Антон Пивень, бывший интеллигентный человек, как необидно обзывала его жена Наташа, обряжался в поход. Вокруг сорокалетней антоновой талии навязали отрезанный от колготок чулок, набитый двадцатью тысячами долларов. Невозможно было уговорить людей отдавать деньги вовремя, за неделю-две до поездки, когда он делал основной перевод на свой счет в дубайском банке. Приходилось по нескольку раз переписывать декларацию, перезванивать таможеннику в Кучурган, торгуясь условными фразами. Десять лет назад, до приднестровской войны, работали на одном заводе, а теперь нужда заставила найти друг друга. Таможеннику кормиться помогло происхождение, а Антону пришлось самому заботиться о себе.
Маленький автобус долго петлял по городку, набивая в брюхо веселых купцов, спешивших на ранний самолет в Одессу. Переехав мост за неосвещенным кишиневским аэропортом, нырнули во тьму. Редкие огоньки керосиновых ламп в придорожных селах и фары встречных машин протыкали ночную тушь. Антон помнил эту дорогу другой, светлой, без пограничных застав. Ездили когда-то в Одессу на выходные, между сиденьями ставили ведра с фруктами, запах слив и абрикосов пропитывал машину. Мать с отцом дурачились, горланили революционную песню, Антон подкрикивал, а вечером, у приятелей в садике на девятой станции Фонтана, накупавшись до шума в ушах, наглядевшись на красную морскую луну, пели тихое "у криницы" за бутылочкой бессарабского вина. Все изменилось, и некогда было вспоминать, сравнивать.
Антон сидел рядом с водителем, веселым молдованином Костей- нечасто доводилось ездить пассажиром, ловил себя на том, что левой ногой ищет сцепление, когда Костя меняет скорость. Внезапно Костя стал заваливаться в антонову сторону, не выпуская из рук руля, машину повело, а Антон почувствовал на лице холодный мокрый воздух. Антон вцепился в руль, неудобно перегнувшись через осевшего водителя, пытаясь дотянуться ногой до тормоза. Потом понял, что останавливаться нельзя - светлая машина, минуту назад обогнавшая их, притормаживала, горели задние фонари. Антон успел удивиться, что на машине нет номера, прежде чем догадался, что из белой машины снова будут стрелять. Он смотрел только на дорогу, краем глаза видел над гырбовецким лесом отблеск недалеких тираспольских огней. Выстрела он не услышал, только ощутил, как дернулась машина, когда пуля пробила колесо. Он вдавил в пол педаль акселератора, люди в автобусе молчали, машину мотало, Антон правил ее рулем. Лес оборвался. Впереди, за расставленными на дороге в шахматном порядке бетонными глыбами, стояла будка пограничников, бывший пост ГАИ. В зеркало заднего вида Антон увидел, что белая машина, еще скрытая лесом, притормозила и развернулась на дороге. Слава мерседес, - пробормотал Антон с грузинским акцентом и все семеро в автобусе разом заговорили. Пока вызывали скорую и составляли протокол, меняли простреленое колесо, все продолжали слишком громко говорить. Потом, уже за Тирасполем, по кругу пустили бутылку коньяка. Пили все, кроме Антона - он сидел за рулем, обе женщины - светлая молодая и постарше, пили наравне. Антон добирал свое уже в самолете. В туалете валялись кучки презервативов, иные провозили деньги по старинке, избегая поборов, но рискуя потерять все. В самолете большинство было давно знакомо, сплетничали, говорили о повесившихся от долгов игрушечниках, однокурсниках Антона по физтеху. Помянули неудачников, закуску - вертуты с сыром, принесла светлая девушка. Она не отходила от него, села рядом в автобусе из аэропорта. Прилетели во второй половине дня, но Антон успел объехать большинство знакомых лавочников, раздать заказы, поторговаться. Он не брал много товара в долг, выплачивал во-время, ему верили прижимистые индусы, державшие оптовую торговлю ширпотребом. Бедуины нанимали торговать индусов, строить- англичан, а всю грязную работу оставляли пакистанцам. Когда-то Антона ужаснул вид бородатых худых работяг в серых длинных рубахах, трамбующих песок на жаре, но за пять лет привык, как привык к старикам с проволочными крюками у помойки собственной пятиэтажки.
Антон пришел в свой номер, когда все разошлись из общей гостиной- ему захотелось постоять в саду, где в воздухе перепутались запахи пустыни, незнакомых цветов и залива. Глядя на оловянные звезды, он чувствовал себя одиноким и таким легким, что, казалось, ветер может приподнять его.
Зайдя в комнату, он хотел включить свет, услышал смех и разглядел женщину, лежащую на постели. Время не скрипело в настенных часах пока мужчина не приподнялся и еще разгоряченными руками не нащупал в брошенной на полу рубашке сигареты.
- Уже полпятого,- пожаловался он, - Ты первая?
Она встала и пошла в ванную, он курил лежа, накинув на бедра помятую простыню. Потом стоял под душем, пока не замерз.
В последний день поездки, прикинув заработок, покупал домашним подарки, долго выбирал Наташе кольцо, обошел несколько лавок, поддакивая хвалебным речам ювелиров и купил более дорогое, чем хотел сначала.Они познакомились еще в школе. Засыпала, обняв его поперек живота, жалась к нему, пряталась. Он словно стороною видел ее морщинки, полные руки. По утрам ему приходилось подхлестывать себя, но он смирился.
Вечером он разболтал женщине о кольце.Они сидели среди подушек в широкой гостиничной койке друг против друга. Он гладил ее пальцами ног.
- Покажи? Сколько карат? - загорелась она.
- Два карата,- он протянул ей бархатную коробочку с тумбочки. Она рассмотрела сверкающий ромбик и сказала:
- Да где овце его носить? Она ж дома сидит.
Он отстранился и спокойно посоветовал:
- Иди отсюда.
Увидел ее утром, во время завтрака. Объясняться не хотелось. В самолете, как повелось, много пили, он не подошел к ней и там. Его тело помнило ее, но он знал, что так будет недолго.
Домой возвратились в метель, Наташа, весь вечер, ожидая его, проторчавшая у окна, помогала таскать кульки из машины. Впереди было несколько дней покоя- самолет с товаром ждали через неделю.
Утром снег за окном перестал и лежал ровным слоем, облагородив стройку напротив дома. Наташа проснулась нездоровой, смотрела испуганно. К концу дня пришлось пойти к знакомому врачу, подтвердившему худшие антоновы опасения.
Объяснить ничего не было возможности. Он нанял медсестру, кололи обоих, Наташе добавляли снотворное, он поехал в Одессу за товаром, перезванивал несколько раз, она не брала трубку. Фура с магнитолами стояла в длинном ряду грузовиков у таможни, снег валил, дворники не справлялись с работой, приходилось вылезать, чистить лобовое стекло. Пару лет назад новое правительство создало в городе свободную торговую зону, обещали десять лет не менять правил, народишко, почуяв наживу, поднатужился, натащил товара. Лавки внутри зоны снимали за бешеные деньги, купцы платили терпимый налог, казна наполнялась. Неожиданно верхи переменились, зону обложили несметной данью, люди сжигали склады с товаром, кто-то отдавал добро новым хозяевам за бесценок, Антон остался с половиной капитала, но устоял. С тех пор работал нелегально - то расписывал ввозимый товар на десяток человек, то оформлял как есть, на себя, вез на свой страх до укрытия, потом возвращался, чтобы уничтожить бумаги на таможне. Старался переходить границу под утро, подгадывая смену знакомого таможенника, рисковали оба, в большей степени, чем вывозя деньги.
Начались будни, с раннего утра развозил свою электронику по торговым точкам, раздавал заказы, домой приходил заполночь. Дома было тихо, один ел на кухне. Наташа перестала есть, потом прекратило помогать снотворное. Однажды ночью выловил ее с бритвой в руке из полной ванны, ударил по лицу, оттащил в спальню, сам поставил укол. Она глупо плюнула в него, попала на руку. Он сидел в кухне до утра, приканчивая бутылку коньяка, прислушивался, вздрагивал от шорохов. Хотелось освободиться от всего, для следующей поездки не было достаточно заказов и нельзя было оставить ее. Все стало невыносимо и некому было помочь. Теща, учительница литературы, третий год обживалась на новом месте - то ругала соплеменников, то звала к себе, Антон колебался, летали с Наташей в гости, потом пришлось менять паспорт - иначе не впустили бы эмираты. Теща ударилась в религию, от славянофилов утекла к хасидам, пыталась в письмах наставлять дочь, посылала брошюры. Заботилась о том, до чего человеку не должно быть дела, о пустоте до и после себя. Когда-нибудь все кончится, как оборвалось оно для Кости-водилы, и незачем заранее беспокоиться. В доме у тещи никогда не бывало обеда, пока были в гостях, готовила Наташа. Мать забирала иногда Катьку, Наташа не любила отдавать туда дочь - первые годы жили вместе, остались мелкие обиды, нелепости, он злился, но ни одна из них не хотела уступить. Он заставлял встречаться пару раз в месяц, мать все драматизировала, разруха уничтожила институт, где она работала, жить стало нечем. Отец возился на даче, таскал мешки с картошкой, тыквой, сам крутил баклажаны, в город приезжал редко, в их затеи не вникал, брезговал. В один из дней Антон наведался к нему на дачу, сидели за столом, неожиданно позвонила Наташа, Антон обрадовался, а потом понял - температурит Катька, Наташа поднялась с ней в больницу, значит - невозможно плохо.
Оказалось - поместили в реанимацию, воспаление легких, к ним с отцом вышел усталый парень, завотделением, сказал, что дело - дрянь, сделают все, но нужно ждать. Покурили немного, тот дал свой номер и ушел, не хотел, чтобы видели другие родители.
Катька родилась тяжело, боялись самого плохого, Антон плакал под окнами роддома, стыдно сгибаясь пополам, Наташа смотрела сверху молча, вцепившись в подоконник. Говорили, что ребенок израстется- то к пяти к годам, потом - к школе, теперь ждали подросткового возраста. Дочь была - вылитый он, самая мелкая в классе, о чем неприятно вспоминать, но шустрая, хулиганила, дыру вертела на месте, нельзя было заставить сидеть за книгой. Засовывала ему под подушку куски печенья, когда Наташа язвила его весом. Он таскал из-за моря диковинные фрукты, пестрые восточные платьица, туфли с бантами, дарил золотые побрякушки, научил ездить на велосипеде, хотя Наташа была категорически против, сам мазал зеленкой ссадины на коленках, доставал занозы, учил терпеть.
Неделя тянулась бесконечно - ни на третий день, ни на пятый температура не спадала.
В один из дней Антону пришлось пойти на вечеринку, юбилей владелеца нескольких магазинов, постоянного клиента. Отказать кормильцу было бы невообразимой наглостью. Заполночь гости разбрелись по дому, большинство мужчин стреляли в подвальном тире, кто-то плавал в бассейне, Антон долго сидел в парилке, расслабленно, блаженно. В какой-то момент остались вдвоем с молодой женой хозяина, он поднялся с полки плеснуть на камни и почувствовал, как она обняла его сзади, была пьяной, но ненастолько, он сделал вид, что все происходящее - шутка. Вечером, в пустой квартире, подставив голову под холодную воду, еще не протрезвевший, он все не мог отделаться от ощущения ее груди. Снял с верхней полки шприц, наполнил его водой. Холодный стержень воды обжигал. Очнувшись, отбросил шприц, умылся, ополоснул раковину. Из зеркала за жалкой попыткой умервщления плоти насмешливо следила мясистая рожа, под углами глаз корчились морщины.
На шестой день он поехал к человеку, к которому истерично посылала по телефону теща. Воткнул машину в талое месиво в небольшом кишиневском переулке, открыл огромную дверь, долго ждал в зале, разглядывая зодиаки на потолке, высокие окна, бархатную расшитую завесу, мраморные доски с крючковатыми надписями. Ему дали небольшую шапочку, он надел ее и вошел в кабинетик к старику. Старик был светлый, голубоглазый, вдоль стен стояли высокие полки с книгами, в середине- стол под заношеной бархатной скатертью. Старик слушал внимательно, рассматривал принесенные Антоном бумаги и фотографии. Непонятно было, что заставляет старика интересоваться всем этим, он говорил так, словно давно знал Антона. Ладони старого человека были похожи на руки антонова деда - квадратные, широкие. Старик объяснил, что бояться ничего не нужно и добавил, что даст броху, Антон запомнил новое слово. Почему-то не хотелось уходить, просидел потом несколько часов в последнем ряду зала, ни о чем не думая, слушая негромкие голоса и заоконный дождь. Когда пожилая женщина в платке начала мыть пол, Антон поднялся и ушел, было уже темно, прохладно, но не так промозгло, как накануне.
Ночью позвонила Наташа - жар спал, Катька, вся, по наташиным захлебывающимся словам, мокрая, пропотевшая, уснула.Утром повез в больницу соки, серябряную ложечку, которой в младенчестве кормили Катьку, таблетки по списку. Наташа вышла к нему, говорили с заведующим, тот объяснял что-то внушительно, поглаживая подбородок, Антон благодарно жал руку. Наташа была в больничном халате, волосы выбивались из пучка, глаза - с полопавшимися жилками. Пока прикуривали, кончиком сигареты не попадала в огонь.
Через две недели забирал их домой, Наташа села на свое место в машине, Катька внимательно разглядывала уже просохшие от весеннего солнца улицы, толстые почки на каштанах. Неподалеку от дома, переключив скорость, он не убрал руку, а положил около наташиного сиденья ладонью вверх и ждал. Почти около подъезда почувствовал тепло ее ладошки.