M. Nosonovsky. Hebrew Epitaphs.

Это исследование стало результатом интенсивной работы автора с еврейскими эпиграфическими памятниками из восточной Европы (в основном из Украины), к которым относятся прежде всего надписи на еврейских надгробиях. Необходимость чтения многих сотен надписей XVI - начала XX веков привела нас к знакомству с опубликованными еврейскими эпитафиями, относящимися к другим регионам и периодам. Это, в свою очередь, позволило выявить некоторые общие тенденции в развитии жанра еврейской эпитафии как литературного явления.

Надгробие из Сатанова (Хмельницкая обл.), XVIII в.. "Здесь погребены женщина с сыном-ребенком г. Аврамом, почтенная госпожа Эстер, дочь знатока Торы..."

Самые старые еврейские надгробные надписи первых веков христианской эры из южной Европы, как и из других частей эллинистического мира, составлены на греческом и латинском языках с отдельными вкраплениями по-еврейски и арамейски (в отличие от надписей в некоторых странах Азии, которые делались на арамейском и иврите). Но уже к III-VIII векам относятся надписи на иврите из катакомбных захоронений в Италии. К X-XIV векам относятся старейшие надписи из Испании, Франции, Германии и центральной Европы. Древнейшие эпитафии на иврите из Крыма датируются не позднее чем XIII веком. Самая старая сохранившаяся надпись из восточной Европы (г. Буск Львовской области) датируется 1520 г. (хотя есть сведения и о надгробиях XV века, которые, однако, не сохранились).

Надгробие из Буска (Львовская обл.), 1520 г. Надпись: "Дал украшение вместо праха (Is 61:3) / Здесь погребен человек честный, / р. Йехуда бен р. Яков, / прозванный Юда. / Скончался во вторник 5 Кислева / в год 5 тысяч / 281 от Сотворения (23/11/1520). В узле / жизни да будет душа / [его завязана вместе с душами] / Авраама, Исаака, Иакова и / всеми [праведниками]". Фото М. Хейфец.

Несмотря на то, что сборники еврейских надписей из разных регионов неоднократно публиковались, общих работ о еврейской эпитафии как литературном явлении практически не существует. В этой статье рассматривается вопрос о том, как эпитафии на иврите соотносятся с иудейской канонической литературой, что они говорят нам об отношении евреев к жизни и смерти, как обязательное или стандартное соотносится в них с индивидуальным и авторским.

Работа основана на материале, собранном полевыми экспедициами Петербургского еврейского университета в 1990-1997 г., в которых автор принимал активное участие.

Структура еврейской эпитафии.

В эпитафиях XVI-XIX веков можно легко выделить четыре неотъемлемых элемента и несколько дополнительных. К первым относится (1) вступительная формула (2) имя погребенного (3) дата (4) благословение (эвлогия).

Вишневец (Тернопольская обл.), 1703 г. "З[десь] п[окоится]. Дом успокоения (1Ch 28:2) его в мире на ложе его (Ср. Is. 57:2), придерживающийся праведности и творящий справедливость, милость..."

Любая еврейская эпитафия начинается со вступительной формулы, которая как бы проясняет назначение памятника: «по нитман» - «Здесь сокрыт» (варианты: «по никбар / нигназ / тамун / цафун» - «здесь похоронен / спрятан / положен / сокрыт»), «зэ ha-мацева шэль ...» - «этот памятник принадлежит...» Часто подобные формулы восходят к библейским цитатам и позволяют судить о том, как выглядело надгробие с точки зрения еврейской традиции: холм («свидетель сей холм» Gn 35:20), знак (цийун «сей знак» 2 K 23:17), врата («вот врата Господни, в которые войдут праведники» Ps. 118:12), пещера (ср. пещера Махпела, где погребены патриархи, также описанные в Талмуде пещерные захоронения MQ 17a, BMec.85a, BBatra 58a), древо плача (Gn 35:8). Вступительная формула может указывать, что погребено более одного человека (отец и сын, муж и жена) В большинстве случаев, однако, вступительная формула стягивается к аббревиатуре п”н (= по нитман «здесь покоится»).

После вступительной формулы идет имя (такой-то, сын такого-то), перед именем следует «титул» или формула обращения, обычно в виде аббревиатуры, после имени – эвлогия. Засвидетельствованные титулы, в целом, соответствуют тенденциям развития еврейской титулатуры, а именно, происходит постоянное обесценивание старых титулов и появление новых, все более пышных. Так «рабби» («реб»), означавшее исходно «раввин, учитель», становится формулой вежливого обращения. Чтобы отличить ученого человека вводится тавтологическая аббревиатура hарар (= «hа-рав рабби»), затем еще более пышная «моhрар» (= «морену hа-рав рабби», т.е. «наш учитель раввин рабби»; по свидетельству Д. Ганца, в XVI веке в Праге существовала церемония присуждения титула «моhрар», он был аналогом докторской степени у христиан). Но уже в XVII-XIX веках титул «моhрар» во многих общинах мог относиться к любому человеку, появляется плеонастический «hah-моhрар» (= «hа-рав hа-гадол, морену hа-рав рабби» - «великий раввин наш учитель, раввин рабби») и тому подобные.

После имени погребенного и его отца следует эвлогия (формула благопожелания), относящаяся к отцу. Это чаще всего аббревиатура ЗЛ (= «зихроно ливраха» - «память его благословенна»), если же отец еще жив, то ЙЦУ (= «йешмареhу Цуро ве-гоало» - «Да хранит его Твердыня и Избавитель его»). Фамилии у евреев появились позднее, и они не входят в традиционную эпитафию (за исключением представителей некоторых знатных семейств). Иногда указывается род занятий или должность в общине: «сойфер», «шойхет», «парнас», «шалиах циббур», «морэ цэдэк» и т.п.

Затем следует дата смерти по еврейскому календарю: «скончался такого-то числа, месяца, года» и завершающая эвлогия (в подавляющем большинстве случаев – аббревиатура ТНЦБА = «теhи нафшо цэрура би-цэрор hа-хайим» - «да будет душа его завязана в узле жизни»).

Расширенная эпитафия, помимо четырех перечисленных элементов, включает: (5) Формулы восхваления умершего, как правило, стандартные для традиционного жанра мелицы (панегирика), подчеркивающие праведность, богобоязненность, благотворительность. (6) Выражения скорби и горя близких умершего (7) выражение уверенности в воскрешении мертвых в грядущие мессианские времена.

Для чего предназначена эпитафия?

Преходя к анализу еврейской эпитафии, зададимся вопросом, каково назначение намогильной надписи? Является ли составление надгробной надписи требованием еврейской религиозной традиции?

Никаких законов, регламентирующих содержание надгробной надписи, в классической галахической литературе нет. В Талмуде (Shq 1:1 и МQ 1:2) говорится о том, что место погребения должно быть отмечено, для чего над ним может быть установлено надгробие, именуемое «нефеш» («душа» - возможно, отголосок представлений, что душа обитает вблизи от места захоронения, там она видит и слышит тех, кто пришел помянуть умершего). Цель здесь двойная: указать место посещения могилы и отметить место, обладающее ритуальной нечистотой (см. Кремер, 2000).

Обычай устанавливать надгробную стелу имел эллинистическое происхождение и воспринимался многими евреями с опасением, особенно когда речь шла о пышных памятниках, почитание которых граничило с идолопоклонством. Раббан Гамлиэль требовал, чтобы всех евреев, вне зависимости от социального статуса, хоронили одинаково скромно. Его сын Симон б. Гамлиеэль говорил, что для истинного праведника не следует устанавливать надгробие, «ибо их слова – их памятник» (J.Shq 2:7 - см. Хэйлмэн, 2001). Та же мысль повторяется в Мехильте 11:7 «эйн осин нефашот лецаддиким» («Не делают надгробий для праведников»). Предостережение против чтения надгробных надписей содержится в Chot. 13б: «отвлекается от учебы … тот, кто читает надпись на могиле» (см. Гаркави, 1876). Дошедшие до нас надписи первых веков христианской эры были выполнены на греческом или латинском языках и близки к эллинистической традиции.

Двум первоначальным назначениям надгробия (указать место посещения могилы для поминовения ушедшего и места нечистоты) точно соответствуют два обязательных элемента надписи: вступительная формула и имя погребенного. Интересно, что древнейшие известные погребальные надписи эпохи Первого Храма на саркофагах из Силоама (около 700 г. до н.э.) уже содержат эти два элемента: «Это могила Шувнайаху, дворцового вельможи. Нет здесь серебра и золота, лишь кости его и наложницы его. Проклят тот, кто откроет ее». (См. Ахитов, 1992).

Этими двумя пунктами назначение эпитафии, как правило, не исчерпывается. Многочисленные эвлогии и благословения делают эпитафию близкой к молитве. Эвлогия, как и молитва, обращена не к читателю эпитафии, она содержит пожелание, для нее как и для молитвы характерно стремление к застывшей, каноничной форме. Близость эпитафии к молитве подчеркивается и окончанием некоторых надписей словом «аминь» (или характерным для псалмов и молитв завершением «Аминь, аминь, аминь, сэла, сэла, сэла!»), и включением в эпитафии отрывков из поминальных молитв, например, «любимые и близкие при жизни и со смертью не отделяются» (из молитвы «Ав hа-Рахаман», в эпитафиях из Бучача, Печенежина), и тем, что некоторые эпитафии конца XIX века из юго-восточной Галиции – западной Буковины представляют собой поминальную молитву «Эль мале рахамим», приводимую целиком, с добавленным в нужном месте именем погребенного, так, что читающий эпитафию одновременно читает поминальную молитву.

Кроме поминальной молитвы, эпитафия имеет ряд черт, близких к hэспеду (оплакиванию умершего). В Талмуде упоминаются оплакивания, произносимые во время похорон, и приводятся примеры hэспеда (МQ 25-28). В этих оплакиваниях об умершем говорится в третьем лице, они цитируют библейские выражения и содержат восхваления усопшего. Оплакивания могут содержать мессианские мотивы – намек на воскрешение мертвых в грядущие времена. Цель hэспэда – заставить плакать читателя, таким образом умершему будет оказана почесть. Предполагается, что умерший будет знать об этом (Кремер, 2000).

Помимо этого, восхваление умершего и подчеркивание его праведности служит облегчению его участи на том свете. В Мидраше Танхума говорится, что поминовение умерших препятствует их попадению в Гиенну (Фогельман, 1961). Эпитафии, содержащие восхваления погребенного и описание горя оставшихся, используют выражения, очень близкие к тем, что мы находим в hэспеде.

Кроме мистического содействия успокоению души усопшего, еще один мотив, отчетливо проявляющийся в еврейских эпитафиях, - это воссоединение души покойного с общностью душ народа Израиля, в более широком смысле – соотнесение его личности с еврейской историей и традицией.

Наиболее характерным выражением этой тенденции является тот факт, что неотъемлемым элементом любой эпитафии стала заключительная формула «Да будет душа его (её) завязана в узле жизни». Эта формула, обычно в виде аббревиатуры, сохраняется на иврите даже если эпитафия уже написана на другом языке, таким образом она стала символом еврейской эпитафии. Происходит эта формула от библейского стиха, в котором Авигель обращается к Давиду: «И хотя поднялся человек преследовать тебя и искать души твоей, да будет однако душа господина моего завязана в узле жизни у Господа Бога твоего, а души врагов твоих выбросит он как из пращи» (1S. 25:29). Ряд толкователей видели в этом всего лишь пожелание остаться в живых, идея загробного мира не характерна для Библии. Однако большинство традиционные комментаторов понимало выражение «узел (или связка) жизни», как обозначение Грядущего (загробного) мира или же обозначение «Киссэ Кавод» - Престола Славы, где индивидуальные души объединяются со своим божественным источником. В Талмуде сказано «Сказал р. Элиэзер, души праведников спрятаны под Престолом Славы, как сказано «и будет душа господина моего завязана в узле жизни» (Shab, 162б). Обычай произносить эти слова во время обряда поминовения, как правило, в субботу, возник в средневековой Европе. Тогда же появилась молитва «Йизкор», в которую вошли эти слова (Фогельман, 1961).

Другим способом соотнесения с еврейской традицией является неявное сопоставление погребенного с библейскими героями путем цитирования Библии. Большинство используемых в эпитафиях стандартных формул и выражений так или иначе восходят к Библии, и их употребление вызывает ассоциацию с соответствующим библейским персонажем или ситуацией. Например, одна из самых распространенных хвалебных формул «Иш там ве-йашар» («Человек непорочный и честный», буквально «прямой»), основанная на Книге Иова (1:1), сопоставляет умершего с праведником Иовом. У начитанного в Библии человека (а знание Библии было одним из ключевых элементов еврейской грамотности) употребление даже отдельных слов или выражений вызывает соответствующие ассоциации. Часто приводится цитата, упоминающая соименного умершему библейского персонажа, служащая для их символического уподобления. Подобная цитата с именем может быть частью хронограммы (библейской цитаты, в которой путем выделения определенных букв зашифрована дата).

Начиная со средних веков еврейские эпитафии содержат также дату смерти в качестве обязательного элемента. Указание даты служит практической цели: дать возможность родственникам отмечать годовщину смерти. Вместе с этим причиной указания даты было и стремление привязать умершего к еврейской «системе координат» - определенной дате на временной оси и периоду календарного цикла. Использование хронограммы для обозначения даты также служит «введению в контекст еврейской традиции»

Таким образом, мы видим, что функции эпитафий определяют ее структурные элементы: эпитафия-маркер места ритуальной нечистоты и поминовения умершего (вступительная формула и имя), эпитафия-молитва (эвлогии, фрагменты молитв), эпитафия-hэспед (хвалебные формулы, описание горя близких, мессианские мотивы), соотнесение личности умершего и обстоятельств его смерти с еврейской традицией (эвлогии, цитаты, дата, хронограммы). Перечисленные функции не регламентируются непосредственно еврейским религиозным законом, но отражают иудейские представления о бессмертии души, ее возвращении к своему источнику («узлу жизни»), о восприятии душой умершего того, что происходит на земле, о будущем воскрешении мертвых после прихода Мессии.

Далее мы подробнее рассмотрим особенности библейского цитирования в эпитафиях и проблему типичного и индивидуального в еврейской эпитафии.

Цитаты в эпитафиях.

Одной из наиболее интересных особенностей еврейских эпитафий является широкое употребление библейских цитат и выражений. Назначение эпитафии - увековечить имя усопшего, связать его с вечностью, поэтому двумя ключевыми элементами надгробной надписи является то, что характеризует личность погребённого, и то, что связывает его с прошлыми поколениями. По нашему мнению, именно необходимость связи с иудейской традицией и нашла выражение в употреблении цитат. Однако способы обращения с цитируемым материалом, к которым прибегают составители эпитафий, не одинаковы, здесь следует различать несколько ситуаций.

На лексическом уровне, сам выбор иврита в качестве языка эпитафий обуславливает использование библейских выражений. От них следует отличать библейские цитаты, связанные с конкретным стихом в Ветхом Завете. Библейские цитаты, содержащие имя погребённого, иногда подвергнутые небольшим изменениям, употребляются в качестве хронограммы или же самостоятельно, часто в начале надписи: "И умерла Сара в Кирйат-Арбе" (Gn., 23:2) "Шёл Яков своим путём и встретили его Божьи ангелы" (Gn, 32:2), "И увидела вся община, что скончался Аарон, и оплакивали его" (Nm 20:29) и подобные.

В некоторых случаях можно говорить об опосредованном цитировании. Библейская цитата или выражение может стать штампом и цитироваться не непосредственно по первоисточнику, а заимствоваться из произведения раввинистической литературы. К таким опосредованным цитатам можно отнести некоторые цитаты, фигурирующие в hэспеде. В Талмуде (MQ 25б) приводятся примеры оплакивания умерших, содержащие такие выражения, как «Радость обратилась печалью» или «праведник зацветет подобно финиковой пальме», имеющие источником Библию. Эти же выражения успользуются в эпитафиях, но уже потому, что составители надписи старались подражать образцам hэспеда, представленым в Талмуде и раввинистической литературе.

Опосредованное цитирование проявляется и в использовании эвлогий. Выше отмечалось сходство эвлогии с молитвами, тяготеющими обычно к каноничной форме. Самая распространенная эвлогия ТНЦБ”А «да будет душа его завязана в узле жизни [вместе с душами праведников]», в случаях, когда она приводится не в виде аббревиатуры, а полностью, имеет обычно мишнаитскую, а не библейскую грамматическую форму тэhэ (с буквой "алеф") – «да будет». Это свидетельствует о том, что цитирование формулы, имеющей библейский источник, на самом деле идет по раввинистической литературе. Таким образом, библейский языковой матерял зачастую отражается в эпитафиях, пройдя сквозь призму средневековой еврейской литературы.

Реже встречаются выражения, имеющие источником талмудические и раввинистические тексты. Например, на надгробии человека по имени Цеви ("олень") иногда приводится цитата из Мишны Av 5:21 «Рац ки-цви» - "Бегущий как олень", встречаются изображения Короны Торы, Короны священничества и Короны Доброго Имени с соответствующей подписью (Av 4:13). На надгробиях из Сатанова и из Меджибожа засвидетельствовано хвалебное выражение на арамейском языке «парвута де-Машмахиг» («Машмахигский порт», в Талмуде, Yoma 77а, Rosh 23а так называется порт на острове Машмахиг в Персидском Заливе, откуда поставлялся превосходный жемчуг), также «шуфра ди-бли бе-ара» - «краса, поглащённая землёю" (Av Zar.20a), «цана мэла сифра» - «корзина, полная книг» (Meg. 28b, ср. на иврите «арон мале сэфарим» - «шкаф, полный книг», также встречающееся в эпитафиях).

К области стилистики часто относят характерое для некоторых жанров средневековой еврейской литературы сплетение текста из билейских цитат, иногда несколько видоизмененных. Благодаря этому приему, так называемому мусивному стилю, в билейские цитаты вкладывался новый смысл.

«И унесла / Мирйам добро / в руке своей, / руке, простиравшейся / к нищему. И умерла / там Мирйам / и похоронена она здесь / 23 Шевата (5)552 г.» (Бучач, 1792 г.)

Здесь три цитаты: "И взяла Мирйам ... бубен в руку свою" (Ех. 15:20), причём слово «тоф» - «бубен» заменено на сходное по звучанию «тов» - «добро». (О такой же замене в эпитафии из Варшавы пишет М. Краевская (1989), что, по-видимому, означает, что данная игра слов не была изобретением составителя эпитафии, а заимствовалась из какого-либо литературного источника. Таким образом, скорее всего здесь, мы сталкиваемся с опосредованным цитированием). «Руки свои простирает к нищему» (Pr., 31:20), «И умерла там Мирйам, и погребена она там» (Nm.20:1). Сумма числовых значений выделенных букв даёт год - 552 от Сотворения Мира, т.е. 1792.

Другой пример: «Пришла очередь Эстер скрыться под крылами Шехины» (Бучач, 1754 г.) сложено из «Когда пришла очередь Эстер ... идти к царю» (Es., 2:15) и выражения – «Под крыльями Шехины» из поминальной молитвы «Эль мале рахамим».

Еще одна эпитафия из Бучача (1612 г.):

«Знак могилы божьего человека (Dt. 33:1). Моисей поднялся к Богу (Ex. 19:3)./ Призвал его Бог./ И Моисей подошёл / ко мгле, которую установил Бог (Ex. 20:21). / Все дни свои ходил с Богом (ср. Gn. 9:1). / Уклонялся от зла и боялся Бога» (Jb.1:1).

Надпись из Меджибожа:

«З[десь] п[огребён] / Великий делами / из Кавцеела (2 S., 23:20). И Йехуда / держался Бога (Hos., 12:1). Ходящий / в непорочности и поступающий справедливо / день и ночь (Ps., 15:2). Раввин великий, предводитель, / Машмах[иг]ский порт (ср. Yоmа, 77а, Rosh, 23a.), / наш замечательный и выдающийся / учитель г-н Йехуда, сын г-на / 10 Гершона. Скончался во / вторник 24 Элула по исчислению (14 / 9 / 1751) / «И плоть моя пребывает / в спокойствии» (Ps., 16:9) по м[алому] и[счислению]. / Да б[удет] д[уша его] з[авязана] в у[зле] ж[изни] (Ср. 2 S. 24:29)». (В хронограмме выделены буквы, образующие год 5512 или 1762 г.)

Использование цитаты, даже если это не входит в намерение автора, всегда порождает определенные ассоциации, связанные с контекстом ее источника, что позволяет проводить аналогию между библейскими персонажами и ситуациями и данным погребенным человеком, обстоятельствами его смерти. Игра с цитатами приводит к созданию нового смысла в тексте.

"Здесь в могиле сей человек божий сей, Моисей, вся Тора пред ним (Dt. 4:44), и был в новом платье отделен от пути своего к земле, уста его молвят (C.Cant. 7:10) наш господин, глава раввинского суда, учитель и раввин (хасидский адмор) гаон Моше, благословенной памяти, сын гаона главы раввинского суда Авраама.
А здесь голубка его в ресщелине скалы (C.Cant. 2:14 ) рядом с могилой его жена его раббанит скромная и благочестивая, проницательная и мудрая, г-жа Эстер, дочь г. Аарона-Зелига Сегала..." (Сатанов, Хмельницкой обл., 1828)

Наряду с неявными сопоставлениями умершего и библейского персонажа засвидетельствованы и попытки прямой аналогии «Женщина добродетельная, подобно Эстер и Авигели» (Сатанов, 1886 г.). «Это место названо по имени пещеры Махпела» (Банилов, 1894 г.). Отдельно упомянуть следует цитаты, поясняющие изобразительные мотивы надгробий: «Древо плача» (Gn. 35:8), «Это служение левитов», «Корона священничества» (Av. 4:13).

Употребление одних и тех же стандартных формул в эпитафиях приводит к тому, что эти формулы часто обретают символическое значение. Нет необходимости приводить формулу «здесь покоится» или «да будет душа его завязана в узле жизни» или «память праведника благословенна» целиком, достаточно дать аббревиатуру, отсылающую к такой формуле. Это приводит к своеобразному «сжатию» текста. Одновременно сокращенная формула может обрести самостоятельное новое значение.

Например, эвлогия, которая часто ставится после имени отца умершего, если тот еще жив «нетарйа Рахмана у-Фракйа» (по-арамейски «Да хранит его Милосердный и Избавитель его») обычно приводится в виде аббревиатуры НР”У, образующей слово «неро» («его свеча»). Отсюда уже новая эвлогия – «неро йаир» («да будет гореть его свеча»), сокращенно Н”Й, связанная с библейским изречением «Свеча Господня – душа человека» (Pr. 20:27). О смерти человека говорится «кава неро» («погасла его свеча»).

Вступительныая формула «по нитман» («Здесь покоится») на надписях с середины 18 века, как правило, употребляется в виде аббревиатуры П”Н и становится декоративным элементом, лишь формально принадлежащим эпитафии, который сохраняется даже если надпись сделана на другом языке. Вступительная формула «цийун» («Знак», «памятник»), восходящая к библейскому «Цийун hалазз» («Сей памятник») 2K 23:17 предстает в эпитафиях из Брод как «Цийун ла-нэфэш хай» («Знак живой душе»). Слово «Цийун», как и ПН, может отрываться от основного текста эпитафии.и выступать в качестве декоративного элемента. Слово «цийун» омографично слову «Цийон» (название горы Сион), приобретшему благодаря этому новое значение: Сион – надгробный памятник В некотрых эпитафиях можно встретить цитату из Псалмов: (48:13): «Окружите Сион и обойдите его, сосчитайте башни его». По сходному принципу игры слов и эпитет «аврех» («юноша» - в книге Исход это слово неясного значения, относится к Иосифу) может чередоваться с его расшифровкой в соответствии с Мидрашом (Берешит Рабба 90) «Ав бэ-хохма, рах ба-шаним» («Отец по мудрости, но молод годами»).

Еще одной интересной тенденцией является эвфемизация слов, обозначающих смерть. Одной из тенденций развития любого языка является замена «нежелательных» слов (относящихся к смерти или же считающихся грубыми, неприличными) эвфемизмами. В средневековом иврите одним из источников эвфемизмов служили талмудические выражения на арамейском языке. Слово «мэт» («умер») как правило не употребляется, его стандартной заменой является «нифтар» («скончался») происходящее от талмудического выражения «нифтар мин hа-олам» (Qet. 104) – «расстался с миром». Наряду с этим употребляются выражения «нээсаф» («скончался»), «ношан» («почил», «уснул»), «hалах ле-оламо» (отправился в свой мир»), «нитбаккеш ла-йешива шель маала» («был вызван на заседание небесного суда», источник – B.Mec. 66) с некоторыми вариациями, «азла бе-орха» («отправилась в свой путь», арам.), «нишбак ло хайим» («прервалась его жизнь»), «кава неро» («погасла его свеча»), «нишмато йаца» («душа его вышла»), «нишмато алта» («душа его вознеслась»).

(См также Таблица. Цитаты их Библии и Талмуда в еврейских эпитафиях Украины.)

Проблема авторства.

Для того, чтобы решить вопрос о месте традиционной эпитафии в жанровой системе еврейской литературы, нужно более подробно рассмотреть проблеиу их авторства. Стандартные короткие надписи, различающиеся только именами и датами, по-видимому, составлялись погребальным братством и не представляют собой литературного феномена. Иная ситуация с развернутыми эпитафиями, содержащими сведения об умершем, элементы панегирика и элегии. Они составлялись на заказ и текст, хотя в большинстве случаев и строился из стандартных формул, но имел индивидуальные особенности.

Й. Иммануэль (1963, с. 18) отмечает, что сочинители эпитафий в Салониках (Греция) использовали рукописные сборники надписей, составленных их предшественниками, заменяя некоторые рифмы в соответствии с именем усопшего, меняя местами строки, включая собственные добавления. Некоторые надписи повторялись по несколько раз, причём с большим временным разрывом (более 100 лет). Вместе с тем, ряд надписей XVII века сохранили имя автора, заключённое в акростихе, в последующий же период акростих обычно используется для зашифровки имени погребённого.

В ашкеназских общинах длинные стихотворные эпитафии тоже составлялись на заказ специализировавшимися в этом авторами. По свидетельству историка Д.Г.Маггида, его отец Г.Н.Маггид, изучавший историю еврейской общины Вильны и в течение 50 лет собиравший тексты надгробных надписей, сам составил многие эпитафии виленского кладбища (ИВАН, ф. 85, о. 1, д. 25 - 31). Сохранились свидетельства о людях, самостоятельно составивших перед смертью надпись для своего надгробия. Так поступили, например, известные деятели Хаскалы Й.Шор (см. Гелбер, 1955, с. 218), погребённый в 1894 г. в Бродах, и И.Б.Левинзон (ЦГИА, 10, л. 4), погребённый в 1860 г. в Кременеце. Эпитафия Ионы Быка из Бродов (1893 г.) была составлена С. Манделькерном (см. Гелбер, 1955, с. 218).

Что касается самих надгробий, то их изготовление, по-видимому, было профессиональным ремеслом. Об этом свидетельствуют клейма мастеров, сохранившиеся в отдельных случаях на надгробиях XVIII века из Сатанова (см. Хаймович, 1994) и в большом количестве на памятниках начала ХХ века с территории Австро-Венгрии (Галиции, Закарпатья и Буковины).

Авторами эпитафий могли быть не только специально нанимавшиеся люди, но и родственники умершего. Встречаются в текстах горестные восклицания, вложенные в уста родственников умершего, обращения к покойному: «Об этом плачу я» (Thr.1:16), «Горе родителя его, ибо сын старости он был» (Буск, 1594 г., ср. Gn.37:3), «Мудрый сын радует отца», «отец мой, наставник», «моя дорогая мама». Более поздние надгробия начала ХХ века имеют прямые указания типа: «памятник установлен ее сыновьями». Иногда сам погребенный просил перед смертью не писать хвалебных формул на своем надгробии, и его воля соблюдалась при составлении эпитафии.
Все эти факты приводят нас к выводу, что, хотя в большинстве случаев вклад конкретного автора довольно сильно обезличен, некоторые эпитафии всё же можно считать авторскими произведениями.

Стихотворные эпитафии.

Стремление к рифмовке строк надгробной надписи отмечается уже в средневековых еврейских эпиграфических памятниках из Западной и Центральной Европы. Проявляется оно и в восточно-европейских эпитафиях XVI-XVIII веков. Так, на самом раннем надгробии 1520 года из Буска читается «натан пэар тахат афар, ки по нитман иш нээман» - «Дал украшение вместо праха, ибо здесь похоронен человек верующий». В большинстве случаев, однако, это не стихотворные эпитафии в прямом смысле слова, а прозаический текст, лишь содержащий отдельные рифмующиеся строки. Среди надписей XIX - начала ХХ веков, по преимуществу из городов и крупных местечек, засвидетельствованы и собственно стихотворные эпитафии.

Стихотворные эпитафии можно сопоставить с некоторыми разновидностями пиййутов (религиозных стихотворений). Это жанр "кина" - "оплакивание", "элегия", известный со времен Талмуда и получивший широкое распростронение в период Золотого века еврейской поэзии в Испании (XI-XIV в.в.). "Кина" занимала видное место в жанровой системе средневековой еврейской поэзии, подвергшейся очень сильному влиянию со стороны арабской поэтической традиции, в которой соответствующий жанр "риса", восходя к доисламской бедуинской поэзии, является одним из важнейших. У евреев, однако, элегический жанр имеет собственную давнюю историю, ведя происхождение от библейской "Книги плача Иеремии" и раннелитургической поэзии.

Й. Иммануэль (1963, с. 18), описывая поэтические эпитафии из Салоник, указывает, что введённый, по его мнению, испанскими евреями обычай вырезать на надгробиях именитых людей стихотворения-"кинот" получил распространение во многих сефардских общинах. В Салониках составители эпитафий первоначально стремились подражать испано-еврейским поэтам, но в последствии предпочнение отдаётся не произведениям местных поэтов, а надписям, включавшим большое число библейских цитат и изречений мудрецов. Среди эпитафий XVII века из Венеции видное место занимают стихотворные надписи, принадлежащие Леону де Модене.

Стихотворные эпитафии вновь получают распространение уже в XIX веке в Восточной Европе. Среди рассматриваемых нами эпиграфических памятников подавляющее большинство поэтических надписей происходит с кладбища в Бродах, основанного в 1831 году.

Типичная эпитафия в Бродах состоит из двух частей. Верхняя часть, информативная, содержит сведения о погребенном, дату смерти. Нижняя же часть составлена в стихах и представляет собой восхваление умершего. Обычно это акростих, в котором зашифровано имя погребенного. Иногда, впрочем, это имя зашифровано не первыми буквами каждой строки стихотворения, а любыми буквами, которые выделены более крупным шрифтом или иным способом. При всей многочисленности подобных стихотворений, они все же поразительно однообразны. Из раза в раз повторяется излюбленный набор рифм «дэвер-гэвер-шэвэр-кэвер» («беда-мужчина-горе-могила»), «шамайим-майим-хайим» («небеса-вода-жизнь»), «эвель-тэвель-хэвель» («траур-вселенная-горе»), «эрэц-пэрэц-кэрэц» («земля-несчастье-бедствие»), грамматические рифмы на –им, -то, -йон, -ейну, -эйха и т.п. Способ рифмовки чаще всего АА ББ ВВ, но встречаются и иные. Метрика обычно силлабическая, что соответствует тенденции развития поэзии на иврите в XVIII-XIX веках . Некоторые надписи следует скорее отнести к рифмованной прозе.

Стихотворные эпитафии в основном составлялись из стандартных формул, восходящих к стихам Библии. К ним в полной мере можно отнести слова Х.Ширмана (1981, с. 125) о вырождении "мозаичного стиля" в литературе XVIII-XIX в.в.: "Мозаичный стиль приобретал все большую популярность не только в стихах, но и в прозе и даже в раввинистической литературе, о чем свидетельствует, в частности, риторически-цветистая фразеология литературы на иврите XVIII-XIX веков... Писатели зачастую теряли чувство меры и превращали свои произведения в винегрет из библейских оборотов, не понимая, что цитирование должно украшать и разнообразить речь, а не затенять ее смысл."

Надгробия Дов-Бера Биркенталя в Болехове (Ивано-Франковская обл. Украины). «Здесь покоится. В воскресенье 9 адара-второго 565 (1805 г.) скончался раввин, прославленный, знаменитый, щедрый, старец г. Дов-Бер, сын р. Йехуды Биркенталь. Да будет его душа завязана в узле жизни». Фото М. Хейфеца.

Эпитафии XIX века из Бродов подверглись влиянию литературы Гаскалы. Помимо стандартных описаний праведности усопшего и горя его близких встречаются назидательные мотивы, столь характерные для христианских эпитафий:

Обрати глаза свои к сей могиле !
Ибо для этого предназначен человек.
Что тебе, человек, мирские удовольствия ?
Мир и живущие в нём, всё - суета !
Если ступали ноги твои по пути прямому,
насадил ты здесь семя во дни своей жизни -
Сидящий в вышине воздаст тебе за это.

* * *

Отклонись от пути своего, всякий прохожий !
Посмотри на этот памятник и попроси
Милосердного, чтобы открыл Он могилу мою
скорее, ко времени прихода Избавителя.

* * *

Таков конец всякого человека, всего тщетного -
напрасны удовольствия жизни.
Помни это, человек, во дни твоей жизни,
и никогда не забывай о своей смерти.

Хотя подобные стихотворные эпитафии XIX века, без сомнения, подверглись влиянию зристианских эпитафий, они в полной мере сохраняют особенности еврейских эпитафий, такие как мусивный стиль, цитирование раввинистических источников, афоризмов, мессианские мотивы, связанные с представлением о воскресении умерших, временном их пребывании в могиле: «Будет покоиться в мире на ложе своём, пока не встанет первосвященник для Урим, и восстанет он для жребия своего в конце дней».

Ходила путём честных,
пряма дорога её.
Душа её в Эдеме, там
Живущий в небесах примет её
в назначенный час прихода Избавителя.

* * *

Сокрыт здесь, подобно саженцу,
который расцветёт в Конце дней.

* * *
Вернулся к вечному покою
после достойной жизни.
Там обретет успокоение
души с праведниками.

* * *
Что мы, и что жизнь наша ?
Ибо дни наши проходят как тень (ср. Av) -
сегодня тут, а завтра - в могиле,
ведь для того и создан человек.
Женщина эта, лежащая здесь,
никогда покоя не имевшая
и страдавшая в этой жизни,
там, на небесах будет наслаждаться.

Авторы эпитафий, очевидно, были озабочены тем, чтобы придать своим стандартным по сути текстам более яркий, индивидуальный характер. Так, они могут не ограничиваться составлением акростиха, а обыграть имя погребённого:

Двора (пчела) - Роза звалась ты при жизни,
потому мёд вкушали уста твои.
Но смерть в расцвете лет
сорвала тебя на горе родителям.

Иногда составители прибегают к необычным приёмам, например, к эпитафии от лица усопшего:

Слышен глас из земли.
Сыновья любимые, послушайте же меня !
Зачем плачете вы, зачем много скорбите ?
Если о смерти моей, то напрасно лить слёзы.
Ибо день конца избавил меня от страданий.
Не стенайте, ведь пришёл час облегчения,
а устремления в жизни - суета.
Лишь это берегите в богатстве или в бедности:
справедливость, справедливости и мира ищите, подобно мне.

Выводы.

В основе еврейских представлений о смерти лежит вера в бессмертие души (душа умершего может пребывать в нашем мире и наблюдать за происходящим), в присоединение ее к общности душ праведников Израиля, к их божественному источнику («Престолу Славы» или «Узлу Жизни») и вера в грядущее воскрешение мертвых в мессианские времена. Назначением эпитафии, помимо обозначения места обитания души и чисто утилитарной маркировки ритуально-нечистого места, является мистическое содействие успокоению души умершего, а также выражение почтения к нему путем перечисления его добродетелей и демонстрации горя оставшихся в живых. Эти функциональные особенности эпитафии определяют ее структуру. Присоединение умершего к персонажам иудейской традиции, с подчеркиванием его индивидуальности, сопоставление с библейскими героями, является главной идеей, подспудно (а иногда и явно) выраженной в традиционной эпитафии, прежде всего путем использования библейского языка, цитат и выражений. Назидательный характер эпитафии, надписи, составленные от первого лица или обращенные к умершему, являются поздним и скорее всего заимствованным явлением.

Особенности эпитафий не регламентированы религиозным законом, но теснейшим образом связаны с религиозными представлениями, как и с традиционными жанрами мелица (панегирик), hэспед (оплакивание), кина (элегия). Стандартный характер большинства надписей, их повторяемость, позволяет считать их явлением фольклорной литературы, однако стремление подчеркнуть индивидуальность умершего делает некоторые из них яркими, авторскими произведениями.

К другим наиболее заметным тенденциям можно отнести заимствование образов и формул из традиционных еврейских текстов, «сжатие» стандартных элементов и превращение их в символы, переосмысление, «оживающие метафоры», обесценивание все более пышных хвалебных формул, формирование региональной моды и традиции составления надписей, периодическое появление авторских, оригинальных произведений.

Сокращения названий библейских книг и трактатов Талмуда.

Gn. - Книга Бытия
Ex. - Книга Исход
Nm. - Книга чисел
Dt. - Книга Второзакония
K - Книга Царей
S - Книга пророка Самуила
Is. - Книга пророка Исайи
Thr. - Книга плача Иеремии
Ps - Книга Псалмов
Pr. - Книга Притчей
Es. - Книга Эсфирь
Jb. - Книга Иова
Ch - Книга Летописей

Shab. - Шаббат
Shq. - Шекалим
Yoma - Йома
Rosh. - Рош-ха-Шана
Meg. - Мегилла
MQ - Моэд Катан
Qet. - Кетуббот
B.Mec. - Бава Мециа
B.Batra - Бава Батра
Av.Zar. - Авода Зара
Av. - Пиркей Авот
J. - Иерусалимский Талмуд

Литература.

М. Носоновский. Об эпитафиях с еврейских надгробий Правобережной Украины // История евреев на Украине и в Белоруссии. - СПб., 1994. - С. 107 - 119.

М. Носоновский. Эпитафии XVI века с еврейских надгробий Украины // Памятники культуры. Новые открытия (Письменность, искусство, археология). – М.: Наука, 1999.

Б. Хаймович. Историко-этнографические экспедиции Петербургского еврейского университета // История евреев на Украине и в Белоруссии. - СПб., 1994. - С. 15 - 43.

Х. Ширман. Еврейская поэзия средневековой Испании // Еврейская средневековая поэзия в Испании. - Иерусалим, 1981.

A. Harkavy. Altjudische Denkmaler aus der Krim, mitgetheilt von Abraham Firkowitsch (1839 - 1872) // Memoires de l'Academie Imperiale des Sciences de St.-Petersbourg, VIII-r serie. - T. XXIV. - N. 1. - SPb.: Academie Imperiale des Sciences, 1876. - P. 1 - 288.

S. Heilman. When a Jew Dies. – Berkley, 2001.

D. Kraemer. The Meanings of Death in Rabbinical Judaism. – L. and NY, 2000.

Ш. Ахитов. Асуфат Кэтовот Иврийот. – Иерушалайим, 1992.

Н. М. Гелбер. Толедот Йехуде Броди. - Йерушалайим, 5715 (1955).

Й. Имману'эль. Маццебот Салоники. - Йерушалайим, 5723 (1963).

М. Фогельман. Тэhэ нишмато цэрура би-црор hа-хайим // Синай, 49, вып. 7-12 (294-299), 1961 г.

ЦГИА – Центральный государственный исторический архив. (Санкт-Петербург).

ИВАН – Архив Петербургского отделения Института востоковедения РАН..

Приложение. Таблица. Цитаты их Библии и Талмуда в еврейских эпитафиях Украины.