Лев Бердников

Цари и евреи - 2

От равноправия к черте оседлости

Екатерина II

Во время своего путешествия на юг империи в 1787 году Екатерина Великая приняла депутацию новороссийских евреев. Те подали петицию с просьбой отменить употребление в России оскорбительного для них слова “жид”. Императрица согласилась, предписав впредь использовать только слово “еврей”. Сговорчивость Екатерины тем понятнее, что речь шла не об искоренении национальной и религиозной нетерпимости к евреям, а лишь о слове, ни к чему ее не обязывавшем. Слова, слова, слова... Подобный прецедент уже был: императрица незадолго до того издала указ, запрещавший в письмах на высочайшее имя уничижительную подпись “раб”, заменив её на просвещённое: “верноподданный”. Любопытно, что нашелся пиит (Василий Капнист), который написал по этому поводу хвалебную “Оду на истребление звания раба”, где толковал монарший указ не иначе как освобождение от крепостного права. И что же Екатерина? Она велела передать зарвавшемуся стихослагателю: “Вы хотите уничтожения рабства на деле... Довольно и слова!”. Сказанное императрицей можно отнести и к евреям, тем более что табу на бранное слово “жид” распространялось только на официальные правительственные документы; в устной же речи, равно как и в произведениях изящной словесности, употребление этого слова отнюдь не возбранялось.

Если говорить об отношении Семирамиды Севера к еврейскому племени, то явственно прослеживается ее неукротимое желание примирить, казалось бы, непримиримое: передовые идеи века Просвещения и вытекающие из них эмансипацию и интеграцию этого малого народа в составе многонациональной империи - и заскорузлую ненависть к нему большинства населения, приправленную вдобавок религиозным антисемитизмом и ксенофобией. Классический пример образа еврея в глазах народа представлен в романе “Отцы и дети” Ивана Тургенева, где мать Базарова, богомольная Арина Власьевна, свято верила, что “у всякого жида на груди – кровавое пятнышко”.

Екатерина, по счастью, была лишена подобных предрассудков и чужда национальных фобий. Монархиня закрывала глаза на незаконное пребывание в Петербурге нескольких иудеев, разместившихся в доме... ее духовника (!). “Их терпят вопреки закону; делают вид, что не знают, что они в столице”, - откровенничала императрица. Вот уж поистине “евреи, которых не было”!

Однако в государственных решениях Екатерина приспосабливалась к требованиям текущего момента. Вот что произошло, когда в Сенате обсуждался вопрос о разрешении евреям селиться в стране. Предоставим слово самой Екатерине. В своих “Записках” она писала: “На пятый или шестой день по вступлении на престол явилась в Сенат... Случилось по несчастию, что в этом заседании первым на очереди… оказался проект дозволения евреям въезжать в Россию. Екатерина, затрудненная по тогдашним обстоятельствам дать свое согласие на это предложение, единогласно признаваемое всеми полезным, была выведена из этого затруднения сенатором князем Одоевским, который встал и сказал ей: “Не пожелает ли Ваше Величество прежде, чем решиться, взглянуть на то, что императрица Елисавета собственноручно начертала на поле подобного предложения?”. Екатерина велела принести реестры и нашла, что Елисавета написала на полях: “Я не желаю выгоды от врагов Иисуса Христа”. Повторив, что с момента вступления ее на престол не прошло и недели, Екатерина пишет о себе в третьем лице: “Она была взведена на него для защиты православной веры; ей приходилось иметь дело с народом набожным, с духовенством, которому не вернули его имений и у которого не было необходимых средств к жизни..; умы, как всегда бывает после столь великого события, были в сильнейшем волнении: начать такой мерой не было средством для успокоения [умов], а признать ее вредной было невозможно. Екатерина просто обратилась к генерал-прокурору, после того как он собрал голоса и подошел к ней за ее решением, и сказала ему: “Я желаю, чтобы это дело было отложено до другого времени”. Императрица резюмирует: “Так-то нередко недостаточно быть просвещенным, иметь наилучшие намерения и власть для исполнения их; тем не менее, часто разумное поведение подвергается безрассудным толкам”.

По-видимому, опасаясь “безрассудных толков”, Екатерина в Манифесте о дозволении иностранцам селиться в России (от 4 декабря 1762 года) специально оговорила: “кроме жидов”.

Но всё же уже на самой заре её царствования угадывались приметы нового, отличного от её ортодоксальной тётушки отношения к евреям. Достаточно вспомнить, что Елизавета, вступив на престол, первым делом изгнала со Двора некрещёного гоф-комиссара Леви Липмана, а затем оставила без средств к существованию знаменитого лейб-медика Антонио Рибейро Санчеса, всего лишь заподозрив его в приверженности к иудаизму. Екатерина же незамедлительно распорядилась “доктору Санше производить из комнатной суммы пенсиону по тысячу рублей в год, по смерть его”.

И вот, укрепившись на троне, прагматичная Екатерина принимает уже другие решения. Руководствуясь идеями “общественной пользы” и “интересной прибыли” (что ранее отвергала ортодоксальная Елизавета), она облегчает положение иудеев. Впрочем, инициатива шла и снизу: в 1764 году поступило обращение от шляхты, старейшин и гетмана с просьбой хотя бы краткосрочно пускать евреев на земли Украины. А в марте того же года городской совет Риги эхом повторил сию петицию, подчеркнув экономические трудности, которые переживал город после изгнания евреев. Одновременно правительство приступило к освоению присоединённой Новороссии, которую готовы были заселять “хоть жидами”. И управлявший краем Алексей Мельгунов нанимал эмиссаров, чтобы привлечь еврейских колонистов из Пруссии и Польши.

Историки обращают внимание на скрытые действия императрицы в пользу иудеев. И действительно, в ее ранних письмах и реляциях мы не найдем ни одного прямого упоминания о евреях. Монархиня словно стыдится произнести это неудобное для нее слово. Так, в письме к генерал-губернатору Риги графу Юрию Броуну от 29 апреля 1764 года она требовала снабдить новороссийских купцов паспортами, без указания национальности и без различия вероисповедания. Речь-то явно шла о евреях, и Екатерина приписала своей рукой по-немецки: “Если вы меня не поймёте – не моя вина. Держите всё в тайне!”.

И вот в Риге, куда при Елизавете даже въезд евреям был заказан, теперь можно было приметить ермолки и пейсы. Вели свою коммерцию оборотистые иудейские купцы, для которых за чертой города отстроили специальное подворье. Там же останавливались сотни сынов Израилевых, которых приветила комиссия по переселению евреев в Новороссию. Выделялись так называемые “шютс-юден” - около четырёх десятков семей привилегированных евреев, свободных от ограничения на проживание, - те укоренились в Риге всерьёз и надолго. Прочим иудеям разрешалось постоянно жить на землях Шлока (ныне Слока).

Впрочем, нельзя не сказать о внезапной немилости государыни к иудеям Лифляндии и Курляндии. Дело было осенью 1770 года, когда в Литве и Польше свирепствовала эпидемия моровой язвы. Монархиня распорядилась тогда соблюдать предосторожности от заразы и, несмотря на остановку в торговле, направлять всех проезжающих христиан в карантинные дома. А вот евреев (и только евреев!) вознамерилась выслать вон из всех городов и весей края, особо отметив при этом их “лакомство [алчность – Л.Б.] и пронырство”. При этом грозилась: “А если они упорно в том стоять будут и пренебрегут общей целостью, в таком случае принуждена буду тех жидов через нарочные военные команды высылать”. Высылка оказалась делом многотрудным, ибо ей сильно воспротивились местные помещики (те пользовались услугами евреев и получали от них знатную прибыль), так что и впрямь пришлось военную силу употребить.

Подоплёка изгнания иудеев разумному объяснению не поддаётся. Рижский еврей Беньямин Шпеер даже подал на имя императрицы прошение в защиту своих соплеменников, где разъяснял, что мера сия смысла не имеет, так как многие поляки, пренебрегая предосторожностью, “ездят беспрепятственно в Ригу”. Как заметил историк Илья Оршанский, моровая язва была здесь лишь удобным предлогом. И утверждает, что к сему руку приложили местные купцы: уж очень они боялись соперничества с “пронырливыми жидами” - вот и восстановили против них власть имущих. Да и Екатерина, приняв на веру дурные толки о евреях, пишет о них теперь с нескрываемой антипатией. Перемену взглядов императрицы на народ Израиля видит в этом князь Николай Голицын, отмечая, что в 1760-е годы она относилась к евреям куда более благожелательно.

Однако на словах императрица не уставала повторять, что занята “неусыпной заботой о благе всех подданных”, “без различия расы и веры”. В “Наказе, данном Комиссии о сочинении проекта Нового Уложения” (1768) Екатерина провозгласила весьма прогрессивные постулаты. Их основой во многом были идеи французских просветителей, которыми она была одушевлена.: “Равенство граждан состоит в том, чтобы все подвержены были тем же законам… В толь великом государстве, распространяющем своё владение над толь многими разными народами, весьма бы вредный, для спокойствия и безопасности своих сограждан, был порок запрещение или недозволение различных вер … Человек, кто бы он ни был… сие одно слово подаёт уже совершенное изображение всех нужд и всех средств к удовлетворению оных”. В этой связи историк Сергей Бершадский замечает: “Для ученицы философов XVIII в. вероисповедные различия не имели никакой важности. Поэтому в основе её политики не могли лечь ни старомосковские взгляды на евреев как на басурман вообще, ни мысли преемников Петра Великого, выраженные всего лучше в известной резолюции императрицы Елисаветы Петровны”.

Екатерина настойчиво подчёркивала свою приверженность идеям и духу Просвещения, покровительствовала философам, состояла со многими из них в переписке, а некоторых радушно принимала в Северной Пальмире. Но все ли из них, корифеев века, проявляли к евреям одинаковое благодушие и толерантность? Мнения существенно разнились. Шарль Луи де Монтескье в своём “Духе законов” считал источником бед евреев нетерпимость к ним христиан. Призывал “отменить все частные подати, наложенные на евреев, а также дать им более обширные привилегии” и грезил о том времени, когда можно будет возгласить: “Теперь евреи спасены: суеверия более не восторжествуют, их более не станут уничтожать из-за убеждений”. В этом же ключе писал шевалье Луи де Жокур: “Государи осознали свои собственные интересы и стали проявлять больше умеренности в отношении к евреям. В отдельных местах, как на севере, так и на юге почувствовали, что без их помощи невозможно обойтись. Не говоря о великом герцогстве тосканском, Голландия и Англия, вдохновляемые самыми благородными принципами, всеми способами смягчили их положение при неизменном покровительстве правительств этих стран”.

Но были и другие. Жан Жак Руссо, хотя и отмечал сплочённость и своеобычность евреев, называл их “самым подлым из народов, когда-либо существовавших”. И энциклопедист Никола Буланже обличал: “Евреи остаются рассеянными, потому они необщительны, нетерпимы, слепо привязаны к своим предрассудкам”. Целые потоки брани в адрес иудеев изрыгал Поль Анри Тири Гольбах. Он горячо настаивал на том, что современные евреи, равно как и их пращуры, чужды истинной морали и “хорошо известны своими мошенничествами и недобросовестностью”. При этом предостерегал, ни в коем случае не давать им силу, ибо, “если бы они были более могущественными, … то возобновили бы те трагедии, которые в древности постоянно происходили в их стране”.

Да и Вольтер, к мнению которого Екатерина II очень прислушивалась, стоял на непримиримо антисемитских позициях, как точно заметил Евгений Дюринг, “он презирал евреев как античных, так и современных, не только от всего сердца, но и всеми силами своего ума”. Его инвективы пышут злобой: “Вы найдёте в евреях лишь невежественный и варварский народ, соединивший в себе искони самую грязную скупость с самым отвратительным суеверием и непобедимейшей ненавистью ко всем другим народам, которые терпят и обогащают его”. И Дени Дидро, с одной стороны признавал, что “во всех странах Европы, где правит коммерция, находясь в безопасности, [евреи] стали средством, с помощью которого самые отдалённые друг от друга народы могут вступить в контакт”, с другой - не уставал повторять, что они “обладают всеми недостатками, присущими невежественной и суеверной нации”.

Когда Дидро в бытность в Петербурге обратился к Екатерине с вопросом касательно евреев, та ответствовала: «Евреи были изгнаны из России императрицей Елизаветой в начале её царствования, около 1742 года. В 1762 году шла речь о том, чтобы их вернуть, но так как вопрос был поднят несвоевременно, то дело осталось в том же положении. В 1764 году евреи были допущены жить и торговать в заднепровской Новороссии… В конце концов, допущение их в Россию сильно повредило бы нашим мелким торговцам; эти люди всё себе заграбастают и вызовут больше неудовольствия, чем дадут выгоды при возвращении своём в Россию”.

Любопытно в этой связи напомнить, что в свое время Петр Великий, отказывая евреям в праве торговать и селиться в России, говорил прямо противоположное: “Хотя они [жиды - Л.Б] и считаются искусными обманщиками в торговле целого света, однако, сомневаюсь, чтобы им удалось обмануть моих русских”. Кто же прав? Думается, Екатерина, которой были известны свойства купеческого сословия России и способность евреев конкурировать с ним. Только не о мошенничестве и обмане иудеев надо здесь говорить, а об их особой предприимчивости, находчивости и жизнестойкости. Можно заключить, что положение просвещённой монархини направляли Екатерину к терпимости и равноправию “без различия расы и веры”, но особых симпатий к евреям она, как и некоторые философы-энциклопедисты, не питала.

Нашелся, однако, в русской истории XVIII века государственный муж, который без обиняков и лавирования говорил о правах иудеев во весь голос. То был всесильный сподвижник и фаворит Екатерины, фельдмаршал и светлейший князь Григорий Александрович Потемкин-Таврический (1739-1791). Блистательный администратор и военачальник, покоритель Крыма и строитель Черноморского флота, Потемкин был личностью харизматической. “Гений, потом гений – и еще гений, – рисует его психологический портрет современник, – природный ум, превосходная память, возвышенность души, коварство без злобы, хитрость без лукавства, счастливая смесь причуд, великая щедрость в раздаянии наград, чрезвычайная тонкость, дар угадывать то, чего он сам не знает, и величайшее познание людей”. Влияние Потемкина на императрицу трудно переоценить. “Усердия и труд твой, - писала ему Екатерина, - умножили бы мою благодарность, есть ли б она и без того не была такова, что увеличиться уже не может”.

Годы головокружительного взлета карьеры этого фактического соправителя императрицы (1772 – 1790) совпали по времени с первым разделом Польши, в результате которого под российским скипетром оказалось семидесятипятитысячное еврейское население. И во многом благодаря светлейшему князю преобразования века Просвещения распространились и на новообретенных евреев. Вообще, “фактор Потёмкина” представляется значимым и на каком-то этапе даже определяющим в еврейской политике Екатерины.

Не исключено, что отчасти под его влиянием императрица в 1772 году предоставила евреям присоединенных территорий определенные права гражданства. В официальном “Плакате” от 11 августа 1772 года провозглашалось: “Еврейские общества, жительствующие в присоединенных к Империи Российской городах и землях, будут оставлены и сохранены при всех тех свободах, коими они ныне в рассуждении закона и имуществ своих пользуются”. Однако, хотя иудеи и получили права отправления религиозных обрядов и пользования имуществом, осторожная Екатерина лишила их возможности свободно передвигаться по империи. Это подтвердил и генерал-губернатор Белоруссии Захар Чернышев, указав, чтобы евреи торговали “только в Белорусских губерниях, а в Россию бы с товарами не ходили”. На деле же, невзирая на препоны, иудейские купцы ходили в русские города и промышляли там своими товарами.

С подачи Потёмкина власти озаботились освоением новоприсоединенных земель, требовавших трудолюбивых хлебопашцев. Уже упомянутый нами Беньямин Шпеер, пользовавшийся покровительством полоцкого губернатора Михаила Кречетникова, представил проект, в коем впервые высказался в пользу приобщения российских иудеев к сельскохозяйственному труду, что в дальнейшем, вплоть до XX века, рассматривалось как способ “нормализации” еврейского народа.

Разрабатывались планы и по привлечению поселенцев в южные губернии России, и, по преданию, именно Потёмкин убедил Екатерину добавить в проект 1775 года небывалую оговорку: “включая и евреев”. Это он представил целую программу привлечения иудеев в Новороссию, чтобы как можно скорее развернуть торговлю на отвоеванных землях: в течение семи лет не взимать с них налогов, предоставить право торговать спиртным, обеспечить защиту от мародеров. Иудеям разрешалось открывать синагоги, сооружать кладбища и т.д. В целях увеличения народонаселения края поощрялся ввоз в Новороссию женщин из еврейских общин Польши: за каждую такую потенциальную невесту светлейший платил пять рублей. Известно, что на сем поприще подвизался “еврей Шмуль Ильевич”. Вскоре Екатеринослав и Херсон стали частично еврейскими городами.

Надо сказать, что законодательство 1780-х годов принесло еврейским общинам защиту и статус. А с вводом в действие 1 января 1780 года акта “Учреждения об управлении губерний” в Могилевской и Полоцкой губерниях интеграция евреев в российское общество заметно усилилась. Иудеи обрели новое социальное положение по сравнению с тем временем, когда они находились в составе Польши, и не были интегрированы в социальную структуру государства. Как и христианам, им было предложено записываться в сословия в зависимости от рода занятий и наличия собственности. Все они оказались причисленными к купечеству или мещанству, платили налоги и были подсудны магистратам и ратушам. То есть, по существу, христианскому населению верховная власть предложила общаться с евреями, как с равными.

Не случайно во время путешествия Екатерины II вместе с Потёмкиным и австрийским императором Иосифом II (в 1781 году он издаст знаменитый Эдикт толерантности) по Белорусскому наместничеству, в 1780 году она трижды (!) приняла депутации местных евреев.

Когда 25 мая 1780 года Её Величество посетила Могилев, самым пышным и ярким оказалось убранство еврейских улиц. Современник живописует разноцветные фейерверки и иллюминации, оркестр еврейских музыкантов на главной площади города, который “попеременно почти денно-нощно” играл зажигательную народную музыку. А перед оркестром, со стороны входа, горела надпись: “Торжествуем, яко же во времена Соломона”. Представители кагала церемонно поднесли государыне оду на расшитой золотом парчовой подушке, которую та благоволила милостиво принять. Сие празднество, как будто, было учинено по случаю того, что евреи теперь - равноправные подданные Российской империи, покровительствуемые просвещённой Екатериной.

Так же торжественно проходила и встреча в Шклове, 31 мая, где евреи “обоего пола с их кагалом”, рассредоточенные по обе стороны затейливых триумфальных ворот, приветствовали императрицу “радостными криками”.

Но особенно замечательным был приезд государыни в Полоцк, 19 мая. Еврейская община города поднесла ей книгу in folio с золотым вензелем “С.А.” (Catherina Alexiewna), увенчанным лаврами. На 12-ти страницах из белого атласа напечатаны еврейские панегирические стихи с переводом на французский и немецкий языки. И вот что интересно – экземпляр этой оды попал в библиотеку Григория Потёмкина, который, по-видимому, и был инициатором встреч императрицы с иудеями.

А 7 мая 1786 года вышел указ, явившийся самым ранним в Европе официальным признанием гражданского равноправия евреев. Под властью Екатерины II они – ещё до Французской революции – получили возможность избирать и быть избранными на общественные должности, то есть иудеям позволили выбирать представителей во все городские институты, наравне с другими группами населения, и передали их в юрисдикцию губернских судов. Кроме того, им разрешалось арендовать винокурни и корчмы на тех же условиях, что и всем остальным. Это означало, что отныне власти станут официально терпеть их и в сельской местности. Как отметил американский историк Ричард Пайпс, указ “впервые формально провозгласил, что евреи наделены всеми правами их сословия и что дискриминация их на основе религии или происхождения является незаконной”.

Чтобы понять, насколько прогрессивными и беспрецедентными в судьбе евреев стали эти узаконения вдохновленной Потемкиным Екатерины, достаточно бросить взор на “просвещенную” Европу того времени. Мы увидим и венценосного юдофоба, короля прусского Фридриха II, инициатора жестоких гонений на евреев; и императрицу Священной Римской империи Марию Терезию – зоологическую антисемитку, сравнившую иудеев с чумной заразой (даже со своим банкиром Диего де Агиларом она беседовала через ширму). А вот российские евреи, как подчёркивает в своей книге “Двести лет вместе” (Т. I, 2001) Александр Солженицын, находились в более привилегированном положении, чем абсолютное большинство русского народа: “Евреи в России от начала имели ту личную свободу, которой предстояло еще 80 лет не иметь российским крестьянам”. Что ж, действительно, получается, что к инородцам правительство относилось лучше, чем к своим же крепостным рабам. Только уж не иудеи в этом повинны!

Надо, однако, иметь в виду, что избирательные права евреев не были реализованы во всей полноте. Палки в колёса ставили и местные бюрократы, и нееврейское население городов. Как отметила английский историк Исабель де Мадариага, “хотя власти, возможно, и намеревались создать серьёзные предпосылки для развития еврейского городского сословия, в издаваемых ими распоряжениях царила такая двусмысленность и неточность, что антисемитски настроенным губернаторам или местным властям легко было их обойти”.

С другой стороны, хотя равноправие подданных громогласно провозглашалось, евреям, принявшим христианство, гарантировались особые привилегии. Монарший указ от 17 октября 1776 года разрешал выкрестам вступать в любую купеческую гильдию или ремесленное сословие, а также наделял их правом свободно передвигаться по всей империи. Православный прозелитизм весьма одобрялся, ибо знаменовал признание России и русского образа жизни. Еврей, обращённый в христианство, в правовом смысле переставал быть евреем. Показателен в этом отношении указ от 19 ноября 1781 года “о свободе Польских пленных, восприявших Греческое исповедание”, разрешивший “крещёному из Жидов Кириллу Фёдорову… свободное житьё в России”.

А в 1782 году императрица рассматривала прошения о поселении в Херсоне изгнанников с завоёванного испанцами острова Менорка, но согласилась принять только православных греков и корсиканцев, а евреям категорически отказала. И это несмотря на то, что те обязались вывезти в Херсон своих торговцев, ремесленников, земледельцев, художников, рукодельных и шёлковых мастеров, рабочих по устройству завода “цветных и других всякого рода стёкол” – без малейших издержек со стороны русского правительства! Для себя же они испрашивали лишь поселение в местах, удобных для торговли; земли наряду с другими колонистами; денежную помощь художникам и рукодельным мастерам “для скорейшего проведения их работ”; свободное отправление веры и открытие синагог; “вольность и свободу в отправлении торгов”; все права русских подданных, наравне с переселенцами прочих национальностей. Впрочем, в своём ответе монархиня оговорила, что если помянутые евреи перейдут в православие, тогда - милости просим! Решение Екатерины, на первый взгляд, противоречило её действиям в 1764 году и закону 1769 года, когда она хотела заселять евреями Новороссию. Но условия меноркских евреев могли показаться ей чрезмерными и наглыми, особенно получение всех прав наравне с переселенцами-христианами, которым, в частности, по закону 1763 года было разрешено расселяться по всей стране. Да и антипатия к “пронырливым жидам” сыграла не последнюю роль.

А что же Потёмкин, радевший о привлечении в Херсон людей активных и предприимчивых? Думается, он был разочарован своей “матушкой, государыней”, учинившей через его голову такой афронт евреям. Его отношение к этому народу было исключительным. “Почти уникум среди русских военных и государственных деятелей, - подчеркивает английский историк Себаг Монтефиоре, - Потемкин был больше, чем просто толерантным к евреям: он изучал их культуру, наслаждался обществом их раввинов и стал их покровителем”. Где же искать истоки такой благосклонности светлейшего князя к “сынам израилевым”? Он происходил из Смоленского края, где исстари селились евреи (это оттуда вышли прославившиеся впоследствии роды Шафировых и Веселовских). Уже в детские годы он общался с иудеями, и его симпатии сложились в их пользу.

Потемкин вообще отличался исключительной веротерпимостью: недаром в 1767 году он исполнял должность “опекуна татар и иноверцев” в Уложенной комиссии. И в окружавшей его разноязыкой толпе явственно слышался и идишский говор. Причем светлейший проявлял живой интерес не только к делам практическим – его занимали и материи высокие: поэзия, философия, греческий и латинский языки, и особенно богословие (“Хочу непременно быть архиереем или министром,”- часто говорил он друзьям). Современник рассказывает о пристрастии Григория Александровича к богословским диспутам: “Он держал у себя ученых раввинов, раскольников и всякого звания ученых людей; любимое его было упражнение: когда все разъезжались, призывать их к себе и стравливать их, так сказать, а между тем сам изощрял себя в познаниях”.

Получив в дар от монархини огромное поместье Кричев-Дубровна на Могилевщине, в Белоруссии, частично отошедшей к России после первого раздела Польши, князь приглашает сюда деловых людей без разбора племени и веры. Сохранилось предание о том, как Потёмкин решил построить здесь ткацкую фабрику и заставить там работать местных иудеев. Те восприняли такую перспективу как страшное бедствие, собрали общинный сход и решили идти к самой императрице с жалобой на фаворита. Долго думали евреи Дубровны, как склонить на свою сторону монархиню, и решили дать ей крупную взятку. Выбрали двух депутатов и отправили в Петербург. Представ перед императрицей, депутаты обещали ей “дать десять тысяч рублей, а то и больше”, лишь бы только не строили фабрики. “Дураки!” – парировала Екатерина, но решение о постройке фабрики всё-таки велела отменить. Достоверность сего эпизода весьма проблематична, особенно в части жалоб евреев на светлейшего, а вот факт его тесного с ними общения сомнений не вызывает.

В окружении Потёмкина было немало выдающихся евреев. Карл Иванович Габлиц (1752-1821), принявший лютеранство еврей, переселившийся с отцом из Пруссии, стал выдающимся ботаником, почетным членом российской Академии наук и тайным советником. Ему суждено было основать научное лесное хозяйство в России. Габлиц выполнял разные, в том числе секретные, поручения Потемкина и в 1783 году был назначен вице-губернатором Крыма. По заданию светлейшего он написал ученый труд “Физическое описание Таврической области, по ея местоположению, и по всем трем царствам природы” (Cпб., 1785). За этот труд Карл Иванович был удостоен монаршего “благоволения” и получил от императрицы осыпанную бриллиантами табакерку.

Еврейский “прожектёр” Яков Гирш (-1788), переехавший в 1770-е гг. из Бреславля в Могилёв, начинал свою деятельность как предприниматель, получивший “высочайшее одобрение” Екатерины на учреждение “овечьего завода”. В 1783 году его предприятие насчитывало уже 770 голов и выпускало лошадиные попоны, байковые одеяла, за это он был награждён золотой медалью Вольного экономического общества “За труды воздаяние”. Однако Гирш, по собственному признанию, “горел всегда желанием помочь, сколько ни есть, невежеству и, следственно, бедственному и презрительному состоянию моих несчастных соотечественников”. Он разработал “Опыт учреждения главного иудейского училища в наместническом городе Могилёве и заведения по одному иудейскому училищу в прочих Белорусских наместничествах”, в коем настаивал на централизации еврейского образования в Белоруссии, включении в программу светских наук и “художеств”, необходимых “сочлену гражданского общества”. Предлагал для начала принять в училище 50 “убогих” детей, обучить их бесплатно и представить в качестве “опытного образца”.

Один из доверенных лиц Потемкина, Николай Штиглиц (1776-1820), происходил из семьи Якова Гирша. Он обосновался в России тоже в конце XVIII века. Будучи херсонским купцом, Николай имел контору в Одессе и взял на откуп добывание соли из озер. А какого небывалого торгового оборота добился он в Крыму под патронажем князя! Уже после смерти Потемкина он крестился и стал видным чиновником министерства финансов. Штиглицы впоследствии получат титул баронов и станут банкирами российских императоров и крупнейшими меценатами.

Иудей Нота Хаимович Ноткин (1746-1804), могилевский купец, надворный советник, был лично знаком с Екатериной II. Он поставлял для воюющей армии Потемкина провиант и фураж, рискуя при этом жизнью. “Служил Отечеству со всевозможным усердием”, – говорили о нем. Позднее Ноткин представит властям “Проект о переселении евреев колониями на плодородные степи для размножения там овец, земледелия и прочего…”. Позднее, уже при Александре I, он войдет в Еврейский комитет и заслужит репутацию “защитника своего народа”. Его называют одним из основателей еврейской общины в Петербурге.

Но, пожалуй, наибольшее влияние на Григория Александровича оказал крупный купец и ученый-гебраист Иехошуа Цейтлин (1742-1822). Он путешествовал с князем, управлял его имениями, строил города, оформлял займы для снабжения армии и даже возглавлял монетный двор в Крыму. Ученик раввина и талмудиста Арье Лейба, Цейтлин был неизменным участником всех богословских диспутов, сохраняя набожность и нося традиционную еврейскую одежду.

Не исключено, что именно Цейтлин привил Потемкину интерес к иудаизму. Достаточно сказать, что в личной библиотеке князя хранился драгоценный свиток из пятидесяти кож с “Пятикнижием Моисеевым”, написанный, предположительно, в IX веке.

В беседах друзей родилась сколь дерзновенная, столь и фантастическая по тем временам идея о размещении евреев в отвоеванном у турок Иерусалиме. Исследователи видят в этом “попытку связать “стратегические” еврейские интересы с имперским визионерством Потемкина”. Вот что сообщает современник: “Он [Потемкин – Л.Б.] стал развивать ту мысль, что когда империя Османов будет, наконец, разрушена, Константинополь и проливы в русских руках, то и Иерусалим будет не во власти неверных. А тогда должно в Палестину выселить всех евреев.. .На родине же своей они возродятся”. Таким образом, можно без преувеличения сказать, что светлейший стал первым (и единственным) в российской истории государственным мужем – ревностным сторонником сионистской идеи!

И важно то, что князь не ограничился бесплодными разглагольствованиями на сей счет - он пытался претворить сию идею в жизнь. В 1786 году Потемкин создает сформированный целиком из иудеев так называемый “Израилевский” конный полк, который, по его мысли, и надлежало в дальнейшем переправить в освобожденную от турок Палестину. Со времени римского императора Тита, разрушившего в 70 году н.э. Иерусалимский Храм, это была первая в мировой истории попытка вооружить евреев!

Надо признать, что “Израилевский” полк Потемкина не походил на сегодняшнюю победоносную израильскую армию. В дошедших до нас характеристиках боевой выучки еврейских ратников сквозят комизм и издевка. Так, историк и романист Николай Энгельгардт с иронией живописует их лапсердаки, бороды и пейсы, говорит об их неумении держаться в седле и т.д. В этом же духе высказывается о “жидовском полке” и принц Шарль де Линь, хотя он всегда симпатизировал евреям: его даже называли одним из первых “сионистов” XVIII века.

Израильский историк Савелий Дудаков полагает, что подобные уничижительные характеристики грешат тенденциозностью и предвзятостью, и напоминает, что совсем скоро после описываемых событий в мятежной Польше вспыхнуло восстание Тадеуша Костюшко, в котором принял участие еврейский конный полк под командованием Берека Иоселевича. Пятьсот волонтеров этого полка доказали свое мужество и стойкость и пали смертью храбрых при штурме Варшавы в ноябре 1794 года.

Что же касается Потемкина, российские евреи героизировали его, понимая, что нашли в его лице надежного защитника и покровителя. Сохранились свидетельства об их радушных приемах светлейшего, о похвальных одах в его честь. И в самом деле, пока был жив князь Тавриды, их благополучию и покою, казалось, ничто не угрожало. Но 5 октября 1791 года, в дороге под Яссами, что на бессарабских холмах, светлейший князь испустил дух. И сразу же после кончины Потемкина грянули дискриминационные антиеврейские узаконения.

 Впрочем, заметный откат от прогрессивных реформ наметился уже на излёте жизни князя Тавриды, когда его влияние на судьбы империи уже сходило на нет. Надо сказать, что если при Потёмкине иудеи, без всякого на то разрешения, спокойно торговали в городах Великороссии, то теперь повсеместно получали окорот. Так, в 1789 году указом Сената им было запрещено записываться в купечество города Смоленска. Еврейских купцов из Смоленска выслали, и сей прецедент положил начало традиционному законодательному принципу, действовавшему в отношении евреев вплоть до февральской революции 1917 года: “Каждому еврею разрешено только то, что законами ему буквально дозволено”.

А 13 февраля 1790 городской голова Москвы Михаил Губин и пять московских купцов первой гильдии подали прошение губернатору Петру Еропкину о высылке из города всех “жидов”, которые якобы, скрыв своё происхождение, размножились в столице, записались в оклад московского купечества и промышляют нечестной торговлей и "порчей” золотой и серебряной монеты. При этом москвитяне утверждали, что жалуются на жидов потому, что “по хитрым их во всём предприимчивостям, и известным всему свету сродным им лжам и обманам, не могли понесть от них всеобщей здешней торговли расстроения и совершенного упадка”.

Для защиты своей “невинности и обнажения истины”, шесть белорусских депутатов-евреев составили прошение на высочайшее имя. Ссылаясь на указы Екатерины, они пытались морально-этическими и практическими аргументами оправдать своё пребывание в Первопрестольной столице. Особенно же возмущало то, что московские купцы “в поругание” называли их “жидами”. На обвинение в утайке происхождения парировали: “Бороды, одеяние и самые имена наши ощутительно доказывают каждому наш род и закон”. Предлагали собственное толкование сенатских постановлений, утверждая, что содержащиеся в одном из них слова “без различия закона и народа”, позволяют евреям селиться во всей империи. Приводили в пример процветающие Англию и Голландию, много выигравшие от еврейской предприимчивости. Посему ходатайство выходило за узкие рамки частного вопроса о торгующих в Москве евреях, но становилось призывом к веротерпимости и равноправию. С особой щепетильностью отнеслись ходатаи к оскорблению купцами их национального достоинства, ибо московиты тем самым оскорбили “равных себе граждан”: “Непростительно господину Губину с товарищами так смело и решительно сказать, что евреи имеют нравы развращённые”.

Дело было передано на рассмотрение президенту Коммерц-коллегии графу Александру Воронцову. И тот принял весьма неблагоприятное для иудеев решение. Согласившись с мнением еврейских истцов, что опыт Западной Европы свидетельствует о пользе, приносимой евреями государству, он, однако, отметил, что там живут преимущественно сефарды. “Но такие евреи, какие известны под названием польских, прусских и немецких жидов [ашкенази – Л.Б.], из числа которых состоят все живущие в Белоруссии и выезжающие из Польши и Кенигсберга, совсем другого роду и производят торги свои, так сказать, как цыганы – со лжею и обманом, который и есть единым их упражнением, чтоб простой народ проводить”. Потому в своей докладной записке в Сенат Воронцов выказал уверенность в том, что это жиды повинны в крестьянской нищете, и именно они стоят за спиной всех фальшивомонетчиков и контрабандистов, потому пускать их в сердце России категорически нельзя.

В указе Екатерины от 23 декабря 1791 года была опущена отрицательная характеристика коммерческой деятельности евреев как основание для запрета их расселения во внутренних губерниях: просто давалась ссылка на сенатское решение 1789 года об отказе евреям торговать и селиться в Смоленске. Английский историк Джон Клиер считает, что мера эта была вызвана экономическими резонами (нежелательности конкуренции), причём экономические соображения, вызвавшие запрет, облекались в привычные формы – обвинения евреев в недобросовестности, торговле контрабандными товарами и в изготовлении фальшивых денег. Так предрассудки переплелись с практическими интересами.

Этот реакционный и дискриминационный указ стал краеугольным камнем системы еврейской черты оседлости, просуществовавшей до 1917 года. В разное время сия черта то сужалась, то несколько расширялась, сообразно с самодержавной волей нового венценосца. При Екатерине евреям, помимо Белоруссии, дозволялось жить в Екатеринославском наместничестве и Таврической области, а также в Волыни, Подолии, Виленской и Гродненской губерниях, в губерниях Малороссии: Киевской, Черниговской и Новгород-Северской. Но императоры менялись: на смену Романтическому Павлу пришёл Александр Благословенный, трон Незабвенного Николая наследовал Александр Освободитель, а иудеи всё сидели взаперти в своей черте оседлости, не смея жить и селиться в Великороссии. И нет никаких сомнений, ограничение проживания самым пагубным образом отразилось на экономической жизни и социальной структуре российского еврейства.

А драконовский налоговый устав 23 июня 1794 года знаменовал собой начало уже неприкрытого государственного антисемитизма. Еврейских купцов и мещан обязали тогда платить подать вдвое большую, чем христиан тех же сословий. По существу, это было именно наказание за веру. И даже если этот закон был мотивирован экономическими соображениями, он был откровенно грабительским по отношению ко всему еврейскому населению (исключение составляли караимы: 8 июня 1795 года налог с них был снят). Таким образом, прогрессивное положение о “безразличии к расе и религии” перестало существовать в екатерининском законодательстве. Забавно, что двойной налог с иудеев приводил в замешательство даже царских чиновников. Власть предержащие раз за разом обещали отменить его в следующем десятилетии (при условии “примерного” поведения евреев!), но всё тянули, и определённая дата никогда не назначалась. Рассказывали, что когда впоследствии, в 1812 году, евреи обратились к правительству с петицией об отмене налога, кувшинные рыла из Министерства финансов лишь развели руками: дескать, не знали, что налог до сих пор взимается.

А 7 сентября 1794 был издан ещё один указ “О взыскании с евреев, записавшихся в мещанское звание, по 500 рублей за рекрута”.

Исследователи сходятся на том, что внезапная немилость монархини к евреям вызвана причиной косвенной – Великой Французской революцией с ее Национальным собранием, осенью 1791 года уравнявшим евреев с другими гражданами. Екатерина увидела в этом бунтарские разрушительные идеи. Показательно, что в 1792 году она распорядилась выслать из России всех иностранных евреев.

Историк Ричард Пайпс резюмировал: “Власти пытались править евреями как религиозным меньшинством, принадлежащим к определённому сословию, как и христианами. Однако это окончилось неудачей из-за сопротивления основной части населения и русского купечества, а также чиновников местной администрации, склонявшихся на сторону этих сил. Центральная власть была слишком слаба, чтобы навязать им свою волю. После же Французской революции правительство стало опасаться, что подрывные элементы могут пошатнуть устои власти, и потому приостановило работу по интеграции евреев”.

Думается, что историк не вполне прав, приписывая самодержавной Екатерине несвойственную ей слабость и благодушие к евреям. Но правда и то, что Григорий Потёмкин, искренне радел иудеям, пёкся об их гражданских правах, и это с его именем связана целая эпоха, которая может быть названа “золотые годы русского еврейства”. Может статься, будь жив великолепный князь Тавриды, он, при своём огромном влиянии на императрицу, остудил бы её антиеврейский пыл. Но, как известно, история сослагательного наклонения не имеет…

«Чтобы евреи не были отягощаемы…»

Павел I

И панегиристы, и суровые критики царствования Павла I сходятся в одном: не было другого периода в истории России, когда жизнь страны в столь же высокой степени определялась самодержавной волей государя. Хулители называют его “восточным владыкой в мундире прусского покроя” и говорят о “царствии страха”, “безотчетном варварстве и произволе”, “необузданной власти ханской”, и в подтверждение приводят обращенные к придворным слова царя: “Вы существуете только для того, чтобы слушаться моих приказаний”. По мнению Николая Карамзина, Павел “не следовал никаким уставам, кроме своей прихоти” и стремился вникать во все государственные дела, все более и более укрепляя свою личную власть. Символично, что однажды, ударив себя кулаком в грудь, он вдруг надрывно вскричал: “Здесь ваш Закон!”.

Но в то же время это был, по словам А.С. Пушкина, “романтический наш император”, упорный правдоискатель, человек с обостренным чувством справедливости, добродетельный, жертвенный и глубоко религиозный. Его сокровенные думы очень выразительно передал Дмитрий Мережковский в пьесе “Смерть Павла” (1909): “Не имел и не имею цели иной, кроме Бога. И пусть меня Дон-Кишотом зовут – сей славный рыцарь не мог любить Дульцинею свою так, как я люблю человечество! Не подданные за государей, а государи за подданных должны кровь свою проливать. И я, первый, на поединке оном пример покажу”. Павел считал, что Россию спасет не демократизация, а “аристократизация” общества – “аристокрация духа”, как он ее называл. Он мечтал о рыцарской верности подданных и вводил систему духовного диктата, призванную, по его разумению, споспешествовать процветанию страны и народа. “Инстинкт порядка, дисциплины и равенства был руководящим побуждением деятельности этого императора, борьба с сословными привилегиями – его главной задачей”, - отмечает Василий Ключевский. Показательно, что русские монархисты называли его народным царем, “носителем власти, стоящим над классами и сословиями, то есть власти народной”, и даже “первым Русским Государем Божьей милостью”. Историк Петр Буцинский заключает: “Павел стремился осуществить в жизни идеал одинаково доброго монарха для всех подданных”.

Как свидетельствует тонкий знаток еврейства Юлий Гессен, и по отношению к российским иудеям император выказал “много доброжелательства и справедливости”. Не будь это царствование столь кратковременно, оно ознаменовалось бы в истории евреев России появлением первого систематически разработанного законодательства о них, но вследствие внезапной смерти Павла I, годы его недолгого правления явились эпохой лишь подготовительной работы, эпохой изучения еврейской жизни. Политика Павла, его узаконения по еврейскому вопросу тем более достойны внимания, что монарх этот, как подчеркивал Ю. Гессен, “совершенно не питал к иудеям недружелюбия, и, в частности, религиозной неприязни”. Этого, кстати, не могут простить Павлу современные почвенники. Так, Анатолий Глазунов корит императора за то, что он “не оказался способным понять опасность, истекающую от жидовского народа”.

Близко знавший императора митрополит Платон (С.Е. Левшин) говорил, что тот “всегда был к набожности расположен, и рассуждение ли или разговор относительно Бога и веры были всегда ему приятны. Сие, по примечанию, еще внедрено было со млеком покойною императрицею Елизаветою Петровною, которая его горячо любила и воспитывала приставленными от нее весьма набожными женскими особами”. К счастью, рано покинувшая сей мир, Елизавета не успела привить цесаревичу свойственную ей воинствующую ортодоксальность и фобию к иудеям – “врагам Христовым”. Вопрос о религиозном мировоззрении Павла, главе православной церкви и одновременно гроссмейстере Мальтийского ордена, настолько сложен и глубок, что заслуживает самостоятельного исследования. Но его завидная веротерпимость сомнений не вызывает. И в этом несомненное влияние заповедей воспитателя графа Никиты Панина, который говаривал: “Христос есть во всех – и в христианине, и в последователе иудейской религии, и в язычнике. Поэтому христианами должны называться не только принявшие крещение, но все, имеющие в себе Христа”. Павел встречался с протестантами, католиками, иудеями и магометанами, освободил из ссылки масонов, прекратил преследование старообрядцев (и те даже держали его изображение в святом углу, вместе с иконами). Он грезил о вселенском экуменизме, в котором бы слились особенности всех вер. Подлинный Храм, считал он, может быть только всемирным. Вместе с тем, Павел осознавал, как важно религиозное самоопределение для любой нации, пытаясь понять и духовный выбор иудеев, вникнуть в догматы их веры. Более того, ему суждено было сыграть важную роль в еврейской религиозной жизни России.

Провозгласив справедливость и порядок основой государственной жизни, Павел желал все знать о нуждах и чаяниях российского народа и стремился “открыть все пути и способы, чтобы глас слабого, угнетенного был услышан”. По его приказу в начале 1797 года у одного из окон в Зимнем дворце был вывешен ящик, куда любой подданный мог бросать письма с жалобами и претензиями. Вечером Павел отпирал сей заповедный ящик, приносил ворох прошений в свой кабинет и засиживался за их разбором далеко за полночь. Резолюции и ответы на прошения всегда писались им лично, либо скреплены были его подписью и затем публиковались в газетах. Часто просителям предлагалось обратиться в какое-нибудь судебное место или иное ведомство, а затем известить Его Величество о результатах этого обращения. “Первый любимец, первый сановник, знаменитый вельможа и последний ничтожный раб, житель отдаленной страны и столицы, – говорит современник, – равно страшились ящика”. Интересны цифры: в течение одного только года почта доставила Павлу 3229 писем с прошениями, на которые он ответствовал 854 указами и 1793 устными распоряжениями.

И среди писем мы находим немало жалоб и просьб российских иудеев, которые получили возможность обращаться непосредственно к государю. Вот могилевский купец Бениович жалуется на ограбивших его обывателей города Галаца; еврей Кельманович из местечка Будича пеняет на волокиту в Гайсинском поветовом суде Подольской губернии в его тяжбе с помещиком Сабанским; некто Мовше Фабишович обвиняет малороссийского помещика Ширяя “в причинении ему обид и захвачении имущества его”; завилейский купец Лейба Мовшович из Литовской губернии злобится на князя Черторижского, комиссионера Нарбута и управителя Шемета, нарушивших контракт о поставке ему подвод для перевозки поташа, отчего он, Мовшович, терпит “великие в торговле убытки”. Впрочем, просители-евреи радели не только о собственной выгоде, но и о делах общественных. Так, “поверенный Общества” Иоська Бенкович просит Его Величество восстановить упраздненный город Климович и пожаловать тамошним жителям привилегии и денежную ссуду. И Павел глубоко вникает в суть каждого вопроса, не оставляя без ответа ни одну из просьб. Он указывает челобитчикам, в какие именно присутственные места, инстанции (компетентные органы, как бы мы сейчас сказали) надлежит обратиться, чтобы было принято скорое и самое справедливое решение. И сыны Израиля зачастили в Северную Пальмиру, оставаясь там беспрепятственно на законных основаниях вплоть до решения дела.

Император приветил и замечательного еврейского печальника Ноту Хаймовича Ноткина (1746-1804), чья неутомимая правозащитная деятельность развернулась уже в первые годы его царствования. В мае 1797 года из родного Шклова Ноткин едет в Петербург и через генерал-прокурора Алексея Куракина подносит Его Величеству свой “Проект о переселении евреев колониями на плодородные черноморские степи для размножения там овец, земледелия и прочего: там же заведения по близости черноморских портов фабрик суконной, прядильной, канатной и парусной, на коих мастеровые люди были бы обучены из сего народа”. Любопытно при этом, что ходатаем Ноты Хаймовича перед всесильным царедворцем был притеснитель иудеев “Шкловский деспот” Семен Зорич (который, впрочем, не знал о подлинной цели обращения Ноткина к Куракину). Нота увидел в Павле “монарха, дающего иудеям состояние, защиту и покой”, и изложил собственное мнение о том, как евреям “приобыкнуть к рукоделию”, “каким образом устроить их жизнь, чтобы они собственными своими трудами доставили себе нужное пропитание”. При этом он проявил завидную образованность: использовал и творчески переработал законодательства некоторых стран Европы - и недавние (апрель 1797 года) прусские узаконения об иудеях, откуда почерпнул положение о привлечении их к земледелию и фабричной деятельности, и более ранние указы австрийского императора Иосифа II (1786 год) о евреях-ремесленниках.

Замечательно, что в этом проекте Ноткин первым в России высказал мысль об использовании евреев как промышленных рабочих. Говоря о необходимости постепенного отстранения евреев от винных промыслов, он ратовал за их приобщение к сельскому хозяйству, разрушая миф об органической непригодности иудеев к труду на земле. При этом он апеллировал к ветхозаветным временам: “Употребленные к сему [сельскому труду – Л.Б.] евреи от рук своих возымеют себе пропитание…, подражая праотцам своим, государству со временем немалую пользу принесут, и со временем необходимость их научит земледелием сыскивать хлеб”. Ноткин настаивал на расселении евреев в колониях Черноморского побережья, что сулило державе большие выгоды благодаря плодородию тамошней земли и близости портов для перевозки сельскохозяйственных товаров.

Хотя проект не был претворен в жизнь, автор его сделался известным. Император высоко оценил труд Ноткина – подарил ему богатое имение Островец на Могилевщине с 225 крепостными душами, пожаловал значительной денежной суммой и золотым перстнем с бриллиантами. И именно при Павле I в Петербурге обосновалась еврейская община, несколько десятков человек. Душой ее стал, как значилось в общинной книге, “уважаемый и почтенный Натан Ноте из Шклова”. Эта небольшая сплоченная группа вела еврейский религиозный образ жизни и даже содержала своего резника. Иудеи приобрели здесь и собственный участок на лютеранском погосте (позднее Волково кладбище), основав, таким образом, первое еврейское кладбище в северной столице.

В числе приметных представителей этой общины можно назвать крупного банкира и откупщика Абрама Израилевича Перетца (1771-1833), который и спустя много лет был “памятен в столице по своим достоинствам и по своим огромным делам”. В товариществе с купцом-иудеем Николаем Штиглицем (1772-1820) он заключил с правительством контракт на откуп крымской соли. Перетц был связан с элитой высшего общества столицы и особенно дружен с фаворитом Павла I, графом Иваном Кутайсовым. Он имел в Петербурге открытый дом и, по словам барона Модеста Корфа, принимал у себя “весь город”. Государь пожаловал ему титул коммерции советника. Вместе с Перетцем в Петербург переехал один из пионеров Еврейского просвещения, выдающийся талмудист Мендель Сатановер (1741-1819). Жил в доме Абрама Перетца, которого хорошо знал еще по Шклову, и Иехуда Лейб бен Ноах (Лев Николаевич) Невахович (1776-1831), вошедший в историю как автор апологетического сочинения “Вопль дщери иудейской” (Спб., 1803). Невахович занимался переводами для Сената с еврейского языка на русский. Известно, что такой же работой занимался и некто Юда Файбишович. Если вспомнить тогдашние облавы и строжайшие паспортные проверки всех приезжающих и отъезжающих из города (об отъезде, например, надлежало предварительно трижды объявить в печати), то станет очевидным: эти иудеи стали легальными петербужцами исключительно благодаря личной воле государя. В этой связи приобретает особую ценность свидетельство очевидца Неваховича. А он подчеркивал доброжелательное отношение Павла к евреям и в качестве доказательства сообщал, что императору “благоугодно было лично удостоить находящихся тогда в Санкт-Петербурге купечество и депутатов сего народа покупкою от них трех тысяч аршин голубого бархата для придворной надобности”.

Сохранилось предание, что и в Москве число иудеев в конце XVIII века было довольно значительным. Рассказывают о еврейских лавках в “Панском” ряду, где шла бойкая торговля. Историк Петр Марек считает это преувеличением и, хотя допускает пребывание иудеев в Первопрестольной столице, объясняет это “нестрогим применением к ним ограничительных мер” и головотяпством властей. Между тем, служебное рвение и суровость московских полицейских чинов в Павловское время не оставляют сомнений: никаких “невольных поблажек” пришельцам быть не могло, и если кто торговал здесь разными разностями, значит, на то было высочайшее дозволение. Показательно, что 25 января 1800 года некто Шолом Юдович, “по доверенности шкловских купцов евреев”, подал императору прошение о разрешении еврейским купцам первых двух гильдий свободно торговать за пределами черты оседлости и уравнении их в правах с иностранными коммерсантами. А 3 августа 1800 года Правительствующий Сенат принял беспрецедентное решение – отменил существовавшее ранее “запрещение в производимой купцами из евреев 1 и 2 гильдий оптовой торговле” в столицах! (увы! - впоследствии оно было отменено “либеральным” Александром I).

Государь ратовал за “свободное пребывание евреев” и в тех городах, где им веками официально жить запрещалось, тем самым решительно порывая с порочной традицией. Как точно сказал об этом историк, “сама мысль о выселении евреев из городов представлялась [Павлу I] бесцельной и дикой”. Когда христиане Ковна, ссылаясь на старинные статуты, выступили в 1797 году с прошением всех евреев выгнать вон из города, а их имущество и товары присвоить себе, власти назвали их корыстные притязания “застарелой, легкомысленной и, так сказать, несмысленной к евреям завистью“. Император повелел: “Дабы поселившиеся в Ковне евреи оставлены были в спокойном собственностью их владении, невозбранно отправляли ремесла и производили бы торговые дела беспрепятственно”.

Подобные прения возникли и при присоединении к империи Каменец-Подольска, когда император пресек действие прежних польских запретительных привилегий. Указом от 8 сентября 1797 года он объявил: “Евреев из Каменца-Подольского не высылать, а оставить на том основании, как они и в других основаниях свободное пребывание имеют”.

Вот представитель “общества живущих в Каменец-Подольском купцов и мещан евреев ” Когда Янкель Хаймович пожаловался на то, что евреи, избранные в местный магистрат, самовластно “удалены от должностей”, Павел тут же восстановил справедливость, равно как и “доставил обиженным законную защиту” от притеснений, чинимых помещиком Винцетием Потоцким и т.д. Замечательно, что в документах общины Каменец-Подольска за 1797 год находится адресованный императору панегирик на древнееврейском языке, где говорится, что тот “милостив к евреям, как отец к сыновьям, как орел, защищающий свое гнездо”. И такое отношение иудеев к Павлу весьма симптоматично. В его краткое царствование число их в Каменец-Подольске выросло почти вдвое (в 1797 году там проживало 1367 евреев-мещан, а в 1799 году уже 2617 человек!).

Любопытно при этом отметить, что в бывших польских землях, перешедших к Пруссии, иудеи далеко не во всех городах получили право жительства. Так, известный своими прусскими симпатиями Павел в еврейском вопросе оказался прогрессивнее не только своего кумира Фридриха II Великого (что было нетрудно, поскольку узаконения сего прусского короля об иудеях называли не иначе, как “достойными каннибала”), но даже толерантного Фридриха-Вильгельма II.

Попытка изгнания евреев была предпринята и в Киеве. Ссылаясь на давний запрет 1619 года - “чтобы ни один жид в городе Киеве и в части сего города не жил”,- и сообразуясь с монаршим указом 16 сентября 1797 года о возобновлении дарованных Киеву прежних грамот, местный магистрат настоятельно требовал удалить евреев из “матери городов русских” на “законном основании”. Однако Павловская администрация не нашла “никакого резона, почему бы евреям жительство и пребывание [здесь] было возбранено”. Причем губернатор Андрей Феньш приводил в пользу иудеев и аргументы прагматического характера: “Из мещан христианского закона нет никаких хороших искусных мастеров и художников, а находятся разные из таковых большею частью евреи; равным образом и купцы здешние не стараются о том, чтобы в торговых лавках были все нужные для городских обывателей товары и вещи”. И в феврале 1801 года Павел распорядился “евреев, никуда не переселяя, оставить на жительстве в Киеве”.

И в перешедшей под российский скипетр Курляндии император, по словам историка Менделя Бобе, “положил конец двухсотлетней борьбе евреев за право быть не только терпимыми, но и легитимными гражданами страны”. Он предоставил иудеям этой новообразованной губернии юридические и экономические свободы, которыми они пользовались в черте оседлости. Согласно монаршему указу 14 марта 1799 года, иудеи получили, наконец, возможность повсеместного здесь проживания и доступа в торгово-промышленные сословия. В этом немалая заслуга курляндского барона Карла-Генриха Гейкинга (1751-1809), составившего для государя законопроект, а также благожелательную записку о морали иудеев (где он, в частности, оценил нравственную высоту молитвы Кол-Нидре).

Вступив на престол, Павел, хотя и запретил все депутации ко Двору, тем не менее, принял в 1798 году представительную группу киевских, волынских и подольских евреев “с принесением всеподданической благодарности и с испрошением о даровании им некоторых выгод”. Это также говорит о благожелательном отношении государя к евреям.

Известно, что Павел всячески стремился оградить Россию от проникновения “пагубных” идей революционной Европы. Тотальному контролю подвергались все ввозимые из-за границы книги, включая ноты. Полный состав цензоров был избран уже в первый же год его царствования, причем ими было конфисковано 639 книг. Поля страниц журнала заседаний Цензурного комитета пестрели решительными резолюциями монарха: “Книги сжечь, а хозяев, отыскав, поступить с ними по законам за выписку оных”. Как отмечал исследователь Павел Рейфман, “всем этим занимается в значительной степени лично Павел, придавая цензурным проблемам большое значение, уделяя им много внимания и времени”.

В поле зрения царя оказались и еврейские подданные империи, которых он также пытается оберечь от “язв моральных” - тлетворных влияний извне. Именным указом от 5 октября 1797 года он определяет в штат Рижского Цензурного комитета двух евреев “для рассмотрения в Россию ввозимых книг на еврейском языке”. Лифляндский гражданский губернатор, не мешкая, подыскивает двух подходящих кандидатов, которые “к сему управлению имеют особливые сведения, и возлагаемую на них должность надлежащим образом исполнять будут”. То были Мозес Гекиль и Иезекииль Бамбергер, которым определяется жалование 300 рублей в год – сумма по тем временам немалая. Последний был сыном “покровительствуемого еврея” Давида Леви Бамбергера, получившего право жительства в Риге еще при Екатерине II.

Высказываний императора непосредственно об иудеях не находится. Разве что, оценивая штурм войсками фельдмаршала Александра Суворова предместья Варшавы - Праги 4 ноября 1794 года, он заметил, что не почитает его “действием военным, а единственно закланием жидов”. Район Праги, что на реке Висла, действительно защищали 500 волонтеров еврейского полка под водительством Берека Иоселевича и Иосифа Ароновича. Однако иудеи, вставшие тогда под знамена Тадеуша Костюшко, сражались здесь неустрашимо против превосходящих их числом и умением суворовских чудо-богатырей. По словам очевидца, “стоя под огнем картечи, теряя сотни раненых и убитых, они не утратили присутствия духа и даже отбили у врага несколько орудий”. И в том кровопролитном бою евреи встретили смерть с оружием в руках, и потому ни о каком заклании здесь речи быть не может. Несомненно, Павел испытывал сочувствие к защитникам Праги, ибо порицал экспансионистскую политику матери, закабалившей Польшу, и когда вступил на престол, освободил и обласкал мятежного Костюшко. Полемичность этого высказывания царя станет еще очевиднее, если учесть, что он всячески старался умалить военные таланты опального тогда Суворова и только искал удобного случая, чтобы уронить авторитет великого русского полководца.

Примечательно, что по повелению Павла I было остановлено и предано забвению так называемое Сенненское дело по облыжному обвинению евреев в ритуальном убийстве. Подоплека его такова: накануне праздника Пейсах в 1799 году в местечке Сенно Могилевской губернии, неподалеку от еврейской корчмы был найден труп женщины. Следственная власть обвинила в убийстве четырех иудеев, находившихся в той корчме, “имея основанием лишь народный слух, что евреям нужна христианская кровь”.

Надо сказать, подобные поклепы на евреев, заимствованные из польской “наветной” литературы, тиражировались в России с конца XVII века. В 1669 году в Киеве был напечатан увесистый антиеврейский трактат архимандрита Иоанникия Голятовского “Мессия правдивый”, где рассказывалось о двенадцати ритуальных убийствах, и внушалась мысль, что кровь христианских младенцев якобы необходима для “жидовских чар”, для соборования умирающего еврея и т.д. Распространение получила также анонимная польская книжонка “Бредни Талмудовы” (Краков, 1758) с ошеломляющими откровениями: будто бы, кровь потребна евреям “для удачи в торговых делах”; “для еврейских новобрачных, которым раввин во время свадьбы дает наполненные кровью яйца”; “для праздника Амана, во время которого раввин тайно посылает кушанья, заправленные этой кровью”; и, конечно же, “для их жидовской мацы”. В 1772 году в Почаевской лавре был тиснут ее церковнославянский перевод под титулом “Басни Талмудовы от самих Жидов узнанные…” (он был переиздан в 1792 году), а в 1787 году в Петербурге Петр Богданович выпустил русский перевод сего опуса под заглавием “Обряды жидовские производимые в каждом месяце у сяпвсиэциухов”. В сенненском деле эти юдофобские бредни (не имевшие ни малейшего отношения к Талмуду) были восприняты всерьез. Тамошний губернатор передал дело в уголовный департамент главного белорусского суда, который поручил секретарю Стукову “секретным образом изведать, нет ли в законах евреев положения, что евреям христианская кровь нужна”. Стуков взялся за дело истово и отыскал в Витебске услужливого выкреста Станислава Костинского. Тот, делая выписки из религиозного кодекса “Шулхан-Арух”, полностью исказил его суть; кроме того, на руку заказчикам перевел с польского языка брошюру “Открытие таинственных дел жидовских через раввинов, принявших христианский закон”, где говорилось об употреблении христианской крови в еврейских опресноках.

Стуков препроводил эти материалы в уголовный департамент и, хотя по следствию ничего не открылось, настаивал на обвинении подозреваемых. Все клонилось к тому, чтобы евреи были жестоко наказаны, но… в дело вмешался сам император. Как раз в это самое время вестовой доставил ему из Шауляя послание тамошнего доктора Авраама Бернгарда (1762-1832) “Свет во мраке Самогиции”. А оно заключало в себе “описание гонения на евреев в Средних веках, особенно сведения о двух следственных делах по поводу подозрения их в убийстве христианских детей для получения их крови, будто употребляемой ими в праздники Пасхи, и разные доказательства из Моисеева закона и Талмуда против подобного обвинения”. Царь внял аргументам Бенгарда, а потому распорядился немедленно освободить невиновных иудеев.

Однако стараниями великого русского поэта, сенатора Гаврилы Державина (1743-1816) обвинение “всех евреев в злобном пролитии по их талмудам христианской крови” скоро обрело новый импульс. В 1799 году Державин был командирован императором в Белоруссию, чтобы расследовать жалобы на “самовольные поступки” владельца Шклова, бывшего екатерининского фаворита генерал-лейтенанта Семена Зорича. В Шклове с незапамятных времен жили иудеи, составлявшие около половины его населения. Эта “метрополия русского еврейства” славилась как центр раввинской учености и средоточие распространения научных знаний и идей Гаскалы. Но когда в 1772 году городок был подарен императрицей Зоричу, тот зажил там местным царьком, с многочисленным двором, роскошными выездами и балами, театром, где ставились итальянские оперы и балеты. Деньги он проматывал огромные и был охоч до новой и новой мзды. Карточный шулер, безалаберный и невоспитанный, привыкший к исполнению всех своих прихотей, этот самодур любил, чтобы перед ним лебезили и не терпел препирательств. И евреев, и крестьян он обложил непомерными поборами. Причем над иудеями издевался особенно изощренно – лишал имущества и, по их словам, “оставил без платежа один только воздух”. Может статься, евреи и дальше бы сносили оскорбления и побои этого отставного Казановы, но им на помощь пришел влиятельный соплеменник Абрам Перетц. Он был дружен с всесильным Иваном Кутайсовым, а тот “употреблял все уловки и интриги, чтобы приобрести Шклов у Зорича”. Понятно, что Кутайсову было выгодно упечь Зорича за решетку, чтобы самому сделаться “Шкловским деспотом”, потому он в 1798 году посодействовал тому, чтобы жалобам на Зорича был дан ход. Перетц же действовал здесь вполне бескорыстно, ибо желал любым путем облегчить участь своих единоверцев. Один из жалобщиков, поверенный местного еврейского общества Мордух Ицкович, свидетельствовал, что 3 февраля 1798 года Зорич “собрав из жительствующих в Шклове купцов евреев, бил их жестоко, а у некоторых из них без суда насильным образом имение себе забрал, выгоняя из местечка, с назначением срока не более 24-х часов к выезду”.

Вопиющий произвол Зорича, его преступное отношение к евреям били в глаза любому непредвзятому наблюдателю. Но только не Державину. Этот будущий министр российской юстиции был убежден в коллективной вине народа Израиля перед всем крещеным миром. Тем более, что перед этим он встретился со Стуковым, который снабдил его помянутыми книжицами, якобы изобличающими иудеев в “открытой вражде” к иноверцам. А коли так, доносил Державин императору, “один народ против другого, по законам беспристрастным, свидетелем быть не может”, и “доколь еврейский народ не оправдается перед Вашим Императорским Величеством в ясно доказываемом [? –Л.Б.] на них общем противу христиан злодействе”, как вообще возможно этих “злодеев” слушать? Великий поэт выступил в роли “законника”, полностью оправдывавшего бесчинства православного Зорича и ставившего евреев в положение париев, изначально обреченных на бесправие в силу их окаянной и дьявольской природы. Но вот незадача: ставя на крапленую юдофобскую карту, Гаврила Романович не уловил зефиров, дувших с горних сфер. К удивлению Державина, Павел повелел совершенно оставить в стороне Сенненское дело и прочие беспочвенные подозрения, а “единственным предметом отправления поставить исследование жалоб, приносимых от евреев на притеснения Зорича”. Говоря о мотивах сего царева решения, нельзя, конечно, сбрасывать со счетов неприязнь Павла к фавориту нелюбимой матери и к домогательствам близкого к нему Кутайсова. Но все-таки определяющим было здесь свойственное императору чувство справедливости и благожелательность по отношению к иудеям, что вышло наружу и в других делах о так называемых “помещичьих евреях”.

А ведь еще со времен Речи Посполитой помещики привыкли драть три шкуры с проживающих на их земле иудеев, и тем привелось испытывать на себе религиозную ненависть, произвол, обиды, глумления, насилие, денежные поборы. Такое положение дел сохранилось и при переходе Польши и Литвы под российский скипетр. И необходимо воздать должное Павлу, положившему этому предел.

Монарх вынужден был окоротить некоторых зарвавшихся крепостников. Новоместский староста Михаил Роникер “делал евреям разные угнетения”, “опечатал в собственных их домах шинки, запретил продажу питей и потом некоторых из них сек”, завышал арендные подати. “По высочайшему повелению с Роникером… было поступлено по всей строгости законов, и приняты были все возможные меры к ограждению евреев от притеснения”. С обидчика была взыскана в пользу евреев значительная сумма денег, и он был посажен на шесть недель “на вежу”. А местному губернскому правлению было рекомендовано следить за тем, чтобы староста “впредь ни под каким видом не притеснял новоместских жителей, не чинил им никаких непозволенных налогов, обид, как личных, так и в имении и торговле, и не препятствовал им разбираться между собою в делах духовных и партикулярных в своей синагоге”.

Был примерно наказан и другой притеснитель евреев, владелец местечка Соколовки Киевской губернии Станислав Потоцкий. С жалобой на него к императору обратился поверенный местного еврейского общества Файвиш Хаймович. Он показал, что еще в бытность Речи Посполитой помещики, “льстясь на трудолюбие и способность евреев к промыслам, склоняли их к жительству в поместьях, обещая великие выгоды”. Вот и Потоцкий пригласил иудеев поселиться в Соколовке, посулив “ограничение с них сборов”. Но как только те “застроились”, землевладелец свое слово вероломно нарушил и стал лютовать, “подати на евреев новые налагая, а старые повышая до чрезвычайности”. Хаймович просил государя о защите его народа от тех, “кто простирает свою власть над евреями чрез пределы”. И вот что замечательно: это, казалось бы, частное дело стало, говоря современным языком, резонансным для всей империи. Павел распорядился: “собрать от начальников губерний и казенных палат сведений и мнений относительно содержания евреев в казенных и партикулярных селениях на таком основании, чтобы не были отягощаемы излишними поборами и налогами от владельцев”. В результате “великое число евреев” стало свободно от самовластья крепостников.

Павловское царствование отмечено деятельной разработкой всевозможных проектов реформ еврейской жизни в России. Они не были претворены в жизнь, и реакция на них правительства неизвестна. Но важно то, что импульс к изучению вопроса был дан самим государем, озаботившимся тем, чтобы российские евреи приносили державе ощутимую выгоду. После того, как Павел ободрил и наградил Ноту Ноткина, отбоя от разного рода прожектов, “как обустроить евреев России на пользу общую” не было. Их многочисленность говорит о том, что пыл новоявленных реформаторов награждался правительственными субсидиями. Отрадно то, что со своими предложениями улучшить участь своих единоверцев выступают и сами евреи. До нас дошли проекты неких Исаака Авраама и Вольвициса, причем в проекте последнего предлагался целый ряд смело задуманных мер фискально-экономического свойства.

Своими соображениями по еврейскому вопросу делятся с Павлом литовско-грозненский гражданский губернатор Дмитрий Кошелев, и протоколист Северин Вихорский, отставной премьер-майор Горновский, коллежский асессор Крамер, купец Шукрафт, и многие, многие другие. Эти самозваные реформаторы еврейства, движимые, по их словам, “искреннейшим усердием к благу Российского государства”, “яко малую жертву таковых чувств, с благоговением дерзают подвергнуть к подножию престола скудные замечания свои”. Останавливаться на этих нереализованных проектах нет надобности, но стоит заметить, что сочинители их по большей части и впрямь демонстрируют “скудность” мысли - полное незнание религиозной и бытовой жизни, истории народа, который они возжелали судить и поучать. Неслучайно Юлий Гессен назвал подобные проекты “обывательскими” и не заслуживающими внимания.

Гораздо более серьезный и взвешенный подход к предмету продемонстрировал литовский губернатор Иван Фризель (1740-1802). Глубоко изучив быт евреев, он подошел к вопросу не только с точки зрения христиан, но принял во внимание и нужды самих иудеев. В представленном им плане (1799) нет и следа религиозной фобии, столь часто встречающейся в прочих проектах. “Исповедание еврейское, - пишет Фризель, – не будучи противно государственным узаконениям, терпимо в Российской империи, наравне с прочими, ибо все веры имеют одну цель”. Чтобы “предохранить простых евреев от угнетения и привести народ сей в полезное для государства положение”, он высказался за уничтожение еврейской автономии, отягощенной всесилием олигархического кагала. Иудеи, подчеркивал он, “народ вольный”. Потому еврейским “купцам [следует] позволить, наравне с прочими, пользоваться всеми преимуществами, купечеству предоставленными. Равномерно и ремесленников соединить в правах с прочими, приписав их к цехам, в которые принимались без разбору всякой нации люди…”. Он ратует за то, чтобы сыны Израиля “пользовались всеми предоставленными городским жителям правами”, участвовали в выборах и сами занимали выборные должности. Ратует он и за создание класса евреев-хлебопашцев и побуждает власти выделить на это значительные государственные ассигнования, причем предлагает их уравнять в правах с “российскими однодворцами”. Особое внимание уделяет он просвещению евреев, их приобщению к европейской и русской культуре.

Как это ни парадоксально, но из всех поданных государю проектов широкую известность получило лишь пространное “Мнение об отвращении в Белоруссии недостатка хлебного обуздания корыстных промыслов евреев, о их преобразовании и прочем” (1800) Гаврилы Державина, тиснутая впоследствии немалыми тиражами разными “патриотическими” изданиями. Изучено оно детально (полярные оценки сего проекта даны в книгах Александра Солженицына “Двести лет вместе” и Семена Резника “Вместе или врозь?”), и мы не будем останавливаться на нем подробно. Отметим только, что в основу “Мнения” положены религиозная неприязнь и фанатическое недоверие к евреям. Державин был сторонником принудительных, запретительных, репрессивных и “скулодробительных” мер по отношению к евреям. “В деле с христианами у них правды быть не может, - утверждал он, - сие запрещено талмудами”. Осторожно (памятуя об отрицательном отношении Павла к сему вопросу) он вновь повторяет застарелые байки о ритуальных преступлениях евреев, утверждая, что таковые в “кагалах бывают защищаемы”.

Если Фризель (а с его проектом, равно как и с планом Ноты Ноткина, Державин был ознакомлен) смотрел на евреев как на российских подданных, которые с проведением необходимых реформ станут равноправными гражданами, полезными для державы, то Державин исходил из изначальной преступности иудеев и не признавал их “собственно принадлежащими российскому государству”. Он желал уничтожить кагал, но не допускал при этом сближения евреев с христианами (ибо опасался иудейского прозелитизма), настаивал на черте оседлости и особых кварталах (гетто) в городах, был ярым противником предоставления евреям гражданских прав (не говоря уже о праве участвовать в выборах и быть избранными). И хотя “Мнение” содержало некоторые разумные предложения (отмена двойной подати, приобщение евреев к производительному труду и общему образованию), оно, без сомнения, было глубоко реакционным. Вот что говорит историк: “Проект Фризеля должен был сотворить новую еврейскую жизнь, проект Державина - разрушить старую; в первом случае евреи бы возродились в атмосфере равенства, во втором – еще ниже пали бы в экономическом и нравственном отношении под тяжестью бесправия и общественного унижения”.

Державин предложил ввести должность начальствующего над евреями христианина-протектора, обладающего самыми широкими полномочиями. Согласно “Мнению”, таковому протектору (не без помощи им же назначенного синедриона) надлежало руководить бытовой, духовной и религиозной жизнью иудеев и лично докладывать об этом императору. И пост протектора Державин намеревался занять сам, что небезынтересно c психологической точки зрения. А именно: чем могла привлекать такая должность сенатора-юдофоба, да к тому же убежденного в том, что и евреи остро его ненавидят?! Ведь о том, как люто мог блюсти такой протектор еврейские интересы, можно судить хотя бы по тому, что ослушников, не желающих заниматься земледелием и ремеслами, он намеревался ссылать в Сибирь, “в вечную работу в горные заводы и без жены” и вообще предлагал самые крутые меры наказания. И при этом такую суровость к “врагам Иисуса” он не только оправдывал, но видел в этом высшую христианскую миссию.

Павел I смотрел на иудеев иначе, чем Державин. Он проникся уважением к их вероучению и принял судьбоносное для еврейской религиозной жизни решение. И сделал это 9 декабря (19 кислева) – в праздник, отмечаемый в общинах хасидов всего мира. В начале XX века литератор Моисей Альтман писал: “Этот день, когда “старый ребе” Шнеур Залман (да будет мне прощено, что имя его вывожу на этих суетных страницах), один из первых основоположников хасидизма, был выпущен на свободу из тюрьмы, куда попал по проискам своих религиозных врагов. Каждый год в этот день хасиды собираются вместе и во славу ребе поминают его учение, дела, жизнь, веселятся, пляшут, пьют и едят”. Но мало кто знает, что подлинным виновником сего торжества был император Павел, освободивший этого хасида из темницы.

Дело в том, что еврейская среда раскололась тогда на две непримиримо враждующие группировки – на сторонников ортодоксального иудаизма – миснагдим и на новообразованную секту хасидов (каролинов). Учение последних, собравших под свои знамена огромное число адептов, было серьезным вызовом традиционалистам. Хасиды выступали против неоправданного аскетизма, пустого формализма и начетничества, настаивали на личном религиозном совершенствовании. И идеалом, духовным светочем для них служил цадик (ребе, мудрец, лидер хасидов), пользовавшийся в общине непререкаемым авторитетом. “Что старец Зосима для Алеши, что ребе для истинного хасида. – говорит еврейский писатель. – Кто такой ребе? Это живой идеал, это образ и подобие Бога в человеке. Это – Чудо, Авторитет, Тайна… Он еще – Откровение. Откровение того, что в нем – ты, а он – в тебе, что хасид и ребе, что верующий и объект веры – одно”.

Традиционные раввины не могли не ощущать падение их авторитета, сокращение членов их общин и ослабление позиций в кагалах. Они неоднократно накладывали херем (проклятие) на хасидов, запрещая “правоверным” иудеям вступать с ними в деловые отношения, не говоря уже о браке. Обвинения, одно страшней другого, так и сыпались на головы религиозных противников: “Они нарушили законы, отвергли постановления своего Создателя и делают в божественном учении открытия, несогласные с истиною. Между ними есть люди, запятнавшие себя кровью невинных бедняков. Всякому дурному делу они содействуют, всякого злодея и грешника они поддерживают. Нужно всенародно наказывать скорпионами этих безумцев для их же исправления. Облекитесь рвением во имя Бога, пусть искры летят из под ваших ног, пусть пламя пышет из уст ваших, пусть сверкает меч - меч-мститель за божественный закон, за священный завет!” Однако призывы расправиться с хасидами оставались пустыми декларациями, а их духовный вождь Шнеур Залман из города Ляды (1747-1812) своими страстными проповедями умножал число сторонников “нового учения”.

Потерпев поражение в открытой борьбе за умы и сердца еврейской массы, миснагдим прибегли в 1798 году к доносу на Шнеура Залмана и его ближайших наперсников. Изветчик, подписавшийся вымышленным именем “Гирш Давидович из Вильно”, понимая, что религиозные взгляды – не причина для обвинения, выставил хасидов политическими преступниками и уличил их “во многих вредных для государства поступках”. Поводом послужило то, что Шнеур Залман посылал деньги своим соплеменникам в Палестину, находившуюся тогда под турецким владычеством. Этого оказалось достаточно, чтобы объявить сектантов изменниками и шпионами. В том, что доносу был дан ход, немало посодействовал истый миснагед Абрам Перетц, вращавшийся в высших петербургских сферах. И вот литовский гражданский губернатор получает высочайшее предписание: Шнеура Залмана и его “главнейших здешних сообщников прислать за крепким караулом” в Петербург. Всего было арестовано 22 хасида, семеро признаны “главными сообщниками начальника их”, остальных допросили с пристрастием и оставили на месте под стражею. В Петербурге допросы продолжились уже в Тайной канцелярии, а Шнеуру Залману пришлось изложить на бумаге пространный ответ на все пункты предъявленного обвинения. Переводчиком с иврита был литератор Лев Невахович, который сочувствовал хасидам, и представил дело государю в выгодном для них свете. Вывод императора был однозначен: “В поведении евреев, коих считают в секте той, нет ничего вредного для государства, ниже развратного в нравах и нарушающее общее спокойствие”. По указу Павла 9 декабря 1798 года все заключенные были выпущены на свободу (Шнеур Залман успел просидеть в тюрьме 53 дня), “а секта каролины именуемая осталась при прежнем своем существовании”.

Юлий Гессен отмечал, что правительство интересовала лишь политическая направленность деятельности хасидов, однако император дает ей, как видно, и моральную оценку (“нет ничего… развратного в нравах”). Подобный взгляд веротерпимого Павла резко контрастировал с позицией придворных юдофобов, настаивавших на дурной нравственности иудеев и враждебности их религии христианскому вероучению.

Попытки ошельмовать хасидов предпринимались и позднее, свидетельством чему стал донос императору пинского раввина Авигдора Хаймовича (1800), в коем он выставил своих противников людьми безнравственными, не признающими государственного порядка. Этот самый Хаймович в прошлом писал панегирические сочинения, и по его словам, что он “понравился Павлу”, можно заключить, что этот доносчик добился у государя аудиенции. Шнеур Залман был вторично схвачен. Здесь сыграло роль и то, что Державин во время своей инспекционной поездки в Белоруссию не был впечатлен встречей с Шнеуром Залманом и со слов миснагдим, аттестовал его как “лицемера”, “ханжу” и сообщил, что “через него переводят [хасиды] серебряные и золотые деньги в Палестину”. Ребе вновь должен был обстоятельно отвечать на предъявленные ему обвинения. И ответы хасида, по словам самого Хаймовича, “понравились Павлу”. Шнеур Залман был освобожден. А император, поняв истинный характер противостояния сторон, повелел: “Дело между евреями Авигдором Хаймовичем и Залманом Боруховичем, касающегося до их религии и прочего, в Сенате рассмотреть и учинить положение, на каком основании быть секте хасидов и кагалам”. Так хасиды были окончательно легализованы в России.

Интересно в этой связи отметить, что случаи крещения евреев в Павловское время единичны и куда более редки, чем у представителей других этносов и конфессий. Так, согласно газете “Московские ведомости” за 1798 год, в России приняли православие всего три еврея “мужеского пола”, в то время как перекрестов из татар, мордвы, а также из католиков и лютеран - более 40 человек.

Гаврило Державин, перефразируя известные стихи Горация, писал, что “памятник воздвиг себе чудесный, вечный” не в последнюю очередь благодаря тому, что “истину царям с улыбкой говорил”. Однако об опасностях, исходящих от евреев, об их “корыстных промыслах”, о злокозненности этого “рода строптивого и изуверного” он докладывал Павлу без тени улыбки, но с убийственной серьезностью. “Таким образом, - заключал он свое “Мнение”, - … в своем печальном состоянии [иудеи] получат образ благоустройства. А Павлу Первому предоставится в род и род незабвенная слава, что он первый из монархов российских исполнил сию великую заповедь: “Любите враги ваша, добро творите ненавидящим вас”.

Истина состоит том, что именно Павел первым из российских венценосцев всерьез озаботился благоустройством иудеев в империи. Этот монарх вовсе не считал их врагами и ненавистниками христиан. И славен он тем, что первый и, пожалуй, единственный из монархов российских был начисто лишен антисемитизма, в том числе и религиозного.

---

---

Всего понравилось:0
Всего посещений: 5763

Convert this page - http://berkovich-zametki.com/2013/Zametki/Nomer10/Berdnikov1.php - to PDF file

Комментарии:

---

Michael
NYC, NY, USA - at 2013-11-26 20:05:32 EDT
Уважаемый Анатолий ! Бердникова постигла огромная удача : его сочинения вызвали "всемирный спор", как Вы правильно выразились. Откройте предшествующий выпуск журнала и убедитесь, что против меня выступают многочисленные защитники Бердникова. Они испытывают ко мне лютую ненависть. Можно подумать, что они не евреи, а русские монархисты, для которых идея о происхождении их обожаемой мишпохи от "жидов" невыносима. Один из диспутантов даже просил у Бердникова прощения за то, что существую я, "подлец", на наличие которых "...еврейский народ тоже имеет право". По мнению других участников, учитывая особые заслуги Бердникова, мне следует прекратить критические замечания. Хочу отметить, что даже в "годы застоя" ЦК КПСС, Совмин и ЦК ВЦСПС совместными постановлениями способствовали развитию критики, а лиц противодействующих критике, подвергали справедливым взысканиям. Ваша, Анатолий, и Ваших сторонников позиция напоминает всенародную ненависть к театральным критикам Гуревичу, Холодову-Мееровичу и Борщаговскому, которые облаивали "...то, что нам дорого" в 1949 г. Прошу отметить, что никто из моих ненавистников не ответил по существу вопроса. Вопрос, в своей последней версии звучит так : Слово "ск-эвронек" (по-английски звучит как "скай-ларк") содержит еврейское слово " эфрон". Как перевести "эфрон" на европейские языки ?

---

Анатолий
Тверия, Израиль - at 2013-11-26 00:14:55 EDT
Судя по комментариям, Л.Бердникова прочитало всего несколько человек. И такой всемирный спор! Да какая собственно разница для современников кем была или кем НЕ была Екатерина 1. Бердников проводит интересные исторические исследования, зачем ему мешать? Какую цель преследует критик Михаэль? Опуститесь на землю, г-н Михаэль, займитесь чем-нибудь более интересным, оставьте Льва в покое. Не сотрясайте воздух. Ваш спор, как и эти проблемы в целом, сегодня мало кого волнуют. Свидетельство - комментарии.

---

Michael
NYC, NY, USA - at 2013-11-09 17:00:50 EDT
Уважаемый Марик ! Вы верно оговорились словами "как будто бы", что я не из органов. Если я назову "моё фамилиё", то вряд ли Вам станет легче жить. Спасибо, что сообщили оба свои имени. Я передам "куда надо".

Кстати, оттуда поступила рас-шифровка фамилии "Скавронский". Люди считают, что читать её следует как Ск-Эфрон-Ский, где корнем является квалифицированно спрятанная еврейская фамилия Самуила - Эфрон. Да, Эфрон, а вовсе не славянский жаворонок-"скэвронек".

На Ваше предложение "отдохнуть" я отвечаю отказом. История не простит.

---

Марк Авербух - допрос с пристрастием
Филадельфия, Пенсильвания, США - at 2013-11-09 16:02:18 EDT
Michael
NYC, NY, USA - Fri, 08 Nov 2013 21:55:47(CET)

Удивляюсь я с Вас, г-н Окунев!...Одновременно желаю г-ну Окуневу усиления контроля за собственной письменной речью.
Г-ну Бердникову желаю скорейшего преодоления страха перед диспутом со мной. Не бойтесь возражать по существу !
++++++++++++++
А я на вас, неуважаемый Миша, как будто бы не следователь из органов, а ведете себя как таковой, не в полиции ведь! Никто здесь не обязан "преодолевать страх", отвечать на вопросы, да к тому же и "по существу". И сами-то вы не особенно реагируете на предложения представить на Портале свои исторические штудии. Вы даже не рискуете поведать нам "своё фамилиё". Отдохнули бы, было бы для истории больше проку.

---

Michael
NYC, NY, USA - at 2013-11-08 21:55:47 EDT
Удивляюсь я с Вас, г-н Окунев ! "Научно-историческая тщательность" Льва Бердникова сильно напоминает Вашу. Вы, в своём последнем опусе нахально объявили евреями Дорлиак, Гедике и Тухманова. Чего вдруг ? Вы находите в трудах Льва Бердникова "...яркий, эмоциональный публицистический вызов. " Вы правы ! Я, как и Вы, "... стараюсь не пропустить ни одной его работы по истории еврейства и еврейской культуры в России, чего и всем читателям желаю." Одновременно желаю г-ну Окуневу усиления контроля за собственной письменной речью.
Г-ну Бердникову желаю скорейшего преодоления страха перед диспутом со мной. Не бойтесь возражать по существу !

Читателям советую не сочинять панегиреки Бердникову, а критически оценить его труды .

Окуневу советую внести поправки в свой опус и дезавуировать свои комплименты Бердникову.

---

Юрий Окунев
Нью-Йорк, - at 2013-11-08 16:56:18 EDT
Произведения и литературный стиль Льва Бердникова отличают научно-историческая тщательность и, вместе с тем, яркий, эмоциональный публицистический вызов. Я стараюсь не пропустить ни одной его работы по истории еврейства и еврейской культуры в России, чего и всем читателям желаю. В этой публикации есть замечательные страницы о Потемкине, необычного ракурса взгляд на деятельность Павла Первого, просто прелестное упоминание об участии первого русско-еврейского литератора Неваховича в процессе лидера белорусских хасидов Шнеура Залмана и многое другое...

Еще раз – читайте книги Льва Бердникова, их нетрудно найти по Интернету.

А вам, Лев, спасибо за новую замечательную книгу и всего самого доброго!

---

Michael
NYC, NY, USA - at 2013-11-05 06:11:15 EDT
Уважаемая Анна ! Как бы Вы расшифровали с еврейской точки зрения довольно пархатое сочетание "Самуил Скавронский" ?
Антон Чехов в подобной ситуации выражался так : "Шмули, шмули, шмули без конца... Жидов тьма-тьмущая и такие пархатые, каких Вы и во сне никогда не видели." Возможно, что он имел в виду евреев, а может быть правящую династию.

Подсказка : польское слово "скавронек"-жаворонок содержит еврейскую тайну, а может и две тайны. Одна из них страхует другую.

---

Анна
Кливленд, - at 2013-11-05 01:21:47 EDT
Дорогой Михаэль!
Преклоняюсь перед Вашим упорством.
Ваши знания о Марте Скавронской столь глубоки и обширны, что излагать их в формате кратких реплик к тексту (причём на другую тему) и неразумно, и совершенно недостаточно. Вы должны представить читателям портала обстоятельную аргументированную статью, где детально изложили бы все Ваши доводы. Предмет того стоит. Вот тогда и поговорим! Думаю, что все, в том числе и Лев Бердников, с удовольствием прочтут этот Ваш текст. Не волнуйтесь, придираться по мелочам и ловить блох не будем, судить будем только по существу.

---

Michael
NYC, NY, USA - at 2013-11-04 23:39:49 EDT
Анна, вы правы в том, что я спекулирую фактами, достоверно не установленными. Если бы факты были установлены, то говорить было бы не о чем. Я лично не знаком ни с Самуилом из Минска, ни с его дочерью, ни с его зятем. Пользуюсь имеющимися источниками. Принадлежность семьи Самуила к "простонародью" не является доказательством нееврейского происхождения. Даже "крестьянские ухватки" не мешают происхождению от иерусалимских дворян. Время (1648-.... гг.) было суровое, московское войско наступало на Запад, убивая всех застигнутых жидов, не желающих креститься. Евреи покинули все без исключения города и местечки Великого Княжества Литовского и устремились в Польшу и в Курляндию. Там их никто не ждал, особенно в Курляндии. Вэлфер не давали. Работы по специальности не было, пришлось устраиваться в аграрной сфере. Бердников прямо пишет, что Самуил съехал из Минска в курляндское село, где устроился крепостным. Учить детей в этой ситуации представляется невозможным.

---

Michael
NYC, NY, usa - at 2013-11-04 23:14:07 EDT
Литовского, латышского и эстонского имени "Самуил" не существует. Имя это присутствует в святцах соответствующих конфессий. Реальных Самуилов среди упомянутых народов нет. Еврей ли Самуил из Полоцка, достоверно неизвестно. То, что он без нужды сменил одно имя из святцев на другое оттуда же, говорит о том, что имя Самуил в глазах окружающих выдаёт в нём еврея, а имя Симеон -нет. Например, Солженицын сменил одно отчество на другое потому, что "Исаакиевич" дискредетирует больше, чем "Исаевич".

---

Анна
Кливленд, - at 2013-11-04 22:35:51 EDT
Да что Вы наводите тень на плетень, Михаил, речь идёт именно о ЛИТОВСКИХ, ЭСТОНСКИХ И ЛАТЫШСКИХ ИМЕНАХ, к которым относится и имя Самуил. Вы же используете его как аргумент для доказательства еврейства героя, что совершенно недопустимо.

---

Michael
NYC, NY, USA - at 2013-11-04 21:57:05 EDT
Очень задачливой Анне ! "Святцы" всех христианских конфессий переполнены еврейскими именами. В списке русских имён, которые вручает своим членам церковь, присутствует имя "Израиль". Вам знакомы русские Израили ? Самуил из жидовского Полоцка, переехав в Москву, стал Симеоном Полоцким, великим русским философом, основателем первого русского ВУЗа. Жена выкреста Шафирова, также выкрест, Анна Самуиловна Копьева, сменила отчество на "Степановна". Имя "Самуил" - это сигнал жидоедам.

---

Сэм
Израиль - at 2013-11-04 21:46:30 EDT
Очень интересная статья. Очень многого не знал. В т. ч. и отношение одного из самых российских несимпатичных императоров Павла к евреям. Но вот наткнувшись на замечание автора по немного знакомой мне теме, невольно подумал: А может автор и в другом, чего я увидеть не могу, тоже не совсем точен. Я имею ввиду вот эту его фразу:Со времени римского императора Тита, разрушившего в 70 году н.э. Иерусалимский Храм, это была первая в мировой истории попытка вооружить евреев!
Тит стал римским имрепатором через 7 или 8 лет (пишу по памяти) после разрушения храма.
После Иудейской Войны было ещё восстание Бар Кохбы.
Да и в раннем Средневековье на Пиренейском полуострове (опять таки пишу по памяти) были отряды еврейских наёмников.

---

Анна
Кливленд, - at 2013-11-04 20:24:42 EDT
И ещё одно, читатель Википедии Михаэль, Вы спекулируете фактами достоверно не установленными. Ведь точно неизвестно даже, кто была матерью Екатерины (Доротея Ган или Елизавета Мориц), и вероисповедание семьи Скавронских тоже толкуется по-разному. Есть куда более очевидные доказательства принадлежности Марты Скавронской и родни к простонародью. Помимо тех аргументов, которые привёл в своей статье о ней Лев Бердников, повторю: её братья и сестры были совершенно неграмотны, не умели писать (ни на одном из языков) и, по воспоминаниям современников, имели крестьянские ухватки. А каком еврействе здесь может идти речь?

---

Анна
Кливленд, - at 2013-11-04 19:01:02 EDT
Задачливому Михаэлю.
Откройте списки литовских, эстонских и латышских мужских имён. Там Вы без труда обнаружите имя Самуил (вариация Saamuel). Учите матчасть!

---

Michael
NYC, NY, USA - at 2013-11-04 16:23:25 EDT
Уважаемые спорящие ! Вы с помощью демагогии уклонились от выражения оценки моего тезиса в пользу критики моей персоны. Всё, что вы обо мне написали, я признаю. За исключением того, что я "МИШИгене": я мужчина, а оскорбляют почему-то женщину. Анну? Снова обращаюсь к вам с предложением оценить вероятность брака между католичкой и евангелистом-лютеранином в католической стране в эпоху религиозных войн.

---

Ян
Лос-Анжелес, КА, США - at 2013-11-04 06:46:10 EDT
Не будучи историком (а только физиком) я почти случайно, в порядке ественного интереса к "еврейскому вопросу", заинтересовался произведениями Льва Бердникова, а потом - и полемикой вокруг них.
Статьи и книги Бердникова поневоле поражают не только исключительной исторической скрупулезностью, но и - не побоюсь этого слова - художественнственной образностью его героев,- да, ещё и беспристрастностью в самом положительном смысле.
Так что вызывает буквально изумление и неприятие прямо-таки чудовищная, надуманная трактовка еврейских образов Льва Бердникова господином Михаэлем. И на фоне прекрасного и объективного исторического анализа всей атмосферы тех далеких времен мелкие придирки (за неимением прочего) г-на Михаэля выглядят даже не очень прилично

---

Анна
Кливленд, - at 2013-11-04 05:27:29 EDT
Не порите чертовню, Михаэль! О каких браках между иудеями и лютеранами в России и Речи Посполитой в XVII веке Вы говорите? Чушь! Они стали возможны гораздо позже. Или в Википедии об этом не написано? Вы просто неуч.

---

Марк Авербух
Филадельфия, Пенсильвания, США - at 2013-11-04 05:10:43 EDT
Марк Авербух - об истине, о доблестях, о славе
Филадельфия, Пенсильвания, США - Mon, 04 Nov 2013 04:59:44(CET)

Michael
NYC, NY, USA - Mon, 04 Nov 2013 03:36:20(CET)

Уважаемая Анна из Кливленда ! Премного благодарен Вам за письмо в защиту незадачливого Льва Йосича. Будучи Евреем,
++++++++++++
Так вот, "Будучи Евреем..." глубоко неуважаемый мной МИШИгене, не мешало бы для начала, кроме звания Еврея предстать перед нами - кроме мелкого и глупого повизгивания - и другими заслугами. Например, стать автором замечательных книг: Евреи Государства Российского, Евреи в ливреях, Щеголи и ветропрахи, Шуты и острословы, фундаментальных научных исследований о русских сонетах 18 века и др.
Могли бы также - для начала - удостоится звания Лауреата Горьковской Литературной премии за 2010 года, совсем нехилая премия за заслуги в области культуры.
Могли бы удостоится чести быть напечатанным в солидных современных журналах "Нева", "Новый Журнал", "Слово /Word" и др.
А потом бы уже разворачивали свой могучий торс в борьбе за чистоту русской истории, в которой вы ни уха, ни рыла.

---

Michael
NYC, NY, USA - at 2013-11-04 03:36:20 EDT
Уважаемая Анна из Кливленда ! Премного благодарен Вам за письмо в защиту незадачливого Льва Йосича. Будучи Евреем, я не могу молчать, когда пишут, что рядом с Великой Россией, в Курляндии-Лифляндии живет Вечный, хитроумный, везде сующий свой длинный нос наш народ, НЕ пытающийся проникнуть и руководить закрытой от него по указанным выше причинам Россией, страной безграничной, бесконечно богатой, заселенной тогда (и сейчас) простым и прямолинейным народом. НЕ ВЕРЮ ! Пусть Березовский, Ходорковский, Вексельберг - русские, пусть Абрамович - украинец, пусть Авен - латыш, но ВСЕ убеждены, что они- Евреи ! Пусть Вам кажется, что Елизавета приютила своих дядей и тётей, через двадцать лет после воцарения Марты Самуиловны, пусть Вам кажется, что мальчики- иудеи грамотны на европейских языках, но тексты Бердникова противоречат здравому смыслу и исторической реальности: В ЦАРСКОЙ РОССИИ И В РЕЧИ ПОСПОЛИТОЙ ТОЛЬКО БРАК ЛЮТЕРАНИНА С ЕВРЕЙКОЙ НЕ РАСТОРГАЛСЯ АВТОМАТИЧЕСКИ !

---

Анна
Кливленд , - at 2013-11-04 01:23:19 EDT
Поражает упрямая настойчивость, с которой Михаэль нападает на глубокие талантливые тексты Льва Бердникова. Цепляется к каким-то малозначащим мелочам, раздувая из мухи слона и не видя, не желая видеть за деревьями леса. Неудивительно, что Бердников не хочет вступать в полемику: отвечать на подобные укусы - себя не уважать. При этом Михаэль упускает из виду и ещё одно несомненное доказательство полной непричастности Екатерины I к еврейству. Дело в том, что её РОДНЫЕ БРАТЬЯ И СЁСТРЫ, которых приютила в Петербурге императрица Елизавета, были совершенно НЕГРАМОТНЫ, тогда как мальчики-иудеи - поголовно ГРАМОТНЫ. Но, может быть, довольно, господин хороший, засорять сайт своими ... наскоками? Тем более, как Вы сами писали, черпаете исторические знания исключительно из Википедии. Неужели непонятно, что Вы с Львом Бердниковым в разных весовых категориях?

---

Michael
NYC, NY, USA - at 2013-11-03 22:43:30 EDT
Дорогой Лев Иосифович ! Как Вы правильно заметили, я всё никак не могу смириться с тем, что Вы посмели усомниться в еврейском происхождении Екатерины I, на чём я так отчаянно настаивал.

К сожалению, Вы так и не предъявили якобы знакомых Вам Самуилов, латышей и эстонцев.

Кроме того, Вы не сподобились ответить на вопрос благодарного читателя (меня) о том, как католичка-тётя Самуиловны открыто и легально сожительствовала с дядей Яном "лютерского закону". Где они венчались ? Если дядя покинул римскую церковь и стал еретиком после свадьбы, то почему католические власти католической страны смирились ? Брак в этой ситуации может существовать ? Если не может, то с какой целью упомянутая "семья" покинула терпимую к католикам "лютерскую" Курляндию и отбежала через пограничную реку в нетерпимую к лютеранам Речь Посполитую? Там тётю неизбежно привлекли бы к церковному суду за разврат, а дядю за ересь.

Если Вы заявите, что "...зарекаетесь спорить со мной", как заявляли ранее, то рискуете потерять лицо. То, что, в нашем диспуте нет других участников - это дурной для Вас сигнал.

---

Michael
NYC, NY, USA - at 2013-10-31 13:54:48 EDT
Увы, Лев ! 22 авг.1826 г. уже 14 лет как лютеранин, Людвиг Штиглиц, получил титул российского наследственного барона и "фон". Он купил поместье Гросс-Ессерн в Курляндии и 3 мая 1840 г. его имя появилось в книге регистраций дворянства Курляндской губернии.

---

Лев Бердников
Лос Анджелес, - at 2013-10-31 05:54:49 EDT
Михаэлю.
Ба, знакомые всё лица! Вы, как вижу, всё никак не можете смириться с тем, что я посмел усомниться в еврейском происхождении Екатерины I, на чём Вы так отчаянно настаивали. Полноте, ну, не буду я с Вами всерьёз обсуждать, как склонять слово "Ковно" или являются ли "иврит" и "древнееврейский" синонимами, и тому подобные мелкие разночтения типа "Шауляй" и "Шавли". Между прочим, я профессиональный филолог, но если где погрешил, не велите казнить, велите миловать. Будьте великодушны и помилосердуйте! А касательно Александра Штиглица, должен сказать, что Николаю Ивановичу Штиглицу (1772-1820) он приходился родным племянником . Основателем династии Штиглицей был Лазарус Штиглиц (-1798), придворный еврей князя Вальдекского из г. Арользена. А отцом Александра был Людвиг Иванович Штиглиц (1777-1842), о котором у Вашего покорного слуги есть, между прочим, специальная статья. Скажу лишь, что Людвиг Иванович крестился в 1812 году, а в 1826 году был возведён в потомственное баронское достоинство. А к Курляндии бароны Штиглицы - увы!- никакого отношения не имели. См. Бердников Л.И. Как стать бароном? // Слово/Word, № 56, 2007.

---

Michael
NYC, NY, usa - at 2013-10-31 02:22:49 EDT
Если в прошлом очерке о "Самуиле из Минска" Лев Бердников путался между Курляндией, Ливонией и Лифляндией, то теперь он:
ссылается на мифическую "Литовско-Грозненскую Губернию", склоняет по падежам слово "Ковно", употребляет в адрес российского уездного города Шавли слово "Шауляй", "новоместского" старосту приписывает к анонимной губернии. Называет старосту "крепостником", древнееврейский язык-ивритом. Намекает на то, что основатель Госбанка, учредитель "Главного общества российских железных дорог", председатель Биржевого комитета, учредитель (на свой счёт) художественно-промышленной Академии имени себя курляндский барон Александр Людвигович фон Штиглиц произошёл от херсонского купца-перекрещенца Николая Штиглица.

---

---

---