Volsky1

Рейтинг Барака Обамы неудержимо катится вниз, в стране все выше вздымается волна недовольства его деятельностью, а сторонники президента из числа интеллигенции и пишущей братии по-прежнему не устают изумляться несравненной интеллектуальной мощи своего кумира. Каждое упоминание в прессе о 44-м президенте США начинается с ритуальных восторгов по поводу его гениальности, даже если непосредственно за тем идет сообщение об очередном политическом просчете президента или об очередном провале его политики. Не избежали поветрия даже некоторые журналисты правоцентристского толка вроде Билла О'Райли.

Но заслуживает ли Барак Обама всех этих од и мадригалов – если, конечно, не усматривать в «идеально отглаженной стрелке на штанине» обамовских брюк неотразимое доказательство быстрого ума и могучего интеллекта, по примеру обозревателя «Нью-Йорк таймс» Дэвида Брукса, нынешнего обитателя символического «консервативного» шестка в ультралиберальной газете? Впрочем, Брукса можно понять, если выносить суждение об умственных способностях Барака Обамы сугубо по биографическим признакам: «правильный» университет, «правильная» профессия, «правильное» окружение. Выпускник Колумбийского и Гарвардского университетов, марксист до мозга костей, юрист по образованию, светский лев, вращавшийся в кругах крайне левой интеллигенции – разве не ясно, что обладатель столь выдающегося послужного списка не может не принадлежать к разряду «платонов и быстрых разумом невтонов»?

Предположения такого рода, однако, могут завести в ловушку, как, например, случилось с историком Майклом Бешлоссом. В беседе с известным радиоведущим ток-шоу Доном Аймусом Бешлосс буквально захлебывался от восхищения по поводу обамовского «заоблачного коэффициента интеллекта IQ», как вдруг ведущий бесцеремонно перебил собеседника: «Так какой у него IQ?». Бешлосс ошеломленно осекся и, секунду помолчав, выдавил из себя, что не знает. Еще хорошо, что люди его сорта абсолютно бесстыдны, а то Бешлосс сгорел бы от стыда.

Если, однако, отмести бездумные восторги придворных льстецов, что дает основания поклонникам Обамы верить в его неслыханный интеллект? Умение более или менее гладко прочесть подготовленный текст? Но ведь всякий раз, когда Обама рискует оторваться от спасительного телесуфлера, он запинается на каждом шагу, мямлит, подыскивая нужные слова, без конца бекает и мекает и постоянно попадает впросак. Поневоле думаешь, что не мешало бы этому титану мысли, этому «новоявленному Цицерону» поучиться искусству красноречия, например, у «низколобой» Сары Пэйлин, которая не в пример Обаме легко и свободно чувствует себя у микрофона. Можно ли считать вопиющую неспособность президента говорить не по бумажке признаком выдающегося интеллекта?

А как насчет его бесконечных ляпсусов? Вроде «Я уже побывал во всех 57 штатах» (если это, конечно, не фрейдистская оговорка – ведь на свете на самом деле существует образование из 57 государств, и называется оно Организация Исламская Конференция). Занятно прозвучал в его исполнении и «австрийский язык», на котором, Обама убежден, разговаривают жители Австрии. Но языковое невежество Обамы не ограничивается Европой. Объясняя трудности ведения войны в Афганистане, он упомянул о нехватке арабских переводчиков, основная масса которых находится в Ираке. Вот, наверное, удивились афганцы, узнав, что их язык общения – арабский. Во время предвыборной кампании будущий президент оправдывал свое отставание от Хилари Клинтон в Кентукки тем, что она родом из «соседнего» штата Арканзас. Давно ли он смотрел на карту Америки? А как насчет такого перла: «В этот День поминовения, когда мы чтим память долгой череды павших героев – и многих из них я вижу в этой аудитории...».

Конечно, случайная оговорка ни о чем не говорит. Но стойкая привычка на каждом шагу выдавать ляп за ляпом, один другого невежественнее и глупее, свидетельствует о мозговой лени и отсутствии дисциплины мышления, о пристрастии к неуемной пустой болтовне, когда язык колышет воздух сам по себе без участия мыслительного аппарата. Можно ли считать это доказательством интеллектуального могущества Обамы?

Не о том ли свидетельствует и его тенденция высказываться, не подумав? Например, заявить, что полиция Кембриджа, штат Массачусетс, вела себя «глупо» в деле (чернокожего) профессора Гейтса (ненадолго арестованного за неподчинение приказу блюстителя закона), – и тут же признать, что вообще-то он не знает, что там на самом деле произошло. Или обеими ногами влезть в скандал вокруг Манхэттенской мечети, объявив, что он поддерживает идею ее строительства. Где были его политические инстинкты? Не нужно быть гением, чтобы понять, что ратовать за позицию, против которой выступают 70 % американцев, – грубая политическая оплошность, особенно в преддверии выборов. Либеральные обозреватели начали было наперебой превозносить до небес президента за его несравненное мужество и готовность вопреки всему отстаивать свои принципы. Но не успели они как следует войти в раж, как предмет их обожания дал задний ход, заявив, что он лишь говорил о юридическом праве мусульман строиться там, где они пожелают, но что его не следует понимать в том смысле, будто он поддерживает идею строительства мечети в двух шагах от места, где от рук исламистов погибло без малого три тысячи американцев. Это ли проявление мужества и принципиальности? Спрашивается, зачем же он вылез со своим мнением? Надо полагать, повинуясь инфантильному импульсу, продиктованному «прогрессивной» идеологией и стремлением заработать очки у единомышленников. Но стоило грянуть абсолютно предсказуемой возмущенной реакции, как у президента затряслись поджилки. И это политический гений?

В разгар экономического кризиса он с упоением предается изнеженности нравов: бесконечные вылазки на поле для гольфа и баскетбольную площадку, походы на спортивные мероприятия и по ресторанам, музыкальные суаре и просто гулянки в Белом доме, кулинарные изыски вроде стейков из японской говядины «вагью» по 100 долларов за фунт, регулярные поездки на отдых на модные курорты. Не отстает от своего супруга и первая леди, тоже со страстью наслаждающаяся своими прерогативами; кульминацией ее пристрастия к сибаритским досугам стал широко разрекламированный испанский вояж в сопровождении четырех десятков «ближайших подруг». Неужели трудно было предвидеть, что подобная красивая жизнь, которую Белый дом даже не считает нужным скрывать, будет раздражать людей и подрывать популярность Обамы – основу его политического капитала? Похоже, что ему просто наплевать, что о нем думают в народе. Что это – презрение к черни? Безусловно. Но умно ли это? Неприкрытое высокомерие и снобизм никогда не были признаками высокого интеллекта. Испокон веков умные господа вели себя подчеркнуто корректно по отношению к нижестоящим. Людовик XIV объяснял приближенным, что он не имеет права оскорбить лакея, ибо тот не может потребовать от монарха сатисфакции. А ведь король был куда менее зависим от благосклонности своих подданных, помазаннику божию не нужно было добиваться расположения избирателей.

Добавьте к этому поразительное невежество Обамы во всем, что касается реальной экономики (впрочем, тут можно найти смягчающее обстоятельство: в вузе ему забивали голову марксистской политэкономией, не имеющей ничего общего с реальностью, а ведущие антимарксистские экономисты Мизес и Хайек писали на «австрийском» языке, которым Обама, как мы знаем, не владеет); его абсолютную наивность во внешнеполитических делах, уже снискавшую ему нескрываемое презрение со стороны других мировых лидеров; его безграничную веру в могущество своего краснобайства; его интеллектуальную леность и отсутствие любознательности; его врожденную нерешительность, отдающую детской верой в силу магических заклинаний (закрой глаза и, глядишь, проблемы нет); его политическую топорность... О чем все это свидетельствует? О гениальности? Увы, поклонники Обамы, ваш кумир – типичный инфантильный нарцисс, пустоватый дилетант, лишенный административного дара и политического чутья, зашоренный своей идеологией радикальный интеллигент, по-видимому, свято убежденный в том, что функции президента целиком и полностью сводятся к бесконечной болтовне.

Но как этот человек вознесся на такую высоту, как он занял должность, которой он столь очевидно не соответствует? Для ответа на этот вопрос следует перенестись на четыре с лишним десятка лет назад. Америку сотрясали революционные катаклизмы, радикальные силы готовились к штурму Зимнего. Однако не вышло, напряженная обстановка разрядилась, и пришлось радикальным вождям пересматривать свою стратегию. Классическая марксистская теория ставит во главу угла классовую борьбу, однако у марксизма не было будущего в стране колоссальной социальной мобильности, где народная психология определялась поговоркой «мой сын будет владеть заводом, на котором я работаю». И американские радикалы это поняли. Они предприняли ревизию «всесильной» теории с учетом американской специфики, вместо классовой зависти поставив в центр революционной стратегии расовый вопрос. Было решено прорываться к власти, играя на чувстве расовой вины американского общества перед потомками негров-рабов.

Началась безудержная пропагандистская кампания, всем социально-экономическим проблемам придавалась расовая окраска, цвета кожи возобладал как решающий фактор во всех сферах жизни. Десятилетия интенсивной психологической обработки населения принесли богатый урожай: страна изнывала от раскаяния за грехи рабства и дискриминации и жаждала доказать, что проклятое прошлое осталось позади. А может ли быть более убедительного символического акта искупления, чем избрание афроамериканца на пост президента? Не хватало лишь одного – подходящего кандидата. Самоназначенные негритянские «лидеры», как на подбор, были либо откровенные жулики, беззастенчиво доившие государство и шантажом обиравшие частные корпорации, либо страхолюдные громилы вроде «Черных пантер», способные внушать лишь страх и отвращение. И когда в поле зрения «прогрессивных» кругов попал юный Барак Обама, они сразу поняли, что такой редкий шанс упускать нельзя. Этот обаятельный молодой человек приятной наружности, с красивым голосом, мягкими манерами и чарующей улыбкой, с юных лет постигший марксистскую премудрость и впитавший в себя радикальные убеждения, как нельзя лучше подходил на главную роль в спектакле, задуманном леворадикальными режиссерами.

Обаму взяли за ручку и, заботливо оберегая от жизненных неурядиц, повели к сияющим вершинам: элитные университеты, где будущий президент, не особенно утруждая себя, приобрел драгоценные дипломы; недолгое стажерство в радикальной юридической фирме, а затем на улицах Чикаго в ипостаси агитатора от полууголовной организации ACORN; избрание в сенат штата Иллинойс, не потребовавшее от него никаких усилий (покровители восходящей звезды убрали с пути Обамы всех соперников, накопав на них компромат), столь же непринужденное избрание в Сенат США (по тому же сценарию); и, наконец, победоносная президентская кампания. Во искупление расовой вины миллионы американцев проголосовали за чернокожего кандидата. План революционеров увенчался полным успехом, их креатура обосновалась в Белом доме.

И тут-то выяснилось, что одно дело произносить возвышенные речи, но совершенно другое – править. Оказалось, что Обама к этому совершенно не приспособлен. Он ретиво приступил к осуществлению радикальной программы, но делал это настолько неумело, настолько топорно, что в короткий срок насмерть перепугал страну и привел свою партию на грань катастрофы. Систематически работать Обама не в состоянии, да и не видит в этом необходимости, поскольку уверен, что все, что от него требуется – это витийствовать. Тем более что окружение президента, как и положено придворной челяди, старательно укрепляет его в этом убеждении. Страну все глубже засасывает трясина экономического кризиса, а глава администрации по-прежнему с утра до ночи маячит на телевизионных экранах и бубнит, бубнит, бубнит... Впрочем, какой с него спрос – ведь ничего другого он не умеет.

И вот мы видим, как с рекордной скоростью катится вниз рейтинг Обамы; как страшное слово «некомпетентность» начинает все чаще мелькать в писаниях либеральных журналистов, тоскливо вопрошающих, почему у Обамы все из рук валится; как в кругах политологов уже бушует полемика на тему о том, заслуживает ли Обама сомнительной чести замыкать список самых бездарных президентов в истории страны, или он пока еще делит ее с Джимми Картером... А ведь какие надежды возлагали на Обаму его поклонники! Отчего же он так быстро оказался у параши? Ответ прост: не по Сеньке шапка.

«Дубина народной войны поднялась со всей своей грозной

и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и

правил, с глупой простотой, но с целесообразностью, не

разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила

французов до тех пор, пока не погибло все нашествие.

Приход к власти в США леворадикальных сил во главе с Бараком Обамой для многих консервативно мыслящих людей прозвучал погребальным звоном по американской демократии, крушением всех надежд. Казалось, что революция, о которой столь долго твердили прогрессисты, свершилась; что их столетняя война против социально-экономической системы, принесшей Америке неслыханное экономическое процветание и невиданную свободу, увенчалась успехом; и под их напором пал последний бастион капитализма. Кто сможет им противостоять? Жалкие остатки здравомыслящей интеллигенции, чудом еще не изгнанные из университетских кампусов? Скудные консервативные средства массовой информации? Зомбированный обыватель?

Все командные высоты были захвачены носителями «прогрессивных» идей, все крупные козыри были у них на руках: их вождь сидел в Белом Доме, его соратники располагали непробиваемым большинством в обеих палатах Конгресса, их эмиссары безраздельно властвовали в средствах массовой информации, в школах и университетах, в профсоюзах и в судах, в сфере искусства и культуры. Оболваненный неустанной пропагандой обыватель сидел у телевизора, лениво следя за перипетиями спортивной борьбы или криминальных драм, хрустя попкорном или чипсами, потягивая пиво или колу и не думая ни о чем на свете.

А тем временем Обама ретиво взялся за дело. Пока ошеломленные республиканцы в Конгрессе приходили в себя, торжествующие демократы состряпали и провели закон о «стимулировании экономики» – 787 миллиардов долларов, которые почти целиком пошли на копившиеся десятками лет заветные проекты левых законодателей и на сохранение рабочих мест членов профсоюзов в штатных и муниципальных органах власти. На горизонте маячили кардинальная реформа здравоохранения и революционная перестройка энергетики с преданием анафеме ископаемого топлива и с переходом на полумифические «возобновляемые источники энергии». Президент и его союзники, не считая, швырялись триллионами долларов, с пугающей быстротой росла государственная задолженность. Америка стремительно скользила к краю пропасти.

Немногие оптимисты справа утверждали, не особенно веря себе, что еще не вечер, что американцы не потерпят такого надругательства над своими ценностями и откажутся покорно идти на заклание на алтаре социализма. Но на чем были построены их бодрые выкладки? На что можно было надеяться? Только на то, что глубоко в американской душе еще теплится дух свободы, что еще живы принципы, положенные в основу американской идеи. Иными словами, на чудо. И чудо произошло!

19 февраля 2009 года корреспондент финансовой сети CNBC Рик Сантелли, в прямом эфире из операционного зала Чикагской товарно-сырьевой биржи, сорвался и, ко всеобщему (и, вероятно, своему собственному) изумлению, гневно обрушился на новую администрацию, подвергнув убийственной критике ее намерение субсидировать ипотечные ссуды, предоставленные миллионам людей, которым они заведомо были не по карману. Под восторженные аплодисменты брокеров разгорячившийся Сантелли по пунктам разгромил экономическую политику Обамы и в качестве заключительного аккорда призвал народ к новому «чаепитию».

(В 1773 году британский Парламент принял закон о введении налога на чай. В американских колониях возникло движение сопротивления против этого закона, нарушившего право колонистов на самообложение налогами. Кульминация наступила 16 декабря 1773 года, когда группа участников сопротивления, переодетых индейцами, взошла на борт трех английских судов с грузом чая, стоявших на якоре в бостонской гавани, и побросала в воду ящики с чаем. Этот символический жест, получивший название «Бостонского чаепития», стал первым залпом революции, которая в конечном итоге привела к краху британского господства в Новом Свете и к появлению на карте мира нового американского государства).

Крик души Рика Сантелли был широко воспринят как призыв к новой революции против произвола Вашингтона. И он был услышан. В считанные месяцы по всей стране, как грибы после дождя, стали появляться ростки движения под названием Tea Party – «Партия чаепития». На самом деле это название – оксюморон, ибо ни то, ни другое слово не соответствует действительности. TEA (по-английски «чай») – акроним фразы Taxed Enough Already (что в приблизительном переводе означает «Хватит с нас налогов»); не является новое движение и партией в формальном смысле, т. е. централизованной структурой с иерархическим управлением. Но уж больно удачно это название перекликалось с историческим символом американской революции. Потому-то новое движение и стало называться «Партией чаепития» – пусть неточно, зато хлестко и насыщено символическим содержанием.

Движение сопротивления возникло в знак протеста против безудержного расползания государства, вторгающегося во все сферы жизни общества, против неслыханного роста государственных расходов и разбухания государственной задолженности, реально грозящих Америке финансовым крахом. Но его подлинные пружины лежат еще глубже. Одни американцы интеллектуально осмыслили, куда ведут замыслы либеральных властителей страны, другие почувствовали это инстинктивно, но люди осознали, что если они и на сей раз промолчат и стерпят, Америка как традиционный оплот экономической и политической свободы исчезнет с лица земли. Сработал инстинкт самосохранения, народ поднялся на борьбу за спасение своей страны.

«Партия чаепития» – классическое популистское движение среднего класса, образующего становой хребет любой демократической страны. Его участников объединяет несложная, но радикальная программа: они требуют облегчить налоговое бремя, резко снизить государственные расходы и прекратить легкомысленное наращивание государственного долга. Иными словами, они требуют, чтобы американское государство положило конец безумным «прогрессивным» экспериментам и перестало жить не по средствам. В отличие от консервативных движений недавнего прошлого «Партия чаепития» ограничивается финансово-экономическими требованиями и не выдвигает социальных задач, но они явственно проглядывают в ее векторе возврата к исконно американским ценностям.

Поначалу правящий класс Америки не распознал угрозы. Большая пресса издевалась над «ЧАЙниками», рисуя их как сброд, как жалкую кучку отщепенцев, которые побуянят-побуянят, сбросят пар и угомонятся. На «Партию чаепития» обрушился словесный шквал оскорблений: они-де косные ретрограды, косматые троглодиты, нацисты, куклуксклановцы – и, разумеется, расисты. Расчет был на то, что под градом критики возомнившие о себе смерды спасуют, затихнут и расползутся по своим норам. Но на сей раз старые рецепты не сработали, сопротивление продолжало быстро расти и набирать силу. В августе 2009 года даже скептикам стало ясно, что на политическое поле вышел новый могучий игрок, с которым волей-неволей придется считаться.

По традиции во время летних каникул члены Конгресса разъезжаются по домам и проводят встречи с избирателями. На сей раз их поджидал неприятный сюрприз. Вместо привычной немногочисленной полусонной аудитории, озвучивающей учтивые просьбы и пожелания, конгрессменов и сенаторов встретили огромные разъяренные толпы избирателей, отлично осведомленных обо всех перипетиях закулисной вашингтонской возни и громогласно требовавших от своих выборных представителей положить конец безобразиям, махинациям и неприглядным сделкам, которые в совокупности составляют процесс так называемого «законотворчества». Захваченные врасплох законодатели были ошеломлены. Некоторые из них пытались увещевать разгневанных избирателей, клянясь, будто действия Конгресса и администрации продиктованы национальными интересами, другие вступали в пререкания с аудиторией, не останавливаясь перед прямыми оскорблениями в адрес «наглой черни», третьи просто стали избегать встреч с избирателями.

Но даже это не отрезвило высокомерный Вашингтон. Разве что тон высказываний о «бунтовщиках» принял еще более вызывающий и издевательский характер, да участились провокации, предназначенные вызвать популистов на акты насилия и тем самым скомпрометировать их. Однако ничто не помогало: «Партия чаепития» продолжала набирать силу. К лету 2010 года она стала признанной грозной силой в американской политике. К ней принадлежали десятки миллионов американцев – около трети избирателей, и сверх того еще множество «независимых» выражало сочувствие ее целям.

В ноябре вновь грянул гром – на губернаторских выборах в Вирджинии и Нью-Джерси уверенную победу одержали республиканцы Билл Макдональд и Крис Кристи. Ну ладно, Вирджиния еще куда ни шло – это все-таки традиционно консервативный штат (за исключением либеральных северных округов, прилегающих к столице Вашингтону), и победа Обамы в нем была в некотором роде сюрпризом. Но чтобы Нью-Джерси, либеральнейшее Нью-Джерси, отдало предпочтение республиканцу – это уже был скандал. Кульминация наступила в январе: в признанном оплоте либерализма Массачусетсе, который не просто так называют «народно-демократической республикой», на место почившего в бозе «льва либерализма» Эдварда Кеннеди в Сенат был выбран республиканец Скотт Браун. Дальше уже ехать было некуда. Во всех трех победах республиканцев решающую роль сыграла «Партия чаепития».

Американскую демократию отличает от ее европейских разновидностей одна ключевая особенность: в Европе выборные должности заполняются по партийным спискам, избирателям предоставлен выбор лишь между кандидатами официальных партий. В Америке же избирательное поле открыто для всех: собрал нужное (относительное небольшое) количество подписей под ходатайством о своей кандидатуре, внес регистрационный взнос (достаточно скромный) – и баллотируйся на здоровье. Этим и воспользовалась «Партия чаепития».

Демократы надеялись натравить «чаевников» на республиканцев, но движение сопротивления проявило необычную политическую зрелость. Понимая, что ее выступление в роли третьей партии расколет консервативный электорат и будет на руку лишь либеральным силам, «Партия чаепития» избрала Республиканскую партию в качестве своего «дома». Однако при этом популисты не проявляли ни малейшей склонности идти на поводу у республиканского центра – они не скрывали, что стремятся преобразовать Республиканскую партию изнутри и сделать ее подлинной носительницей консервативных идеалов. В ходе первичных выборов в нескольких штатах избиратели под влиянием «Партия чаепития» отвергли кандидатов республиканского истеблишмента и заменили их своими собственными, куда более консервативными избранниками.

Не во всех случаях их выбор оказался удачным. Некоторые кандидаты-популисты, баллотировавшиеся под флагом Республиканской партии, не были готовы к предвыборным схваткам с опытным, безжалостным, ни перед чем не останавливающимся противником, наделали ошибок (неизбежных, впрочем, для новичков) и потерпели поражение. Но большинство торжествовало победу. В Конгрессе нового созыва посланцы «Партии чаепития» составят крепкое и энергичное ядро, которое будет во многом задавать тон в республиканской фракции. И если между «младотурками» и республиканским истеблишментом вспыхнет гражданская война (о чем горячечно мечтают демократы), она неизбежно закончится поражением традиционалистов, которые не смогут противостоять мощи «Партии чаепития» – на сегодня самой динамичной, влиятельной и перспективной силы в американской политике.

Противникам «Партии чаепития» остается надеяться на то, что популистское движение выдохнется, людям надоест заниматься политикой, они, махнув на нее рукой, вернутся к своим обыденным делам, и все возвратится на круги своя. Полагаю, однако, что это пустые надежды. Для того чтобы успокоить избирателей, демократам нужно хотя бы для вида смягчить свою позицию, дать понять, что они усвоили преподанный им урок и готовы вступить на путь исправления. Но их поведение никоим образом не свидетельствует о том, что они сделали должные выводы из уроков 2 ноября. Пока лицом демократической фракции в Конгрессе остаются Нэнси Пелоси и Гарри Рид, пока в Белом Доме сидит Барак Обама, у «чаевников» будет предостаточно оснований оставаться начеку и бороться с искушением вновь залечь на печь.

В своей знаменитой книге «Демократия в Америке», напечатанной в 1835 году, выдающийся французский мыслитель Алексис де Токвиль особо подчеркнул замечательную инициативность американцев и их уникальную способность к самоорганизации. События последних полутора лет подтвердили, что американский дух, подмеченный зорким французом без малого два столетия назад, никуда не делся, а просто до времени прозябал втуне. Чтобы вызвать его к жизни, нужен был достаточно сильный раздражитель, достаточно действенный стимул. Барак Обама и явился таким стимулом, пробудившим в стране гордый дух сопротивления, который воплотился в «Партии чаепития». Выборы 2 ноября стали триумфом американской демократии, подтвердив, что американский народ еще не превратился в быдло. Слухи о смерти Америки оказались преувеличенными.

Предание гласит, что после триумфальной атаки на Перл-Харбор 7 декабря 1941 года на кораблях японской эскадры царило буйное ликование. Лишь командующий флотом, архитектор блистательной операции адмирал Ямамото был погружен в мрачное раздумье. На недоуменный вопрос адъютанта, почему он не радуется вместе со всеми, Ямамото печально сказал: «Боюсь, мы лишь разбудили спящего гиганта и вселили в него неукротимую ярость». После своей решительной победы на выборах 2008 года прогрессисты во главе с Бараком Обамой допустили фатальную ошибку: они разбудили спящего гиганта – американский народ – и вселили в него неукротимую ярость.

Отгремели залпы выборов. Отзвучали первые радостные клики победителей-республиканцев, утерли первые слезы побежденные – демократы. Поскрипел зубами нью-йоркский сенатор Чак Шумер, уже примерявший бармы лидера демократического большинства в Сенате в расчете на несостоявшееся поражение Гарри Рида. Либеральные телеведущие объявили историческую порку, учиненную избирателями партии власти, «истерической выходкой инфантильных избирателей» и провозгласили главным содержанием выборов «чудесное спасение» Рида и «героизм» кандидата в сенаторы от Пенсильвании Джо Сестака, «едва не победившего» своего соперника-республиканца. Обозреватель «Нью-Йорк таймс» Юджин Робинсон, присяжный борец с расизмом, который, наверное, даже в солнечном затмении видит расистские происки коварной луны, заявил, что разгром демократов – подлая вылазка белых расистов, не преминувших свести счеты с чернокожим президентом. Газеты начали истошно требовать от республиканцев протянуть руку Белому Дому (от демократов либеральная пресса никогда не требует компромиссов – наоборот, любая их победа провозглашается триумфом добра над злом и «зарей нового дня»)... Словом, все как обычно.

Но теперь встает ключевой вопрос: что дальше? Как поведут себя республиканцы в Конгрессе и особенно в его нижней палате? И самое главное – какие уроки извлек из эпохального поражения президент Обама и что он намерен делать?

Наивные люди полагают, что подготовка к президентским выборам 2012 года начнется, как диктует традиция, в январе будущего года. Они ошибаются: предвыборная страда уже началась. Еще в полутора десятках избирательных округов не определились победители, еще в нескольких штатах не закончилась борьба между кандидатами в губернаторы и сенаторы, а телеведущие на всех каналах уже допытывались у потенциальных кандидатов-республиканцев (а их чуть ли не полтора десятка), готовы ли они «бросить свою шляпу» на президентский ринг в 2012 году. Никого из демократов об этом не спрашивают: считается аксиомой, что на следующих выборах Демократическую партию будет вновь представлять действующий президент – Барак Обама.

Но так ли это? Ходят упорные слухи, что супруга президента уговаривает мужа не баллотироваться, внушая ему, что «они тебя не достойны». Мишель Обаму крайне тяготят жизнь в Белом Доме и обязанности первой леди. Слов нет, ей очень по душе блага, причитающиеся некоронованной королеве Америки – огромный штат прислуги, роскошный стол, поездки в бронированных лимузинах под усиленной охраной, частый отдых на самых модных курортах, восторги толпы, преклонение знаменитостей, которых она еще вчера обожала с почтительного расстояния, а ныне едва удостаивает взглядом. Она с огромным удовольствием читает в гламурных журналах, какая она красавица и модница, любуется своим старательно отретушированным ликом на обложках, учит своих соотечественников, как жить...

Беда, однако, в том, что за все эти атрибуты полубожественной власти приходится платить определенными обязанностями, а вот это-то ей крайне не по нраву – типичная психология захребетников-велфэрщиков, которые принимают как должное общественную помощь, но искренне возмущаются, когда от них требуется отрабатывать подачки, считая это невыносимым унижением для своего достоинства и посягательством на свои права. Плюс к тому же Мишель Обаме не терпится начать делать деньги, спекулируя на своей известности. Первая леди рассчитывает по уходе из Белого Дома вдвоем с мужем собрать не менее обильный урожай, чем супруги Клинтоны, а то, гляди, даже и переплюнуть их.

Президенту тоже по душе греться в лучах славы, разъезжать по свету, без конца играть в гольф, предаваться роскошному досугу и наслаждаться всеми привилегиями, сопутствующими его высокому званию. Красиво жить не запретишь! Вот только работать он не хочет и не может. В Белом Доме он томится и не знает, куда себя деть. Оживает он только на сцене, в обществе милых его сердцу телесуфлеров и толп восторженных почитателей, упиваясь громом аплодисментов и реверберацией своего голоса под гулкими сводами огромных залов. Отказ баллотироваться на второй срок мгновенно превратит его в «хромую утку»: все внимание будет перенесено на его потенциальных преемников, а ему самому только и останется что в угрюмом одиночестве, заброшенному и полузабытому, прозябать в Белом Доме, считая дни до конца своего срока.

С другой стороны, решение баллотироваться на второй срок гарантирует ему два года полной жизни. Он сможет всласть предаваться единственному занятию, которое он любит и умеет – вести предвыборную кампанию, причем в гордом одиночестве, без необходимости отбиваться от нападок соперников-демократов – кто решится бросить вызов действующему президенту с его громадными финансово-административными ресурсами, да еще рискуя при этом навлечь на себя гнев афроамериканцев, самого верного отряда демократического электората? Немаловажно и то, что от решения Обамы зависит не только его собственная судьба, но также благополучие его близкого окружения – сотен людей, поставивших на него как на выигрышную карту и ждущих всевозможных благ от своего выбора. Они сделают все возможное, чтобы не допустить преждевременного ухода своего кормильца с политических подмостков. Да и вообще, виданное ли дело, чтобы кто-то добровольно, не под давлением обстоятельств, отказывался от власти? В силу всех этих причин мы вправе принять в качестве рабочей гипотезы, что Барак Обама будет баллотироваться на второй срок.

Можно ли ожидать, что, готовясь ко второй президентской кампании, Обама пренебрежет соображениями собственной политической выгоды и будет руководствоваться национальными интересами страны? Ничто не дает оснований для такого дерзкого предположения. Вся его тактика поведения по отношению к республиканцам в Конгрессе, безусловно, будет продиктована сугубо политическими соображениями. Но тут у него есть выбор. Известно, что, готовясь к следующей войне, генералы всегда исходят из опыта войн предыдущих. А прошлые политические войны предлагают Обаме два варианта – трумэновский и клинтоновский.

В преддверии президентских выборов 1948 года будущее рисовалось президенту Гарри Трумэну самыми мрачными красками. На выборах 1946 года республиканцы получили подавляющее большинство в обеих палатах Конгресса, в стране бушевала послевоенная инфляция, пресса, не стесняясь в выражениях, поносила крайне непопулярного президента. Казалось, все предвещает ему верное поражение. Тогда Трумэн придумал ловкий ход: он стал напропалую накладывать вето на все законопроекты, принимавшиеся законодателями, одновременно обличая их как трутней, не заслуживающих народного доверия – «этот бездельный Конгресс». Двуличная тактика увенчалась успехом: Гарри Трумэн пусть и ничтожным большинством, но все же победил республиканского кандидата – губернатора Нью-Йорка Томаса Дьюи.

Еще более поучителен пример единственного президента-демократа за весь период с окончания Второй мировой войны, который был переизбран на второй срок, – Билла Клинтона. Сокрушительный разгром Демократической партии на промежуточных выборах 1994 года, вызванный попыткой супруги президента поставить под государственный контроль систему здравоохранения страны, поверг Клинтона в глубокий шок. Однако он быстро оправился от оцепенения. Уже в своей январской речи «О состоянии союза» президент дал понять, что услышал и понял сигнал, который ему послали избиратели, торжественно провозгласив: «Эра всемогущего государства осталась позади». Началась эра «триангуляции»: президент, вздохнув, отложил в дальний ящик планы социалистических преобразований (а они были почище обамовских), надел намордник на свою не в меру ретивую супругу, поправел и начал лавировать между обеими партиями, выступая в роли нейтрального арбитра – носителя умеренного начала, народного заступника, сдерживающего неумеренные порывы «экстремистов» как справа, так и слева. Тактика принесла успех: он уверенно победил на президентских выборах 1996 года.

Большинство либеральных и нейтральных политологов советуют Обаме пойти по стопам Клинтона. Но захочет ли это сделать Обама, да и по силам ли это ему?

Клинтон – чистой воды оппортунист и хамелеон. Нет, конечно, он истово исповедует леворадикальные взгляды, но они не составляют стержня его существования. Он весь во власти своих темных инстинктов, идеология для него стоит на заднем плане – нечто вроде «приятного шума, способствующего пищеварению», как отзывался о музыке герой одного из рассказов О’Генри. Политика для него – игра, успех в которой приятно щекочет его самолюбие и позволяет ему в полной мере предаваться жизненным утехам и усладам. Он в первую очередь жуир и сластолюб, и лишь потом человек идеи.

Клинтон резво начал политическую карьеру на посту губернатора родного Арканзаса. На старте он попытался было претворять в жизнь «идеи социальной справедливости», которыми тешились леворадикальные студенты-шестидесятники, поражаясь собственному идеализму и благородству. Но косным жителям его штата не понравились затеи своего прогрессивного земляка, и на следующих же выборах Клинтона прокатили на вороных. Молодой политик живо сориентировался: он принялся всенародно каяться в своих прегрешениях, ссылаясь на молодость и неопытность и обещая исправиться. Каждое воскресенье он с видимым упоением распевал духовные гимны, демонстрируя свое религиозное рвение перед объективом телекамеры в единственной церкви Литл-Рока, откуда на весь штат транслировалось воскресное богослужение; он постоянно маячил на благотворительных мероприятиях, появлялся на пожарах и похоронах, утирая слезы скорбящим, и веселился на празднествах, трудолюбиво создавая себе образ «своего парня». Простодушные арканзасцы поверили чудесной метаморфозе, простили раскаявшегося блудного сына и вернули его в губернаторский дворец. Больше Клинтон не экспериментировал: он вел себя осмотрительно, охотно шел на компромиссы с оппозицией и вообще старался не гнать волну. Став президентом, он на время утратил осторожность и был наказан избирателями в 1994 году, но быстро опомнился и по своему старому рецепту сдвинулся в центр политического спектра.

Способен ли на такую же гибкость Барак Обама? Вряд ли. Если для Клинтона смена вех не представляет никаких затруднений (дело житейское!), то для Обамы она практически немыслима. Он видит в себе историческую фигуру, покорителя вершин, великого преобразователя. Не обладая любознательностью и способностью к критическому мышлению, но крайне честолюбивый и самовлюбленный, он стал игрушкой в руках революционеров, увидевших в нем идеальное орудие для осуществления своих замыслов. Играя на его самолюбии, они внушили ему преувеличенное представление о своей персоне и, как пустой сосуд, заполнили ему голову гремучей смесью антиамериканизма, марксизма и негритянского национализма. Оказавшись у кормила власти, этот человек, с ранней юности пылавший классовой ненавистью и жаждой расовой мести, принялся ретиво воплощать в жизнь идеи принудительного равенства и ниспровержения оплота капитализма, империализма и угнетения, какой видится Америка ему и его единомышленникам-революционерам.

Обама не мелочился. Он с первого дня взял курс на грандиозные свершения, предназначенные в корне изменить лицо Америки и в одночасье превратить ее из твердыни рыночного капитализма в социал-демократию европейского образца. Отказаться от своих планов, пойти на компромисс с консервативными силами в его глазах равносильно тому, чтобы пожертвовать своим местом в истории, остаться у разбитого корыта, признать себя неудачником. Либералы много десятков лет мечтали о национализации системы здравоохранения, но никому это не удавалось, и лишь он, Обама, смог совершить невозможное и вывести Америку на светлый путь. И что же, прикажете одним махом похоронить все, что было добыто с таким трудом?! Нет, ни за что! Да и не умеет он как следует лицедействовать. Если Клинтон легко и свободно меняет личины, мимикрируя под сиюминутную аудиторию, Обама всегда один и тот же – холодный, надутый, чванливый. Таким он был и во время предвыборной кампании, только тогда избиратели поддались уговорам рептильной прессы и позволили убедить себя в том, что явственно веявшая от кандидата Обамы ледяная отчужденность – свидетельство невозмутимости и хладнокровия, его пристрастие к напыщенной фразе – признак высокой интеллектуальности, а высокомерно-презрительное отношение к соперникам – знак истинного аристократизма.

Как можно ему унижаться перед темной толпой, если он всеми фибрами души ощущает свое высокое предназначение, если его окружение (чрезвычайно умные и образованные люди!) в один голос твердит ему, что он – мессия, сошедший на грешную землю, чтобы спасти человечество и повести его к сияющим вершинам! И пусть отщепенцы справа кричат, будто он пренебрегает волей американского народа, которому не понравились попытки навязать ему социализм. Куда более достойные мыслители – его союзники-прогрессисты – считают, что как раз наоборот: все беды от половинчатости его политики, от того, что он недостаточно решительно проводил в жизнь радикальную программу. Стало быть, путь к успеху не в том, чтобы изменить курс, а в том, чтобы удвоить усилия. О каком пересмотре политики может идти речь?! Чтобы осознать свои просчеты, необходимо ясно видеть реальность, а нарцисс Обама существует в зеркальном мире: куда ни повернись, он повсюду видит только самого себя.

Словом, Барак Обама ни по мировоззрению, ни по темпераменту, ни по свойствам своей натуры не в состоянии действовать à la Клинтон. Значит, остается трумэновский вариант. Надо полагать, что именно такой путь он и изберет, – путь конфронтации с Конгрессом.

Со своей стороны, оппозиция тоже не видит никаких оснований для компромисса с президентом, ибо исход выборов – это не столько вотум доверия республиканцам, сколько вотум недоверия демократам и их президенту. Республиканцам вручен мандат не на то, чтобы слиться с демократами в двухпартийных объятьях, а чтобы заблокировать радикальную программу администрации. Компромиссы будут им только во вред, если они пойдут на сговор с Обамой, их ждет скорая беспощадная расправа на выборах 2012 года.

Свидетельством того, что Обама готовится идти на таран, явилась его первая реакция на эпический разгром, который потерпела на выборах его партия. Впервые с 1948 года в Палате представителей будет заседать менее 200 демократов. Перед лицом такого сокрушительного поражения, казалось бы, нужно взять покаянный тон, признать свои ошибки и пообещать исправиться. И Обама, уступая увещеваниям своих насмерть перепуганных союзников, произнес несколько формально примирительных слов и вскользь признал свою косвенную ответственность за поражение.

Однако поворотом курса от его выступления и не пахло. Если отжать словесную воду, которой, как обычно, были в изобилии пропитаны пространные ответы президента на пресс-конференции, проведенной им на другой день после выборов, в сухом остатке получается следующее: я все делал правильно и не вижу оснований пересматривать мою политическую программу; глупый и невежественный народ, испуганный экономическими невзгодами (в которых я не повинен – во всем виноват мой предшественник), впал в панику и утратил способность ясно мыслить и оценивать ситуацию; моя единственная ошибка в том, что я не сумел как следует объяснить этим идиотам-избирателям ослепительное великолепие моих программ. Мне идти на компромисс с республиканцами?! Еще чего! Пусть они сами идут мне навстречу. (Это все равно, что поверженный в нокдаун боксер, едва придя в себя, предлагает торжествующему противнику сдаваться).

Президент, вероятно, готов для вида сделать какие-то примирительные символические жесты. В частности, вполне возможно, что он согласится продлить еще на пару лет действие истекающего в конце года закона о снижении налогов, проведенного Джорджем Бушем). Но в остальном его пресс-конференция прозвучала как объявление войны оппозиции. В силу этого следует ожидать, что ближайшие два года станут периодом законодательного топтания на месте.

В Конгрессе будут распоряжаться республиканцы. Палата представителей так устроена, что даже минимальное преимущество дает большинству всю полноту власти, меньшинство же абсолютно бессильно и бесправно (в чем мы имели возможность убедиться на протяжении последних двух лет). Сенат – другое дело, меньшинство в нем обладает большими возможностями и при желании может резко затормозить, а то и полностью заблокировать работу своей палаты. Особенно действенное оружие представляет собой обструкция, которая преодолевается лишь 60-ю голосами, в то время как по итогам выборов в высшей палате Конгресса останется лишь 53 сенатора-демократа (включая блокирующихся с ними двух независимых). То есть, формально сохранив за собой контроль над Сенатом, фактически демократы будут бессильны перед лицом оппозиции. Не говоря уже о том, что над ними нависает грозный призрак следующих выборов, и у большой группы сенаторов-демократов уже сейчас дрожат поджилки.

На прошлых выборах демократам пришлось защищать 19 из 37 мест в Сенате, причем в основном в «своих», либеральных штатах, и тем не менее республиканцам удалось отобрать у них шесть мест в верхней палате Конгресса, не потеряв ни одного своего. А из 33 сенаторов, которым предстоит переизбираться в 2012 году, лишь 10 – республиканцы, а 23 – демократы (включая обоих независимых), причем главным образом из консервативных штатов. Неужто Джиму Веббу (Вирджиния), Бену Нелсону (Небраска) или Джону Тестеру (Монтана) захочется лезть головой в петлю, закрывая грудью президента, чью политику на дух не переносят их избиратели? Как-то не верится: своя шкура ближе к телу, чем идеологическая рубашка. Да, кстати, и у так называемых «умеренных» республиканских сенаторов, полагаю, пропадет охота флиртовать с демократами, чтобы не разделить судьбу, скажем, сенатора Боба Беннета, забаллотированного избирателями Юты на первичных выборах за недостаточную твердость в консервативных принципах.

Словом, республиканцы в Конгрессе при пассивной, а может быть, даже активной поддержке группы умеренных (т. е. представляющих консервативные «красные» штаты) демократов в Сенате наглухо заблокируют радикальную программу Обамы. А тот, в свою очередь, будет отбивать угрозой вето все попытки оппозиции обратить вспять достижения либерального законотворчества последних двух лет. Развивая боксерскую метафору, можно сказать, что Конгресс и Белый Дом войдут в клинч и повиснут друг у друга на руках до тех пор, пока следующие выборы не решат исход поединка.

Впрочем, так ли уж это плохо? История свидетельствует, что взаимный паралич законодательной и исполнительной власти обычно сопровождается экономическим благоденствием страны. Недаром умные и образованные отцы-основатели, вырабатывая основы политического устройства Америки, сосредоточили главное внимание на сдержках и противовесах, которые как раз и призваны сдерживать порывы власть имущих. Занятые борьбой друг с другом, паны оставляют в покое холопов, которые могут в кои-то веки расправить плечи, свободно вздохнуть и без помех заняться налаживанием своего хозяйства.

[1] Одна их предлагаемых ниже читателю статьей была написана до ноябрьских выборов, две другие – после.