Две жизни Марии Шнеерсон
Алексей ОРЛОВ
13 августа тихо во сне скончалась Мария Шнеерсон. Она прожила чуть больше 93-х лет, и основная часть ее жизни пришлась на страшный 20-й век, который прошелся красным колесом по ее семье.
В 1937 году арестовали отца. Приговор – 10 лет без права переписки. Только после «разоблачения культа Сталина» стало известно, что такой приговор означал расстрел.
В том же году арестовали брата. Он погиб во время войны в советском концлагере, который полностью вымер от голода.
Любимого отчима арестовывали трижды. В 1922 году – ссылка в Сольвычегодск. В 1930 году – ссылка в Томск. В 1937 – третий арест и этап в Красноярский край в концлагерь, из которого он уже не вернулся.
Были арестованы многие дорогие и любимые люди. Во второй половине 40-х годов она училась в аспирантуре филологического факультета Ленинградского университета, где преподавали блестящие ученые Гуковский, Азадовский, Эйхенбаум, Жирмунский. Всех их в той или иной степени коснулась антисемитская кампания. Аспирантка с фамилией Шнеерсон даже не стала пытаться защищать уже написанную диссертацию «по Тютчеву». Была отвергнута Всесоюзной аттестационной комиссией диссертация о сказках Пушкина. Третья попытка оказалась удачной, поскольку на этот раз научная работа была о «великом пролетарском писателе» Максиме Горьком.
Но диссертация диссертацией, а как получить работу кандидату филологических наук с фамилией Шнеерсон? Помог случай. Ленинградскому областному институту усовершенствования учителей требовался сотрудник, в обязанности которого входили инспекционные поездки по деревням, поселкам и городам Ленинградской области. А можете ли вы представить себе, какой была эта область в 50-е годы? Я исколесил ее вдоль и поперек в 60-е и в начале 70-х – сначала как геолог, затем как корреспондент сельскохозяйственной редакции Ленинградского телевидения. Я бывал в медвежьих углах, где ранее приходилось бывать Марии – в Подпорожском и Лодейнопольском районах, и мне невозможно было представить ее одинокую хрупкую фигурку в этих глухих местах.
Методист Областного института не только ездила в командировки. У нее была тысяча и одна других обязанностей. Но помимо этого она писала статьи о методике преподавания литературы. А в середине 60-х она и два ее соавтора (также евреи) написали учебник русской литературы для 9-го класса. Редактором пригласили русского литературоведа, ибо министерство просвещения Российской Федерации никогда не утвердило бы к печати учебник с тремя еврейскими фамилиями авторов на обложке.
В 1978 году, когда Марии Шнеерсон исполнилось уже 63 года, она эмигрировала в Соединенные Штаты, и здесь началась ее вторая жизнь. Она занялась тем, чем всегда хотела, но не имела возможности заниматься в Советском Союзе – стала литературным критиком. Ею написаны и опубликованы десятки статей о Булгакове, Гроссмане, Солженицыне, Астафьеве, Белове, Шукшине, Кураеве... Она печаталась в журналах «Грани», «Континент», «Новый журнал», «Вестник», в нью-йоркских газетах «Новое русское слово» и «Новый Американец», в парижской газете «Русская мысль». В 1984 году издательство «Посев» опубликовало ее книгу о Солженицыне. И она вместе с сестрой Александрой Орловой была в числе постоянных авторов альманаха «Еврейская старина».
«Я пришла к выводу, - писала Мария Доре Штурман, - что я – на редкость счастливый человек: никогда не сидела и не подвергалась репрессиям; за все годы войны не слышала ни одного выстрела, не видела ни одного убитого; приговоренная врачами к смерти в возрасте 17 лет (туберкулез) осталась жива; вырвалась на свободу из брежневской России и не знаю ужасов нынешней... Это счастье “не” – но было и абсолютное счастье, чудесные друзья, любимая работа и многое другое. И если люди несчастные часто спрашивают: “За что?”, то я задаю такой вопрос: “За что мне такое счастье?..”».
Я хорошо знал Марию Шнеерсон. Она – моя родная тетя, сестра моей матери. Она – моя вторая мать. Она никогда не была замужем, но любовь к детям отдала мне и моему брату-близнецу, а затем нашим детям – ее внукам. Для наших детей она была первой – главной – бабушкой.
Я помню ее с трехлетнего возраста. Мы – моя бабушка, мама, тетя и я с братом – перед самой блокадой эвакуировались из Питера в Новосибирск, где жили впятером в 11-метровой комнате. Я спал вместе с тетей, и она закрывала меня от падавших с потолка тараканов. Она читала нам с братом сказки Пушкина. Она гуляла с нами, часто заменяя мать. А в наши с братом школьные годы не было лучшего, чем она, экскурсовода по Ленинграду, его пригородам и музеям.
Не помню, чтобы она когда-либо повысила голос. Чрезвычайно мягкий, деликатный человек, бесконечно добрая, светлая душа, она создавала атмосферу семейного уюта, в которой исключались ссоры или взаимное недовольство.
Я с семьей уезжал в Америку первым. Мой семилетний сын рыдал: «Никогда не увижу Муню!»
Теперь уже никто ее больше не увидит.