1. Наследующие общим корням

Странно, что Бог избрал евреев!
Но что еще более странно –
Избравшие еврейского Бога
Отвергают евреев!
Рональд Нокс

    Похожая чуть ли не на японское хокку по форме и содержанию, эта цитата замечательно предваряет размышления о взаимоотношениях церкви с еврейским народом.
    Христианская церковь, христианская теология, да и христианство в целом неразрывно связаны с еврейским народом и иудаизмом. Иудеи и христиане пользуются одними и теми же священными текстами. Христианское вероучение зародилось в еврейской среде. Однако церковь до сих пор не уверена, считать ли все это благом или проклятием. Для немалого числа христиан отношение к иудаизму представляет собой трудную проблему, которую они пытаются разрешить, вбив клин между Ветхим Заветом и религией Израиля, с одной стороны, и иудаизмом, с другой — и «освободив» таким образом древнюю религию Израиля от иудаизма. Этот подход представляет собой реакцию на определённый дискомфорт от слишком близкого родства с еврейским народом и живым иудаизмом: не всегда легко приходится «избравшим еврейского Бога».
    Разумеется, Бог не может быть только еврейским, христианским или буддийским. Бог есть Бог. Однако христиане стали христианами благодаря еврейскому переживанию Бога, через еврейский рассказ о Боге. В этом смысле наш Бог есть «еврейский Бог».
    По всему миру можно встретить христиан, которые знают дорогу из Вифлеема в Иерусалим лучше, чем путь от одного предместья до другого в их собственном городе. Каждое воскресенье христиане читают в соборах, церквах и часовнях отрывки из еврейской истории, декламируют еврейскую поэзию и размышляют о евреях — библейских персонажах. Только в Новом Завете об Израиле упоминается больше 50 раз, а об иудеях — больше 180 раз. Нынешние христиане, мужчины и женщины, носят еврейские имена. Своими истоками христианская теология в немалой степени обязана Ветхому Завету, еврейскому миру и еврейской истории, еврейским идеям и верованиям, еврейскому самосознанию. Христианская церковь всегда использовала иудаизм и иудеев в качестве опорной площадки: интерпретация христианских учений о благодати, спасении, а также любого иного учения проецировалась на историю и самосознание Израиля.
    На амстердамской ассамблее Всемирного совета церквей 1948 г. прозвучали слова: «Наш Бог связал нас с иудеями особыми узами, предначертав в Своём промысле неразрывность наших судеб» — слова, несомненно рождённые страшным осознанием того, что произошло в Освенциме. Постановление ассамблеи «Христианское отношение к иудеям» проникнуто убеждением в невозможности и нереальности для христиан когда-либо «избавиться» от иудеев.
    Христианская церковь родилась в мире иудаизма и употребляет почти тот же язык. О церкви будут всегда говорить так, как однажды было сказано о Петре: «точно и ты из них, ибо и речь твоя обличает тебя» (Мф 26:73). Однако, во многом подобно Петру, церковь часто отрицала своё происхождение, своё иудейское наследие.
    Любопытно наблюдать, как часто христиане стремятся узнать в Иисусе одного из них — человека, принадлежащего их культуре и разделяющего все их трудности. В результате Иисус превращается в Иисуса-африканца, Иисуса-палестинца, Иисуса-латиноамериканца. Так и должно быть, христианство в итоге становится духовно богаче.
    Но при этом иногда забывают, кем был Иисус на самом деле. Лишь в недавнее время ему снова «дозволили» стать евреем. И даже признавая тот факт, что Иисус пришёл из иудаизма, христиане нередко считают, что он отверг иудаизм и стал первым христианином. Однако существуют серьёзные причины, чтобы согласиться с удивительным, на первый взгляд, названием одной из книг — «Иисус из Назарета не был христианином»! Иисус был евреем. Он родился евреем и умер евреем.
    Христианское искусство есть отражение христианского мышления и также не решается изобразить Иисуса евреем. Разве что Марк Шагал, сам будучи евреем, снова и снова рисовал Иисуса из Назарета измученным и распятым на кресте евреем, чресла которого препоясывает чёрно-белое молитвенное покрывало.
    Если бы только евреи последовали примеру греков, римлян, критян и арабов, в день Пятидесятницы принявших Христа как своего Господа! Но по-прежнему существует народ, на протяжении всей истории гонимый другими народами, жаждавший мира и полноты бытия, дня, когда прекратятся войны, когда народы не будут разделены границами, стенами враждебности и отчуждения, — народ, который продолжает мечтать о том, что наступит момент и появится тот, кто скажет: «нет ни эллина, ни иудея», кто принесёт в мир праведность и справедливость.
    Однажды наступил день, когда спасение было близко, — но, чтобы обрести спасение, вперёд вырвались другие. Еврейский народ будто не заметил прихода Христа. Только немногие из евреев последовали за ним, а подавляющее большинство словно не подозревало о его существовании. Иисус из Назарета почти не упоминается в еврейских писаниях. Подобное молчание страшит. Как его следует понимать? Ведь наверняка еврейские писания должны были сообщить об Иисусе хоть что-нибудь, пусть даже и не слишком лицеприятное!
    Разве не нужно было церкви, провозгласившей Иисуса мессией, заручиться в своих притязаниях поддержкой еврейского народа? Церкви требовалось доказать, что её притязания абсолютно законны и что у неё есть все основания верить в Иисуса-мессию. Но евреи на это не пошли. Они повели себя так, словно никогда не слышали об Иисусе из Назарета. Они ничего о нём не сооб- щили и не оставили никаких свидетельств. Долгое время церковь даже была убеждена, что существуют тайные еврейские писания, не подвергнутый цензуре Талмуд, где Иисус объявлялся мессией.
    Трудность для церкви состояла в том, что она «избрала еврейского Бога». В силу такого выбора ей пришлось провозгласить общность своей истории с еврейской историей. Но в начальный период существования церкви пойти на этот шаг оказалось очень непросто. Иудаизм в Римской империи процветал и привлекал новых последователей, предлагая альтернативный образ жизни. Круг исповедующих иудаизм не ограничивался только этническими евреями: по крайней мере десять процентов населения Римской империи числилось иудеями или потенциальными прозелитами. Оказался разрушенным Храм, но не иудаизм, который, подобно птице Феникс, восстал из пепла. Храмовая жертва превратилась в жертву молитвенную. Пышное храмовое богослужение сменилось изучением Откровения. Христиане оставались меньшинством в тени иудаизма. Вряд ли у иудаизма возникало намерение уступить место молодой церкви: иудеи не были готовы отказаться от своей роли и призвания народа Божьего, Израиля Божьего.
    К тому времени церковь уже уверенно рассматривала себя в качестве verus Israel, истинного Израиля, нового Израиля, наследника Божьих обетовании. Последняя воля и завет Божий уже были объявлены. Кто же их объявил? Не сам старый Израиль, а претендент на его наследие — церковь.
    Но старый Израиль не умирал и не выказывал признаков упадка. Он продолжал славить Бога и изучать Слово Божье. Продолжали звучать благословения: барух ата адонай элохейну, мелех хаолам — «Благословен ты, Господь, Бог наш, Царь вселенной». Подобные благословения, полные жизнеутверждающей силы, не исходят от народа, готовящегося сойти со сцены. Иудаизм не оставил своих притязаний: он был избран в качестве царства священников и святого народа, ему предстояло быть светом другим народам, благом для человечества, Израилем, который несёт бремя царства небесного во имя человечества. Этот Израиль не намеревался отказаться от субботы и Дня искупления, свитков Торы и пасхальной трапезы, как и принять того, кто притязал на мессианское достоинство, но не смог установить мессианское царство.
    Не будет большой ошибкой именно таким образом охарактеризовать возникшую психологи ческую дилемму. Авторы Нового Завета были озадачены тем, что ситуация развивалась не так, как они предполагали. В чём-то они допустили просчёт. И те, кто с наибольшим нетерпением ожидал мессию, решили отвернуться от него. Молодой церкви пришлось пережить очень непростой момент. Казалось, уже рушатся стены, разделяющие иудеев и язычников, в ознаменование грядущей общности и единства. Хотя первая церковь представляла собой церковь еврейскую, прошло совсем немного времени, прежде чем она стала той церковью, что мы имеем сегодня: общностью людей из всех стран мира, всех языков и культур. Прекрасный пример универсализма церкви подаёт ВСЦ, в котором объединены христиане из ста тридцати стран и более чем трёхсот различных церквей. Тем самым демонстрируется внутреннее богатство и многообразие христианской церкви. В мире не происходит ни одного события, которое не имело бы отношения к какой-либо из церквей-членов ВСЦ. Практически во всех конфликтных ситуациях церкви произносят своё слово. За исключением единственного конфликта: палестино-израильского. В этом регионе действует много церквей, и каждой есть что сказать вместе с палестинским народом или от его имени. На Ближнем Востоке их насчитывается не менее двадцати — от Сирийской церкви Антиохии и всего Востока, Армянской апостольской церкви Киликии и Римско-католической церкви до различных протестантских церквей — и все они готовы сказать о трудной судьбе палестинского народа. И это хорошо.
    Но нет ни одной церкви, которая выступила бы от имени Израиля. Можно вспомнить о небольшом количестве переселившихся в Израиль христиан, о христианах-палестинцах из числа граждан Израиля и о крайне немногочисленных христианах из евреев — но еврейской церкви не существует.
    Даже само словосочетание кажется странным: еврейская церковь! В рамках ближневосточного процесса никто с Ближнего Востока не заступается за Израиль. Не будем касаться христиан-фундаменталистов, реализующих собственные планы в ближневосточном конфликте. Оставим также в стороне церкви на Западе, которые считают своим долгом защитить право еврейского народа на возвращение в Израиль.
    Речь идёт только о том, что в церкви представлен весь мир — за исключением еврейского народа. А ведь Евангелие пришло от этого народа. И об этом народе сказал Иисус: «...спасение от Иудеев» (Ин 4:22). Случайно ли такое совпадение?
    Даже если не существует еврейской церкви, существует еврейский народ. Существует в качестве постоянного раздражителя для церкви. Ведь были моменты в церковной истории, когда церковь предпочла бы иметь дело с Иисусом-палестинцем и не отягощать себя названиями вроде «Иерусалима» и «Сиона» — в силу чисто богословских причин, а не сегодняшних политических соображений.
    У церкви не было иной возможности разрешить дилемму, возникшую в связи с «избранием еврейского Бога», как неизменно гнать Израиль. Церковь не могла не притязать на то, что ветхого Израиля больше нет и что новый Израиль, церковь, занял его место. Став официально признанной религией, христианство получило право действовать в соответствии со своими представлениями и учением. Как когда-то было сказано, еврейскую судьбу в западнохристиан-ском мире можно обозначить одним-единственным предложением: Вы не можете жить среди нас, будучи иудеями.
    Вы не можете жить среди нас, будучи иудеями. Церковь приняла на себя роль Израиля, нового и истинного Израиля. Прежний Израиль остался, как остаётся на сцене актёр, уже отыгравший свою роль. Заменив собой Израиль, церковь получила полную свободу интерпретировать по своему усмотрению то, что она отныне называет «Ветхим Заветом». На каждое упоминание о Сионе, об Иерусалиме, об Израиле теперь наносился слой лака, и лак имел христианский оттенок. Деревья и кустарники, холмы и скалы, пустыни и моря иудейских писаний превратились в пророчества о приходе Христа и его церкви. Ветхий Завет уже не мог читаться иначе, чем через христианские очки. Глубоко человеческие эмоции псалмов — неистовая злоба, откровенная ненависть, внезапная жестокость — лишились своих красок, стали безобидными и скучными. Прямая и обнажённая человеческая природа прикрылась фиговыми листочками, напоминая нам о происшедшем в райском саду. На свет появилось нечто новое, а то, что было иудейским, исчезло.
    Вы не можете жить среди нас. Еврейское присутствие нужно было скрыть за стенами гетто. Мы не хотим, чтобы нам что-то напоминало о наших иудейских корнях. Нам не нужно, чтобы кто-то ставил под сомнение мессианскую роль Иисуса и нашу собственную роль как нового народа Божьего, как истинного Израиля. Если уж евреи живут среди нас, то да будет им известно — мы разве что терпим этот убогий народ, которому в его убогости нет доверия. Не нужно думать, что такой народ может быть народом Божьим. Вы не можете жить. Этим всё и завершается. Конечный пункт — Освенцим. И безмолвие.
    После войны иудеи и христиане попытались совместно исцелить раны, нанесённые почти двухтысячелетним «учением презрения» к иудаизму. Это определение ввёл французский историк Жюль Исаак, желая показать, как церковь в рамках христианского просвещения чернила иудаизм, прежний завет, Тору, сам смысл принадлежности к еврейству. Христианско-иудейский диалог стал попыткой рассчитаться с тенью прошлого. Его участники призвали к пересмотру христианских гимнов и песнопений, молитв и богослужебных текстов, катехизисов и теологического образования.
    Многое достигнуто на этом пути. Христианско-иудейский диалог сделал невозможным дальнейшее существование «учения презрения». Исключена молитва о вероломных иудеях, некогда произносившаяся католиками во время богослужения Страстной пятницы. В христианском учении уже не делается негативного акцента на иудейское законничество.
    Христианско-иудейский диалог вошёл в жизнь многих церквей, особенно в Восточной Европе и Северной Америке. К иудаизму стали прислушиваться. Вопрос о «миссии» к иудеям благоразумно отодвинут на задний план. В оборот вошло новое слово: «свидетельство». Оно звучит менее грозно и обозначает обоюдные усилия. Тех немногочисленных иудеев, которые обратились в христианство, вежливо попросили не светиться, чтобы не нарушать новоиспечённой гармонии. Они мешают, хотя ничто не должно омрачать образ только что обретённого иудейско-христианского благолепия. Нас просят «упоминать о еврейском народе, его спасении и мире» в заступнических молитвах, нам говорят о духовной близости со всеми теми, «кто видит государство Израиль своей страной, своим убежищем и своей надеждой»¹. Государство Израиль видится нам как знак Божьей верности своему народу. Конфликт Израиля с палестинцами обойдён молчанием.
    Необходимо строить мосты между иудеями и христианами. Прошлое отбрасывает на нас свои длинные тени. Трагический аспект иудейско-хри-стианской истории состоит в том, что эта история всегда асимметрична. Всегда обнаруживается тот, кому причиняли зло, и тот, кто страдает от сознания своей вины. Вопрос в том, сколь долго могут продолжаться эти асимметричные отношения. Уже около пятидесяти лет христиане пытаются явить своё новое лицо — отличное от лиц Златоуста, Торквемады и Лютера, печально известных нападками на иудеев. Прошлое отвергнуто, однако основу диалога по-прежнему ищут в том самом прошлом. Жизненно важно, чтобы отправной точкой диалога стало нечто большее, чем прошлое. Сознание, отягощённое виной, не является плодородной почвой, если целью ставится взаимное духовное обогащение. Раскаяние ограничивает и сковывает.
    Для некоторых христиан диалог может заключать в себе опасную тенденцию превращения в некий привычный ритуал, в нечто вроде обязательного коленопреклонения во время литургии с целью демонстрации покаяния. Почти обязательным в ходе любой встречи с иудеями стало повторять: Меа culpa, mea culpa...* Для других же христиан иудейско-христианский диалог мало что значит. Так, христианским меньшинствам в Бангладеш или христианам-африканцам в стране апартеида трагическая история иудеев и христиан в Европе видится очень далёкой и абстрактной — когда можно солидаризироваться с евреями в их страданиях, но не испытывать чувства вины за эти страдания. И если брать чувство вины в качестве отправной точки, то значительная часть христиан сочтёт диалог оторванным от реальности. Призывая христиан Ближнего Востока принять участие в диалоге, следует понимать, почему палестинские христиане не могут рассматривать евреев в качестве жертв христианского мира. Для них евреи — это хорошо вооружённые израильские солдаты, люди, оккупировавшие их землю. Было бы глубоко ошибочным требовать от палестинских христиан, перед тем как они присоединятся к иудейско-христианскому диалогу, сперва стать западными христианами. Опыт палестинских христиан даёт им право на собственный голос, и западным христианам не следует навязывать им свою повестку дня.
    Христианско-иудейский диалог не может опираться на чувство вины: его цель — не моральная компенсация. Всегда рассматривать одного в качестве жертвы, а другого как палача — это деструктивная позиция. Быть жертвой очень тяжко, даже будучи окружённым любовью. Однажды «заново рождённая»* американка сказала моему другу, ортодоксальному раввину из Иерусалима: «О, если бы вы только знали, как мы любим евреев!» На что он ответил: «Вам необязательно любить меня. Достаточно обыкновенного уважения». Существует и ещё один важный аспект иудейско-христианских отношений. Еврейскому народу приписывают исключительно теологическую роль — пусть даже не прежнюю, полностью отрицательную роль ветхого законнического Израиля, — вместо того чтобы, на совсем ином уровне, видеть в нём народ, сравнимый с другими народами. В результате евреи превращаются в «теологический» народ — народ, фактически не принадлежащий этому миру. Хотя и приятно быть не обделённым вниманием, всё же унизительно, когда тебя считают не более чем апокалиптическим свидетелем. Иудеев нередко приглашают походить в апокалиптических нарядах на сцене, где роли и продюсера, и режиссёра отведены христианской теологии. В любви к иудеям может присутствовать не меньше теологического снисхождения, чем в старом «учении презрения». Вопрос в том, как очистить иудейско-христианский диалог от такого распределения ролей и от вчерашних стереотипов.
    С учётом того факта, что христианская теология заимствовала еврейские писания, вторглась в историю еврейского народа, использовала его язык, приняла его заповеди, определяет себя в еврейских категориях, христианам, будь они из Аммана, Сеула, Дрездена, Аккры, Окленда или Кито, пришлось пойти на самоограничение в теологической свободе передвижения. Они вынуждены интерпретировать время и бытие в соответствующей перспективе, в свете откровения еврейскому народу. Пока евреи были заперты в гетто, пока христианам принадлежало последнее слово в средневековых диспутах, всё шло своим чередом. Но сегодняшние христиане уже обязаны ответить на вопросы евреев: «Где же мессианское царство? Где же искупленная земля? Где же нескончаемый мир? На каких основаниях вы считаете Иисуса тем мессией, которого мы ожидали?»
    И евреи, и христиане — все мы сегодня ссылаемся на особый завет с Богом. Что означают для христиан слова «...завет Бога с еврейским народом не прерывается, и христианам надлежит благодарить Бога за духовные сокровища, которые мы разделяем с еврейским народом» или «...живая традиция иудаизма есть дар Божий; вместе с Павлом, в его Послании к римлянам, мы признаём неизменность призвания еврейского народа и данных ему обетовании в знак верности Божьей»?2 Можем ли мы делать подобные заявления, не задавшись вопросом, каким образом они реально учитываются в нашей теологии, христоло-гии, экклезиологии и сотериологии? Или же мы выступаем с подобными заявлениями только ради того, чтобы загладить вину за содеянное церковью в отношении евреев? Отводится ли евреям в христианской теологии конструктивное и творческое место? Или же нам, чтобы выжить в качестве христиан, нужна теологическая смерть иудаизма? Каким образом притязание христианства на роль единственно возможного пути сочетается с галахой* как путём хождения с Богом?
    В ходе христианско-иудейского диалога эти вопросы должны быть обязательно заданы. Недостаточно испытывать чувство вины за прошлое. Нужно признать свою ответственность, исправиться и перестроиться, но нельзя навсегда остаться привязанным к позорному столбу. Это никак не поможет ни евреям, ни христианам сделать шаг к будущему. Опасность позорного столба состоит в том, что он способен притупить наши реакции.
    Палестинские христиане могут иногда полюбопытствовать, а какие цели ставят перед собой их христианские братья и сестры, принимающие участие в палестино-христианском диалоге. Они могут недоумевать по поводу того, что некоторые христиане санкционируют действия государства Израиль, апеллируя к божественным обетованиям и явно не взвесив всех последствий своих шагов.
    Израильская армия разрушает палестинские дома и закрывает палестинские школы. В это же самое время находятся христиане — участники христианско-иудейского диалога, — которые безоговорочно утверждают, что государство Израиль знаменует собой знак верности Бога своему народу. О правах человека при этом никак не упоминается. Однако этика и божественные обетования шагают рука об руку. Возможно, многие христиане не решаются критиковать государство Израиль, так как сразу вспоминают об истории иудейско-христианских отношений. Они боятся прослыть антисемитами. Но является ли критика политики, проводимой государством Израиль, антисемитизмом? «Мы считаем, что критика политики, проводимой израильским правительством, не носит антиеврейского характера. Требование справедливости неизменно предполагает критику государств и политических движений, которая никак не направлена на разобщение народов и ещё в меньшей степени — религиозных общин. Выражение озабоченности действиями Израиля не относится к еврейскому народу и иудаизму и являет собой допустимый аспект публичной полемики. То же самое верно в отношении критики — извне или изнутри — государств и политических движений, которые декларируют в качестве базисных христианские ценности»3.
    Теологическое значение христианско-иудейского диалога для церкви ещё предстоит учесть и оценить. Живой иудаизм бросает вызов классической христианской теологии. Если христианская теология воспримет всё то новое, что было открыто в ходе диалога, с должной серьёзностью, то христианам придётся столкнуться с необходимостью изменить теологическую парадигму. Возможно, в попытке разрешить вопросы, поднятые в ходе диалога, церковь способна пересмотреть свою прежнюю роль — отказавшись от давно потерянной роли могучего правителя и став меньшинством, которое, с одной стороны, не питает недоверия к миру, а с другой — претендует быть солью земли и светом миру.
    Когда христианская теология имеет дело с реальностью, иудейско-христианские отношения нормализуются. Уже не возникает необходимости идеализировать отношения евреев и христиан, выставляя их в лучшем свете. Уже отпадает необходимость скрывать факты обращения евреев в христианство и христиан — в иудаизм, как это происходило в начальный период диалога. Переход из веры в веру не является целью диалога, но тем не менее вполне допускается.
    В книге Der Stern der Erlbsung («Звезда искупления») Франц Розенцвейг пишет об отношениях между иудаизмом и христианством как между солнцем и его лучами: иудаизм — это солнце, а христианство — солнечные лучи. Хотя такая концепция отводит христианству вторичную роль, она, несомненно, выражает более позитивное отношение иудаизма к другим религиям, чем это делает христианская теология. Но отражают ли взгляды Розенцвейга позицию сегодняшних иудеев? Только очень немногие из них пытались сформулировать иудейские теологические представления о других религиях — отчасти потому, что всякая позитивная оценка христианства оказывалась невозможной в силу позиции, занимаемой самими христианами.
    Но вопреки этому обстоятельству крупнейшие еврейские мыслители занимают очень благожелательную позицию по отношению к христианству. Маймонид видел в христианстве praeparatio messianica*. Иехуда ха-Леви писал о христианах и мусульманах, что они подготавливают приход мессии. Эти еврейские голоса должны быть снова услышаны в христианско-иудейском диалоге. А как следует воспринимать тот факт, в рамках еврейских религиозных понятий, что через Христа и церковь знание о Боге Израиля распространилось по всему миру и что христиане в определённом смысле есть посланники Бога Авраама, Исаака и Иакова? Неевреи «выбрали еврейского Бога» — что это значит, с точки зрения иудаизма?
    Группа консультантов ВСЦ по вопросам диалога, собравшаяся в 1989 г., выразила надежду на то, что «еврейская сторона... приступит к разработке "Еврейского подхода к иудейско-христианскому диалогу"». В этом случае диалог стал бы на самом деле «диалогом». До настоящего времени христианско-иудейский диалог делал упор главным образом на христианской проблематике. Что касается еврейской стороны, то она ищет в диалоге прежде всего возможность изменить отношение христиан к евреям, открыть христианам живой иудаизм, подключить христиан к борьбе с антисемитизмом и объяснить им, какую угрозу для выживания евреев несёт в себе христианское миссионерство.
    Но диалог не может превратиться лишь в средство достижения цели. Шагая рука об руку, христиане и евреи должны разобраться в религиозных воззрениях друг друга. Только в этом случае заявление организационной ассамблеи ВСЦ: «Наш Бог связал нас с иудеями особыми узами, предначертав в Своём промысле неразрывность наших судеб» — может стать по-настоящему значимым и для евреев, и для христиан.