Яхимовича. Для него была важна идея легальной организации, единого центра, который объединил бы разрозненные усилия по защите жертв беззаконий. До сих пор каждый действовал по собственной инициативе, но если организоваться, "тогда все будут лучше работать".
Он был умнее и образованнее многих присутствовавших, хотя и казался простодушным мужиком среди искушенных и слабых верой интеллигентов.>>
[1] См. Улановская М. “Прискорбный эпизод”/ Заметки по еврейской истории, 2008, №6.
[2] См.Улановские Н. и М. История одной семьи.- СПб: ИНАПРЕСС, 2003, с. 242-244. То, что речь идет именно о наветах, следует, например, из моей статьи “Мышеловка”, опубликованной в Заметках по еврейской истории, 2007, №13.