Majburd1

Вниманию читателя предлагаются две главы из рукописи тома 1, «Великий Революционер. Некоторые намеки на прошлые события и отсылки типа «как мы уже знаем», возможно, будут не совсем ясны читателю, но сейчас это не столь важно. Целью настоящей публикации является показать, как написана книга, о чем она, и каков метод автора. После этого будем решать все вместе, публиковать ли все целиком (23 главы, не считая Пролога и эпилога). Все выделения в цитатах принадлежат их авторам, кроме особо оговоренных случаев.

Мы не можем ждать милостей от Природы. Взять их у нее – наша задача.

Доводилось ли нашему уважаемому читателю наблюдать превращение яйца насекомого в гусеницу?

Молчание по поводу моей книги тревожит меня. Я не получаю никаких сведений. Немцы – удивительные люди. Поистине их заслуги в качестве прислужников англичан, французов и даже итальянцев в данной области дают им право игнорировать мою книгу…

Где мы? Что происходит? Какая книга? Что это за молчание такое опять? Опять?! Вот бедолага…

…Наши люди там не умеют агитировать. Что ж, остается поступать, как поступают русские – ждать. Терпение – вот основа русской дипломатии и успехов. Но наш брат, который живет лишь один раз, может за это время и околеть. (31/316)

Мы опять в Лондоне. На дворе уже 1867 год. Месяц – ноябрь. Книга – «Капитал. Критика политической экономии. Книга первая: Процесс производства капитала». Таково полное название труда, который обычно называют так: первый том «Капитала». Иногда просто говорят: «Капитал», имея в виду именно только первый том.

– Да, представьте себе, я читал «Капитал». А вы?

Почти без исключений во всех случаях подразумевается первый том. Впрочем, и тогда даже читал – это не значит, прочитал, и уж вовсе не обязательно – понял.

Итак, исполнен труд, завещанный… И снова мы влезаем с поправками: никем никогда не завещанный; и не исполнен – обещано продолжение… А может, все-таки, исполнен? А может, завещанный? Ну, не от Бога, конечно, ведь Его нет, как хорошо известно…

Опять вопросы, опять загадки, тайны… Не монография о революционере и мыслителе, а роман о привидениях, оборотнях, вампирах… Ладно, шутки в сторону (какие там шутки!). Мы продолжаем свою хронику.

…В тяжелых условиях – в постоянной нужде, хронически больной, но несгибаемый, ухитряясь совмещать свое кабинетное занятие со строительством Интернационала, Карл Маркс наконец создал долгожданную, многотрудную, многострадальную экономическую рукопись, писанию которой, казалось, не будет конца. Госпожа Маркс переписала ее набело (очень неразборчив почерк мужа). Автор лично отвез ее в Гамбург и лично передал в руки издателя Отто Мейснера.

Это было еще в апреле. Теперь уже 2 ноября, уже больше месяца, как книга вышла в свет, а общественность не проявляет никакой реакции. Опять!

Уже второй месяц продается книжонка, книжоночка такая – всего в 50 печатных листов – и никаких отзывов. Что за напасть с этой немецкой публикой!

Кто не знает о том, что «Капитал» (первый том, первый том!..), при появлении своем на свет был встречен заговором молчания буржуазной прессы и буржуазной науки? Нет на свете такого человека. И как только слышим мы зловещие слова эти: заговор молчания!!! – услужливое воображение тотчас же рисует ужасающую картину тайного сговора буржуазных ученых всех школ и университетов, а также магнатов прессы всех оттенков – от черного до желтого (исключая красный – по определению). Злокозненный, подлый, неслыханный заговор против пролетарской партии, сплетенный не иначе, как самим Дапертутто[1].

Было бы ошибкой, однако, полагать, будто этот всемирный заговор – позднейшая выдумка «апологетов и прислужников» марксизма. Не кто иной, как автор «Капитала» писал в предисловии ко второму немецкому изданию I тома (1873 г.):

Ученые и неученые представители германской буржуазии пытались сначала замолчать «Капитал», как им это удалось по отношению к моим более ранним работам. (23/18)

– Но здесь нет выражения «заговор молчания», – возражает нам читатель.

Ну, во-первых, смысл тот же самый. А во-вторых, читайте дальше.

Вообще говоря, мы подозреваем, что и сами марксисты, упоминая при случае о жутком сем «заговоре», едва ли имеют в виду буквальный смысл слова, то есть некий факт реального сговора n лиц, собравшихся ради этого где-нибудь в укромном месте, либо снесшихся между собою по почте. Конечно, ничего подобного никто не предполагает. Стало быть… стало быть, очередной термин марксистского жаргона. Конечно же, термин эзотерический, следовательно, требующий не буквального понимания (которое тоже предусмотрено – чтобы вводить в заблуждение ослов), а раскрытия – в диалектическом и (или) историческом развитии. Мы выбираем последнее.

Как обнаружено путем раскопок, выражение «заговор молчания» впервые употреблено Марксом в предисловии к его «Экономическо-философским рукописям 1844 года». Как известно, этот манускрипт не был опубликован, не был он даже отделан и завершен. И все же в предисловии Маркс пишет о «заговоре молчания». Странно?

Нет, не странно: речь идет о книгах Фейербаха. Покамест еще ничего странного нет. Но слово сказано!

Слово было отчеканено и принято на вооружение.

К примеру, выходит брошюра «К критике политической экономии», содержит она всего лишь две первые главы будущего великого труда. Даже самые приближенные к автору люди разочарованы и не понимают, «к чему все это»[2]. Даже Энгельс жалуется на трудность постижения великого смысла сей работы. Чего же ждать от немецких «вульгарных профессоров»? К тому же внимание общественности более занято скандальной книгой Фогта о Марксе, чем заумной брошюрой Маркса. Неужели непонятно? Нет. Оказывается, отсутствие интереса публики к брошюре Маркса – это «заговор молчания» (не один раз сказано это слово в письмах к Энгельсу и Кугельману).

Как это возможно, чтобы марксистская брошюра могла быть просто малоинтересной для публики или, избави Боже, откровенно плохой книгой? Нет отзывов – значит «заговор молчания», других вариантов быть не может. Ведь они все так ненавидят нас! И ведь не забыл же, припомнил об этом в предисловии ко второму изданию «Капитала»…

Иногда доходило до анекдота. Выпускает Энгельс очередную свою стратегическую брошюру об итальянской войне: «Савойя, Ницца и Рейн». Дело происходит весной 1860 г., т.е. приблизительно месяцев через девять после окончания упомянутой войны. Но генерал[3] жаждет грома (предпочтительно – оваций, или, на худой конец, боя). И вот в одном письме из Манчестера Маркс читает:

О своей брошюре я в газетах ничего не нахожу. Заговор молчания опять в полной силе. (30/43)

Проклятая буржуазия! Опять она замалчивает творение пролетарской партии. Мы забыли указать, что брошюра Энгельса вышла анонимно. Забыл об этом, по всей видимости, и обиженный автор. Получается, что буржуазия-то и знать не знала, против кого устраивает свой заговор. О мотивах поведения этих господ и гадать излишне: просто от гнусности своей выбрали они для замалчивания какую-нибудь анонимную брошюру. Плюнули наугад – попали в Энгельса.

Но что же такое значит, все-таки, «заговор молчания»? Вернемся к началу настоящей главы и обратим внимание на даты – это всегда полезно при работе с марксистскими источниками. Цитированное у нас в начале письмо Маркса к Энгельсу датировано 2 ноября. Книга поступила в продажу в середине сентября. Полтора месяца продается огромный том – и никаких отзывов в печати…

Вот как освещен этот момент в современной строго научной монографии проф. Д.А. Рахмана «Великий учитель рабочего класса. Жизнь и учение К. Маркса»:

В сентябре 1867 г. вышел в свет первый том «Капитала» тиражом в одну тысячу экземпляров. Сбылось то, о чем мечтал Маркс долгие годы. Теперь, думал он, начнется новый период – период борьбы за теоретические положения, изложенные в «Капитале», в которых научно доказана неизбежность перехода от капитализма к социализму. Буржуазные профессора политической экономии, наверное, будут защищать свое и попытаются опровергнуть теоретические выводы, изложенные в «Капитале». Начнется, таким образом, борьба против ограниченности и пошлости официальной экономической науки. Борьба была стихией Маркса.

Однако надежды Маркса не оправдались. Кроме рецензии немецкого доцента Е. Дюринга никаких откликов на появление «Капитала» в печати первое время не появилось. Буржуазные экономисты организовали заговор молчания. (Д.А. Рахман. Великий учитель рабочего класса. «Наука». М., 1969, с. 361)

Видимо, на это и жалуется Маркс в том самом письме к Энгельсу от 2 ноября 1867 г.?

Нам кажется, что в свете незначительного срока, прошедшего от выхода книги, горькая жалоба Маркса, если понимать ее в духе Рахмана, демонстрирует такое нетерпение, какое пристало лишь капризному, избалованному дитяте. Как известно, Маркс не был избалован рецензиями на свои научные труды. Тем не менее, на сей раз, как видно, фортуна хохотнула. Проф. Рахман, по марксистскому обычаю, привычно врет. Именно в «первое время», в ближайшие дни, недели, месяцы отзывы немецкой буржуазной прессы посыпались один за другим.

Всего появилось около десятка анонимных отзывов в различных «буржуазных» – либеральных и прочих – газетах Германии. Все эти рецензии, написанные заведомо с буржуазных позиций, отмечали высокие научные достоинства книги. Две из них вышли прямо в те дни, когда сочинялось цитированное жалобное письмо, – о чем писавший его, сидя в Лондоне, еще не знал.

Трудно было бы подобрать рациональное объяснение подобным чудесам, если бы мы не знали, откуда что взялось. Упомянутые отзывы – все до одного – были изготовлены Энгельсом и Кугельманом.[4] С одобрения и при активном участии центрального персонажа.

Чтобы сломить заговор молчания официальной буржуазной науки вокруг первого тома «Капитала» К. Маркса, Энгельс прибег к «военной хитрости», написав в буржуазные газеты ряд рецензий с критикой «Капитала» как бы с буржуазной точки зрения… (31/571)

– информирует нас Издатель в примечании к странице 293 тома 31 Сочинений и Писем наших основоположников. Открываем указанную страницу и читаем:

Люди Мейснера в Лейпциге, по-видимому, еще долго будут тянуть с распространением книги. Все еще нигде нет объявлений. Как ты думаешь, не напасть ли мне на книгу с буржуазной точки зрения, чтобы двинуть дело? (31/293)

Письмо Энгельса Марксу от 11 сентября 1867 года. Книга еще не поступила в продажу.

Тот факт, что уважаемый Издатель соврал и не покраснел, и другой даже факт, что Маркс в предисловии ко второму изданию первого тома откровенно соврал (мы не знаем, умел ли он краснеть), – оба эти факта тускнеют для нас перед третьим фактом, что милейшего Энгельса застаем мы в тот момент, когда он, кажется готов совершить дурной поступок.

Признаемся, на нас вся эта история произвела большее впечатление, чем места из переписки, цитированные нами до сих пор. Там все было – политика, а политика, что ни говори, дело грязное. Но тут – наука. Если хотите – культура! И те же методы…

Но ведь то же буржуазное общество, с которым идет та же война. И фигуранты – те же. Тот же Маркс, интригующий в Интернационале (да и годы те же). Тот же Энгельс, нетерпеливо ожидающий революции где угодно. Да ведь он еще в апреле того года писал в Ганновер, где Маркс, отвезя рукопись в Гамбург, гостил у Кугельмана:

Я убежден в том, что книга сразу после своего появления произведет большой эффект…

…Но крайне необходимо будет прийти немного на помощь энтузиазму ученого бюргера и чиновника и не пренебрегать небольшими маневрами…

(неожиданна ориентация на подобного читателя для пролетарской книги)

…Это необходимо в противовес литературной банде, о сильной ненависти которой к нам мы имеем вполне достаточно доказательств…

(«ненависть к нам» как мотив экстравагантных поступков – это мы проходили уже не раз)

…И, кроме того, без таких вспомогательных средств толстые, научные книги воздействуют на публику лишь медленно, а с помощью этих средств… – очень «зажигательно». Но на сей раз дело должно быть сделано тем вернее и старательнее, что речь идет также о финансовых результатах. Если оно пойдет, то Мейснер охотно возьмет и собрание сочинений, а это опять обеспечит деньги и затем новый литературный успех… (31/247)

Геноссе Фред, почему бы так прямо и не написать? Зачем все эти «помощь бюргерам», «ненависть к нам» и прочий вздор? Тем более, истинная причина, которая заставляет тебя так спешить, изложена ниже в том же письме:

Через два года кончается мой договор со свиньей Готфридом…[5] Я ничего так страстно не жажду, как избавиться от этой собачьей коммерции, которая совершенно деморализует меня, отнимает все время. Пока я занимаюсь ею, я ни на что не способен… Но если все пойдет так, как намечается, то и это устроится, даже если к тому времени не начнется революция и не положит конец всем финансовым проектам. (31/248)

Связанность «собачьей коммерцией» обусловлена была преимущественно необходимостью содержать дом Маркса, а Энгельс сам мечтал заниматься теорией, писать книги… и мог себе позволить жить на ренту. Приведенный нами крик души больше понятен по-человечески, чем предыдущее лицемерие. Но делать нечего, так они порой изъяснялись даже друг с другом, впрочем, отлично друг друга понимая.

Как мы видели, в сентябре Энгельс приводит иной мотив своего нетерпения: Мейснер (издатель, ожидающий своей прибыли!) тянет с распространением книги. Что за дурацкий народ эти издатели!

Маркс отреагировал немедленно (12 сент. 1867 г., книга еще не вышла…):

Твой план написать на книгу с буржуазной точки зрения – лучшее военное средство. Но я считаю более удобным, чтобы – тотчас же по выходе книги – это было сделано через Зибеля или Риттерсхауса, а не через Мейснера. Даже самых лучших книгоиздателей не следует чересчур посвящать в свои дела. С другой стороны, ты должен написать Кугельману – он уже вернулся – и дать ему несколько указаний о тех положительных сторонах, которые он должен подчеркнуть. В противном случае он наделает глупостей, так как одного энтузиазма тут мало. Разумеется, сам я не могу действовать в данном случае так непринужденно, как ты. (31/294)

О, да nobless oblige … О вовлечении Кугельмана, с которым Энгельс еще и знаком не был лично, говорится, как о решенном деле. Мавр сразу расширяет масштаб операции. «Борьба была стихией Маркса».

Из ситуации с первым выпуском «К критике политической экономии» оба друга определенно извлекли полезный урок.

10 октября 1867 года, не успела начаться продажа в Берлине I тома «Капитала», Маркс пишет «дорогому Фреду»:

Из прилагаемого письма Кугельмана ты увидишь, что теперь настало время действовать. Ты сможешь лучше написать ему о моей книге, чем я сам. Пусть только он не вдается ни в какие подробности и не посылает нам статьи для корректуры, а пришлет их лишь после опубликования. Ты должен растолковать ему, что все дело в том, чтобы «создать шум»; это важнее, чем то, как статьи написаны или насколько они основательны. (31/304)

Завершение моего второго тома зависит главным образом от успеха первого… Итак, от расторопности и энергичных действий моих друзей по партии в Германии зависит теперь, потребуется ли для выхода второго тома больший или меньший промежуток времени. Основательной критики – будь то со стороны врагов или друзей – можно ожидать не скоро, потому что такое объемистое и в некоторых своих частях такое трудное сочинение требует времени для прочтения и усвоения. Но ближайший успех обусловливается не основательной критикой, а, выражаясь вульгарно, шумом, барабанным боем, который и врагов вынуждает заговорить. В первую голову важно не то, что говорят, а то, что говорят. Главное – не терять времени. (31/470)

Поманив поклонника своего таланта вторым томом и без всяких формальностей зачислив его в несуществующую партию, Маркс протрубил поход.

12 октября Кугельману пишет Энгельс, со своей стороны вразумляя бестолкового партайгеноссе, возможно, слегка удивленного размахом операции:

Главное заключается не в том, что и как писать, а в том, чтобы о книге заговорили и чтобы Фаухеры, Михаэлисы, Рошеры и Рау были вынуждены высказаться о ней. Публиковать надо по возможности во всех газетах, – и в политических, и в прочих, в каких только удается, – публиковать и длинные, и короткие заметки, главное – чаще. Необходимо сделать для них невозможной – и притом, как можно скорее – ту политику полного замалчивания, которую эти господа, наверняка, попытаются проводить. (31/471)

12 октября Маркс получает рапорт от своего генерала:

Для Кугельмана я кое-что приготовлю завтра пополудни; мы далеко не уедем, если будем ждать, пока он прочтет книгу. (31/305)

Вероятно, недалекий Кугельман считал, что предпосылкой рецензии должно быть знакомство с первоисточником.

Я послал Кугельману две статьи о книге, написанные мной с разных точек зрения. (Там же)

Все это происходит на второй-третьей неделе продажи книги. Становится более ясным нетерпение и плач Маркса в письме от 2 ноября: дни идут, а военная кампания не дает результатов. «Молчание немцев» – это не заговор буржуазии, а отсутствие запланированных фальшивок.

Главное заключается в том, чтобы вообще о книге все время давались отзывы. А так как в данном случае у Маркса руки связаны и к тому же он застенчив, как девушка, то именно мы, остальные, должны сделать это… (31/475)

Мы не ошибемся, если скажем, что пресловутый (знаменитый, злонамеренный и т. п.) заговор молчания о «Капитале» был придуман и создан двумя корешами заведомо прежде, чем могло состояться что-либо подобное. Красный генерал и первый в истории комиссар предстают, как живые, в своей стихии – в организации и осуществлении операции превентивного удара. На войне, как на войне, и «оборона нам не подходит».

Между тем, оперетта «Заговор молчания» продолжается. Маркс довольно скоро преодолевает свою застенчивость и посылает Энгельсу целый конспект статьи о «Капитале» с буржуазных позиций. Советуем читателю не побрезговать большой цитатой. Данная сторона деятельности вождей мирового пролетариата слабо освещена в марксистской агиографии, хотя на наш взгляд она достойна внимания как весьма существенный эпизод истории марксизма, многое объясняющий и в марксизме, и в истории:

Начать с того, что, как бы ни относиться к тенденции книги, она делает честь «немецкому духу» и именно поэтому написана пруссаком в изгнании, а не в Пруссии… Что же касается самой книги, то следует различать два момента: положительное изложение («превосходное» – таково второе прилагательное), данное автором, и тенденциозные выводы, которые он делает. Первое является непосредственным обогащением науки, так как фактические экономические отношения рассматриваются совершенно по-новому – при помощи «материалистического» (это ходкое слово «Майер» любит из-за Фогта) метода. Например: 1) развитие денег; 2) как кооперация, разделение труда, система машин и соответствующие им общественные связи и отношения развиваются «естественным путем».

Что же касается тенденции автора, то здесь опять-таки нужно различать следующее. Когда он доказывает, что современное общество, рассматриваемое экономически, чревато новой, более высокой формой, то он лишь выявляет в социальной области тот самый постепенный процесс преобразования, который Дарвин установил в области естественной истории. Либеральное учение о «прогрессе» (в этом весь Майер) включает в себя эту идею, и заслуга автора состоит в том, что он показывает скрытый прогресс даже там, где современные экономические отношения сопровождаются ужасающими непосредственными последствиями. Благодаря этому своему критическому пониманию автор вместе с тем, – может быть, вопреки своему желанию, – раз навсегда покончил со всяким патентованным социализмом, то есть со всяким утопизмом…

В связи со словом «утопизм» может показаться, что речь идет об Оуэне, либо Фурье. Ничего подобного, это выпад в адрес Прудона и Лассаля. Обоих уже не было на свете, но учителями рабочего движения Франции и Германии еще долго оставались именно они, а не многократно их «уничтоживший» и многократно «покончивший с ними раз навсегда» Карл Маркс.

…Напротив, субъективная тенденция автора, – возможно, он был связан и вынужден к этому своим положением члена партии и своим прошлым, – то есть то, каким образом он представляет себе или изображает другим конечный результат современного движения, современного общественного процесса, не имеет ничего общего с его изложением действительно развития. Если бы размеры статьи позволяли подробнее остановиться на этом вопросе, то можно было бы, пожалуй, показать, что его «объективное» изложение опровергает его собственные «субъективные» причуды…

Далее выражается законное возмущение очередным постыдным поведением недалекого Вильгельма Либкнехта:

…Что касается Либкнехта, то, действительно, позор, что он, имея в своем распоряжении столько местных мелких газет, не послал туда по собственной инициативе коротких заметок, для чего не требовалось никакого основательного изучения, противного его натуре…

Помни, Вильгельмчик, свой неосторожный отзыв о «К критике политической экономии». Никто не забыт, ничто не забыто. А вот и собственная стыдливая акция:

…Я вчера послал (это только между нами) Гвидо Вейсу из «ZuKunft» сопоставление: на одной стороне – искажающий смысл плагиат фон Хофштеттена, на другой – подлинные выдержки из моей книги. Одновременно я ему написал, что это должно быть напечатано не от моего имени, а от имени редакции… Если Вейс это примет (а я надеюсь, что примет), то не только внимание берлинского рабочего будет привлечено к книге цитатами из мест, которые его непосредственно интересуют, но и завяжется в высшей степени полезная полемика. (31/342-343)

В целом, в связи с цитированным, мы обязаны отметить следующее.

Во-первых, автор I тома «Капитала» цинично сознавал тенденциозную направленность своей книги и вполне отдавал себе отчет в том, как ее должны встретить «буржуазные ученые», с одной стороны, и рабочие – с другой. Попутно отметим иронические кавычки при словах «материалистический» и «прогресс» с недвусмысленным указанием, что употребление слов этих обусловлено не столько мировоззрением автора, сколько умонастроением левой («буржуазно-демократической») интеллигенции.

Во-вторых, хотя никогда нельзя быть уверенным, что Маркс пишет то, что думает – это относится и к частной переписке – главная цель организованной шумихи указана достаточно определенно. Вызвать Рошера и Кº на выступления не было самоцелью, в чем уверял Энгельс наивного Кугельмана. Допустим, В. Рошер дал себя спровоцировать и высказался о «Капитале» в спокойно отрицательном духе, как подобало критику рикардианства – ну и что? А то, что «Рошеров» тоже можно было использовать (термин Маркса) для «создания шума» – так предлагаем мы понимать выражение «в высшей степени полезная полемика».

Коммерческий успех книги имел бы большое значение для Маркса, но все же не столь принципиальное, как для Энгельса. Марксу важнее всего было привлечь внимание рабочего к местам, «которые его непосредственно интересуют». Он достаточно понимал (и мы коснемся этого момента впоследствии), что теоретические абстракции для рабочего – пустой звук, и кому, как не ему, было знать, какие именно места написаны для прельщения «пролетариата». Просто надо было внушить рабочему, что эта книга – «пролетарская». Как говорится, эй ухнем, а дальше сама пойдет.

Позже, в 1872 г. в письме к М. Лашатру, левому журналисту, бывшему участнику Парижской коммуны, предпринимавшему тогда французское издание I тома «Капитала», Маркс пишет:

Одобряю вашу идею издать перевод «Капитала» в виде периодически выходящих выпусков. В такой форме сочинение станет более доступным для рабочего класса, а это для меня решающее соображение. (33/364)

По-видимому, на этот раз нашему герою можно поверить – ничто не заставляло автора излагать мотивировку своего согласия, тем более, мотивировать его так, а не иначе. Напомним, что именно в этом письме (оно стало потом предисловием к французскому изданию) содержится знаменитый марксов афоризм «в науке нет широкой столбовой дороги» и что ее сияющих вершин можно достичь лишь упорным карабканьем по каменистым тропам. «Каменистые тропы» – это диалектика первых глав «Капитала» – автор предупреждает опасения, что рабочие не поймут материала первого выпуска книги. «Сияющие вершины науки» – это, без ложной скромности, о своем детище – особенно, последние глав о накоплении капитала.

Таким образом, материал I тома «Капитала», согласно указаниям автора, распадется на две части. Одна – для «буржуазных» ученых, другая – для рабочего класса. В первой – «пролетарская» наука (каменистые тропы), во второй – революционная агитация (сияющие вершины науки). В дальнейшем, рассмотрев структуру книги и ее материал по существу, мы убедимся, что это определенно так и не совсем так. Тут имеет место момент диалектики, однако научная и непосредственно агитационная половины книги демаркируются достаточно легко. При этом первая «половина» занимает около 20% объема книги, остальное же приходится на вторую «половину. Это только в I томе.

Возвращаемся к событиям, связанным с выходом в свет I тома «Капитала». Военную кампанию Маркса-Энгельса-Кугельмана не следует недооценивать. Едва ли в истории немецкой науки был подобный прецедент, чтобы сразу по выходе огромной – в 49 печ. листов – научной монографии о ней стала трубить на разные лады печать по всей Германии. Притом «разные» эти лады сходились в одном: как бы ни относиться к выводам автора, высокие научные достоинства книги несомненны.

Кроме газетных рецензий, была предпринята еще одна акция: Кугельман послал газетные вырезки с анонимками непосредственно по адресам немецких ученых, в том числе Вильгельму Рошеру, Фаухеру, Шульце-Деличу, Дюрингу, Гильдебранду, Рау (31/581). Шум и вправду был поднят значительный.

Справедливости ради следует заметить, что вызвать ведущих экономистов Германии на полемику вокруг «Капитала» не удалось. Ни Рошер, ни Гильдебранд, ни другие видные представители немецкой академической экономии не поддались на провокацию. Последнее слово употреблено нами в его точном значении. На страницах «Капитала» то и дело попадаются резкие выпады в адрес тогдашней «вульгарной» политэкономии. Исключая «пустоголового Сэя» и «пошлого Бастиа», особенно почему-то досталось Рошеру. Может быть просто потому, что работы других профессоров Маркс знал хуже или ставил ниже.

Вильгельм Рошер был одним из основателей того, что теперь принято называть Немецкой исторической школой в экономической науке (по выражению Б. Селигмена, – «бунт против формализма» английской классической школы). Представители этого – нового тогда – направления экономической мысли не без основания указывали на ограниченность характерного для англичан подхода к экономическим явлениям, игнорирующего человеческий фактор и роль социальных институтов (что характерно для Рикардо и его эпигонов). Методологически историческая школа перенесла упор с дедуктивных абстракций на эмпирию и изучение экономического развития народов и стран. Эта методология была весьма плодотворной, как выяснилось далее, перед лицом достижений Арнольда Тойнби–старшего, Макса Вебера и позднейших институционалистов. Скорее всего, Маркс не понял принципиальной новации в методе новой школы. То есть, он не увидел там новой школы, а увидел эклектику, пренебрежение по адресу любимого Рикардо и научную недобросовестность.

Сам Маркс не очень пристально следил за современной экономической литературой, но Лассаль познакомил его с книгой В. Рошера «Система народного хозяйства», следы чего появились в письмах:

…Рошер – истинный представитель профессорской учености. Лженаука, как говорит Фурье. (30/497)

…Какая самодовольная, чванливая, в достаточной степени ловкая эклектическая бестия… Его существенной особенностью является то, что он не понимает самих вопросов, и потому его эклектизм сводится в сущности лишь к натаскиванию отовсюду уже готовых ответов; но и здесь он не честен, а всегда считается с предрассудками и интересами тех, кто ему платит! По сравнению с такой канальей даже последний бродяга – почтенный человек. (30/518)

Не нужно думать, что вышеприведенная оценка – плод долгого и углубленного изучения монографии Рошера. В том же самом письме, на предыдущей его странице Маркс сообщает:

Что касается Рошера, то я смогу только через несколько недель взяться за эту книгу и набросать кое-какие замечания о ней…

Лассаль так и не дождался каких-либо «замечаний» Маркса по существу написанного в книге Рошера. Нам думается, это не только по недостатку времени у пролетарского мыслителя. Неспроста ведь сказано: «в достаточной степени ловкая бестия». Неспроста и следующие слова в том же самом письме:

Этого молодца мне придется приберечь для примечаний. Для текста такие педанты не подходят. (30/517)

Ибо в тексте надо говорить по делу, а в примечании можно попросту лягнуть – и в кусты. Что и находим мы на страницах «Капитала» (все о Рошере):

…И подобного рода эклектическую профессорскую болтовню… (23/102)

…Наряду с действительным невежеством апологетический страх перед добросовестным анализом стоимости и прибавочной стоимости… (23/229)

…их жалких немецких подголосков вроде Рошера и других. (23/273)

И тому подобное – все сплошь в сносках, ибо для текста… (см. выше). Мы не приводим здесь цитат из Рошера, столь своеобразно прокомментированных Марксом (в примечаниях же), так как в данный момент их содержание к делу не относится. К тому же есть указания на то, что Маркс не всегда цитировал противников точно (к этому вопросу мы вернемся впоследствии).

К сожалению, такие «замечания» Маркса не назовешь критикой по существу. Знакомый марксов прием низкой манеры критики мыслителей вместо критики мыслей. Так проще, а кому не нравится – возражайте, выступайте, давайте поводы для новых оскорблений. Это и есть «в высшей степени полезная полемика», ибо ругань – беспроигрышный научный аргумент.

Ввиду описанной нами ситуации мы находим весьма странным, что Маркс ожидал от Рошера каких-то возражений на «Капитал». Нам кажется, что ни один человек, умеющий уважать себя и других, не откликнулся бы на подобную «критику» – в таких случаях говорят: собака лает, ветер носит.

Тем временем оперетта «Заговор молчания» распространилась со сцены на аудиторию, вовлекая публику в затеянный Марксом и Энгельсом шутовской хоровод.

Начали появляться уже настоящие отзывы: главы лассальянского Всеобщего Германского Рабочего Союза И.Б. Швейцера, философа-самоучки рабочего И. Дицгена, Л. Фейербаха, наконец и профессора Е. Дюринга (того самого, но пока еще без «анти-»). Все отзывы были положительными, вопреки тому (а что если благодаря тому?), что, как сокрушался Маркс, рецензенты “не понимали самого существенного” (ФМ, 407)

Недовольство Маркса вполне могло быть лицемерным. Главное – «создать шум», это важнее, чем то, как статьи написаны – не сам ли Маркс сказал это несколько недель назад?

В целом реакцию публики на выход в свет I тома «Капитала» Ф. Меринг резюмирует так:

Его диалектический метод был им действительно непонятен. Это обнаруживалось, между прочим, в том, что даже люди, не лишенные лучших намерений, а также и экономических знаний, лишь с трудом разбирались в книге Маркса. И напротив, люди, весьма мало подкованные в экономике и более или менее враждебные коммунизму, но некогда хорошо усвоившие диалектику Гегеля, отзывались о книге Маркса с большим одушевлением. (Там же)

Тип первых представил Ф. Фрейлиграт, вернувшийся на родину после амнистии 1861 г. Мы помним уверения Маркса в том, как он дорожит дружбой революционного поэта. Экземпляр I тома «Капитала» был послан Фрейлиграту лично автором. Поэт отозвался положительно, в письме его было, между прочим, написано:

Я знаю, что на Рейне многие молодые купцы и фабриканты в восторге от твоей книги. В этой среде она достигнет своей настоящей цели. (32/679)

Эти слова Фрейлиграта так удивили Маркса, что цитированное письмо поэта стало последним в их переписке и их отношениях. Чего не сделал Фогт, сделал «Капитал». Маркс не желал допускать, чтобы люди отходили от него в нужный для них момент, но сам легко расставался с людьми, которые переставали быть ему полезными.

Примером публики второго рода явился бывший младогегельянец и бывший приятель Маркса, с которым тот успел поссориться еще двадцать лет назад (но тоже навечно), А.Руге. Сей недруг, “не обремененный какими-либо экономическими познаниями” (ФМ, 408) и возмутительно называвший светлое будущее коммунистическое общество “гнусной жизнью в овечьем загоне” (ФМ, 91), теперь пришел, смеем выразиться, в телячий восторг:

Это произведение делает эпоху… Маркс обладает обширной эрудицией и великолепным диалектическим талантом. Книга выходит за пределы кругозора многих людей и газетных писак, но она, несомненно, пробьет себе дорогу и, несмотря на широту исследования, даже как раз благодаря ему, окажет могучее воздействие. (32/582-583)

И никто не пожелал говорящему типун на язык. Это письмо А.Руге к приятелю каким-то образом попало к Марксу и доставило ему, по всей видимости, несколько минут сатисфакции. Он не удержался, чтобы не переслать этот документ Кугельману, скромно добавив:

Очевидно, Руге не смог противостоять «отрицанию отрицания». (32/490)

Затем письмо вернулось теми же путями к своему прямому адресату, но фрау Кугельман успела снять с него копию, затем, очевидно, попавшую в архив Маркса, благодаря чему мы сегодня имеем возможность цитировать ахи и охи еще одного совращенного Гегелем.

Ранее, в одном из писем к тому же Кугельману (январь 1868 г.), Маркс цитирует отзыв английской «Saturday Review», как он выражается, «аристократической и культурной газеты»:

Как бы, по нашему мнению, ни были зловредны взгляды автора, нельзя все же не признать убедительность его логики, силу его красноречия и своеобразную прелесть, которую он придает даже самым сухим проблемам политической экономии. (32/445)

Так что на необъективность «буржуазной» прессы и ее молчание Марксу было бы грех жаловаться.

В июле 1868 г. автор нашумевшей книги сообщает Кугельману об «очень благосклонной» рецензии д-ра Шнаке в «Эльберфельдской газете» и о «шутовском» отзыве Фаухера в его берлинском экономическом журнале, о статье в лейпцигском «Литературном обозрении» (32/460?). Английская «Дейли Ньюс» напечатала те выдержки из речи Лесснера (фамулус Маркса) на Брюссельском конгрессе Интернационала, где говорилось о I томе «Капитала». Наконец, Кугельман договорился с берлинской «Гартенляубе» («Беседка» – та самая, что печатала когда-то выпады некоего Беты против Маркса) об опубликовании био- и фотографии Маркса.

Биографию написал Энгельс (автохарактеристика: «пустяковина, сфабрикованная с величайшей поспешностью и в самой неотесанной форме» (ФМ, 406)). Правда, по каким-то причинам та публикация не состоялась,[6] и биографию напечатала «Цукунфт» в следующем году. В октябре 1868 г. берлинский профессор Г. Хансен назвал выход «Капитала» «самым значительным событием этого века» и предложил Марксу профессуру по политической экономии. (32/631)[7] В этом же году поступило предложение из России об издании русского перевода «Капитала», затем начались переговоры о французском переводе.

Уже post festum, в феврале 1869 г., успев пожать описанные и не описанные нами плоды успеха, он пишет Кугельману:

Эта трусость ученых мандаринов, с одной стороны, и заговор молчания буржуазной и реакционной прессы – с другой, причиняют мне большой ущерб. (32/491)

Подумав немного над последним своим возгласом – удивление на грани возмущения, – мы решили, что он был обусловлен подсознательным представлением (предрассудком), будто ложь и лицемерие должны иметь какие-то границы. Данное представление мы осознаем как характерный пережиток гнилого интеллигентского образа мышления. Не одно поколение интеллигенции (в Германии и России, в особенности) попалось на эту удочку. Соглашались на ложь и лицемерие в известных дозах, полагая, что «дальше это пойти не может» – и становились жертвой указанного предрассудка, поочередно пожираемые теми, кто мог позволить себе больше, еще больше и еще больше лжи и лицемерия. Пора, пора уже отбросить этот предрассудок окончательно как роковое заблуждение. Бесстыдство не имеет границ. Ложь и лицемерие марксизма могут заходить сколь угодно далеко. Абсолютной границы не существует. В каждом конкретном случае степень определяется только целесообразностью.

И потому в предисловии ко второму немецкому изданию первого тома «Капитала» автор пишет:

Ученые и неученые представители германской буржуазии пытались сначала замолчать «Капитал», как им это удалось по отношению к моим более ранним работам.

Без тени застенчивости. Мы знаем уже, что все это – циничная ложь. Не было ни заговора, ни молчания.

Теперь мы в состоянии установить точное содержание марксистского понятия, обозначаемого термином «заговор молчания». Понятие содержит два значения. Первое – то, которое установлено самими Марксом и Энгельсом – это предлог, чтобы организовать со своей стороны, так сказать, «заговор молчания», то есть обман. Чтобы оправдать собственный реальный заговор, придумывается несуществующий «заговор» предполагаемых (обыкновенно, мнимых) «врагов». Здесь не мешает вспомнить упомянутое в главе 12 явление психологического переноса – приписывание своим «врагам» собственных недостойных намерений как предлог для реализации этих своих намерений.

Другое значение термина «заговор молчания» фигурирует в употреблении его платными марксистскими агентами. Это второе значение можно наблюдать на примере употребления слов «заговор молчания» в комментариях Издателя к соответствующим местам из переписки основоположников марксистской диалектики. Здесь данное выражение попросту предназначено, чтобы отвлечь внимание ослов от того очевидного факта, что никакого заговора против Маркса и Энгельса в тогдашнем обществе не было, а был заговор Маркса и Энгельса против общества – заговор обмана.

Поразительно просто удалось Марксу и Энгельсу, не выезжая из Англии, организовать и реализовать этот заговор обмана в масштабе всей Германии с помощью всего лишь двух агентов: Кугельмана и Зибеля.

Две указанные функции термина «заговор молчания» – (1) предлог для собственного заговора и (2) средство отвлечь от него внимание – характерны для наступательной тактики марксизма. В благоприятных ситуациях удается заставить «врагов» оправдываться, отрицая «заговор», в особо удачных случаях – вызвать какое-нибудь публичное разбирательство, да еще со скандалом («те» ведь тоже не ангелы). А под шумок обделывались марксистские дела. Нам кажется, что прагматическое значение термина «заговор молчания» гораздо шире, чем роль его в освещенном нами эпизоде марксистской практики. По существу дело не в эпитете «молчания», аналогичная прагматика имеет тенденцию проявляться и в других случаях, когда марксисты начинают кричать о злокозненных заговорах реальных или мнимых «врагов». Как уже указывалось, наличие «врагов» – необходимая предпосылка выживания и активности марксизма.

Подводя итог сказанному в настоящей главе, можно констатировать, что появление на свет главного героя оперетты Маркса – Энгельса (он же – центральный персонаж нашей драматической поэмы – 1-й том «Капитала») ознаменовалось многими странностями и чудесами. Судьба его обещала быть необычной. Так оно и вышло.

Столь велико было преклонение перед наукой в этом веке, – который, напыщенно мня себя атеистическим, был всего лишь веком идолопоклонничества. Общество приняло «Капитал», игнорируя фундаментальное значение его пропагандистской тенденции. Стал быстро расти престиж Карла Маркса и его учения. Семя раздора и злобы быстро дало всходы – значит, почва была готова к этому посеву. Как в поддельной рецензии на свой труд Маркс готов был спекульнуть на немецком национализме, точно так же в самом «Капитале» цинично спекулировал Маркс на общепринятых тогда идеях материализма и прогресса. Фрейлиграт знал, что говорил – именно в среде квазиобразованной «массы» разночинной интеллигенции, более чем где-либо, марксизм пришелся ко двору. «Буржуазное» общество радушно улыбалось своему палачу.

Блестящий успех операции «Капитал» был первой реальной победой марксизма в его войне на уничтожение современного общества – первое серьезное поражение творческой, созидательной потенции человечества. Затем началось повальное отступление сил строительства, порядка, культуры под натиском иррациональной силы бесформия, разрушения, хаоса.

Это была критическая точка, перейдя которую мировая история вступила в совершенно новую, беспрецедентного характера, эпоху. Созданные творческим гением величайших умов и сердец, выстраданные многими поколениями, накопленные в муках тщательным отбором и отстоем – прежние ценности быстро начали обесцениваться и пренебрежительно третировались безответственными нуворишами от культуры. Величественный и прекрасный ДОМ обрекался сносу, дабы расчистить место новому. Исподволь Европа давно начала отрекаться от Нового Иерусалима, теперь она вознамерилась городить Новый Вавилон. Две тысячи лет строилась цивилизация – привести ее на край гибели удалось за сто лет.

Множество объективных вещей и неразличимых факторов и тенденций сплелись в клубок причин нынешнего положения вещей на Земле. Но особое место среди них занимает сила, сознательно реализуемая, целеустремленная, злонамеренная. Наиболее активный фактор разложения и распада мировой культуры – спирохета марксизма и его порождения – современного левого радикализма.

После нескольких необходимых интермедий (имеющих к нашему сюжету самое тесное касание) мы обратимся к дальнейшим чудесам вокруг I тома «Капитала» в главе 19, где нам предстоит наблюдать очередное превращение марксизма – из гусеницы в бабочку.

А пока посмотрим, о чем писали германские газеты более ста лет назад.

…Женничка,[9] специалист в этой области, утверждает, что ты обнаружил большой драматический и даже комический талант в этом спектакле, выступая с «различными» точками зрения и имитируя стиль разных лиц.

(Из письма К. Маркса к Ф. Энгельсу от 8 января 1868 г.) (32/7)

30 октября в газете «Цукунфт» («Будущее») вышла первая из серии подделок Фридриха Энгельса. Наш Издатель так характеризует названное издание: «немецкая буржуазно-демократическая газета, орган Народной партии» (16/673). Газета выходила тогда в Кенигсберге. Начиналась статья так:

Печальным для каждого немца является тот факт, что мы, народ мыслителей, до сих пор так мало сделали в области политической экономии. Наши знаменитости в этой области – в лучшем случае компиляторы, как Рау и Рошер, а если и встречается что-либо оригинальное, то мы имеем дело с протекционистами, как Лист (который, впрочем, списывал у одного француза), или социалистами, как Родбертус и Маркс. Наша официальная политическая экономия, очевидно, в самом деле, поставила себе задачей толкать в объятия социализма всякого, кто серьезно занимается экономической наукой. Ведь были же мы свидетелями того, что вся официальная политическая экономия осмелилась в борьбе против Лассаля отрицать давно известный и признанный закон определения заработной платы и что защиту таких людей, как Рикардо, от нападок Шульце-Делича и др. предоставили Лассалю. К сожалению, верно, что даже с Лассалем эти господа не могли справиться в научном отношении… (16/211)

«Давно известный и признанный» – это так называемый железный закон заработной платы (термин Лассаля), с которым в марксизме связаны особые превращения.

Посетовав еще на печальный статус экономической науки в Германии, анонимный автор приступает к делу:

При таких обстоятельствах весьма отрадно получить книгу, подобную рецензируемой, где автор, с негодованием противопоставляя принятой ныне опошленной политической экономии, или, как он ее весьма метко называет, «вульгарной политической экономии», ее предшественников-классиков, до Рикардо и Сисмонди включительно, вместе с тем критически относится также и к классикам и в то же время всегда стремится не сходить с пути строго научного исследования. Прежние работы Маркса, в особенности появившаяся в 1859 г. у Дункера в Берлине работа о деньгах, уже выделялись своим строго научным характером и беспощадностью критики, и, насколько нам известно, до сих пор вся наша политическая экономия ничего не противопоставила им. Но если она не могла справиться уже с той работой, то что же она сможет сделать с настоящей книгой о капитале. Объемом в 49 листов?..

Данную рецензию Энгельс в письме к Марксу назвал самой безобидной, потом жаловался, что газета ее урезала и исказила (31/319). Текст приводится по рукописи.

…Мы не говорим, что против выводов этой книги ничего нельзя возразить, что Маркс привел все свои доказательства; мы говорим только: мы не думаем, чтобы среди всех наших экономистов нашелся хоть один, который был бы в состоянии их опровергнуть. Исследования, которые содержатся в этом труде, отличаются величайшей научной точностью.

Имея, что возразить против выводов Маркса, аноним, как видно, превосходит в специальных знаниях «всех наших экономистов».

Затем автор отмечает «мастерское диалектическое построение исследования в целом», признает «шагом вперед введение новой категории – прибавочной стоимости», не видит, «что можно было бы возразить против утверждения, что в качестве товара на рынке выступает не труд, а рабочая сила», и т. д. в том же духе. Заканчивается статья предостережением всем «вульгарным экономистам»:

Пусть суровый урок, который дает им эта книга, пробудит их от летаргического сна и напомнит им, что политическая экономия – не дойная корова, снабжающая нас молоком, а наука, требующая серьезного и ревностного служения ей. (16/212 – 213)

Вторая из двух скороспелок (написанных, помнится, «с разных точек зрения»), предназначенная для «Райнише Цайтунг» (Кельн), опубликована не была – как утверждает Издатель, по причине того, что редактором там был Г. Бюргерс. (бывший член редколлегии Марксовой «Нойе Райнише Цайтунг» образца 1849 г., бывший глава кельнского ЦК расколотого (Марксом) Союза коммунистов, один из обвиняемых на кельнском процессе коммунистов, отсидевший по приговору шесть лет в заключении). Мы все же приведем из нее любопытнейший кусочек:

Как бы ни расходились между собой немногочисленные социал-демократические парламентарии, все же можно с уверенностью сказать, что все фракции этой партии будут приветствовать настоящую книгу как свою теоретическую библию, как арсенал, из которого они будут черпать свои самые существенные аргументы… Если главная аргументация Лассаля, – а Лассаль в политической экономии был только учеником Маркса, … то здесь мы имеем перед собой произведение, автор которого с бесспорно редкой эрудицией … на основе, безусловно, достоверных исследований… с несомненным знанием предмета … в совершенно новом свете… (16/214 – 215)

Фракция лассальянцев в рейхстаге, возглавлявшаяся И.Б. Швейцером, была более многочисленной и лучше организованной, чем промарксовая группа Либкнехта-Бебеля.

Поэт Карл Зибель, родственник Энгельса, друг и помощник обоих друзей, которого Энгельс характеризовал как шарлатана, пристроил в «Эльберфельдер Цайтунг» еще одну анонимку Энгельса, которая вышла 2 ноября, а начиналась…

Пятьдесят листов ученого труда – чтобы доказать, что весь капитал наших банкиров, купцов, фабрикантов и крупных землевладельцев есть не что иное, как накопленный неоплаченный труд рабочего класса!

…Если весь накопленный капитал имущих классов есть не что иное, как «неоплаченный труд», то из этого, по-видимому, прямо следует, что этот труд должен быть задним числом оплачен, то есть что весь капитал, о котором идет речь, должен быть передан труду. Пожалуй, следовало бы тогда предварительно поговорить о том, кто, собственно будет уполномочен получить этот капитал. Но шутки в сторону!..

(какие там шутки!). По Издателю эта газета «являлась органом либеральной буржуазии» (16/674).

…При всем радикально-социалистическом подходе рассматриваемой книги и своей задаче, при всей резкости и беспощадности, с которыми она выступает в различных областях против людей, считающихся авторитетами, мы должны все же признать, что это – в высшей степени ученый труд, претендующий на строжайшую научность…

…Лассаль был агитатором-практиком, и против него можно было ограничиться выступлениями практически агитационного характера… Но здесь речь идет о систематизированной научной теории… Надо надеяться, что такие люди, как Рошер, Рау, Макс Вирт и т.д. не упустят возможности выступить … против этого нового нападения, которым несомненно нельзя пренебречь. Социал-демократические семена во многих местах дали всходы среди молодого поколения и рабочего населения; в рассматриваемой книге они найдут достаточно большое количество новой пищи.

Зибель помог опубликовать и следующую рецензию с интригующим заходом:

Эта книга очень разочарует некоторых читателей…

Оказывается, в ней нет описания, как выражается безвестный автор, «коммунистического тысячелетнего царства». Однако

…у кого есть глаза, чтобы видеть, тот увидит, что здесь требование социальной революции выставлено достаточно ясно. Здесь речь идет не о рабочих ассоциациях с государственным капиталом, как у покойного Лассаля, здесь идет речь об уничтожении капитала вообще.

Маркс остается все тем же революционером, каким он был всегда, и он менее чем кто-либо стал бы скрывать в научном сочинении эти свои взгляды… (16/221)

Дальше начинаются сдержанные похвалы и скромные дифирамбы. Напечатано в «Дюссельдорфер Цайтунг», газете «буржуазно-либерального направления» (16/674) 17 ноября того же года.

12 декабря в «Цукунфт» вышла без подписи статья «Плагиаторы» (16/226 – 230). Текст набран в две колонки. Слева – выдержки из выступления фон Хофштеттена на собрании лассальянского Всеобщего германского рабочего союза (по публикации в газете «Социал-демократ», издателем которой был докладчик) – прения о рабочем дне. Справа – отрывки из главы «Рабочий день» первого тома «Капитала». Всего приводится пять моментов из выступления Хофштеттена, действительно близко ложащихся (если выступление фон Хофштеттена цитируется верно) к тексту Маркса.

Об этой публикации две недели спустя Маркс писал Кугельману так:

Относительно «плагиата» Вы угадали правильно. Я написал умышленно грубо и почти дубовато, чтобы Хофштеттен подумал на Либкнехта и не угадал источника. Это – между нами. (32/445)

Изумительная маскировочная уловка! На кого подумал Хофштеттен, выяснить нам не удалось, но опасаемся мы, уж не подумал ли на Либкнехта сам автор анонимки? Судите сами. Комментируя одно из высказываний Хофштеттена, таинственный аноним констатирует искажение докладчиком заимствованной мысли, а затем вполне дубовато пишет:

…и это после того, как раньше он, как попугай, повторял за мной…

и т. д. Как указывает Издатель, анонимка Маркса напечатана в Сочинениях по тексту газеты. Интересно, заметил ли кто-нибудь из читателей эти серые уши?

Заметим также, что выпад против социал-демократа Хофштеттена и его газеты «Социал-демократ» был помещен Марксом в «буржуазно-демократической газете, органе Народной партии» (т.е. «буржуазной партии», по марксистской классификации). Кто с нами? кто против нас? А с кем мы и против кого?

27 декабря в Штутгарте вышли сразу две анонимки. Одна – в «Гевербеблят аус Вюртемберг» («Вюртембергский промышленный листок» – «орган торгово-промышленных кругов Средней Германии» (16/676)):

Если мы обращаем внимание на эту книгу, то вовсе не из-за специфически социалистической тенденции, открыто обнаруживаемой автором уже в предисловии…

…Мы не думаем, чтобы на немецком или иностранном языке существовало другое произведение, в котором был бы дан такой ясный и полный анализ основных черт новой истории промышленности… (16/234)

Вторая рецензия вышла в газете «Беобахтер», о направлении которой Издатель ничего не сообщает. Она была, наверное, особенно приятным рождественским подарком для Маркса. Так как воспроизводила конспект, составленный самим Марксом (мы его уже цитировали в предыдущей главе).

21 января 1868 г., в «Нойе Бадише Ляндесцайтунг» (Мангейм) – еще рецензия «с буржуазной точки зрения» (16/237 – 239):

Мы предоставляем другим, заняться теоретической и строго научной стороной этого труда и критиковать новый взгляд автора на происхождение капитала. Но мы не можем не обратить внимания на то, что он предлагает нам вместе с тем огромную массу ценнейшего исторического и статистического материала, который почти весь без исключения почерпнут из официальных отчетов комиссий английскому парламенту…

И следует разумная, на наш взгляд, пропаганда подобных комиссий для Германии. Лишь в конце несколько похвал в адрес Маркса. Это не выглядит странным, если вспомнить: неважно, что будет написано, лишь бы поднять шум.

Заметим еще раз, что цитированные анонимки вышли исключительно в буржуазной прессе – той самой, которая, если верить Марксу и его адептам, организовала злосчастный заговор молчания. Притом появились они в первые три-четыре месяца по выходе книги в свет.

Зато в «Демократише Вохенблят» (редактируемым В. Либкнехтом, Лейпциг) рецензия без подписи Энгельса печаталась с продолжением в четырех номерах (16/240 – 248). И начиналась она без обиняков:

С тех пор как на земле существуют капиталисты и рабочие, не появлялось еще ни одной книги, которая имела бы такое значение для рабочих, как та, которая лежит перед нами. Отношение между капиталом и трудом, – та ось, вокруг которой вращается вся наша современная общественная система, – здесь впервые исследовано научно, и притом с такой основательностью и остротой, которая была возможна лишь только для немца.

Дальше следует мини-конспект книги. Как ни странно, нет прямых упоминаний о Лассале[10]. Однако названное имя и без того уже намозолило нам глаза, ибо без него не обошлась почти ни одна энгельсова фальшивка. Неспроста, видимо, пришлось Энгельсу трепать имя покойного организатора первой всегерманской массовой рабочей партии.

Мы помним Лассаля как верного друга Маркса, много ему помогавшего, но ругаемого за глаза последними словами. Теперь мы видим, как «партия Маркса» ведет кампанию публичной дискредитации Лассаля. В чем дело?

Проблема Лассаля – одно из наиболее темных пятен исторического марксизма (и даже Форекс форум не поможет).

[1] Персонаж оперы Жака Оффенбаха «Сказки Гофмана», загадочный тип, постоянно вредящий герою во всех эпизодах, притом без каких-либо мотивировок.

[2] Реакция Вильгельма Либкнехта.

[3] «Генералом» за глаза называли Энгельса в семье Марксов, а потом и в Интернационале. Он писал статьи и брошюры на военные темы того времени.

[4] Кугельман, Людвиг (1830-1902) – левонастроенный врач-гинеколог, большой почитатель литературно-критических талантов Маркса и Энгельса, в 60-е годы вступил с Марксом в переписку. Позднее, член I Интернационала и его Генерального совета, на Лозаннском (1867) и Гаагском (1872) конгрессах представлял пролетариат Германии, имея мандат на это, как можно понять, от Карла Маркса (в Германии вообще не было секции Интернационала).

[5] Годфрид Эрмен – компаньон Энгельса, совладелец хлопкопрядильни «Эрмен и Энгельс» в Манчестере.

[6] Издатель сообщает, что это дело рук редакции. (16/693) В письме Маркса к Кугельману от 26 окт. 1868 г. (32/478) содержится категорический отказ от этой затеи, мотивированный соображениями о скромности и достоинстве ученого, с попутным перечислением нескольких других примеров собственной скромности. Однако он тут же признается, что прежде соглашался на это («так как Вы и Энгельс считали это полезным»). Неясно, почему Издатель намеренно игнорирует этот яркий образец застенчивости великого ученого и винит редакцию газеты. Прежде, чем передумать самому, не получил ли Маркс окольным путем известие о том, что передумала газета? Ничего невозможно понять.

[7] Еще одна странность: Издатель сообщает об этом событии со ссылкой на письмо Кугельмана к Марксу, Энгельс в письме поздравил друга с «профессурой», однако в письмах самого Маркса не находим мы даже следов какой-то реакции на все эти вещи.

[8] Б. Окуджава.

[9] Женни Маркс, старшая дочь в семье.

[10] И это не странно. Виноват не Энгельс, а Либкнехт.